ситуацию, - и доктор Коровкин взял не свой саквояж...
   - Доктор Коровкин лопух, - взвился Крачковский. - А ты? Ты, Илья?  Ты  же
не из простаков. И знаешь, почем фунт лиха... Как же ты так обмишурился?
   Илья Михайлович стоял, опустив глаза. Разве он мог сказать этому  наглому
уроду, что  о  саквояже  он  думал  меньше  всего,  потому  что  рядом  была
обворожительная Брунгильда Николаевна Муромцева, и она подавала  ему  робкие
знаки своего расположения, и в голосе ее звучали волнующие нотки, намекающие
на возможность райского наслаждения...
   - Вы, господин Крачковский, должны были дать мне более  четкие  указания.
Объяснить, как ценен для вас ваш саквояж и засунутая в него тряпка...
   Илья решил перейти в наступление.
   - Объяснить? - взвился Крачковский. - Может быть, тебе  объяснить  и  то,
что эта тряпка, как ты ее называешь, стоила жизни бедной женщине,  и  только
природная изворотливость моего ума помогла мне сбить с толку ищейку Вирхова?
   Имя Вирхова, известнейшего петербургского следователя, на счету  которого
числилось  не  одно  раскрытое  громкое  преступление,  было  известно  Илье
Михайловичу. Он насторожился.
   - Эх, надо было мне не бросать баранью кость, а прихватить с собой, чтобы
трахнуть ей тебя по башке!
   - Вы... вы... баранья кость...
   - Я. Я. Я. - передразнил  его  Крачковский.  -  И  ты...  ты...  ты...  -
сообщник и укрыватель краденого. Доходит?
   Илья Михайлович был на грани обморока.
   - Что же делать? - непроизвольно вырвалось у него.
   - Убираться отсюда вон, - серые глазки Крачковского  злобно  блестели.  -
Забирай коровкинскую рухлядь  и  отправляйся  сию  же  минуту,  пока  он  не
очухался, к нему да верни ему его сокровища, небось он  и  вознаградит  тебя
ненужной ему тряпкой... Вечером встретимся в "Семирамиде".
   Илья Михайлович взял саквояж и оставил гостиную, на стенах которой вместо
привычных картин и гравюр висели плоские застекленные  ящики  с  коллекциями
мертвых бабочек и жучков. Его потрясение было столь велико, что двигался  он
как во сне. Решив, что доктора Коровкина днем дома не застать, он отправился
в "Данон", где славно пообедал, не отказав себе в коньячке. Потом отправился
в Пассаж, где  любезничал  с  хорошенькими  дамами  и  барышнями.  Проклятый
саквояж он таскал с собой.
   Илья, конечно, собирался ехать  к  доктору  Коровкину,  но  прежде  решил
заглянуть в свой особняк, побыть в уединении. Но дома  Илью  Холомкова  ждал
еще один удар.
   Сидя за письменным столом в кабинете, он хотел выкурить сигару,  выдвинул
верхний ящик,  где  хранилась  сигарная  коробка,  а  за  ней,  в  тщательно
замаскированном тайничке, стопка фотографий... И покрылся холодным  потом...
В его отсутствие в его столе кто-то рылся! Он  проверил  тайник:  фотографии
весьма фривольного содержания, изготовленные  по  его  заказу  одним  ловким
проходимцем, негативы которых хранились здесь, исчезли... С  их  помощью  он
будил дремлющее воображение юных дев. И  ведь  Катенька  Багреева,  казалось
ему,  готова  была  очутиться  в  его  объятиях,  в  ситуации,   сходной   с
изображенной на посланной ей фотографии.  И  с  Великим  Князем  он  неплохо
придумал - отвел подозрения от себя...
   Илья обвел глазами убранство кабинета; на  высоком  столике,  где  стояли
часы с музыкой, заключенные в корпус из красного дерева,  отсутствовала  еще
недавно красовавшаяся там гипсовая женская ножка, забавный дар Крачковского.
   Холомков  вызвал  прислугу  выяснить,  кто  заходил  в   дом.   Экономка,
горничная, кухарка, швейцар, дворник клялись, что никого не впускали,  никто
и не заезжал. Но Илья Михайлович, слушая их, не  верил  клятвам.  Изнуренный
страхами он выгнал вон из кабинета прислугу, открыл  бутылку  рома  и  выпил
залпом большую рюмку.
