о  обследовать  пространство  вокруг  дома,  где
выставка сегодня ночью горела. И как ты думаешь, что он обнаружил?
   Побледневший Вирхов повернулся к фрейберговскому помощнику и покосился на
карман его пальто. Не заметив никакого движения  ткани,  Вирхов  вздохнул  с
облегчением - значит, ручной  крысы  Фунтика,  постоянного  обитателя  этого
кармана, нет.
   Ассистент вынул из нагрудного кармана сложенный лист  бумаги  и  протянул
его Вирхову. Карл Иванович развернул лист и увидел четко прорисованный  след
босой ноги. Дюймов десять в длину.
   - Судя по всему, имеет место  поджог  одним  и  тем  же  злоумышленником,
который принципиально ходит босым.
   Энергичное   чисто   выбритое   лицо   Фрейберга   сохраняло   предельную
серьезность.
   - Неужели какой-нибудь нищий бродяга дошел до такой дерзости?  -  спросил
Вирхов, разглядывая рисунок. Он сделал шаг по направлению к встрепенувшемуся
Закряжному.  Художник  поднялся  и,  быстро  скользнув  глазами  по  бумаге,
воскликнул:
   - Это не моя нога!  Это  нога  Модеста!  Я  точно  помню,  у  него  обувь
маленького размера!
   - Но не ходит же он босиком в апреле по Петербургу! - осадил его  Вирхов.
- Нет, невероятно.
   - Модест это или не  Модест,  -  прервал  их  Фрейберг,  -  но  господина
Закряжного, если я его имею честь видеть, отпустить придется.
   - Как? Почему? - опешил Вирхов.
   - Потому  что  ваши  люди,  Карл  Иваныч,  плохо  обследовали  местность,
прилегающую к дому, где живет господин художник. А вот мой доктор Ватсон  не
поленился пройти по вашим следам. И кое-что интересное обнаружил.  Не  далее
как полчаса назад. С этим и отправились спешно к вам. Покажите, голубчик.
   Фрейберговский ассистент достал из кармана еще один лист и  протянул  его
Вирхову.
   На листе были очертания босой ноги, а под  ними  надпись,  что  обнаружен
след на земле за дворовой конюшней,  примыкающей  боковой  стеной  к  задней
части здания, где живет художник.
   - Хорошо, что дождя  не  было,  -  растерянно  произнес  Вирхов,  -  след
замечательно   сохранился.   Получается,   злоумышленник-поджигатель   имеет
отношение и к убийству мещанки Фоминой?
   Вирхов наложил второе изображение на первое. Очертания полностью совпали.
   - Так я оправдан? - вскричал художник. - Я могу идти? Это  не  моя  нога!
Это точно!
   - Погодите-погодите, - почесал затылок Вирхов. - Насколько я помню учение
профессора Османа, такой тип ноги изобличает в преступнике женщину...
 
Глава 11 
 
   - Меня  беспокоит,  что  сэр  Чарльз  не  пошел  вчера  на  спектакль.  -
Брунгильда Николаевна Муромцева бережно погладила черно-белые клавиши рояля,
на  котором  она  только  что  закончила  непременные  утренние  музыкальные
экзерсисы, и задумчиво посмотрела на сидевших тут же,  в  гостиной,  мать  и
сестру. - И сегодня по  телефону  его  голос  звучал  слабо,  он  собирается
оставаться в гостинице весь день. Не  заболел  ли  он  и  впрямь  чем-нибудь
серьезным?
   - Не попросить  ли  доктора  Коровкина  навестить  мистера  Стрейсноу?  -
участливо предложила Елизавета Викентьевна.
   - Клим Кириллович сегодня весь день занят, -  ответила  Брунгильда.  -  К
сожалению, его услугами нам воспользоваться не удастся.
   - Но что же делать? - нахмурилась Елизавета Викентьевна. -  Следовало  бы
навестить мистера Стрейсноу. Я, правда, чувствую себя  еще  слишком  слабой,
чтобы самой выезжать из дому.  Но  прилично  ли  молодым  девушкам  навещать
холостых мужчин в гостинице?
   - Конечно неприлично, мамочка, - закусила губу  Брунгильда,  -  мы  и  не
сомневаемся. Но надо найти какой-нибудь выход.
   - А что, если попросить Ипполита? - спросила Мура. - Он, сестричка,  тебе
не откажет.
   - В самом деле, - оживилась Елизавета Викентьевна, - надо  телефонировать
Ипполиту и выяснить, располагает ли он временем. Если вы не возражаете,  эту
миссию я могу взять на себя.
