-  Вы  где-нибудь  учитесь,
служите?
   Петя покраснел:
   -  Пришлось  оставить  третий  курс  Технологического  института.   Из-за
отсутствия необходимых средств. Посвятил себя спорту.
   - Так-так, - побарабанил пальцами  по  столешнице  Вирхов.  -  На  легкие
деньги позарились?
   - Но это временно, пока не  накоплю  средств  на  продолжение  учения,  -
неуверенно сказал Петя. - О моих способностях поощрительно отзывались  такие
уважаемые люди, как профессор Муромцев.
   - Да? - поднял плоские белесые брови Вирхов.
   - Можете справиться у его дочери, Марии  Николаевны.  Она,  кстати,  тоже
посетила воздухоплавательный праздник...
   - Справлюсь, справлюсь, голубчик, не сомневайтесь.
   Вирхов вытер со лба пот -  лето  в  Петербурге  выдалось  жарким,  духота
утомляла.
   - А что за деревянный футляр был в руках господина Студенцова?
   - Ума не приложу. - Петя сцепил пальцы обеих рук.  -  До  сих  пор  дрожь
ужаса не могу унять, простите. Он с этим футляром все  утро  таскался,  и  в
экипаже вместе с нами ехал. Так это была бомба?
   - Как вы думаете, господин Родосский, -  вы  же  хорошо  знали  господина
Студенцова! - его не преследовало желание покончить жизнь самоубийством?
   - Степан никогда не взял бы грех на душу.
   - У него были враги?
   - Если и были, таких не знаю. Его любили...
   - А у него могли быть мотивы для убийства батюшки?
   Вирхов обратился к своему любимому методу допроса: "буря и натиск"  -  он
состоял в том, чтобы как можно  увереннее  нагнетать  в  уме  допрашиваемого
самые умопомрачительные, самые невероятные версии и мотивы,  да  так,  чтобы
тот не выдержал  напряжения,  сорвался  и  сам  выдал  себя.  Сейчас  Вирхов
надеялся извлечь из велогонщика мало-мальски полезную информацию.
   Округлое  лицо  спортивной  звезды   вытянулось,   в   глазах   появилось
неподдельное удивление:
   - Да что вы! Я никогда не слышал, чтобы Степан неуважительно отзывался  о
духовном сословии. Он набожный был, до глупости.
   - Как это? - Вирхов нахмурился.
   - Простите, если неловко выразился. Но мы над ним  частенько  потешались:
он  на  каждый  купол  истово  крестился,  Священное  Писание  цитировал   в
неподходящих ситуациях. В  "Аквариуме",  например,  когда  шансонетку  какую
улещивал...
   Вирхов успел навести справки о семье  Степана  Студенцова.  Потомственные
купцы Студенцовы издавна держали ковровую лавку в Гостином дворе,  торговали
честно, преуспевали. Отец погибшего, Кузьма Степанович Студенцов, -  человек
набожный, усердный  прихожанин  Спаса  на  Сенной,  не  пропускал  ни  одной
праздничной службы. Если  позволяли  дела,  выстаивал  либо  заутреню,  либо
вечерню, а нет, так заглядывал в гостинодворскую часовню  Христа  Спасителя.
Единственного  сына  воспитывал  в   строгости,   намеревался   пустить   по
коммерческой линии. Но наследник надежд не  оправдал:  Коммерческое  училище
бросил,  связался  с  дурной  компанией,  прожигал  жизнь,  не  вылезал   из
"Аквариума",  новодеревенских  кабаков,  крутился   вокруг   велодромов.   К
воздухоплаванию интереса не проявлял. Питал слабость к шансонеткам. Отец его
проклял, второй год сына на порог дома не пускал.
   - А в каких отношениях погибший был с Дарьей Прынниковой?
   - Ее все зовут Дашка-Зверек.  Шустрая,  грызуна  напоминает.  Она  всегда
прибивается к тому, у кого есть деньги.
   Юный губошлеп протрезвел, бело-розовое лицо приняло несчастное выражение.
   - И к вам? - прямо спросил Вирхов.
