уханием".
   Он  брел  вдоль  Фонтанки.  Река  блестела  всеми   оттенками   керосина,
разноцветная рябь  наводила  на  мысль  о  перламутровых  помоях,  павлиньих
хвостах,  нефтяных  радугах.  Во  всех  направлениях  сновали   пассажирские
пароходы, винтовые буксиры, баржи, до самого  верха  груженные  дровами  или
песком, баркасы ладожских гончаров. Тут же на береговом гранитном спуске шла
бойкая торговля глиняной посудой. Доктор вздохнул,  отвернулся  и  продолжил
путь вдоль Фонтанки. Все, решительно  все  раздражало  его:  нарядные  дамы,
широкие буфы их рукавов, пышно взбитые плечи, обтянутые  локти,  перетянутые
осиные талии; самоуверенные мужчины в летних  белых  костюмах  и  соломенных
шляпах, их усы, эспаньолки, холеные бороды...
   Унылую прогулку прервало неожиданное препятствие: у  театра  Суворина  из
пароконной фуры разгружали  коробки  с  конторскими  принадлежностями.  Фура
загородила проезжую часть и мешала проехать новенькому автомобилю.  Водитель
нервничал: привстав в открытом авто, покрикивал на грузчиков, те не решались
огрызаться и с неприязнью посматривали на  господина  в  клетчатом  пиджаке,
лицо которого пряталось за очками-маской. Шофер нажал на  клаксон,  раздался
резкий сигнал - лошади рванули с места. Из-под копыт выскочил черный  кот  и
метнулся под ноги грузчику. Грузчик потерял равновесие, тяжелый короб  выпал
из напряженных рук и свалился ему на ногу. Мужик взвыл громче автомобильного
гудка.
   Сработала профессиональная  реакция:  доктор  Коровкин  в  мгновение  ока
стряхнул с себя морок печальных размышлений и бросился к бедняге.
   С помощью грузчиков ногу вызволили из-под  короба.  Мужик  выл  в  голос.
Пострадавшего усадили на  подогнанную  фуру.  Доктор  Коровкин,  не  обращая
внимания на его вопли,  стянул  разношенный  сапог,  развернул  неприглядную
портянку: с первого взгляда было видно,  что  пальцы  ноги  сломаны,  ступня
опухала на глазах.
   Доктор оказал несчастному первую помощь,  водитель  авто,  сознавая  свою
вину,  -  он  нарушил  неписаное  правило  шоферов,  не  пугать  лошадей,  -
уговаривал мужика ехать в  больницу,  раскрыв  портмоне,  вытаскивал  оттуда
мятые бумажки.
   Кот, метнувшийся под ноги грузчику, напомнил доктору Коровкину об  Ульяне
Сохаткиной: в его сознании  черный  кот  неясным  образом  ассоциировался  с
посадской мадонной.
   Мистическое чувство погнало доктора на Петербургскую сторону. Он  кликнул
извозчика. Лошадь мелкой рысью затрусила по мостовым...
   Фрол Сохаткин сидел в благодатном тенечке, на лавке,  недалеко  от  ворот
своего жилища. Он хмуро смотрел на соскочившего с пролетки доктора.
   - Напрасно спешить изволите, -  сказал  он  угрюмо,  -  нет  девки  дома.
Васька-Кот свистнул, так и побегла. Ни дать ни взять - драная кошка.
   - Куда она отправилась? - Доктор был преисполнен  решимости.  -  Как  она
себя чувствует?
   - Свербит у нее в одном месте, вот как. - Фрол злобно сплюнул. -  О  дите
своем даже не вспоминает.
   - Где ее можно найти? - Доктор не отступал.
   - А не боитесь, мил человек, ножичка под ребро  или  удавочки?  -  Старик
покачал  головой.  -  Не  вяжитесь  с  ней,  пропащая  девка.  До  добра  не
доиграется.
