в, дружок... Надо изловчиться  так,  чтобы
застать супостата врасплох...
   Карл Иванович направился к дверям, снял с вешалки  фуражку,  поблагодарил
письмоводителя, успевшего подскочить,  чтобы  подать  начальнику  шинель,  и
покинул кабинет.
   Через  полчаса  у  невзрачного  домишки,  невдалеке  от  Поцелуева  моста
остановились две коляски, из них  вышли  Вирхов  и  его  помощники,  двое  в
штатском и два городовых в полной выправке. Они свернули под арку,  миновали
проходные дворы и остановились у неказистого  флигеля.  Городовой,  разыскав
дворника, привел его пред светлые очи Вирхова.
   - Вот что, братец. - Карл Иванович сурово сдвинул брови. - Я  следователь
Вирхов. Ты нам должен помочь. Дома ли господин Придворов?
   - Утром еще не показывался, - ответил  молодой  дворник,  блеснув  узкими
татарскими глазами.
   - Сейчас пойдешь с нами. Позвонишь, назовешься,  дождешься,  пока  хозяин
откроет дверь. Тут мы его и скрутим... Учти, дело опасное...
   - Понял, господин, понял. - Дворник снял  картуз,  с  готовностью  затряс
черноволосой головой и зашептал:
   - Бисмилля, рахман, рахим...
   Не обращая внимания на басурманскую молитву,  Вирхов  крадучись  двинулся
вперед - в походке его появилось нечто кошачье. На площадке  третьего  этажа
все замерли, прижавшись к порядком  облупившимся,  крашенным  синей  краской
стенам.
   Дворник  несколько  раз  повернул  металлическую  бабочку   механического
звонка, располагавшуюся на правой створке на уровне его пупка, и  за  дверью
раздалось неприятное резкое треньканье, а после  довольно  длительной  паузы
послышалось и глухое шарканье ног.
   - Кто там? - прозвучал низкий мужской голос.
   - Это я, Халиль, дворник, дрова принес...
   Заскрежетали отодвигаемые засовы, освобожденная от тяжелого  крюка  дверь
дрогнула, и в проеме появилась фигура седого узколицего  мужчины  в  грязном
халате.
   Замерший сбоку от двери агент резко прыгнул вперед и, схватив  заспанного
хозяина за руку, вывернул ее за спину.
   - Не шевелиться, - прошипел Вирхов и  проскользнул  через  узкую  щель  в
квартиру.
   Следом за  ним  устремился  второй  агент  и  городовые.  Любопытствующий
дворник остался топтаться около дверей квартиры на лестничной площадке.
   Обследовав изрядно захламленную квартирку фельдшера, Вирхов  обнаружил  в
ней помещение,  в  какой-то  мере  напоминающее  врачебный  кабинет.  Низкий
топчан, застеленный ветхой простыней, набор шприцев,  скальпелей  и  зондов,
разложенных на несвежем полотенце на тумбочке. Два  стула,  таз,  в  который
были небрежно кинуты грязные окровавленные бинты и клочья  ваты,  издававшие
специфический  запах  карболки.  Пахло   хлором,   эфиром   и   еще   чем-то
непонятным... Вирхов  открыл  дверцу  тумбочки  и  бегло  оглядел  пузырьки,
склянки, коробки. Потом  позвал  сыскного  агента  и  велел  ему  тщательно,
соблюдая все мыслимые  и  немыслимые  предосторожности,  проверить,  нет  ли
опасной пробирки, а сам отправился туда, где в неведении относительно  своей
судьбы томился преступный хозяин.
   Войдя в полутемную комнату с мрачными синими обоями, которую можно было с
натяжкой  посчитать  гостиной,  Вирхов  застал  там  седовласого  господина,
которого железной хваткой выше локтей держали его молодцы. Придворов  глядел
на Вирхова как затравленный зверь - сонливость его как рукой сняло.
   Вирхов сел на хрупкий венский стул,  заботливо  выдвинутый  городовым  на
середину комнаты.
   - Итак, господин Придворов, позвольте представиться, судебный следователь
Вирхов, Карл Иваныч. - Он грозно насупился. -  Так  будем  признаваться  или
нет?
   - В чем признаваться? - покосился на него фельдшер, в его водянисто-серых
глазах промелькнул нескрываемый страх.
   - В совершенном преступлении, - уверенно заявил Вирхов. - Для  прояснения
вашей  памяти  добавлю:  дело  касается  иностранного  подданного,   мистера
Стрейсноу.