   Илья Михайлович опасался, что выскользнуть из расставленных сетей ему  не
удастся ни при каком раскладе. С бутылкой и рюмкой в руке он переместился на
мягкий, изготовленный по современной английской моде диван, спинка  которого
завершалась богато оформленной полкой, где он выставлял  подарки  влюбленных
дам: порой весьма дорогие безделушки,  и  сам  не  заметил,  как  глаза  его
сомкнулись, голова откинулась на мягкие сафьяновые подушки, и он  погрузился
в тяжелый глубокий сон... Он не слышал, как выпала  из  разжавшихся  пальцев
бутылка, как покатилась по дивану и мягко упала на пушистый  ковер,  заливая
светлый узор...
   Это все было вчера; сегодня, проснувшись довольно рано,  Илья  Михайлович
понял, что  прямая  опасность  ему  не  грозит,  и  решил  ехать  к  доктору
Коровкину. Дома или нет господин Коровкин, затягивать визит к нему нельзя  -
Крачковский с Ильи шкуру спустит. И так удивительно, что еще не  ворвался  в
дом, - вчера-то Илья в "Семирамиду" не прибыл...
   Когда  его  фаэтон  остановился  у  парадного  входа  дома   по   Большой
Вельможной,  где  проживал  доктор  Коровкин,  Илья   Михайлович   почему-то
перекрестился и, спустившись на тротуар, медленно двинулся вперед.
   Размеренно, стараясь не сбить дыхание, он поднимался по широкой мраморной
лестнице. Оказавшись у двери,  рядом  с  которой  висела  начищенная  медная
табличка  "Коровкин  К.  К.  Частнопрактикующий   врач",   Илья   Михайлович
перекрестился еще раз и нажал на кнопку звонка.
   После короткого ожидания в уютной светлой прихожей, освещенной  бронзовым
светильником с матовым розовым колпаком, прислуга  провела  разоблачившегося
Илью Михайловича в не менее уютную гостиную, где навстречу гостю поднялась с
кресла-качалки Полина Тихоновна, случайное и беглое знакомство с  которой  у
Ильи состоялось года два назад.
   - Добрый день, дражайшая Полина Тихоновна, - расцвел улыбкой Холомков,  -
Христос Воскресе.
   - Воистину Воскресе.
   Пожилая дама улыбнулась, но при этом сделала шаг назад.
   -  Дома  ли  уважаемый  Клим  Кириллович?  -  спросил,  излучая  скромную
учтивость, гость.
   - К сожалению, уехал по вызову, - ответствовала Полина Тихоновна, - да вы
проходите, садитесь. Быть может, и я смогу вам чем помочь... - Указав  гостю
на стул, тетушка Полина расположилась на диване. - Чем обязаны, дорогой Илья
Михайлович? - спросила она. - Давненько мы с вами не виделись.
   - В этом нет моей вины, обстоятельства превыше нас,  -  галантно  ответил
Холомков,  обводя  взглядом  розовато-коричневую   гостиную,   бесхитростные
картины на стенах, столики  и  этажерки,  покрытые  белоснежными  кружевными
салфетками. - А перед вами время бессильно.
   Последнюю фразу он произнес автоматически, тысячу раз она слетала  с  его
языка, как пущенная стрела в поисках жертвы.
   Полина Тихоновна тщательно скрывала от всех свою симпатию к  обаятельному
молодому человеку: при прежних встречах с Ильей Михайловичем она подметила у
него те незабываемые черточки, жесты, интонации, которые четверть века назад
она так любила в предмете своего обожания - гусаре Налетове... И незабвенный
гусар говорил многозначительные слова, и стихи читал, и  записки  слал...  а
потом вдруг женился на богатой полковничьей вдове...
   - Милая Полина  Тихоновна,  -  сказал,  выразительно  подчеркивая  каждое
слово, гость, - мы ведь вчера виделись с вашим племянником.
   - Да, я знаю, -  покорно  подтвердила  хозяйка,  -  Клим  Кириллович  мне
рассказывал.
   - А не рассказывал ли он вам о том, как мы там случайно обменялись нашими
саквояжами?
   - Нет, ничего не говорил, - опустила глаза Полина Тихоновна.
   - А я чуть со смеху не умер, - улыбнулся  Холомков,  обнажив  белоснежные
зубы, которые так и хотелось назвать жемчужными, - приезжаю домой, открываю,
смотрю, а там стетоскоп да лекарства...
   - Действительно, странно, - натянуто ответила хозяйка, - Клим  Кириллович
мне ничего не сказал.
   -  Вот  я  и  привез  вам,  милая  Полина  Тихоновна,  сокровища   вашего
племянника, извините великодушно за вторжение. В надежде получить свой.
   Холомков выжидательно уставился на явно смущенную пожилую даму.
   - Клим Кириллович уехал по вызову. Боюсь, будет конфуз, когда он  у  ложа
больного откроет саквояж и не обнаружит там самого необходимого!
