удельках, с большим фермуаром  на  узеньком  лбу,  глаза  ее  неестественно
блестели, она громко смеялась и все настойчивее жалась к робеющему юноше.
   - Мадемуазель! - услышал доктор. - Позвольте пригласить  вас  прогуляться
по саду.
   - Не позволю! - Дашка-Зверек скорчила уморительную гримаску. - Не видишь,
я занята?
   - Простите. - Фрахтенберг повернулся к юнцу. -  Позвольте  представиться.
Михаил Фрахтенберг, инженер, служу на Николаевской железной дороге.
   Юнец приподнялся, и доктор увидел, что он являет собой живую  иллюстрацию
к недавнему разговору о пользе спорта - росточком не очень, в  плечах  узок,
да и тучноват. Юнец неловко поклонился, пробормотал что-то невнятное.  Сесть
инженера не пригласил.
   -  Мадемуазель,  -  Фрахтенберг  продолжил  наступление,  -  уделите  мне
несколько минут.
   - Не пойду я с тобой, Мишка, - шансонетка капризно надула губки, -  ты  в
саду меня убьешь и закопаешь.
   - Пьяные фантазии. - Инженер деланно рассмеялся. - Они вам к лицу, как  и
драгоценные камни. Хотел показать тебе розовый топаз. Да видно не судьба.
   - Несносный ты, Мишка! - Дашка вскочила. - Так бы сразу и говорил! Пойду,
пойду я с тобой. А вы, милый голубчик, - она наклонилась к сжавшемуся  юнцу,
- никуда не уходите... Вы свеженький, розовый, лакомый... Не пожалеете...
   Она чмокнула юнца в висок, и доктор  ясно  представил,  как  смущен  этот
маменькин сынок, как приближается он к обморочному состоянию, потому что  за
тонким шелком вблизи его глаз зазывно колышется ничем  не  стесненная  грудь
красотки. По пунцовеющей щеке юноши доктор догадывался, как охватывает  того
бессильное юношеское вожделение, как сжимает он пальцы в кулаки...
   Клим Кириллович отвернулся.
   - А! Вот вы где все собрались! - услышал  он  звонкий  голос,  в  котором
узнал голос Пети Родосского.
   Окруженный  подобострастными  официантами  и  подвыпившими  друзьями,   в
сюртуке с шелковыми лацканами, в тщательно  отутюженных  брюках,  в  гладком
шелковом жилете, в цилиндре на золотистой шевелюре велосипедист шествовал  к
столу, возле которого застыли бледный инженер с разрумянившейся Дашкой.
   - И доктор Коровкин здесь! - Неприятно пораженный встречей  доктор  хотел
было уйти, но столкнулся нос к носу  с  Густавом  Оттоном:  в  петличке  его
нарядного костюма красовалась неизменная гвоздика.
   - Всем шампанского! - Петя  хлопнул  в  ладоши.  -  Клим  Кириллович!  Не
обижайте чемпиона! Дашка! Иди сюда!
   - У нас  своя  компания.  -  Дашка  вновь  плюхнулась  на  стул  напротив
пунцового юнца. - С детоубийцами пить не буду! Зачем Степку  убили?  А  буду
пить с этим маленьким котиком! - Она протянула руку и схватила ладонь  юнца.
- Тебя случайно не Степкой зовут?
   - Ха-ха-ха! Люблю тебя, Дашка, за кусачий характер!  -  Петя  бросился  к
певице. - Зверушка ты моя чудная! Отпразднуем мою победу.  И  котика  твоего
прихватим. Ты, главное, взгляни, кого я тебе привел!
   Дашка задрала голову и замерла. В толпе почитателей Пети Родосского стоял
элегантный  господин  в  белом  -   от   его   атлетической   фигуры   веяло
мужественностью. Дашка повела остреньким носиком  -  о  божественный  аромат
дорогого табака и изысканного парфюма! А эти  плотоядно  приоткрытые  полные
вишневые губы... А эти выпуклые глазищи оливкового цвета...
