сть
и слабость чувствовались в каждом слове Модеста. - Я даже думал сначала, что
он сбежал из заточения!
   - Напрасно, господин Багулин, - отрезал Вирхов, - от нас  сбежать  никому
не удавалось. А вот что он делал у вас?
   - Он, у меня... рассказывал... просил помощи... - лепетал Модест.
   - Какой помощи?! - гремел Вирхов.
   - Всякой, всякой, господин следователь, и человеческой, и денежной...
   - Чего он от вас хотел? - не снижал натиска Вирхов. - Отвечайте коротко и
ясно.
   - Он, он хотел, чтобы я дал ему денег, - продолжал лепетать Модест.
   - А зачем?
   - Он опять на мели... Холсты,  краски,  реквизит...  Он  хотел,  господин
Вирхов, чтобы я дал ему денег, а он обойдет  все  места  расположения  своих
портретов и заплатит за ночное дежурство прислуге... Портретов-то много... И
денег надо много...
   - А откуда деньги у вас в большом количестве? - наседал Вирхов.
   - И у меня нет, нет у меня таких денег, - застонал  Модест,  -  зачем  вы
меня мучаете? Едва отделался от проклятого гения.
   - И где же ныне пребывает господин художник?
   - Побежал дальше деньги искать.  Но  обещал  заглядывать  ко  мне,  чтобы
узнавать сведения о мистере Стрейсноу.
   - А что его интересует в этом англичанине? - спросил Вирхов.
   - Видите ли, господин следователь, - заерзал на стуле Модест, - я  обещал
вам говорить всю правду, так я ее и скажу.  Вы  показывали  Роману  какие-то
следы, нарисованные на бумаге... Вы  не  знаете  художников,  не  знаете  их
творческую фантазию! Может быть, он и сказал вам, что рисунок ноги похож  на
мой, не знаю, но мне он говорил совершенно другое.
   - О чем это вы изволите рассуждать? - недоуменно спросил Вирхов.
   - Понимаете, господин Вирхов, - понизил голос Багулин и,  обернувшись  на
застывшего с пером в руках письмоводителя, добавил:
   - Он просил меня следить за мистером Стрейсноу.
   - Вот как? - поднял плоские белесые брови Вирхов. - А зачем?
   - Видите ли,  художник  слышал  россказни,  что  по  столице  разгуливает
оживший призрак императора Петра и  поджигает  свои  изображения.  Вместе  с
арапчонком. Художник в  призраков  не  верит  и  думает,  что  за  призраком
скрывается мистер Стрейсноу...
   - Но зачем ему-то уничтожать картины Закряжного? - удивился Вирхов.  -  И
потом, он мог уничтожить их в его мастерской - и сразу несколько сотен!
   - Эту версию Роман мне  тоже  излагал,  -  подтвердил  Багулин.  -  Да  в
мастерской опасно, там ваши люди дежурят.
   Вирхов с досады крякнул.
   - Только я следить за мистером Стрейсноу не стал,  хотя  думаю,  что  под
опасениями Романа почва есть, - продолжил Багулин.
   - И какая же это почва? - усмехнулся Вирхов.
   - А все та же, - быстро  залопотал  толстячок,  -  все  та  же,  господин
следователь. Художники-то люди глазастые, наблюдательные, зоркие, глазомер у
них развит великолепно. Вот он и утверждает, что отпечаток ноги,  который  у
вас есть, принадлежит мистеру Стрейсноу.
   - Не может быть! - Вирхов хлопнул ладонью по столу. - У  такой  махины  и
такая маленькая нога? Не верю!
   - А напрасно, уважаемый Карл Иванович, напрасно, и у  императора  нашего,
Петра Великого, ножка-то тоже была девичья...
   - Вы шутите? - Плоские брови Вирхова взметнулись вверх, он вынул  носовой
платок и отер испарину со лба.
   - Нет, господин следователь, истинную правду говорю. Можете справиться  у
историков, они мастера ищейных дел.
   Страховой агент с видимыми  усилиями  наклонился  и,  шумно  пыхтя,  стал
расшнуровывать штиблеты.
   - Что вы делаете? - перегнулся через стол Вирхов.
   - Зовите ваших экспертов, - голос Багулина звучал натужно,  -  мне  время
терять нельзя, а то и без хлеба насущного  останусь,  если  каждый  день  на
допросы ходить буду. Я готов дать отпечатки своих ног.