   "Тогда  можете  считать  ее  покойницей",  -  всплыли  в  сознании  Клима
Кирилловича жестокие слова следователя Вирхова.
   - Я хочу ей помочь,  -  нетерпеливо  разъяснял  доктор  свой  интерес,  -
по-человечески, по-христиански. Где же ее искать?
   - Ищи ветра в поле, - хмыкнул Фрол, - в кустах у  Невы.  А  то  в  кабаке
каком. Шалава беспутная.
   Доктор отправился на поиски  -  он  бессмысленно  бродил  по  прилегающим
улочкам, добрел до сквера возле уютного первенца  Петербурга  -  деревянного
Троицкого собора. Уединившейся парочки нигде не было. У Невы, неподалеку  от
Домика Петра I, он в полном изнеможении и отчаянии присел  на  скамью...  Он
сидел в укромном месте около подернутого легкой ряской пруда.  За  зарослями
акаций высился толстенный клен, знавший еще допетровские времена. В мешанине
веток Климу  Кирилловичу  почудилось  какое-то  светлое  пятнышко,  какая-то
неровная белая полоска. Он, крадучись, направился к древесному великану...
   На расстоянии десяти-двенадцати футов Клим  Кириллович  громко  кашлянул.
Белая полоска осталась неподвижной.
   Доктор Коровкин шагнул вперед и  начал  обходить  дерево  сбоку.  Контуры
белого пятна определились в сидящую женскую фигуру.
   Доктор понял, что нашел Ульяну Сохаткину: приникнув к стволу, она свесила
голову набок. Ее шейку перехватывала тягучая  шелковая  удавка.  В  отчаянии
доктор бросился на колени, с трудом расслабил петлю. Шея и руки Ульяны  были
еще теплыми, и Клим Кириллович надеялся вернуть девушку к жизни.
   Он осторожно опустил безжизненное, хрупкое тело на мягкую траву и  рванул
ворот лифа, откуда к его коленям порхнула сложенная вдвое записка. Освободив
стесненную тканью грудь, он энергично стал делать  искусственное  дыхание...
Но он опоздал! Его усилия были тщетны!
   Машинально сунув  в  карман  выпавшую  из  лифа  Ульяны  записку,  доктор
поднялся, отряхнул брюки на коленях и устремился прочь от  мертвой  девушки.
На Троицкой площади он подошел к крепкому, благообразному городовому с  лихо
закрученными усами.
   - Вот что, братец. Я доктор Коровкин. Вот моя визитная карточка, возьмите
ее. На вашем участке возле старого клена труп женщины. Прошу  сообщить  куда
следует. Убита Ульяна Сохаткина.
   - Ульяна? - На лице городового появилось странное выражение.
   - Да. Думаю, убийца - ее дружок Василий. Васька-Кот.
   - Полиция разберется, - уклончиво ответил городовой.  -  А  вам,  доктор,
скажу одно - остерегайтесь выдвигать такие версии.
   Губы Клима Кирилловича страдальчески дрогнули:
   - Почему? Их связь всем известна.
   - Есть негласное указание, - шепнул городовой, - больше ничего  объяснить
не могу. Государственная тайна. Лучше ступайте.
   Доктор Коровкин в подавленном состоянии пошел прочь от городового. Он  не
знал, что ему теперь  делать.  Возвращаться  домой  не  хотелось.  В  памяти
всплыли  рассуждения  княгини  Татищевой  о   тайных   смыслах   современных
событий...
   Возле Народного дома доктор присел на скамью и полез в карман:  на  глаза
набегали непрошеные слезы. К ногам упала скомканная бумажка.  Утерев  слезы,
он развернул ее. Корявыми  круглыми  буквами  было  выведено:  "Околоточному
Хрулеву Ивану Сидоровичу. Подлый Василий не хочет жениться  на  мне.  Посему
прошу послать его на каторгу - в логове его под землей есть укрывка. За  это
ему платит бешеные денежки дружок по имени Оксильрот".