   - Клим Кириллович! - Петя Родосский теребил доктора Коровкина за рукав. -
Вы здесь, как хорошо. Но где же Мария Николаевна? Она обещала прийти!
   - Мария Николаевна?
   Доктор Коровник похолодел - неужели он не  усмотрел  за  младшей  дочерью
профессора Муромцева? Неужели она тайно посещает "Аквариум"?
   - Да бросьте вы их! - Петя тащил доктора за  соседний  стол,  на  котором
выстроилась целая  батарея  бутылок,  вокруг  стола  суетились  официанты  и
гомонили Петины собутыльники. - Дашка  никуда  не  денется,  зачем  ей  этот
теленок? На один зубок. Отпразднуйте с нами нашу победу!
   Доктор подчинился, машинально сел и оглядел гуляк. Кандидата  Тернова  он
так и не обнаружил - и это единственное, что можно считать приятным  в  этой
ситуации.   Но   Мария   Николаевна   Муромцева!   Бестужевская   курсистка!
Интеллигентная девушка! Увлеченная античной и средневековой историей!  Какой
он дурак! Не заметил, что гимназистка Мура давно  выросла!  Стала  барышней,
привлекательной для мужчин!  И  не  только  для  тех,  кто  имеет  серьезные
намерения, но и  для  тех,  кто  готов  полакомиться  сладеньким  бесплатно,
избегая всяких обязательств. Ее семья не знает,  какую  тайную  жизнь  ведет
она! Как и родители сосунка, которого едва не окрутила Дашка!
   Доктор взглянул на стол, где только  что  сидел  смешной  юнец.  Кажется,
первый визит его до смерти напугал - мальчик поспешил скрыться. И  правильно
сделал.
   - За победу! За величайшего велогонщика России!  -  Дашка  залпом  выпила
бокал шампанского, отшвырнула его и вспрыгнула на стул.
   Шансонетка выделывала на стуле танцевальные па, бросая пламенные взоры на
белоснежного красавца,  а  тот  с  легкой  усмешкой  следил  за  вызывающими
движениями Дашкиного бедра. Гуляки в восторге аплодировали.
   Захочу - полюблю,
   Захочу - разлюблю!
   Я над сердцем вольна,
   Жизнь на радость дана,
   Мне все в жизни трын-трава!
   Дашкин голосок звучал хрипловато, но приятно.  С  тонкими  раздувающимися
ноздрями,  с  лицом,  дышащим  дикой  страстью,  она  была  очень  эффектна.
Показалось Климу Кирилловичу или нет, но шансонетка подмигнула  ему.  Доктор
Коровкин выпил предложенную кем-то рюмку водки и почувствовал, что  лоб  его
покрыла испарина.
   - Жалко, Платоши  нет!  -  воскликнул  землисто-бледный  инженер,  совсем
забывший о докторе. - Пропал черт полосатый.
   - Зачем он тебе? Над Степкой измываться? -  Дашка  захохотала  и  топнула
ножкой так, что  посуда  на  столе  задребезжала.  -  На  том  свете  будете
насмехаться над ним! На том свете!
   - Не надо о грустном! -  закричал  Петя.  -  Грустить  будем  завтра!  На
кладбище! Пойдем Степку хоронить! Вы знали Степку? Чудесный малый был, земля
ему пухом! Я посвящу Степке велопробег! В годовщину его гибели!
   Дашка отцепила розу от выреза своего декольте и бросила  ее  белоснежному
красавцу. Розу тот поймал, но его  смуглое  лицо  оставалось  непроницаемым,
снимать шансонетку со стула он не собирался.
   - Правильно! - Красавец повернулся к Пете Родосскому. - Как утверждал мой
великий предок, кормчий Менелая, смерть - это праздник.  И  кладбище  должно
быть самым  красивым  местом  для  живых:  высокие  кипарисы,  белый  мрамор
склепов, цветы и незатухающие лампады. В Петербурге таких нет.