   Дочери не возражали,  и  профессорская  жена  направилась  к  телефонному
аппарату. Ипполит  Сергеевич  обрадовался  предложению  сопроводить  Муру  и
Брунгильду в гостиницу  к  заболевшему  англичанину  и,  со  своей  стороны,
пригласил их до  визита  в  гостиницу  прогуляться  в  Екатерингофский  сад.
Прынцаев хотел осмотреть его в светлое время суток на  предмет  велосипедных
тренировок. Парк, конечно, достаточно запущен, но в последние годы  Общество
трезвости, устраивающее в саду народные гулянья, немало  постаралось,  чтобы
привести  его  в  пристойный  вид,  и,  главное,  там  сохранилась  чудесная
кольцевая дорога для экипажей.
   Дочери профессора Муромцева с удовольствием приняли  это  приглашение,  и
через час, нарядившись  в  весенние  пелеринки  и  новые  шляпки,  сидели  в
коляске. Напротив сияло радужной улыбкой розовощекое лицо велосипедного аса.
Молодцеватый извозчик,  ухарски  заломив  свою  похожую  на  лукошко  шапку,
покрикивал на гнедую лошадку и искусно направлял  ее  бег  по  петербургским
мостовым.
   Коляска въехала в ворота Екатерингофского сада на  широкую  аллею,  вдоль
которой стояли  высоченные  деревья.  Поколебавшись,  Прынцаев  велел  ехать
прямо, ко дворцу. Остановились около ажурного  мостика,  перекинутого  через
канал перед дворцом, - двухэтажным деревянным зданием, облицованным  дорогой
тонкой фанерой.
   С максимальной предупредительностью и галантностью Ипполит Прынцаев помог
барышням выйти из коляски и велел извозчику ждать. Молодые люди постояли  на
легком мостике, любуясь тонкими пластинками льдинок в  темной  воде  канала,
потом направились ко дворцу, поднялись по чисто вымытым ступеням и  вошли  в
холл - навстречу им поднялся из-за стола седенький старичок в пенсне.
   - Чем могу служить, милостивые государи и государыни?  -  проскрипел  он,
двигаясь навстречу посетителям.
   - Мы бы хотели взглянуть на покои, где хранятся прижизненные  вещи  Петра
Великого, - расцвела в улыбке Мура.
   - Должен вас огорчить, барышня, - поклонился хранитель, - но они  закрыты
на просушку. Могу предложить посмотреть две китайские комнаты, они на втором
этаже. Там  хранятся  все  дары,  что  привез  из  Пекина  императору  посол
Измайлов.
   - Нет, благодарю вас, - смутилась Мура, - меня интересуют портреты  Петра
Первого, писанные при его жизни.
   - Понял, понял, - подхватил старичок, - портреты замечательные, да идти к
ним надо через другие комнаты, а потому нельзя. Все заперто на просушку.
   - А почему эти комнаты так отсырели? - огорченно спросила  Брунгильда.  -
Разве дворец зимой не отапливается?
   - Отапливается,  барышня,  отапливается,  как  же  без  этого,  -  охотно
продолжил старичок. Видно, посетители не баловали его своим присутствием,  и
он  был  рад  услужить  молодым  людям.  -  Дело  не  в  сырости.  Дворец-то
деревянный, отопление печное, не дай Бог, пожар. Вспыхнет, как  спичка...  А
то и поджечь могут из озорства  или  по  злому  умыслу.  Но  у  нас  нашелся
благодетель, предложил за  свои  собственные  денежки  спасти  нас  от  этой
напасти. И денег дал, и людей нанял...
   - И как же он спасет дворец от пожара?
   Прынцаев перестал крутить головой и уставился на высокую печь, выложенную
голландскими, белыми с голубым, изразцами.
   -  С  помощью  нового  заграничного  средства.  Им  можно  пропитать  все
деревянные предметы:  и  пол,  и  стены,  и  потолок,  и  мебель,  просушить
хорошенько - и все.  Никакой  огонь  не  страшен,  -  горделиво  приосанился
хранитель. - Полы-то и стены уже намазали,  теперь  сохнет.  И  ходить  туда
нельзя. На человеческий организм средство действует неизвестным образом.
   - А как же с картинами? - спросила Мура. - Их тоже  надо  покрывать  этим
средством?
   - Можно покрыть холст с обратной стороны, - объяснил хранитель, -  придут
мастера, снимут картины и сделают их неопалимыми. С картой труднее.
   - С какой картой? - Глаза Муры загорелись.
   - О, барышня! - воскликнул восхищенно хранитель. - Это настоящее  чудо  -
карта Российской империи! Она занимает полстены. Говорят, великий  император
возле нее экзаменовал по географии своих генералов...