 
Глава 23 
 
   Теперь Вирхов был твердо убежден, что взрыв в  Воздухоплавательном  парке
не связан с утечкой светильного газа и попаданием в него открытого  огня.  В
толпе перед храмом светильного газа не было! Тем не менее взрыв  у  храма  в
точности соответствовал погубившему полет "Генерала Банковского". Значит,  в
толпе орудовали те же террористы, что и в парке. На этот раз их мишенью стал
банкир Магнус.
   Где, где та ниточка, что связывает отца Онуфрия,  беспутного  купеческого
сына и одного из владельцев банка Вавельберга? Где тот человек, который имел
причину для их убийства? Бедная вирховская голова трещала по швам.
   Положение усугублялось тем, что  из-за  выявленных  неугомонным  Терновым
новых данных о  господине  Оттоне,  следователь  лишился  еще  двух  опытных
помощников: один агент отправился на квартиру служащего банка, другой  -  по
следу таинственного багажа. Сам же  Тернов  по  указанию  Вирхова  выехал  в
гостиницу  "Гигиена",  чтобы  разобраться  наконец  с  деятельностью   грека
Ханопулоса.
   Известие о новом взрыве поразило Вирхова как гром среди ясного  неба.  На
месте происшествия суетились  полиция,  жандармы,  криминалисты,  фотографы,
врачи.  Вирхов  моментально  включился  в  первичное   дознание.   Переписав
свидетелей, полиция разрешила  предать  тело  Степана  Студенцова  земле,  и
поредевшая  похоронная  процессия  поспешно  покинула  храмовую  площадь   и
устремилась на кладбище.
   На месте происшествия Вирхов застал и честную компанию, знакомую  ему  по
событиям в Воздухоплавательном парке. Потрясенная, бледная Мария  Николаевна
Муромцева опиралась на руку коммерсанта  Эроса  Ханопулоса.  Опытный  взгляд
сыщика сразу отметил, что грек не в  своей  тарелке:  он  проявлял  признаки
беспокойства, озирался и нетерпеливо переступал ногами, как скаковая  лошадь
в ожидании стартового выстрела. Рядом топтался удрученный,  потерявший  свой
лоск велогонщик Родосский, шептал молитвы и  крестился  Платон  Глинский.  В
подавленных, опечаленных собутыльников пытался вселить  бодрость  инженер  -
господин Фрахтенберг самым толковым образом отвечал на вопросы  и  показывал
путь, которым бежал нищий к коляске рыжего Магнуса.
   Искать какие-либо следы в этакой толпе да в сухое  время  года  не  имело
смысла. Остатки адской машинки сгорели  безвозвратно.  О  дактилоскопических
отпечатках речи и не шло. Карл  Иванович  обратился  с  просьбой  к  Муре  и
окружавшим ее мужчинам проследовать  для  дачи  свидетельских  показаний  на
Литейный, в здание Окружного  суда.  Молодые  люди  охотно  откликнулись  на
просьбу сыщика.
   Вскоре они уже топтались в просторном светлом коридоре, дожидаясь  вызова
в  вирховскую  камеру.  Эрос  Ханопулос  по-прежнему  вел  себя  неспокойно:
беспрестанно вскакивал, воздевал руки к потолку, повторял, что он  не  имеет
никакого  отношения  к  взрыву.  Он  плюхнулся  на  скамью  рядом  с  Марией
Николаевной,  осыпал  ее  комплиментами  и  допытывался,  когда  и  где  они
встретятся в более подходящей обстановке. Мура уступила его  домогательствам
и сказала, что собирается вечером в цирк. Эрос пообещал, что будет ждать  ее
у входа с билетами.
   На скамье у противоположной стены  коридора  вполголоса  переговаривались
Петя Родосский, Платон Глинский и  Михаил  Фрахтенберг.  Часто  звучало  имя
Оттона, всех занимало его отсутствие в храме на отпевании.