   Доктор Коровкин слушал  безумные  пьяные  речи  и  ощущал  себя  в  кругу
умалишенных.  Где-то  в  углу   звенела   разбиваемая   посуда,   доносились
истерические вопли, визгливая брань. Впрочем, он и сам потерял всякую  опору
под ногами. Он не понимал, ждать ли ему появления  Муры,  кандидата  Тернова
или незаметно исчезнуть? В сумеречных аллеях сада, в  темной,  нависшей  над
верандой  листве,  зажглись  китайские  фонарики,   клубы   табачного   дыма
образовывали причудливые плотные облачка.
   - Если  бы  здесь  был  Платоша,  -  включился  в  поток  безумия  Михаил
Фрахтенберг, - он бы вас понял. Он считает, что древний Египет любил смерть,
как самый верный и красивый путь к  жизни.  Египтяне  и  в  своих  пирамидах
устраивали  фараонам  прекрасную  жизнь  -  с  драгоценностями,   картинами,
портретами, золотом и серебром. Платоша мне рассказывал, что провел  ночь  в
саркофаге Аммен-Хеюба, сны египетские видел. Предпоследний  фараон  какой-то
династии... Да мумию его продали баварскому герцогу.
   - В России лучше, - обиженная Дашка спрыгнула в объятия  Фрахтенберга,  -
не таскают из могил трупы по коллекциям...
   - Египетские мумии есть и в Эрмитаже! -  Фрахтенберг  крепко  прижимал  к
себе красотку левой рукой, а в правой держал бокал с шампанским. - Есть и  в
частных коллекциях. Да и  не  все  нашли,  умели  на  Ниле  своих  мертвецов
прятать. Сына Аммен-Хеюба, коронованного  в  младенчестве,  до  сих  пор  не
отыскали.
   - Может, нашли, да не распознали, - вяло отмахнулся доктор. -  Вон,  я  в
газетах  читал,  американский   музей   собирается   купить   тиару   царицы
Сантафернис. А где тело самой царицы? Лежит где-нибудь  без  тиары.  -  Клим
Кириллович с  трудом  подавил  икоту,  ему  было  нестерпимо  грустно.  -  И
ни-и-икто и не предполагает, что это египетская царица...
   Белоснежный красавец наклонился к доктору и выкатил оливковые глаза.
   - Я знаю, где находится мумия царицы.
 
Глава 16 
 
   Карл Иванович Вирхов недоуменно смотрел вслед поспешно удаляющейся Муре -
неужели она его не узнала?  Или  специально  прошмыгнула  мимо,  постаралась
скрыться? Куда она так торопится?
   Светлое платье и светлая шаль были хорошо видны издалека, и Карл Иванович
решил догнать беглянку, но прежде, чем он успел сдвинуться  с  места,  из-за
его спины вылетел крытый фургон, влекомый  черной  лошадкой,  и  на  бешеной
скорости промчался по Пустому переулку. Возле женской фигурки в белом фургон
с  пронзительным  скрежетом  затормозил,  из  него  выскочили  два  молодца,
схватили девушку под руки и втолкнули в  темный  короб.  Фургон  рванулся  с
места.
   Вирхов побежал рысцой, стараясь не выпустить фургон из виду. В голове его
судорожно билась мысль: как он объяснит  доктору  Коровкину,  что  прохлопал
похищение Муры Муромцевой?
   Похитители круто сворачивали в сонные  проулки,  явно  старались  замести
следы, но и следователь не сбавлял резвого бега. После  очередного  поворота
он очутился на улочке, мощенной булыжником  и  густо  поросшей  молочаем,  -
черный фургон  застыл  посередине  мостовой.  Вирхов  остановился,  стараясь
усмирить сердцебиение и выровнять дыхание.  Прислонясь  к  кирпичной  кладке
дома, он из-за угла разглядывал  зловещий,  безлюдный  тупик:  глухие  стены
обступали недвижный фургон с трех сторон.