   - Мне от ее щедрот  перепадает,  если  на  велодроме  фортуна  улыбнется.
Гонорары за победу ее привлекают.
   - Так велики? - Вирхов не мог скрыть сомнения.
   - В последнее время, как спонсором наших соревнований  стал  Американский
Дом бриллиантов Тэт, жаловаться не приходится.
   Вирхов пытался разложить в голове полученную информацию по полочкам.
   - Вы мне не ответили, Дашка-Зверек  оказывала  знаки  внимания  господину
Студенцову?
   - Вела искусную игру, - усмехнулся Петя, - не  гнала,  но  и  не  слишком
приближала. Ждала, пока отец Степана смилостивится и  вернет  сына  в  права
наследства. А наследство, судя по всему, недурное.
   - Вы считаете, Дашка не была заинтересована в смерти  вашего  приятеля  и
отца Онуфрия? - Петя растерянно вытаращился. - А  где  она  может  быть?  Ни
дома, ни в "Аквариуме" разыскать ее не удалось, - продолжил Вирхов.
   - Может быть, за  город  уехала?  -  неуверенно  предположил  Петя.  -  В
Сестрорецк?
   -  Прошу  вас,  господин  Родосский,  незамедлительно  нас  оповестить  о
местонахождении мадемуазель Прынниковой, если таковое вам станет известно.
   Вирхов поднялся и протянул руку неприятно пораженному велосипедисту: Петя
так старался быть откровенным, так хотел помочь  следствию  -  и  получил  в
благодарность чопорное, ледяное прощание.
   Карл Иванович, глядя ему в спину, думал, что  родители  этого  молокососа
давно не брали в руки розги,  а  напрасно!  Способный  парнишка,  не  вполне
испорченный, еще может стать полезным членом общества. А вон до  чего  дошел
без родительских строгости и надзора - путается с шансонетками, гоняется  по
велодрому как белка в колесе. И что? Так и будет гонять до седых волос?
   Карл Иванович вышел из-за стола, несколько раз присел, наклонил  туловище
в стороны, помахал руками, согнутыми в  локтях,  сделал  глубокий  вдох.  Да
кончится ли когда-нибудь сегодняшний день?
   Письмоводитель напомнил, что в приемной  томятся  еще  два  свидетеля,  и
получил указание - впустить обоих.
   Господин  Фрахтенберг  и  господин  Оттон  вошли  в  кабинет  следователя
притомленные, с виноватым видом. Первый был чрезмерно бледен,  лицо  второго
покрывали красные нервические пятна.
   - Прошу садиться.
   Вирхов  указал  жестом  на  стулья,  дождался,   пока   новые   свидетели
пообвыкнутся.
   - Начнем с вас, господин Фрахтенберг.  Что  вам  известно  о  сегодняшнем
происшествии?
   - Ничего, - отчетливо выговорил блондин в форменном мундире  Министерства
путей сообщения. - Прибыл на праздник с опозданием, вся компания была уже  в
парке.
   - Почему вы опоздали?
   - Служебные обязанности. - Фрахтенберг с трудом сдерживал икоту. Светлые,
бесцветные глаза оставались спокойными, ни тени  сомнения  не  появилось  на
худощавом лице.  -  Меня  редко  приглашают  развлечься,  знают,  что  я  не
располагаю временем.
   - Мы и не ждали господина Фрахтенберга, -  вступил  банковский  служащий,
привлекательный  шатен  с  настороженными  темными  глазами.  -  Он  человек
занятой.
   - А кто предложил ехать в Воздухоплавательный парк?
   Оттон, покосившись на Фрахтенберга, выдавил:
   - Дарья просила.
   - Какие отношения связывали вас с покойным Степаном Студенцовым? - Вирхов
смотрел на Густава Оттона.
   - Встречались в "Аквариуме", - с готовностью ответил тот. - Предполагал в
нем будущего клиента банка Вавельберга.
   - А вы?
   Вирхов перевел взгляд на инженера, изо всех  сил  старавшегося  сохранить
прямую осанку.
   - Меня этот пустой мальчишка не интересовал. Сами понимаете, мы из разных
сфер.