   - И ее нельзя увидеть? - Искреннее огорчение синеглазой барышни заставило
дрогнуть сердце служителя.
   - Разве что  с  порога,  через  щелочку  в  двери...  Согласны?  -  после
минутного колебания предложил он.
   - Конечно! - с радостью выдохнула Мура и двинулась за старичком к широким
деревянным дверям, покрытым белой и золотой красками.
   Хранитель достал из кармана сюртука ключ, вставил его в замок и приоткрыл
дверь.
   Мура с порога заглянула  внутрь  просторной  комнаты,  освещенной  яркими
лучами весеннего солнца, льющимися  сквозь  высокие  окна  с  металлическими
переплетами, в  которые  были  вставлены  квадратики  толстого  голубоватого
стекла.
   В узком дверном проеме Мура увидела серую стену,  на  которой  выделялись
красной линией какие-то странные очертания. Она напрягла зрение  и  углядела
две огромные буквы - сверху и снизу - "S" и "N", юг и север.
   - А вы обратили внимание,  как  необычно  расположены  концы  света?  Они
поменялись местами - север внизу, а юг наверху, - пояснил хранитель.
   Мура с  удивлением  разглядывала  диковинную  карту,  постепенно  узнавая
темно-синие извивы Волги, Днепра, Оби, Енисея, Амура.
   - Есть и другие несуразности, - улыбнулся хранитель темноволосой барышне,
которая уже отошла от двери для того, чтобы дать взглянуть  на  карту  своим
терпеливо дожидавшимся спутникам. - Например, возле Амура обозначено  место,
куда дошел Александр Македонский. И есть надпись, что там он закопал  пищаль
и отлил колокол.
   - Но как же это могло быть? - поразилась Мура. - На  Бестужевских  курсах
нам  этого  не  говорили.  Неужели  просвещенный  Петр  Великий  думал,  что
Александр  Македонский  жил  в  эпоху  огнестрельного  оружия?  Ведь  пищали
появились в Европе и в России только в пятнадцатом веке!
   - А вы приходите сюда потом, когда просохнут полы и  стены,  -  предложил
старичок, -  рассмотрите  карту  поближе  и  прочтете  надпись  собственными
глазами. Некоторые историки утверждают, что к изготовлению  карты  приложила
руку жена Петра Алексеевича Евдокия Лопухина. И, видимо, она была несильна в
науках.
   - Но как же Петр мог учить по ней географии своих  генералов?  Он-то  был
силен в науке о морях и земле? - спросила Брунгильда. - Всю Европу  объездил
в юные годы.
   - Я не ученый, не историк, - смутился старичок, - я только хранитель. Что
знаю, то вам и сообщаю.
   - Мы очень вам признательны, - поспешила успокоить его Мура. - Непременно
приедем еще раз. Спасибо вам.
   Молодые  люди  отправились  к  выходу,  где  их  поджидала   коляска.   С
удовольствием опустились они на  мягкие,  обитые  синим  сукном  сиденья,  и
коляска направилась по  широкой  аллее  и  свернула  на  дорогу,  идущую  по
периметру обширного  парка.  Местами  на  пожухлой  прошлогодней  траве,  на
гравийной дорожке еще сохранились  жесткие  островки  потемневшего  снега  и
истонченного  льда,  из-под  которых  бежали  веселые  струйки  воды.  Около
образовавшихся  лужиц  суетились  воробьи  и  синицы,  с  явным   одобрением
поворачивая круглые головки  к  солнечным  лучам.  Сквозь  обнаженные  ветви
деревьев виднелись остовы старинных  садовых  строений,  предназначенных  на
снос. Лишь дважды мелькнули вдали фигурки молодых мещанок с детьми.
   Мура не переставала думать о странной карте,  Брунгильда  втайне  мечтала
поскорее выбраться из парка и отправиться к заболевшему мистеру Стрейсноу, а
Ипполит Прынцаев с удовольствием потирал руки.
   - Годится, вполне годится, - говорил он девушкам,  которые  отвечали  ему
вежливыми безучастными улыбками.
   Он  попросил  кучера  остановиться,  энергично  спрыгнул  на   землю   и,
пригнувшись, старательно ощупал  плотную  гравийную  дорожку.  Затем  дважды
подпрыгнул.
   - Здесь вполне можно тренироваться, - радостно  сообщил  он,  заняв  свое
место в коляске. - Ну-ка, дружок, - крикнул он извозчику, - езжай-ка дальше,
проверим всю трассу.