   -  А,  -  поник  Придворов,  -  вы  про  англичанина...  Да,  я  совершил
непростительную ошибку, пошел у него на  поводу,  хотя  положение  его  было
безнадежное с самого начала...
   - Так-так, голубчик, давайте все по  порядку.  Чистосердечное  признание,
знаете ли, следствием учитывается... Может, суд и скостит  вам  годик-другой
каторжных работ...
   -  Каторжных?  -  недоверчиво  переспросил  Придворов.  -  Из-за  мистера
Стрейсноу?
   - Из-за него, из-за  него,  -  наступал  Вир-хов,  -  советую  ничего  не
скрывать.
   - А я ничего и не скрываю, - с неожиданным воодушевлением подался  вперед
фельдшер, - но в смерти мистера Стрейсноу я не виноват! И каторгой  меня  не
пугайте.
   Глаза Вирхова полезли на лоб - неужели баронет умер? - но он сдержался  и
не стал задавать лишних вопросов.
   - Мы вас слушаем, господин Придворов. Излагайте.
   Водянистые глаза хозяина квартиры скользнули по агенту, примостившемуся у
стола с бумагой, приготовленной для протокола допроса.
   - Мистер Стрейсноу разыскал меня сам. Это было в Пасху, в воскресенье,  -
начал фельдшер. - И обратился ко мне за врачебной  помощью.  Он  нуждался  в
операции. В правом подреберье у него выросла огромная опухоль. Я ее вырезал,
но уже тогда понял, что дело его безнадежное, потому что  опухоль,  судя  по
всему, пустила свои  щупальца  во  внутренние  органы...  То,  что  смог,  я
вырезал. Но эта хищная гадина, эта болезнь, пожирает человека не по дням,  а
по часам... Во вторник мистер Стрейсноу снова  заявился  ко  мне  с  той  же
просьбой, его мучили страшные боли, и в  правом  подреберье,  уже  под  едва
затянувшимся швом, вновь возник огромный багровый  бугор.  По  настоятельной
просьбе пациента я вновь подверг опухоль резекции... Но, по  правде  говоря,
был уверен в бесполезности операции. Кроме того, мистер Стрейсноу перенес ее
очень тяжело. Некоторое время он оставался здесь, на моем  топчане,  стонал,
просил морфия... Ночью меня  разбудил  и  сказал,  что  умирает...  Попросил
довести его до гостиницы Лихачева... Что я и сделал... Потом я с горя  выпил
бутылку сороковки и только тогда смог заснуть...
   Помятое лицо горе-эскулапа выражало искреннее раскаяние. Вирхов и верил и
не верил ему. Убогая обстановка обиталища целителя  не  внушала  доверия,  и
следователю  казалось  странным,  что  респектабельный,  на  первый  взгляд,
англичанин, поселившийся в отнюдь не дешевой гостинице, обратился за помощью
к  проходимцу,  вместо  того,  чтобы  воспользоваться,  например,   услугами
знакомого ему доктора Коровкина...
   - А разрешение на врачебную деятельность у вас  есть?  -  Мрачный  взгляд
служителя закона не предвещал ничего хорошего для фельдшера Придворова.
   - Бумаги у меня выправлены, - поспешно ответствовал тот и дернулся из рук
державших его стражей порядка.
   По  знаку  Вирхова,  Придворова  отпустили,  и  он  бросился  в  кабинет.
Следователь  и  агент  последовали  за  ним.  Повозившись  в  верхнем  ящике
письменного  стола,  Придворов  достал  аккуратную  папочку  и  протянул  ее
начальствующему лицу.
   Они вернулись в гостиную. Вирхов снова уселся на стул, позволив  присесть
на продавленный диван и обессиленному фельдшеру.
   Глянув на лист с гербовыми печатями, Вирхов убедился,  что  Придворов  не
лжет, разрешение на частную практику у него есть. "И за  свое  лечение  этот
мерзавец, скорее всего, получил недурственный гонорар, но какой,  все  равно
не сознается", - подумал следователь, но вслух спросил:
   - А в чем причина такого стремительного течения болезни?
   - Я и сам интересовался, - опасливо ответил Придворов, - да ничего толком
не понял. Вы же знаете англичан, из них клещами слова  не  вытянешь.  Сказал
только, что долго подвергался воздействию вредных веществ, которые  носил  в
кармане...
   Следователь Вирхов  смотрел  на  словоохотливого  фельдшера  и  с  каждой
минутой все более утверждался в мысли, что этот человек что-то скрывает. Про
смерть мистера Стрейсноу он вряд ли лжет - все-таки не так он глуп, чтобы не
помнить, что всякое его слово будет проверено. Так в чем  же  тайна?  Вирхов
решил идти ва-банк:
   - А как поживает Клавка?