   Вирхов согласно кивнул.
   - Что за футляр был у него в руках?
   - Ума не приложу. С ним и явился,  когда  мы  собрались  ехать,  -  пожал
плечами банковский служащий.
   - Но откуда он взял  этот  футляр?  -  прервал  свидетеля  Вирхов.  -  Он
говорил, зачем он ему, что там?
   - Ни слова, - покачал головой господин Оттон. - Только  за  минуту  перед
трагедией и узнали, что собирается его в дар батюшке преподнести.
   - А вы не интересовались? Вопросов не задавали? И  если  в  футляре  была
бомба?
   - Он всегда с собой дрянь какую-нибудь таскал, - с  досадой  ответствовал
Густав  Оттон,  -  мы  привыкли.  Футляр  ничего  особенного  из   себя   не
представлял.  Деревянный  ящик  размером  с  портсигар.  На  крышке   резной
дурновкусный крест, облепленный  золотом,  -  у  меня  мысль  мелькнула,  не
кусочек ли святых мощей с собой таскает? С него станет.
   - Зачем же вы о покойнике дурно говорите? - осадил Оттона Вирхов.
   - Господин Оттон хотел сказать, что покойный  готов  был  пойти  на  все,
чтобы вернуть расположение своего отца. Степан хотел  даже  в  Святую  землю
ехать паломником. - Бледные губы блондинистого инженера дрогнули.
   - Нет, Степан не террорист, -  задумчиво  произнес  Оттон.  -  Почему  вы
говорите о бомбе?
   - Я думаю вслух, - посуровел Вирхов.  -  Вы  правы,  не  мог  ваш  дружок
отправить на тот  свет  себя  и  отца  Онуфрия...  -  И  так  как  свидетели
подавленно молчали, Вирхов спросил:
   - Когда вы видели Степана  Студенцова  последний  раз,  если  не  считать
сегодняшнего дня?
   - Вчера, в "Аквариуме", - с готовностью ответил повеселевший Фрахтенберг.
   - И я вчера, и тоже в "Аквариуме".
   - Известно ли вам, где он провел  ночь?  -  Мужчины  переглянулись.  -  У
Дашки?
   - Видите ли, господин следователь, - красные  пятна  на  лице  смущенного
банковского служащего стали  ярче,  -  мадемуазель  минувшей  ночью,  ну,  в
общем... Она пожелала остаться у меня.
   - Вот как? - Вирхов с любопытством взглянул на лощеного  собеседника,  на
красную гвоздичку в петлице пиджака. - А Степан?
   - Может, в гостинице ночевал, - помог следствию трезвеющий инженер, -  он
бродил, как цыган, по друзьям и меблирашкам...
   - Высказывал ли когда-нибудь Степан недозволенные взгляды?
   - Что вы, господин следователь, - всплеснул руками Густав Отгон, - он был
благонадежнейшим подданным.
   - Ничего не понимаю, - нахмурился Вирхов. - Были ли у него враги? Мог  ли
кто-то желать его смерти?
   - Сомневаюсь, - отверг эту мысль Оттон. - Скорее уж  надо  искать  врагов
отца Онуфрия. А что, если бомба была у самого попа?
   - Думаете, священник покушался на воздухоплавателя? Это форменный бред, -
замахал руками Вирхов.
   - И тем не менее есть еще один вариант, если у Степана была бомба. Степан
мог быть орудием в чьих-то руках,  -  предположил  господин  Фрахтенберг.  -
Впрочем, в купеческой психологии я не особенно разбираюсь. Допускаю, что  он
свихнулся на почве религиозного фанатизма.
   Уставший от  бессмысленного  разговора  Вирхов  поблагодарил  свидетелей,
попросил подписать протоколы и отпустил их.
   Карл Иванович взглянул на часы - время  позднее,  пора  было  дать  отдых
ногам и голове. Судя по всему, его помощнику Тернову  не  удалось  разыскать
господина Глинского, ибо в противном случае курьер уже давно  бы  сообщил  о
прибытии свидетеля.