   Когда дверь  в  заветный  кабинет  приотворилась  и  в  проем  высунулась
физиономия письмоводителя, коммерсант, невзирая  на  недовольство  служителя
закона, резво кинулся в кабинет.
   - Господин следователь! - Ханопулос подбежал к начальственному столу. - Я
ни при чем! У меня дело стоит! Могут  уплыть  значительные  деньги!  Поймите
душу коммерсанта!
   - Сядьте, сядьте, господин Ханопулос, - осадил. Вирхов Как  вы  оказались
на месте преступления?
   - Нет, нет и нет! - не успокаивался не желавший садится грек. - Я ехал не
на место преступления, нет! Я ехал на отпевание покойника!
   - Но вы же не были знакомы  с  покойным  Студенцовым!  Откуда  вы  вообще
узнали о похоронах?
   - Из газет! Кроме того, я был  на  велодроме!  Познакомился  с  господами
Родосским, Глинским, Оттоном, Фрахтенбергом...
   С какой целью вы с ними знакомились?
   - У меня общительный нрав...
   - А затем вместе с ними отправились в "Аквариум"?
   Грек оторопел, отпрянул, в выпуклых оливковых глазах появился страх.
   - Так вы за мной следите! За мной, жертвой бандитского нападения! А  тех,
кто меня ограбил и едва не удушил, нашли ли вы их?
   - Всему свое время, господин Ханопулос, - с неприязнью ответил Вирхов.  -
Полиция сама знает, когда и кого  ловить.  А  ваше  пристрастие  к  обществу
молодых лоботрясов, которые второй раз оказались в  подозрительной  близости
от гнусного преступления, кажется мне, имеет какую-то тайную подкладку...
   Грек вздохнул, опустился на стул.
   - Только между нами, господин следователь. -  Он  оглянулся  на  закрытую
дверь. - Эти господа мне не нужны. Правду сказать,  я  лелеял  надежду,  что
встречу где-нибудь Марию Николаевну Муромцеву. Она говорила, что  знакома  с
Родосским.
   - Так-так, - побарабанил Вирхов пальцами и повернулся к письмоводителю, -
последнее не для протокола.
   Затем он вновь изучающе уставился на грека.
   - Какие отношения связывают вас с господином Магнусом?
   -  Меня?  Абсолютно  никакие!  До  сегодняшнего  дня  не   знал   о   его
существовании! Мой отец и я по его поручениям работаем с банком Мендельсона.
А  о  Магнусе  и  слыхом  не  слыхивал.  -  Ханопулос  возбужденно,   словно
отмахивался от пчелиного роя, жестикулировал.
   - А с господином Отгоном вы хорошо знакомы?
   Ханопулос нетерпеливо поглядывал на дверь.
   - Я вижу, вы очень торопитесь, - сказал Вирхов.
   - Так точно, господин следователь, назначены встречи, есть обязательства,
прибыль уплывает...
   - Но вы не покидаете столицу?
   - Как можно? - возмутился грек. - Ни в коем случае! У меня еще есть здесь
важные дела.
   Он подмигнул Вирхову, вскочил и собрался откланяться.
   - Ступайте, - дал добро Вирхов, - мы знаем, где вас в  случае  надобности
найти. Кстати, как вам нравится обслуживание в гостинице "Гигиена"?
   - Превосходное! - воскликнул Ханопулос. - Очень  услужливый  народ!  Надо
было печь у меня в номере затопить  -  мигом  прислали  истопника,  принесли
дрова, огонь развели. Понадобились мне срочно тазики  медные  -  пожалуйста!
Чудесный народ! Если б не лазили ради любопытства по моим чемоданам. Да если
б гостиница не кишела тараканами и клопами.  -  Грек  сморщился  и  стряхнул
кончиками пальцев воображаемую пыль с лацкана своего элегантного пиджака.  -
Там же образцы товаров, неровен час, испортят или польстятся на  что-нибудь,
отравятся...