   После легкого замешательства изнуренный Вирхов -  от  своего  метода  он,
кажется, уставал гораздо больше тех, на ком его испытывал! - нажал на кнопку
электрического звонка и распорядился вызвать специалиста. Через  минуту  все
необходимое было принесено: тазик с теплой водой, мыло, полотенце, баночка с
краской, валик, фарфоровая дощечка, листы гладкой плотной бумаги.
   Едва сдерживая  смех  от  холодных  щекотных  прикосновений  типографской
краски, Модест терпеливо ждал, пока эксперт прилаживал его ноги к фарфоровой
пластинке, потом с удовольствием ступил на расстеленный лист  бумаги.  Когда
он сел,  эксперт  осторожно  отделил  оттиски  от  синих  подошв.  Довольный
толстячок опустил обе ноги в тазик, намылил ступни, потер их друг об друга и
вынул ноги из посиневшей воды. Насухо обтерев их поданным полотенцем, Модест
обулся и встал.
   - Могу ли я идти, уважаемый Карл Иваныч? - спросил он тихо.
   - Ступайте, ступайте, Модест Макарович, - махнул рукой Вирхов, - если еще
что-то интересное вспомните, милости просим, окажите помощь следствию.
   Когда дверь за Багулиным закрылась, Вирхов устало опустился  в  кресло  -
перед ним на столе лежали два листа с оттисками багулинских ступней.
   Вирхов достал из ящика письменного стола брошюрку, в  которой  излагалась
классификация ступней, составленная основоположником  педологии,  английским
профессором Османом.
   Так, что там пишет англичанин? Главное - пятки.
   "Круглые, мускулистые  пятки  без  углов  -  натура  впечатлительная",  -
прочитал Вирхов и почесал затылок. Да такова и  пятка  Модеста.  Но  неужели
бывают пятки и другие - некруглые и с углами?
   От размышлений Карла Ивановича оторвал робкий стук в дверь. Вирхов поднял
голову и увидел в образовавшейся щели бледное лицо письмоводителя.
   - Что? - привстал Вирхов.
   - Ваше благородие, - прошептал письмоводитель, -  посыльный  от  министра
внутренних дел Плеве.
   Такое случалось только в экстренных случаях - чтобы  министр  рассылал  с
нарочным срочные секретные депеши. Обьино полагалось в присутствии  посланца
ознакомиться с их  содержанием  и  подписать  отдельную  бумагу,  в  которой
удостоверялся факт ознакомления и подтверждалась  готовность  не  разглашать
важные сведения.
   Карл Иванович махнул рукой, оправил черный мундир, вытянул руки по швам и
дождался, пока посланник министра едва ли не строевым  шагом  приблизится  к
его столу.
   - Извольте ознакомиться, господин Вирхов,  -  басом  сказал  прибывший  и
протянул следователю конверт.
   Вирхов открыл его и прочитал:
   "Совершенно секретно. Довожу до вашего сведения, что 7  апреля  в  Чумном
форте  пропала  пробирка  с  чумными  бациллами.   Похищенное   представляет
чрезвычайную опасность для  жизни  столичных  жителей  и  всего  российского
населения. Обо  всех  подозрительных  случаях,  могущих  иметь  отношение  к
данному  происшествию,   прошу   незамедлительно   сообщать   в   канцелярию
министерства".
 
Глава 15 
 
   Хотя доктор Коровкин сначала и отказался ехать с  ней  в  Екатерингофский
парк, Мура  была  чрезвычайно  довольна  собой.  Теперь-то  Клим  Кириллович
опомнится, задумается: стоит ли так уж  очаровываться  белокурой  фрейлиной,
которая, возможно, связана с подозрительным Дмитрием Андреевичем  Формозовым
не только служебными отношениями. Впрочем, господин  Формозов  показался  ей
подозрительным совершенно случайно - ведь он ей очень нравился!  Еще  вчера,
когда они виделись в Екатерингофском парке, она с удовольствием смотрела  на
его аккуратную бородку, темные пряди которой  под  лучами  весеннего  солнца
засветились неожиданным золотом, разглядывала породистую  кисть  полноватой,
бескровной руки, которую чиновник положил  на  дверцу  коляски,  где  сидели
Мура, Брунгильда и Ипполит.
   А вечером в Аничковом! Там он выглядел уже совсем другим - строже  и  как
будто выше  ростом.  Движения  его  были  плавны  и  мягки.  От  него  пахло
одеколоном "Букет Наполеона". А как хорошо смотрелся  на  нем  темно-зеленый
мундир, украшенный по вороту двойным золотым рисунком: пальмовыми и дубовыми
листьями, как блестели золоченые пуговицы с эмблемой ведомства, в котором он
служит, - пеликан, разрывающий грудь, чтобы кровью вскормить птенцов.