   Коляска медленно покатила в дальнюю часть сада, где  шатрами  раскинулись
кустарники ивы и сирени, покрытые зеленовато-желтым пушком  проклевывающихся
почек. В кустах промелькнула фигура согбенного человека, а после  очередного
поворота взорам пассажиров открылась покосившаяся  деревянная  скамейка,  на
которой сидел  какой-то  оборванец,  а  рядом  с  ним  -  Дмитрий  Андреевич
Формозов!
   По  просьбе  Брунгильды  коляска  остановилась.  Девушки  с  растерянными
улыбками  взирали  на  смущенного  чиновника  Ведомства  Императрицы  Марии.
Господин Формозов встал и подошел к коляске.
   - Добрый день, Брунгильда Николаевна, - его улыбка выглядела неискренней,
- добрый день, Мария Николаевна.
   -  Довольно  неожиданная  встреча,  -   мелодичным   голосом   произнесла
Брунгильда. - Прошу знакомиться, Ипполит Сергеевич Прынцаев, ассистент отца.
А это Дмитрий Андреевич Формозов, трудится на ниве благотворительности.
   Мужчины поклонились друг другу.
   - Что вы здесь делаете, господа? - Формозов в растерянности оглянулся  на
сидящего бродягу, который теребил лежавший у него на коленях сверток.
   - Хотели осмотреть дворец, - заспешила Мура, - но неудачно. Он закрыт  на
просушку. А вы, Дмитрий Андреевич, какими судьбами здесь оказались?
   - Намеревался в уединении прогуляться. - Мягкий баритон Формозова  звучал
неуверенно. Преодолев замешательство, он добавил:
   - Если вы располагаете  временем,  то  буду  рад  видеть  вас  сегодня  в
Аничковом  дворце,  предстоит  освящение  портрета,   писанного   господином
Закряжным. Приглашен протодьякон Малинин.
   - Мы подумаем, - улыбнулась Мура и лукаво взглянула на сестру.
   Брунгильда  еще  третьего  дня  уверяла,  что   именно   буйволиный   рык
протодьякона Малинина притягивает  паству  в  Исаакиевский  собор  и  что  у
обладателя могучего баса не меньше поклонниц, чем у "душки" Собинова.
   - Я-то, к  сожалению,  воспользоваться  вашим  приглашением  не  могу,  -
сердито фыркнул Прынцаев, - у меня тренировка в гимнастическом зале.
   Дмитрий Формозов еще раз поклонился, давая понять барышням, что более  не
смеет их задерживать.
   Коляска  тронулась,  Мура  обернулась  и  увидела  между  кустами  темную
фигурку, двигавшуюся к скамейке, на которой сидели оборванец и Формозов.
   Более об этой  встрече  они  не  вспоминали.  Настроение  Прынцаева  было
испорчено:  он  хмурился  и  смешно  надувал  губы.  Тем  не  менее  кликнул
извозчику, что надо ехать к гостинице Лихачева.
   После одуряющей влажной свежести сада, особенно  нестерпимыми  показались
дым и смрад на прилегающих к нему улицах. Увы, зеленый островок  все  больше
теснили подступающие к нему фабрики и  заводы.  С  Бумажного  канала  тянуло
совсем уж мерзкими  запахами  сточных  вод.  Это  только  в  центре  столица
преображалась, хорошела, принаряжалась  к  юбилею:  красили  фасады  зданий,
убирали улицы, мостили дороги, разбивали новые скверы и расчищали  старые...
А здесь, в окраинной части  города,  мелькали  низенькие  каменные  строения
складов и мастерских, перемежаемые грязными кособокими заборами, за которыми
стояли разномастные деревянные домишки, иной раз весьма убогие. Из ворот под
ноги лошади бросались куры и собаки. Какое счастье, думала Мура, что  они  с
Брунгильдой редко здесь бывают!..
   Мистер Стрейсноу остановился в весьма респектабельной гостинице Лихачева,
неподалеку от Аничкова моста. Славилась она  не  только  своей  опрятностью,
добросовестностью прислуги, говорившей и на европейских  наречиях,  -  но  и
здоровой кухней. Да и  внешне  производила  впечатление  приятное:  огромные
стекла окон первого этажа давали  возможность  заглянуть  любопытным  внутрь
холла, украшенного пальмами в кадках,  мраморными  скульптурами,  бронзовыми
светильниками и бра. Около камина стояли мягкие покойные кресла.
   Швейцар  в  длинном  сюртуке,   украшенном   гигантскими,   позолоченными
пуговицами, со старомодным поклоном открыл стеклянные двери перед Прынцаевым
и его спутницами, и вся троица направилась  к  стойке  портье.  У  него  они
узнали, что мистер Стрейсноу находится в своем номере.