   Внимательно слушая неуемного свидетеля, Вирхов сопроводил его  до  дверей
кабинета и пригласил к себе Петю Родосского.
   Кинув отчаянный взгляд на Муру, полинялый велогонщик бочком протиснулся в
кабинет.
   - Итак, господин Родосский, судьба вновь нас свела. Прошу садиться.
   Вирхов сурово смотрел на юношу.
   - Что вы можете сказать, милостивый государь, об этом происшествии?
   - Ничего, - выдохнул Петя.
   - Знали ли вы покойных?
   - Господина банкира не знал, только слышал о нем от Густава. А про нищего
ничего сказать не могу, не разглядел.
   - Что могло быть общего у Степана Студенцова и Магнуса?
   - Думаю, ничего. Проклявший Степана отец хранил у банкира свои  капиталы,
так что сыну там ничего не перепадало.
   - Вы подавали милостыню сирым и убогим?
   Петя понурился.
   - Немного. Но и все подавали. И Платон,  и  Мишка.  Даже  Эрос,  как  мне
кажется, крутился на паперти.
   - А у кого-нибудь из вашей компании были мотивы для убийства Магнуса?
   - Платоша, похоже, даже не знает, ни где банк Вавельберга  находится,  ни
то, что Магнус его совладелец. Платоша работает с живыми деньгами,  он  ведь
музейщик, эксперт. А Мишка... Сомневаюсь. Провинциалы, выбившиеся на высокие
столичные должности, терроризмом не балуются.
   - А Оттон?
   Петя замялся, покраснел и сердито ответил:
   - Оттон Магнуса уважал, считал своим учителем и благодетелем.
   Вирхов поблагодарил Петю, проводил его  до  дверей  и  обнаружил,  что  в
коридоре остались только Мура и Фрахтенберг - непоседливый  грек  испарился,
исчез и Глинский. После короткого колебания он пригласил в камеру инженера -
пусть это было невежливо, но Вирхов еще дольше  ждал  встречи  с  неуловимой
барышней. Да и времени для беседы с ней потребуется больше, чем для  допроса
инженера.
   - Итак, Михаил Александрович, - Вирхов любезным жестом указал инженеру на
стул, - рассказывайте. Заметили ли вы что-нибудь подозрительное?
   Фрахтенберг  подвигал   мускулистым,   как   будто   надвое   рассеченным
подбородком.
   - Мне и в голову не могло прийти, что затевается что-то подобное. Да если
б у меня мелькнула хотя бы тень подозрения, не оказался бы я так  близко  от
места взрыва.
   - Скажите, а вы видели в руках нищего какой-нибудь предмет?
   - Увы, ничего. Может быть, взрывное устройство было небольшим.
   - А разве прогресс дошел до такой степени?
   - Наука служит и злодеям и героям,  -  напыщенно  сказал  Фрахтенберг.  -
Только тех, кто с бомбой в руках  защищает  власть  православного  Государя,
гораздо меньше.
   - А разве есть монархисты, развязавшие террор против террористов?
   Твердо, с некоторым сожалением в голосе, Фрахтенберг ответил:
   - Уверен, дойдет и до этого. Власть Государя шатается,  церковь  ослабла,
внутренние ее распри становятся достоянием профанов.  Хорошо,  что  Государь
поступает  мудро  -  идет  своей  царской  дорогой,  настоял  на   Саровских
торжествах.
   Вирхов испытующе взглянул в светлые, чистые глаза инженера. Вот на таких,
как он, и держится сила империи.
   - А у кого из ваших друзей могли быть мотивы для убийства Магнуса?
   - Возможно, что  и  у  всех.  Сами  знаете,  после  кишиневского  погрома
отношение к евреям...