   Следователь вынул револьвер из кобуры и крадучись проскользнул к фургону,
присел и, пригнувшись, перебежал к заднему колесу. Из фургона не  доносилось
ни звука. Вирхов переместился к другому колесу, повозка качнулась,  раздался
глухой хлопок, лошадь дернулась и заржала. Но бандиты по-прежнему никак себя
не  обнаруживали.   Может,   затаились   и   ждут   неосторожного   движения
преследователя? Почему молчит девушка?  Заткнули  кляпом  рот?  Или  усыпили
хлороформом?  Вирхов  повел  носом  -  подозрительных  запахов  к   обычному
городскому букету ароматов не примешивалось.
   Продвинувшись к неплотно прикрытой черной дверце, Вирхов вытянул  руку  и
сунул дуло револьвера в щель - медленно и бесшумно дверца открылась.  Вирхов
метнулся в проем и направил оружие в темноту.
   Когда схлынуло напряжение  и  глаза  привыкли  к  полумраку,  следователь
увидел, что фургон пуст. Похитители и их жертва исчезли.
   Вирхов обошел вокруг фургона,  потоптался  у  глухих  стен,  прикинул  их
высоту - перебраться через них со связанной  пленницей  за  те  минуты,  что
разделяли поворот фургона в тупик и явление там  Вирхова,  было  невозможно.
Похитителям некуда скрыться! Но они скрылись и утащили с собой младшую  дочь
профессора Муромцева!
   Мистика! Следователь обратил лицо к небесам -  у  края  зловещей,  черной
тучи, как несущийся к земле смертоносный снаряд, слабо светилась  головастая
и волосатая комета Боррелли. Карл Иванович глянул на землю  и  увидел  между
задними  копытами  лошади  и  передним  краем  фургона   деревянную   крышку
канализационного люка.
   Вирхов сдвинул тяжелый круг, прислушался - из черного жерла не  донеслось
ни единого звука. Он заглянул внутрь, в темную глубину: в сумраке белой ночи
различил на каменной кладке колодца прямоугольные  железные  скобы,  ведущие
вниз, к деревянной площадке.
   Вирхов постучал рукояткой револьвера по крышке - ответом было глухое эхо.
Теперь он знал точно: именно сюда и только  сюда  похитители  могли  уволочь
беззащитную профессорскую дочку. Но зачем?
   Вирхов сдвинул крышку, протиснулся в круглый проем, нащупал ногой  первую
скобу. Осторожно, стараясь двигаться бесшумно, он спускался в подземелье...
   Наконец ощутил под ногами твердую почву и, не выпуская револьвера из рук,
обернулся: перед ним расстилался низкий коридор, освещаемый слабыми  редкими
огоньками. Карл Иванович шагнул вперед, под ногами потрескивали  и  скрипели
обрывки  ветоши,  осколки  бутылок,  щепки.  Иногда  до  его  ушей   долетал
мгновенный топоток, видимо, крысиный. Пару раз за  шиворот  мундира  капнула
зловонная жидкость. После третьего керосинового светильника открылся поворот
направо. Миновав поворот,  Вирхов  увидел  дощатую  перегородку.  Возле  нее
никого не было.
   Сердце его учащенно забилось. Он постоял с минуту -  если,  не  дай  Бог,
получит  нож  в  спину,   труп   его   навсегда   окажется   погребенным   в
канализационных лабиринтах столицы, - и медленно прокрался к щелястой двери.
Он гордился собой - его чуткие уши не слышали звука собственных шагов.
   Прижав лицо к щели, Вирхов затаил  дыхание:  спиной  к  нему  в  каменной
клетке стояли два дюжих молодца, а между ними... Этого он и опасался!
   В окружении толпы полупьяных воров замерла на  коленях  Мария  Николаевна
Муромцева: руки связаны за спиной, шаль сбилась, бессильно  свесилась  набок
знакомая черная коса с развязавшейся алой лентой.  Из-под  подола  сиротливо
выглядывали подошвы маленьких башмачков без каблуков.