   - Так, может быть, я еще могу успеть и спасти его репутацию?  -  Холомков
встал и снова обворожительно улыбнулся. - Далеко ли он уехал?
   - Да как вам сказать, - протянула Полина Тихоновна, - не так уж и далеко,
в дом тайного советника Шебеко... Но может быть, по пути еще куда  заглянул,
вполне возможно, что еще и не доехал...
   - Так я могу успеть и перехватить его! -  воскликнул  Холомков.  -  Будет
замечательно, если смогу оказаться полезным такому приятному  человеку,  как
ваш племянник... - Он встал. - Позвольте вашу ручку, мадам.
   Опытный глаз Ильи Михайловича  уловил,  что  сидящая  перед  ним  женщина
волнуется: это было  видно  по  тому,  как  учащенно  вздымалась  ее  грудь,
обтянутая  плотной  тканью  с  трепещущими  кружевами,   по   непроизвольным
подрагиваниям губ, отводимым взглядам, легкому румянцу на еще свежей коже.
   Полина Тихоновна с некоторой задержкой  протянула  гостю  руку  -  сквозь
тонкую кожу просвечивали голубые жилки, но сама рука была тепла и приятна...
   Холомков на секунду придержал ее  ладонь,  затем  медленно  склонил  свою
русую голову и чуть долее приличного задержал прикосновение губ.
   - Поспешите, дорогой Илья Михайлович. - Полина Тихоновна смущенно  отвела
взор от гостя. - И примите мою сердечную благодарность  за  вашу  доброту  и
заботу.
   Илья Михайлович двинулся к выходу и уже за дверью  еще  раз,  с  какой-то
тайной мыслью во взоре, улыбнулся Полине Тихоновне.
   Она  дождалась,  когда  прислуга  запрет  за  гостем  дверь,  подошла   к
телефонному аппарату и попросила телефонистку дать квартиру Муромцевых.
   - Передайте Николаю Николаевичу, милая Маша, что только что за  саквояжем
ко мне являлся Илья Холомков. Я звоню в полицию!
 
Глава 25 
 
   Мария Николаевна Муромцева  не  стала  говорить  домочадцам  о  том,  что
сообщила ей Полина Тихоновна. Положив трубку, она отвернулась от аппарата и,
не моргнув глазом, солгала:
   - Звонила Полина Тихоновна, у них все в порядке, просила не беспокоиться.
   - Это уже лучше, - профессор посмотрел на младшую дочь,  направившуюся  в
задумчивости к дивану, -  ибо  позволяет  нам  сконцентрироваться  на  одной
проблеме. А именно - что нам теперь делать с капсулой?
   - Николай Николаевич, - вступила Елизавета Викентьевна,  -  мне  кажется,
капсула не случайно изготовлена из свинца и запаяна. Да и у шкатулки  стенки
и крышка сделаны из мощного слоя свинца. Не кажется  ли  тебе,  что  держать
дома радий опасно?
   - Папа, ты хочешь заявить в полицию о  шкатулке?  -  робко  подала  голос
Мура.
   - Даже не знаю, что делать, - нахмурился профессор. - Придется объяснять,
откуда она у нас. А если она действительно краденая?
   - Ты хочешь сказать, что мистер  Стрейсноу  банальный  вор?  -  с  легким
недовольством подняла брови Брунгильда, изучающая перстень с  сердоликом,  в
котором так и не оказалось никакого секрета.
   - Да-да, именно это я и хочу сказать, - со сдержанной яростью  огрызнулся
профессор Муромцев. - Ты же о нем ничего не знаешь. Вполне возможно, что  он
профессионально занимается кражами в научных лабораториях. Туда кого  попало
не пускают.
   - Нет, невозможно, - оскорблено возразила Брунгильда.  -  Чарльз  человек
порядочный. Он принят  в  обществе,  и  он  не  пропустил  ни  одного  моего
концерта.
   - Не написать ли коллегам в Европу, выяснить, не пропадал ли у них радий?
И если пропажа подтвердится, вернуть им украденное?  -  Профессор  размышлял
вслух.
   - Это было бы наилучшим  выходом,  -  вздохнула  его  супруга,  -  но  ты
говорил, что твердый радий еще не получен. Вероятнее всего,  здесь  замешаны
военные ведомства. Если заведут речь о научном шпионаже, не  исключено,  что
начнут допытываться, не по твоему ли заказу действовал сэр Чарльз.
   - Этот вариант меня не устраивает. - Николай Николаевич встал с  любимого
кресла и заходил по гостиной.