   К удивлению Вирхова вздрогнувший от  неожиданности  Придворов  облегченно
вздохнул:
   - Слава Богу, жив сорванец. Видел его  недели  две  назад,  спрашивал  об
отце... Несчастный ребенок, после  того  как  мать  спилась  и  погибла  под
колесами конки, стал дикарем... Мелким воровством пробавляется... Тем и жив.
   Разочарованный Вирхов не спускал с фельдшера тяжелого взора. Лжет тот или
говорит правду? До сих пор следователь был уверен, что Клавка -  женщина,  а
выходит, это мальчишка. Но почему фельдшер так спокойно рассказывает о  юном
преступнике?  Если  мальчишку  надоумили  они,  англичанин  и  фельдшер,  то
Придворову следовало бы скрывать знакомство с пацаном...
   - А почему за Клавдием не присматривает отец?
   Вирхов впился взором в острое морщинистое личико допрашиваемого.
   - Адриан-то? - усмехнулся фельдшер. - Не знаю, я  уж  несколько  лет  как
потерял его из виду. Я ведь  и  помог  ему,  горемычному,  из  желтого  дома
выбраться на свободу. Жалко мне стало страдальца - держали его  за  решеткой
за политические убеждения... Понимаете, Адриан хотел уничтожить тиранию... В
лице русского самодержавия... Я тоже, скажу правду,  сторонник  прогресса  и
считаю, что прогнивший режим надо менять. Но он полагал, что надо идти путем
террора и в первую очередь отомстить  вероломным  властителям...  обманувшим
доверие святых мучеников...
   - О ком это вы изволите рассуждать? - Недоумение Вирхова росло  с  каждой
минутой.
   - О, это давняя история... - вздохнул Придворов - А  память  человечества
короткая. Помните, убийство террористами императора Александра Освободителя?
   - Да, разумеется, - растерянно подтвердил Вирхов,  -  двадцать  два  года
назад.
   - В 1881 году, - уточнил Придворов, - я тогда уже служил в Окружном  доме
для умалишенных и с революционерами не общался. Так вот... После казни Софьи
Перовской и Андрея Желябова, рассказывал Адриан, он понял, что молодые  люди
были обмануты Марией Федоровной, тогда еще цесаревной. Он прозрел  истину  и
написал  статью,  где  утверждал,  что  Мария  Федоровна  через  посредников
установила связь с революционерами и обещала им -  если  они  удачно  бросят
бомбу в царя-освободителя - оправдание и какие-то политические  изменения  в
государственном устройстве...
   - А зачем Ее Императорскому Величеству потребовалось  убивать  Александра
Второго? - пробормотал ошарашенный Вирхов.
   - Адриан считал, что причины она имела весомые, -  если  б  Александр  не
погиб, она никогда не стала бы императрицей! У этой женщины  сильна  воля  к
власти! - Морщинистое лицо эскулапа светилось восторгом.
   - Но она с мужем  и  так  взошла  бы  на  трон  после  смерти  Александра
Освободителя! - воскликнул Вирхов, в  смятении  оглядываясь  на  смешавшихся
городовых. - Или я чего-то не понимаю?
   - Вы, господин следователь, очевидно, в  те  годы  служили  где-нибудь  в
провинции, а тогда по столице полз зловещий  слушок,  что  царь-освободитель
хочет заместо законного сына своего Александра возвести на  престол  Того...
Своего внебрачного сына от  Долгорукой,  сожительницы  своей.  После  смерти
царственной супруги и венчанной  жены  собирался  венчать  Долгорукую  и  на
царство... Трон уплывал из-под ног цесаревны Марии Федоровны с  муженьком...
Вот она и организовала убийство свекра. А  светлых  мучеников,  -  Придворов
перекрестился на икону Николая Чудотворца, висевшую в правом углу  гостиной,
- Перовскую и Желябова обманула, уничтожила как свидетелей ее  преступления,
а прозревшего истину Адриана упекли в желтый дом.
   - Что за бред вы тут несете об особах царствующей фамилии!
   - Так это я, - испугался фельдшер, - пересказываю вам Адрианов бред. -  И
торопливо продолжил:
   - Но  он  считал  свою  версию  истиной.  И  желал  отомстить  вероломной
императрице... Потом  начал  чахнуть,  да  я  его  и  пожалел,  выписал  как
безнадежного  в  богадельню.  Но  оклемался  публицист,  ушел  бродяжничать.