   Барышни Муромцевы, предводительствуемые Ипполитом  Прынцаевым,  поднялись
на  второй  этаж  по  пологой,  застланной  ковровой  дорожкой  лестнице,  и
постучали в дверь номера, указанного коридорным.
   Из-за двери  раздалось  слабое,  невнятное  бормотанье.  Прынцаев  и  его
спутницы восприняли его как приглашение войти.
   Толкнув дверь, они оказались  на  пороге  просторной  комнаты  с  синими,
усыпанными розами обоями. Шторы такой же расцветки были  задернуты.  Комнату
освещал голубой фонарь, стоявший на низеньком столике. Рядом с фонарем лежал
фотоаппарат в кожаном чехле и блистала золотом массивная  шкатулка.  Комнату
загромождали  мягкие  кресла,  стеганные  голубым  джутом,  и  столики  всех
размеров. В голубоватой мгле они не сразу разглядели кушетку,  притулившуюся
у стены рядом с дверью, ведущей в спальню.
   На кушетке в темно-синем бархатном халате, расшитом драконами, укрыв ноги
клетчатым пледом, лежал сэр Чарльз. Его голова и плечи покоились на  высокой
подушке. В свете голубой лампы лицо его казалось особенно бледным,  каким-то
синюшным, глаза горели лихорадочным огнем.
   Из-за спины Ипполита Мура  заметила,  что  на  лице  больного  отразилось
недоумение при виде незнакомого посетителя. Потом взор круглых  черных  глаз
упал на Брунгильду и Муру: щеки и лоб англичанина залила пунцовая краска.
   Он резко сел. Лицо его скривилось.  Затем  он  встал  -  странным  рывком
выпрямил  тело,  откинул  плед,  повернулся  и  сделал  несколько  шагов  по
направлению к визитерам.
   Он не успел сказать ни  слова.  Внезапно  лицо  его  побледнело,  на  лбу
появилась испарина, он покачнулся и с  грохотом  рухнул  на  ковер  к  ногам
Ипполита. Прынцаев вздрогнул и машинально отпрыгнул в сторону, едва не задев
окаменевшую с полуоткрытым ртом Брунгильду.
   - Мистер Стрейсноу! Мистер Стрейсноу!
   Мура бросилась к распростертому  на  полу  англичанину.  Он  упал  как-то
неловко - запястье правой руки легло на его горло, - и Муре показалось,  что
это мешает сэру Чарльзу дышать. Она  осторожно  попыталась  отвести  руку  и
задела полу синего халата.
   Взору Муры, Ипполита и  Брунгильды,  замерших  за  ее  спиной,  открылась
страшная  картина:  на  правом  боку  мистера  Стрейсноу,  под  сдвинувшейся
марлевой повязкой, сочился сукровицей длинный разрез, кое-как стянутый тремя
стежками хирургической нити.
 
Глава 12 
 
   Доктор Коровкин был рад, что поездка в Чумной форт позволила ему хотя  бы
на полдня вырваться из столицы и отвлечься от неожиданно свалившихся на него
забот и треволнений. Он уже две ночи плохо спал, его мучили кошмары. И виной
тому были  не  только  случайное  знакомство  в  пасхальную  ночь  с  модным
художником и трагическое завершение визита в мастерскую, не только нечаянная
близость к  месту  убийства  мещанки  Фоминой,  но  и  таинственная  просьба
Екатерины  Борисовны  Багреевой.  В  душе  копошилось   какое-то   нехорошее
предчувствие: что-то должно случиться еще, - об этом говорило и появление  в
театре Ильи Михайловича  Холомкова,  который  всегда  возникал  как  вестник
несчастий и вносил смуту в души барышень Муромцевых. Настораживал доктора  и
охотничий  азарт  в  глазах  Муры,  явно   взволнованной   смертью   молодой
вышивальщицы.
   Клим Кириллович  предавался  размышлениям,  забравшись  в  теплую  ванну,
заботливо приготовленную к его возвращению тетушкой Полиной. Хотя поездка  в
Чумной форт никакой опасностью не грозила, доктор не пренебрегал устоявшейся
привычкой  -  подвергать  санитарной  обработке,  дополнительной,  домашней,
самого  себя  и  свою  одежду.  Он  понимал,  что  получает  эффект   скорее
психологический, но и это немало.
   Через высоко расположенное квадратное  окошко  ванной  комнаты  проникали
озорные лучи весеннего солнца: они шаловливо скользили по  с