   Брунгильда рассказала Дмитрию Андреевичу об отце  и  матери.  А  господин
Формозов тоже поделился сокровенным - он сказал, что его  родители  погибли,
когда он был маленьким. Он признался,  что  всегда  скучал  по  матери,  чей
портрет стоит у его постели дома - мать его звали Софьей.
   - А что случилось с вашими родителями? - участливо спросила Мура.
   - Они погибли в результате страшной трагедии, - сказал неохотно Формозов.
- И еще несколько человек вместе с ними.
   - Несчастный  случай?  Крушение  поезда?  Мура  робко  заглянула  в  лицо
погрустневшего чиновника, прикусившего нижнюю губу.
   -  Я  знаю  о  трагедии  лишь  по  рассказам  людей,  взявших   меня   на
воспитание... - уклонился от прямого ответа Формозов. - Они же  и  дали  мне
портрет моей матери... Я рос и ничего, ничего о ней не знал...
   - А ведь наш Клим Кириллович, доктор Коровкин, - после  паузы  продолжила
Мура, - тоже сирота, его  родители  тоже  умерли.  И  маму  его  тоже  звали
Софьей...
   Их разговор прервался, потому что  начался  молебен  и  в  парадном  зале
Аничкова дворца зазвучал мощный бас протодьякона  Малинина...  Потом,  после
освящения картины Романа Закряжного, к этой теме более не возвращались.
   Почему же сегодня Мура вдруг изменила свое мнение о господине Формозове?
   К этому подтолкнул ее доктор Коровкин! Зная ее страсть к  истории,  начал
рассказывать о Международном историческом конгрессе,  об  опасениях  княгини
Татищевой, о возможно грозящей гибели документам петровских времен -  в  том
числе и этой нелепой карте в Екатерингофском дворце. И мелькнула  в  Муриной
головке мысль, что не случайно господин Формозов оказался в  Екатерингофском
парке. Да еще не один, а с  каким-то  оборванцем.  Может  быть,  симпатичный
чиновник давал ему деньги, чтобы купить керосину и поджечь дворец?
   Предположение, конечно, дикое, Дмитрию Андреевичу,  судя  по  всему,  нет
никакого дела до истории и ее  проблем.  Зачем  ему  поджигать  дворец,  где
хранятся личные вещи Петра? Но, в любом случае, Муре показалось странным  то
обстоятельство, что они встретили  господина  Формозова  в  такой  удаленной
части города, в заброшенном парке.
   После визита доктора Коровкина настроение  у  младшей  дочери  профессора
Муромцева  значительно  улучшилось.  И  она  решила  съездить  в   Публичную
библиотеку. Да, лекции сегодня она пропустила! Но почему бы не  позаниматься
самостоятельно?
   Мура спустилась по лестнице и остановилась на тротуаре. Она подняла  лицо
вверх,  навстречу  теплым  солнечным  лучам,  кликнула  извозчика  и  велела
медленно ехать на Невский.
   Вспухшая,  с  плывущими  по  широкому  голубому  пространству   обломками
сверкающих льдин, с множеством чаек, реющих над юркими лодчонками и  натужно
тарахтящими судами, Нева  выглядела  торжественной  и  грозной.  Победоносно
сияли влажным весенним золотом могучий купол Исаакия, стройная, уносящаяся в
голубую высь игла Адмиралтейства.
   - А что, братец, - спросила Мура  извозчика,  когда  тот  остановился  на
повороте, пережидая, пока  мимо  прогромыхает  темно-синяя  конка,  влекомая
сивыми лошадками, - слышал ли ты что-нибудь об ожившем  призраке  императора
Петра?
   - Как же, барышня, слыхал, - охотно отозвался пожилой извозчик, -  да  уж
пора Антихристу явиться, пора... Так и в писании сказано, что  явится  он  и
прольется кровь человеческая...
   - А слыхал ли ты про арапчонка? - спросила Мура.
   - И об нем слыхал. -  Извозчик  повернул  к  Муре  обветренное  лицо,  на
котором выделялись желтые, изъеденные пылью глаза.
   - А что, в священном писании и об арапчонке сказано? - улыбнулась Мура.
   - Антихрист зловреден и коварен, - ответил строго извозчик, - всей бездны
зла его вместить и священная книга не может... А вы, милая  барышня,  вблизи
Народного дома не гуляйте - слух прошел, скоро в зоологическом саду тигров и
львов выпустят на свободу...