   Вирхов смотрел на светлое окно - конец июня, белые ночи в самом  разгаре,
самая  благодатная,  самая  теплая  пора.  Хотя  воздух  и  прогревается  до
удушливой жары,  но  запахи  молодой  листвы  и  цветущих  деревьев  еще  не
перебиваются невыносимым чадом раскаленного асфальта и камня.
   Карл Иванович собрал бумаги, положил их в ящик письменного стола и  запер
на ключ. Он собирался покинуть свой кабинет, но дверь открылась, и на пороге
появился Павел  Миронович  Тернов.  Воротник  его  крахмальной  сорочки  был
расстегнут, галстук  сбился  набок,  обнажив  тоненькую  шею,  растянутые  в
бессмысленной улыбке губы и мутные глаза без  сомнения  говорили,  что  юный
юрист пьян в стельку. Пьяна до  безобразия  была  и  черноволосая  девица  в
красном платье со шлейфом. Близко  поставленные  черные  глазки,  остренький
носик, мелкие зубки в обрамлении  накрашенного  вызывающей  помадой  рта  не
оставляли сомнений - в кабинет пожаловала Дашка-Зверек. Она  нагло  обвивала
худенькими ручонками талию начинающего юриста. Оба  едва  стояли  на  ногах,
поддерживая друг друга и покачиваясь.
   - Господин Вирхов, - тихо  произнес  заплетающимся  языком  Тернов,  -  я
доставил свидетельницу. Важную.
   - Ха-ха. - Дашка чмокнула Тернова в щеку. - Я и есть  самая  важная.  Что
говорить, Павлуша? Напомни?
   - Про футляр, киска, - едва выговорил Тернов.
   - Ну? Я жду. - Вирхов с трудом сдерживал глухую ярость.
   Ноги Дашки подгибались, и Павел Миронович, хватая ее за  талию,  старался
утвердить свою даму в вертикальном положении.
   - Ну, говори, кто дал Степану футляр?
   - Я же говорила тебе, зайчик,  -  игриво  капризничала  Дашка,  вытягивая
губки, - говорила.
   - Ну повтори, киска, повтори. - Тернов  из  последних  сил  таращил  сами
собой закрывающиеся глаза.
   -  Ну  этот...  друг...  наш  общий...  -  пролепетала  Дашка  и,  сделав
неосторожное движение рукой, потеряла равновесие.
   Более  ничего  важного  Вирхов  не  услышал.  Кандидат  Тернов  и  важная
свидетельница Дашка-Зверек свалились к ногам изумленного Карла  Ивановича  и
мгновенно погрузились в пьяный сон.
 
Глава 6 
 
   Профессиональная совесть не позволила доктору  Коровкину  покинуть  место
происшествия, не оказав бедолаге-плотнику медицинской помощи, в которой  тот
нуждался.
   Семен Осипов, крупный  рябоватый  парень,  которого  артельщики  извлекли
из-под обломков досок,  лежал  на  деревянном  помосте  и  стонал.  Открытых
переломов доктор не обнаружил, но ребра  плотника  порядком  пострадали,  не
исключалось и сотрясение мозга. Отвергнутый  воздыхатель  посадской  мадонны
после оказания первой помощи был отправлен в больницу.
   Отобедав в родной Адмиралтейской части в ресторане "Фортуна",  у  старого
знакомца и пациента Порфирия Федулова, доктор Коровкин направился  домой  на
Большую Вельможную.  Он  намеревался  позвонить  следователю  Вирхову  и  на
квартиру Муромцевых. Больше всего его интересовало, как обстоят дела у Марии
Николаевны? Обращался ли к ней Карл Иванович  Вирхов  в  связи  с  печальным
событием в Воздухоплавательном? Навещала ли она свое сыскное бюро  "Господин
Икс"? Справляется ли с поручениями ее помощник? И наконец, собирается ли она
завтра возвращаться на дачу? Они могли бы поехать вместе. Однако ответов  на
эти вопросы доктор не получил  -  трубку  телефонного  аппарата  в  квартире
Муромцевых никто не снимал.