   - По-моему, - осторожно предложила Мура, - нужно забрать капсулу, отвезти
ее в твою лабораторию и положить в сейф. И начать серию строго засекреченных
опытов с радием.
   - Но хорошо ли это? -  неуверенно  возразил  профессор,  в  глубине  души
благодарный дочери за то, что она высказала вслух его тайную мечту.
   - Ты же не крал этот радий, дорогой, - произнесла хорошо понимающая  мужа
Елизавета Викентьевна, - его подарил Брунгильде  умирающий  сэр  Чарльз.  Он
подарил ей целое состояние...
   - Папочка, ты лучше всех распорядишься этим  подарком.  -  Голос  старшей
дочери профессора прозвучал умоляюще.
   - Хорошо, - подвел черту в разговоре профессор. Он остановился за спинкой
своего кресла, сжал  ее  обеими  руками  и  обвел  сумрачным  взглядом  свое
семейство. - Придется, видимо, решиться на этот вариант. Ибо  все  прочие  -
гораздо хуже. Забираю шкатулку и везу в лабораторию. Ипполит обрадуется.
   -  А  я,  наконец,  отправлюсь  в  консерваторию,  -  встав,   Брунгильда
проскользнула к роялю и нежно провела ладонью по аккуратной  стопке  нот  на
его крышке, - да займусь своим репертуаром.
   - А мне пора показаться на Бестужевских курсах, - решила Мура,  -  совсем
учебу забросила...
   Через полчаса в квартире профессора  Муромцева  остались  лишь  Елизавета
Викентьевна и горничная Глаша.
   Напрасно родные жалели Елизавету Викентьевну, уже неделю не выходившую из
дому по нездоровью. Последнее время она предпочитала одиночество, потому что
у нее появилась своя маленькая тайна,  которую  она  тщательно  скрывала  от
домашних и в которую посвящена была только горничная Глаша.
   Вот и теперь, едва муж и дочери ушли, Елизавета Викентьевна устремилась в
свою спальню, приоткрыла верхний  ящик  комодика,  куда  Николай  Николаевич
никогда не заглядывал, и из-под аккуратно сложенных  в  чехольчики  перчаток
достала замусоленную книжечку  в  броской  обложке.  Удобно  устроившись  на
кушетке, она нашла страницу с  загнутым  уголком  и  погрузилась  в  чтение:
"...Соблазнитель увлекал свою трепещущую жертву все ближе и ближе к кровати.
Он повалил дрожащую от страсти женщину на кровать, сдавил коленом ее грудь и
стал срывать бриллиантовое ожерелье.
   - Фред, Фред, что ты делаешь? - шептала испуганная леди. - Что ты  хочешь
делать с моим ожерельем?"
   Елизавета Викентьевна вздрогнула, когда  услышала,  что  в  дверь  кто-то
скребется, и  с  трудом  оторвалась  от  книги.  На  пороге  спальни  стояла
смущенная Глаша. При виде знакомой книжечки в руках хозяйки, темные глаза на
свежем  личике  девушки  заговорщицки  заблестели,  и  она   чуть   виновато
произнесла:
   - Там прачка спрашивает, когда стирать будем...
   Елизавета Викентьевна тяжело вздохнула, и с минуту подумав, ответила:
   - Пусть приходит в следующий вторник. Да собери, Глашенька,  гостинец  ее
детям, яйца крашеные, из булочек что-нибудь.
   Как только горничная удалилась супруга петербургского  профессора  химии,
испытывающая непреодолимую и неприличную для интеллигентной дамы  склонность
к чтению бульварной литературы, снова погрузилась в книгу.
   Уже смеркалось, когда  Елизавета  Викентьевна  с  сожалением  перевернула
последнюю страницу  увлекательной  истории  Ната  Пинкертона.  Она  положила
книжечку  рядом  с  собой  и  потянулась  к  колокольчику  -  Глаша  явилась
мгновенно.
   - Возьми, дорогая, я прочла ее.
   Глаша полистала переданную ей книжечку и выразительно прочитала:
   - "В то время, как опытные сыщики  и  полиция  всего  Нью-Йорка  напрасно
старались разыскать  убийцу,  над  этим  же  делом  с  неукротимой  энергией
работала молодая девушка..." А не показалось ли вам, Елизавета  Викентьевна,
что Мария Николаевна могла бы стать "дикой  кошкой  российской  полиции"?  -
заметила горничная. - Она  тоже  сообразительная,  энергичная,  ловкая,  как
маленькая Гарриет Болтон Рейд в рассказе "Женщина-сыщик".