   - Но ни Степан, ни отец Онуфрий не были евреями! - не согласился  Вирхов.
- А вы имели дело с покойным банкиром?
   - По счастью, не приходилось. - Фрахтенберг, оглянувшись  на  строчившего
протокол письмоводителя, наклонился к следователю и зашептал:
   - Сообщаю в конфиденциальном порядке: репутация у  банка  не  из  лучших,
отчетность запутана, предусмотрены лазейки для  хищений.  Я  свои  деньги  и
бумаги этому банку не доверяю. И с банкиром не знаком. Так, иногда его  речи
в газетках читал.
   - А как вы объясняете отсутствие на отпевании в храме господина Оттона?
   Фрахтенберг усмехнулся.
   - Ведет тайную жизнь. И вчера рано из "Аквариума" исчез. Думаю,  любовное
свидание.
   Вирхов поблагодарил ценного свидетеля и выпроводил его из кабинета.
   В  коридоре,  проявляя  явные  признаки  нетерпения,  рядом   с   бледным
велосипедистом стояла Мария Николаевна Муромцева.
   - Прошу вас. - Вирхов галантно склонился перед распахнутой дверью.
   Младшая дочь профессора Муромцева поспешно вошла.
   - Карл Иваныч, я очень тороплюсь, - призналась она, присаживаясь.
   - Как вы себя чувствуете, дорогая Мария Николаевна?
   - Все в порядке, но я еще не успела вас поблагодарить  за  избавление  от
похитителей, - ответила она, потупившись.
   - Вы узнали главаря шайки? Внешность у него приметная,  котообразная,  да
на запястье браслетик с камушком.
   - Да-да, Карл Иваныч, - воодушевилась Мура, как будто что-то  припоминая,
- это Васька-Кот. Я с ним  и  раньше  встречалась.  Случайно.  В  Демьяновом
трактире.
   - Тише, - приложил палец к губам Вирхов. - Об этом  потом.  А  теперь  по
порядку. Что вы мне хотели рассказать о происшествии  в  Воздухоплавательном
парке?
   - Уверена, что это был взрыв. Умышленное  убийство.  В  руках  у  Степана
Студенцова была шкатулка с адской машинкой. Так же, как и в руках  погибшего
нищего.
   - А кто вручил погибшим опасные устройства, вы не догадываетесь? - Вирхов
с ускользающей надеждой смотрел на начинающего детектива.
   - У меня несколько версий.
   - Несколько версий есть и у меня,  -  разочарованно  протянул  Вирхов.  -
Такие адские машинки нам известны. Они  поступали  в  столицу  из  Харькова,
Тулы, Екатеринбурга, Очакова. А не мог ли ваш  поклонник  привезти  с  собой
пару штук из Крыма? Ведь как он приехал, так все и началось...
   -  Нет,  невероятно,  -  возмутилась  Мура.  -  Эрос  Орестович   человек
достойный.
   - Успел он вам голову вскружить! - усмехнулся Вирхов. - А что  вы  о  нем
знаете? По приезде в Петербург стал жертвой покушения. Приволок в  гостиницу
подозрительные шприцы, склянки, чемодан асфальта. Распорядился в жару топить
печь. Все вместе это мне не нравится.
   Мура растерянно молчала, но сказать она ничего не успела, так как дверь в
следственную камеру стремительно распахнулась,  и  на  пороге  возникли  два
внушительных жандарма, следом  за  ними  появилась  группа  представительных
мужчин в мундирах и в штатском.
   Вирхов вскочил и одернул форменный сюртук, непроизвольно  следом  за  ним
поднялась и Мария Николаевна.
   Вперед торжественно выступил  высокий  импозантный  господин  с  огромным
лбом, с  коротко  стриженными  волосами  на  макушке  и  затылке,  с  пышной
растительностью на  румяном  лице:  усы  переходили  в  раздвоенную  бороду,
оставлявшую обнаженны