   Лошадь тронулась легкой рысцой с приятным ритмическим  цокотом  подков  о
булыжную мостовую. Она помахивала головой, иногда брызгала пеной, от  запаха
ее пота у Муры щекотало в носу. Мура тряхнула головкой и повернулась налево.
   Сердце  ее  забилось  учащенно.  Чуть  позади  стоял  открытый  фаэтон  в
английской  запряжке  с  грумом  в  цилиндре:  на  мягких  кожаных  сиденьях
расположились... фрейлина Багреева и Илья Холомков. Мура хотела отвернуться,
но не смогла. Ощущая приливший к щекам  румянец,  смотрела  она  на  молодых
людей. Илья Михайлович держал  маленькую  ручку,  обтянутую  белой  лайковой
перчаткой, - едва заметные движения его  пальцев  что-то  сообщали  девичьей
ручке... Катя Багреева зачарованно смотрела на русоголового красавца.
   Наконец Мура отвернулась, и ее коляска двинулась на Садовую. Хорошо,  что
молодые люди ее не заметили! Направляясь к дверям Публичной библиотеки, Мура
вздохнула с облегчением: значит, не отнимет эта фрейлина у Брунгильды милого
Клима Кирилловича! "Нет, он наш навсегда", - поднимаясь по  пологой  светлой
лестнице, напевала она про себя, в такт шагам.
   В Публичной  библиотеке  весной  работать  приятнее,  чем  зимой.  Сквозь
огромные высокие окна виден оживающий белый  свет,  верхушки  чуть  тронутых
зеленым  флером  деревьев,  летучие  облачка...  На   них   можно   смотреть
долго-долго. И в сочетании с запахами книжной пыли, рассыхающегося паркета и
дерева шкафов и полок, с приглушенным светом настольных  ламп  это  ощущение
вызывало необыкновенный прилив сил.
   Разложив книги на зеленом сукне широкого письменного  стола,  Мура  жадно
просматривала страницы книг, выписанных из фонда.
   Зачем Петр Великий убил своего родного сына? Историки пишут, что  Алексей
Петрович был темен лицом, не в отца пошел. Но и не в мать, Евдокию Лопухину.
Так в кого же? Темна  лицом  была  и  его  кузина  -  та,  что  стала  потом
императрицей Анной Иоанновной, то есть дочь  Ивана,  брата  Петра  Великого.
Что-то здесь не то... А может быть, Алексей и не был сыном  Петра  Великого?
Тогда чьим же сыном он был? И почему отрекался от престола?
   На  момент  смерти  Петр  мог  назначить  своего  преемника:  либо   жену
Екатерину, либо внука Петра, но  не  сделал  ни  того  ни  другого.  Почему?
Создается ощущение, что царевич Алексей с матерью, царь Иван с дочерью Анной
Иоанновной, сын Алексея царевич Петр -  представители  одной  династии...  А
Петр  Великий  вместе  с  полковой   маркитанткой   Мартой   Скавронской   и
гипотетическим внуком - другая... Так, может  быть,  Петр  действительно  не
законный император России?
   Мура тяжело вздохнула. Она не заметила, как быстро пролетело  время.  Зал
опустел. Она глянула в проем окна  -  и  ничего,  кроме  синей  темноты,  не
увидела. На часах - скоро девять, мама, наверное, беспокоится.
   Она вышла на Невский, не успела пройти и пятидесяти шагов, как ее едва не
сбил мчавшийся навстречу верзила с развевающимся шарфом на шее.
   Толкнув Муру, мужчина  на  бегу  обернулся.  Сиреневый,  трепещущий  свет
фонаря упал на его костистое лицо, и Мура увидела полубезумный взгляд Романа
Закряжного: рот его был открыт в беззвучном вопле. Он бросился к висящему на
стене дома пожарному ящику и судорожно дернул находившуюся снизу рукоятку, в
момент сорвав укрепленный и припечатанный к ней шнур, и тут же  стал  бешено
вращать ее. Мура видела, как за стеклом пожарного ящика задвигалось  колесо:
в полицейскую часть подавался сигнал о пожаре.
   И тут же вздрогнула: перекрывая шум движущихся экипажей и  скрежет  резко
затормозившей у Аничкова моста конки, над Невским полетел  истошный  хриплый
вопль:
   - Караул! Спасите! Помогите! Пожар! Горит Аничков дворец!
 
Глава 16 
 
   Карл Иванович Вирхов был в  ужасе!  В  самом  центре  столицы  Российской
империи,  в  хорошо  охраняемых  апартаментах  Вдовствующей  Императрицы   -
возгорается парадный зал вместе  с  освященным  портретом  императора  Петра
Великого!