Несколько раз видел его  с  сынишкой,  лет  одиннадцать  мальцу,  прижил  от
какой-то гулящей.
   В  голове  бедного  следователя  царил  настоящий   бедлам.   Если   дело
политическое, его  придется  передать  в  охранное  отделение.  А  при  всем
уважении  к   этому   ведомству,   Вирхов   предпочитал   избегать   прямого
сотрудничества с ним.
   - А как был связан Клавка с мистером Стрейсноу? - хмуро спросил он.
   - Не могу знать, - пожал плечами фельдшер, - покойный ничего не говорил о
Клавке.
   - Хорошо, мы проверим сведения,  изложенные  вами.  -  Вирхов  недовольно
встал, принялся расхаживать по комнате и вплотную приблизился к фельдшеру. -
А теперь расскажите о Чумном форте.
   Придворов побледнел и отвел глаза.
   - Что именно?
   - Что вы  там  делали?  -  Вирхов  пытался  заглянуть  в  бегающие  глаза
собеседника.
   - По распоряжению нашего начальства из Медицинского  департамента  обязан
ежегодно  посещать   это   хранилище   заразы,   чтобы   подтверждать   свою
квалификацию. Каждый медик  обязан  уметь  с  первого  взгляда  распознавать
симптомы заболевания, - забормотал фельдшер.
   - Так, а потом?
   - А что потом?  Съездил,  вернулся,  несу  свой  крест,  -  тихо  ответил
фельдшер.
   - А не похитили ли вы там пробирку с бациллами? - прямо спросил Вирхов.
   - Что  вы,  господин  следователь,  -  это  невозможно!  -  запротестовал
Придворов, вскакивая с дивана. - На что мне она? Я же  не  сумасшедший...  И
нет ее у меня - проведите обыск, убедитесь...
   - Это мы уже делаем.
   Вирхов обдумывал, как быть дальше. Арестовывать ли фельдшера? Увозить  ли
в кутузку? Или оставить дома и установить за ним наблюдение?
   - Есть ли у вас книга регистрации пациентов? - спросил неожиданно он.
   - Так точно, господин следователь, - в тумбочке в кабинете.
   Когда агент принес книгу, Вирхов внимательно изучил записи  за  последнюю
неделю. Да, там дважды упоминалась фамилия  мистера  Стрейсноу,  фамилии  же
остальных следователю ни о чем не говорили.
   - Хорошо, - он  закрыл  регистрационный  журнал,  -  ваших  пациентов  мы
проверим. Вас же прошу завтра явиться на Литейный для соблюдения необходимых
формальностей.
   Карл Иванович уже направился к выходу из квартиры, как вдруг  в  гостиной
неожиданно появился всклокоченный кандидат Тернов.
   - Карл Иваныч!  Господин  следователь!  -  запыхавшись,  зашептал  он.  -
Поступил звонок от госпожи Коровкиной. Она  утверждает,  что  через  полчаса
возле дома тайного советника Шебеко будет совершено убийство!
 
Глава 24 
 
   Илья Михайлович Холомков понял, что вступил в полосу невезения и  неудач.
Он знал, что причина ее кроется не в  недостатках  его  собственной  натуры,
нет, он считал себя человеком имеющим больше прав на звание идеального,  чем
многие другие.  Хотя  бы  во  внешнем,  телесном  смысле.  Что  же  касается
некоторых неблаговидных  поступков,  которые  ему  приходилось  совершать  в
жизни, то они не были обусловлены  свойствами  его  характера  -  нет,  лишь
обстоятельства всему виной.
   Полоса же невезения была связана  с  появлением  в  Петербурге  человека,
всегда приносившего  ему  одни  несчастья.  Его  злой  гений  носил  фамилию
Крачковский, жил явно по фальшивым документам и  по-прежнему  вовлекал  его,
Илью Холомкова, в сомнительные мероприятия, используя для этого удивительную
осведомленность о самых щекотливых подробностях жизни  молодого  вдовца.  Он
подавлял волю Ильи откровенным шантажом.