   Вирхов прислушивался и  перебирал  в  уме  возможные  варианты  действий.
Продолжить слежку? Или неожиданно ворваться в бандитское  логово  и  открыть
стрельбу? А если выстрел угодит в связанную девушку?
   - Мадемуазель, как вам наши чертоги? - Молодой высокий  мужчина,  видимо,
главарь, покручивая черный изящный ус, расплылся в наглой улыбке.  -  Хотите
стать королевой крысиного царства?
   - Коронуем ее! - раздался крик из толпы. - Крысиным хвостиком!
   Мура  пошатнулась.  Карл  Иванович  вмиг  прочувствовал   бездну   ужаса,
разверзшуюся в душе невинной жертвы.
   - Сымай с нее юбки да волоки в постель царскую!  -  заорал  рябой  пьяный
мужик, поигрывая ножичком.
   - Натешиться всегда успеем. -  Главарь  грозно  сдвинул  брови.  -  Пусть
огольчиха выложит, как на духу, зачем зикорила  за  мной?  Зачем  опрашивала
городовых? Зачем в Демьянов трактир заявилась? Кто накатил на меня?
   Вирхов отпрянул, перевел дыхание и вновь прильнул к щели.
   Главарь шагнул к безмолвной жертве и взял ее за подбородок.
   - Милая мордашка. - Он отступил назад и  провел  рукой  по  своим  черным
волосам, по лбу, щекам, как это делают,  умываясь,  коты.  -  Не  покаешься,
утопим в канализации. Мяу!
   - Мяу! Мяу! Ха! Ха!
   Бандитская шутка вызвала дикий гвалт. Дрожащие огоньки  керосиновых  ламп
высвечивали отсыревшие стены, сочащуюся  из  щелей  между  неплотно  сбитыми
горбылями отвратительную жижу, мерзкие рожи  с  гнусными  гримасами.  Вирхов
насчитал не менее десятка головорезов.
   - Что за фигарь был с тобой? Что он вынюхивал?
   Главарь паясничал. Мария Николаевна Муромцева храбро молчала.
   - Пристрелить? - Главарь прищурился и обвел взглядом пестрое сборище.  Со
всех сторон посыпались советы:
   - Взять под красный галстук!
   - Не марайся кровью! Возьми втемную!
   - Отдать на съедение крысам!
   - На Варшавке все спокойно?
   Главарь вынул из кармана жилета часы, на его запястье мелькнула цепочка с
желтым камешком.
   - Товар готов к отправке в Ригу, упакован хорошо, фигари  на  вокзале  не
шлялись. Обнаружим хвосты - бабу вздернем.
   Карл  Иванович  Вирхов  боялся  упустить  момент.  Отчаяние  придало  ему
мужества. Он бесшумно отступил назад, глубоко вдохнул и рывком  бросился  на
дверь: створки резко распахнулись и сшибли с ног охранявших вход бандитов.
   - Стой! Стрелять буду! Все окружены! Сдавайтесь!
   Вирхов выстрелил вверх.
   Главарь присел, пытаясь спрятаться за коленопреклоненной  Мурой.  Девушка
повалилась набок и засучила ногами, будто пыталась бежать.
   - Стой! Руки вверх! - надрывался Карл Иванович.  -  Все  входы  и  выходы
перекрыты!
   Стрелять повторно он не решался  -  ряды  бандитов  сомкнулись,  слева  и
справа мелькнули две согбенные фигуры, свет померк. Главарь и его  сообщники
бесследно растворились в темноте, под  их  ногами  трещали  стекла  разбитых
ламп. Вскоре гулкий топот затих.
   Вирхов на четвереньках подобрался к бесчувственной  девушке:  она  лежала
без движения. Прислушиваясь к каждому звуку, Карл Иванович долго  распутывал
во тьме веревки, стягивающие ее опухшие руки.