   Конечно,  он,  судебный  следователь  Вирхов,  и   сыскная   полиция   не
бездействовали все эти дни - были приняты меры, чтобы обезопасить помещения,
в которых размещены холсты Закряжного, но кому могло прийти  в  голову,  что
наглость  поджигательницы   настолько   велика,   что   она   покусится   на
императорскую резиденцию!..
   Пожар в Аничковом произвел переполох в  столице.  На  место  происшествия
прибыли   городские   пожарные    команды,    возглавляемые    брандмайором,
градоначальник в сопровождении высших полицейских чинов, начальник  сыскной,
прокурор, эксперты и фотографы, представители дворцового ведомства.
   Усилия   городской   пожарной    команды,    руководимой    громкоголосым
брандмайором,   потребовались   лишь   для   того,    чтобы    предотвратить
распространение  огня  и  дыма  по  старинным  дымоходам  и   вентиляционным
коробкам, так как хорошо сработали дворцовая охрана и пожарные: учуяв  запах
дыма, местная обслуга не растерялась - и, ворвавшись в парадный зал, сорвала
с окон плотные шторы и с их помощью сбила огонь, охвативший портрет и  часть
наборного паркета, устилавшего пол.
   Карл Иванович Вирхов, затерявшийся среди  высокопоставленных  чиновников,
нервничал: скопление такого количества ничего не понимающих  в  следственном
деле людей неизбежно вело к тому, что важные улики  могут  быть  уничтожены.
Правда, по распоряжению градоначальника дворец плотно оцепила  полиция  -  и
весьма кстати, - толпа зевак все росла. Преступник, если он еще скрывался на
территории прилегающего сада, не сможет выскользнуть за пределы оцепления.
   Вирхов внимательно вслушивался в сумбурные объяснения  дворцовой  челяди.
Ему удалось вклиниться в бестолковое дознание, которое  вели  начальствующие
лица, и  со  своим  вопросом.  Его  интересовало,  не  принимал  ли  кто  из
обитателей  дворца  в  отсутствии  Вдовствующей   Императрицы   каких-нибудь
подозрительных богомолок, странниц, побирушек... Поняв, что допросить толком
ему никого сейчас не удастся, Вирхов занялся изучением места происшествия  и
кивком пригласил сопровождавшего  его  помощника  Тернова  присоединиться  к
нему.
   Зал располагался на втором этаже, попасть  в  него  можно  было  либо  по
парадной лестнице, либо через внутренние покои. Но входная дверь  и  комнаты
надлежащим образом охранялись, замки нигде  не  повреждены.  Впрочем,  из-за
переполоха, вызванного пожаром, проверить это утверждение не  представлялось
возможным.  Окна  зала  выходили  на  Невский,  и   проникнуть   через   них
тренированному человеку не составляло труда. Закрытые шпингалеты  ничего  не
значили,  у  поджигателя  мог  быть  сообщник  во  дворце,  позволивший  ему
ускользнуть.  Никаких  следов  дамских  ножек  на  подоконниках  Вирхов   не
обнаружил, хотя прибег к помощи сильной лупы.  Впрочем,  версий  могло  быть
несколько:   простая   халатность,   поджигатель   из   своих,   поджигатель
посторонний.
   Вирхов вплотную приблизился к выгоревшей  стене.  От  портрета,  с  таким
тщанием исполненного Романом  Закряжным,  практически  не  осталось  ничего,
сильно пострадал и драгоценный паркет. Характер распространения огня, по его
мнению,  совпадавшему  с  мнением  брандмайора,  соответствовал  умышленному
поджогу, - скорее всего, злоумышленница плеснула  керосином  на  портрет,  а
остатки жидкости вылила на пол,  потом  подожгла  с  помощью  спичек.  Следы
керосина фигурировали и в других делах о поджогах: в Воспитательном доме,  в
помещениях Дамского кружка... Кто  должен  был  стать  жертвой  поджигателя:
Закряжный с его портретами или, упаси Бог, Мария Федоровна, Вирхов  все  еще
не знал.
   Внимательно осмотрел Карл Иванович и камин - тот, судя по всему, давно не
топился, в зеве его просматривалось несколько аккуратно сложенных  поленьев.
Решетка  была  на  ощупь  холодна.  Однако,  проведя   рукой   по   верхнему
металлическому пруту, следователь с  изумлением  увидел,  что  на  руке  его
осталась полоска