   Впрочем,  на  сей  раз  Илья  Михайлович  не  чувствовал   ничего   особо
обременительного для себя в тех скромных услугах, которых требовал  от  него
господин Крачковский. За одним исключением: в первый же  день  их  случайной
встречи, в начале марта, господин Крачковский вынудил его отвалить  изрядный
куш на  реставрацию  Екатерингофского  дворца.  Съездил  Илья  Михайлович  в
Имперскую Канцелярию и был принят весьма благосклонно, когда  вынул  денежки
да объяснил свое благое намерение. А уж в  Екатерингофском  дворце  те,  кто
пытался сохранить никому не нужную  развалину  и  гниющие  в  ней  раритеты,
только что руки ему не целовали. Далее уж сам  Крачковский  и  воландался  с
реставраторами, нанимал работников. Илье оставалось только ждать  высочайшей
благодарности за свое меценатство. Втайне  Илья  мечтал  об  ордене  святого
Станислава, который обычно и давали за  благотворительную  деятельность.  Он
представлял, как хорошо будет  смотреться  с  золотым  крестом  под  красной
эмалью, с круглым щитком белой  финифти,  внутри  которого  вензель  SS  под
зеленым венком. Илья только  не  мог  решить,  какой  Станислав  ему  больше
пойдет: первой степени, чтобы носить у левого бедра,  на  перекинутой  через
плечо муаровой ленте, что подчеркивало бы стройность его фигуры, или  второй
степени - на шею, от чего его лицо казалось бы еще значительнее.
   За  последние  дни  Илья   получил   от   своего   "благодетеля"   больше
удовольствий, чем неприятностей - прогулки, беседы, роскошные обеды и  ужины
в ресторане "Семирамида". Когда они разговлялись в "Семирамиде", Крачковский
попросил взять на хранение саквояж. Почему бы и не нет? Дома Илья  Холомков,
разумеется, полюбопытствовал, что же внутри - заглянул  и  был  разочарован.
Так,  какая-то  свернутая  тряпка,  мягкая  на  ощупь,  и  более   ничего...
Вытаскивать ее из саквояжа Илья все-таки не решился,  помня  гневливый  нрав
своего властелина. Впрочем, еще через день в отдельном кабинете "Семирамиды"
Крачковский, будучи в прекрасном расположении духа и изрядно  под  хмельком,
шутил, на что-то намекал, скабрезничал, источал сальные  улыбочки.  Все  это
казалось Илье странным.
   Буря разразилась вчера. Злой гений, господин Крачковский,  попросил  Илью
привезти оставленный на хранение саквояж с тряпкой в Екатерингофский дворец.
И требовалось-то только вручить проклятую кладь рабочим  и  дождаться,  пока
они вынесут ее обратно из обмазанной какой-то мерзостью комнаты.
   Все сделал как нельзя лучше Илья Михайлович, да  и  судьба  была  к  нему
благосклонна -  вместо  того,  чтобы  коротать  время  с  глупым  инвалидом,
присматривающим за дворцом, оказался Илья в обществе весьма  соблазнительных
барышень Муромцевых. Усадив барышень и их спутника в экипаж,  Илья  Холомков
поинтересовался у инвалида, вынесли ли саквояж, и тот  подтвердил,  что  да.
Саквояж он обнаружил в коляске, куда его погрузили исполнительные работники.
Довольный собой Холомков плюхнулся с разбегу на сиденье рядом с неэлегантным
кожаным чудищем и, развалясь, велел извозчику ехать к дому, где  квартировал
Крачковский.
   Господин Крачковский встретил Илью в состоянии крайне встревоженном, сам,
будучи обряженным в  бархатный,  расшитый  драконами  халат,  -  выскочил  в
прихожую, сразу же выхватил из рук Ильи саквояж и устремился в гостиную.  Но
вместо слов признательности и благодарности Илья  еще  из  прихожей  услыхал
громкие ругательства и проклятия... Ничего не понимая, он  ступил  на  порог
гостиной и, похолодев, смотрел на своего вечного мучителя.
   - Вы неисправимый болван, господин  Холомков,  тупица,  кретин,  -  шипел
Крачковский,  надвигаясь  на  оторопевшего  Илью.   Брюшко   поляка   слегка
колыхалось, длинные кривоватые ноги ступали размеренно и звучно.  -  Что  вы
мне привезли, черт вас побери?!
   - Да в чем дело? - обрел дар речи Илья,
   - Он еще спрашивает! - Крачковский от бессильной ярости сжимал  пальцы  в
кулаки. - Привез мне целый чемодан медицинских железяк и склянок. Разве  это
барахло находилось в саквояже, который я тебе поручал?
   - Нет, там была ткань, - пролепетал Илья.
   - Засунул-таки нос, так я и знал... Так куда  же  ты  дел,  негодяй,  эту
самую ткань?
   Илья на всякий случай отступил на шаг назад,  опасаясь,  что  Крачковский
пустит в ход кулаки.
   -  Возможно,  произошла  случайная  замена,  -  попробовал  он  прояснить