   - Ты говоришь ерунду, Глаша, - возмутилась оскорбленная мать. -  Надеюсь,
в России еще не скоро дойдет до того, чтобы сыщиками становились женщины.
   Елизавета Викентьевна радовалась, что Мура сейчас  на  лекции,  в  теплом
зале, рядом с другими курсистками, жадно внимающими рассказу лектора.
   Но как всякая мать, она ошибалась - ее младшая дочь не сидела в  тепле  и
безопасности. На курсы Мура и не собиралась, а, едва выйдя из дома, кликнула
извозчика и велела ему следовать на Мойку, к дому тайного советника  Шебеко.
Мура ни минуты не сомневалась, что Клим Кириллович отправился сегодня  утром
с визитом к несносной фрейлине Багреевой. Мура сердилась и не знала, как  бы
отвадить милого доктора от бесстыдной шебековской внучки.
   Она велела извозчику остановиться невдалеке от ворот  садика,  в  котором
уютно расположился трехэтажный красный особняк. Отсюда сквозь решетку ограды
и обнаженные ветви деревьев и кустов с едва наметившимися нежными почками ей
был хорошо виден парадный  подъезд.  Времени  на  раздумья  судьба  дала  ей
немного, ибо вскоре появился и  Клим  Кириллович:  он,  потрясая  саквояжем,
бодро шагал по дорожке от парадного крыльца к  воротам  и,  судя  по  всему,
пребывал в превосходном состоянии духа. Издали ей  показалась,  что  на  его
лице застыла глупая мечтательная улыбка. Никакая опасность ему не  угрожала,
Холомкова поблизости не было. Она попросила извозчика медленно  трогаться  с
места и, когда поравнялись с воротами, привстала со скамьи и крикнула:
   - Доктор Коровкин! Клим Кириллович!  -  и  помахала  ему  рукой  в  белой
печатке.
   Доктор ускорил шаг, дурацкая улыбка счастливого человека  исчезла  с  его
знакомого до мельчайшей черточки лица.
   - Что вы здесь  делаете,  Мария  Николаевна?  -  озадаченно  спросил  он,
подходя к коляске.
   - Проезжала случайно мимо и увидела вас. - Мура небрежно махнула ручкой и
подняла округлый  подбородок.  -  У  нас  лекции  сегодня  отменили,  решила
прокатиться по городу, развеяться... А вы больных навещали?
   - Совершенно верно, навещал, - подтвердил доктор и  огляделся.  -  Вы  не
видите ничего подозрительного? - спросил он шепотом.
   - Нет, - тряхнула головкой Мура. - А вас что-то беспокоит?
   - Нет, милая Маша, - в уголке его рта обозначилась трогательная ямочка. -
Жаль с вами расставаться, но мне надо  срочно  съездить  по  одному  важному
делу.
   - Так  садитесь  в  экипаж,  я  с  удовольствием  вас  довезу,  -  игриво
предложила Мура.
   Доктор  секунду  подумал  и,  усевшись   рядом   с   барышней,   произнес
таинственным голосом:
   - Если хотите,  если  никуда  не  торопитесь,  то  можете  составить  мне
компанию. Вам, думаю, будет интересно.
   - Разумеется, Клим Кириллович, я от интересного никогда не отказываюсь, -
улыбнулась Мура, и доктор велел извозчику трогаться.
   Они остановились возле безликого здания в четыре этажа.
   - Сейчас мы навестим Дмитрия  Андреевича  Формозова.  -  Доктор  Коровкин
подал руку Муре и помог ей сойти на землю.
   - Вот как? - удивилась она. - Неужели он заболел?
   - Нет, гораздо хуже, - ответил загадочно Клим Кириллович. - Не пугайтесь,
я неудачно пошутил.
   Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверной звонок.
   Дмитрий Андреевич Формозов встретил их  любезно,  под  глазами  его  были
заметны круги, свидетельствующие о проведенной без сна ночи.
   - Вы страдаете бессонницей? - поинтересовался доктор Коровкин,  когда  по
приглашению хозяина они расселись в казенного вида гостиной.
   Дмитрий Андреевич виновато улыбнулся.
   - Вообще-то я на здоровье не  жалуюсь,  но  в  свете  последних  событий,
видимо, переутомился... Кроме того, много  хлопот  в  связи  с  возвращением
Вдовствующей Императрицы. Она прибывает завтра. И  боюсь,  будет  недовольна
всем, что произошло в ее отсутствие.
   - Вы боитесь, что  следы  пожара  в  Анич-ковом  не  устранят  к  моменту
прибытия Марии Федоровны? - сочувственно спросила Мура.
   - И это тоже. - Он встал со стула и начал ходить из угла в угол.  -  Если
желае