   - Не смертельно, - приговаривал Карл Иванович, - затекли ручки,  пройдет,
это не страшно. Мария Николаевна!
   Он осторожно похлопал ее по щеке - девушка застонала.
   - Ничего, ничего, все будет хорошо, - Вирхов едва не плакал, -  я  вынесу
вас из бандитского логова...
   Он поволок обессиленную, безмолвную девушку к выходу, у  канализационного
колодца с превеликим трудом  вскинул  бесчувственную  Муру  на  плечо  -  по
собственному опыту следователь знал, что у  потерявших  сознание  людей  вес
будто увеличивается... Он слышал прерывистое дыхание, и это  успокаивало.  С
драгоценным грузом на плечах карабкался Карл Иванович по железным скобам.
   И наконец, взмокнувший от  неимоверных  усилий,  бережно  перекинул  Муру
через  край  канализационного  проема,  перевалился  сам  и  лег  спиною  на
деревянную, круглую крышку - злостная  комета  Боррелли  стояла  над  миром,
из-под брюха кобылы выглядела она вдвойне зловеще.
   Собравшись с силами, Вирхов выволок девушку из-под лошадиного  брюха.  Ее
хорошенькое личико было поцарапано и измазано копотью. Шок был глубоким - не
подвергли ли бандиты ее мучениям?
   Вирхов погрузил девушку внутрь черного  фургона  и  занял  место  кучера,
натянул поводья, развернул фургон и выехал из зловещего тупика,  направляясь
на Васильевский. Он, немолодой человек, вторую ночь - и какую! - проводил на
ногах, его голова гудела как котел. Он  не  знал,  где  доктор  Коровкин:  в
"Аквариуме", на даче или у себя на Большой Вельможной?  Квартира  Муромцевых
была ближе всего.
   У знакомого дома Вирхов  увидел  свет  в  окнах  профессорской  гостиной.
"Слава Богу! - перекрестился он, - прислуга не спит".
   Он исхитрился вытащить бесчувственную Муру из фургона и на руках донес ее
к дверям  подъезда.  Силы  его  были  на  исходе,  теперь  девушка  казалась
невыносимо грузной.  На  звонок  выскочил  заспанный  дворник,  по  счастью,
узнавший полуночников. Он и помог дотащить занемогшую барышню до дверей,  на
которых красовалась бронзовая табличка "Профессор Муромцев Н. Н.".
   Дверь открыла темноглазая горничная Глаша.
   - Господин Вирхов! Господи  помилуй!  Мария  Николаевна!  Живая?  Недаром
барыня беспокоилась!
   - Принимайте! Куда уложить бедняжку?
   - Что с ней? Что?  Бедная  Мария  Николаевна!  -  причитала  Глаша,  ведя
Вирхова в гостиную, освещенную слабым светом одинокой свечи в канделябре.
   Ей и в голову не приходило, как можно впустить чужого человека в  девичью
спальню. Вирхов опустил бесчувственное тело Марии Николаевны  Муромцевой  на
диван - ее опухшая ручка свесилась почти до пола, лента из растрепанной косы
исчезла.
   Глаша смотрела круглыми от ужаса глазами на неподвижную Муру.
   - Что делать? - наконец пролепетала она. - Звонить доктору Коровкину?
   Изнуренный следователь топнул ногой  и  грозно  сдвинул  плоские  белесые
брови.
   - Ни в коем случае! Это опасно для жизни! Советую и вам, Глафира, держать
рот на замке.
   От страшной угрозы Глаша, будто от  удара,  пошатнулась  и  замерла.  Она
ничего не понимала.
   - К тому же, - сжалился над служанкой Мурин спаситель, - доктор  Коровкин
вряд ли сейчас дома.
   - В такой час? - Глаша возвела взор к циферблату напольных часов. - А где
же он?
   - Не знаю, - вздохнул Вирхов, направляясь к  выходу.  -  Может  быть,  на
Приморском вокзале, а может - в объятиях вави