   Клим Кириллович, облаченный в  домашнюю  бархатную  куртку,  возлежал  на
диване в прогретой солнцем коричнево-розовой  гостиной  и  читал  брошюру  о
музыкальной терапевтике: заботливая тетушка оставила  ее  на  видном  месте.
Предложение англиканского пастора Максуэлла использовать  лечебные  свойства
музыки поддерживал российский физиолог академик Тарханов.  Особенно  доктору
нравилась  идея  устроить  зал   с   оркестрионом   в   грандиозном   здании
акушерско-гинекологического института, возводимом на  Васильевском  острове.
Он  сразу  же  представил  красавицу  Брунгильду,  старшую  дочь  профессора
Муромцева, известную пианистку, играющую там Моцарта.  Моцарт  по  телефонам
поступает во все комнаты, где находятся роженицы.
   Доктор улыбнулся,  встал  с  дивана  и  снова  телефонировал  Муромцевым.
Телефонная барышня ответила, что там к аппарату никто не  подходит.  Видимо,
Мура еще не вернулась.
   Часы в гостиной пробили десять. Клим Кириллович чувствовал, что с  каждой
минутой его охватывает все большее беспокойство. Кто-то другой, поселившийся
в глубине его сознания, нашептывал,  что  с  девушкой  случилось  несчастье.
Мелькнули в памяти сцены пьяного разгула на  ночных  улицах,  в  воображении
вспыхнули жуткие картины насилия, жертвой которых  могла  стать  беззащитная
бестужевская курсистка. Можно ли  порядочной  барышне  заниматься  сыском  в
российской столице? Это не на Бейкер-стрит - сидеть  у  камина,  наслаждаясь
решением интеллектуальных головоломок!
   Доктор шагал из угла в  угол  и  возражал  внутреннему  пессимисту.  Хуже
всего, что квартира, снятая под бюро, еще не  телефонизирована!  Нет  ничего
мучительнее, чем неизвестность.
   К одиннадцати доктор поспешно  переоделся,  взял  неизменный  медицинский
саквояж и через полчаса входил в контору "Господина Икса". Дверь ему  открыл
господин Бричкин - испуганное выражение округлого лица тут же  сменилось  на
более спокойное, щеточка черных усов перестала дергаться.
   - В чем дело? - спросил с порога доктор Коровкин. - Что случилось?
   - Мы, мы... мы думали, что это опять госпожа Брюховец, - виновато пояснил
Бричкин, запирая дверь за посетителем.
   Войдя в приемную, доктор был несказанно удивлен. Мура сидела у стола,  на
котором валялась безобразная шкурка. Одета юная сыщица была странно -  серая
юбка в сборку, передник, как у прислуги, черный жакет, на  ногах  немыслимые
опорки. Ее прекрасные темные волосы скрывал дешевенький платок с бахромой. В
глазах девушки стояли слезы.
   - Клим Кириллович!
   Мура бросилась навстречу доктору и, оказавшись в его осторожных объятиях,
зарыдала.
   - Ну-ну, успокойтесь, дорогая Мария Николаевна, успокойтесь, сейчас я дам
вам брому, - бормотал доктор, желая, но  не  решаясь  погладить  девушку  по
голове. - Что за маскарад?
   - Я так несчастна! - всхлипывала Мура. - Я не могу ничего расследовать, у
меня нет талантов, лучше я займусь историей.
   Доктор  бережно  довел  ее  до  стула,  заботливо  придвинутого  Софроном
Ильичом.
   - Нет ли у вас чего-нибудь обеззараживающего? - спросил Бричкин, виновато
оглядываясь на Муру. - Надо бы свою аптечку держать, да еще не  успели  этим
озаботиться. А рану следует обработать, боюсь нагноения.
   Доктор поставил на стол саквояж и полез в его разверстый зев.
   - Ну-ка, ну-ка, рассказывайте, где и у кого рана?
   - Видите ли, господин Коровкин... Пришлось  мне  сегодня  отправиться  во
владения господина Павлова...
   - Павлова? Какого? - Клим  Кириллович  извлек  бромистый  натр,  перекись
водорода, перевязочный материал.
   - Физиолога нашего величайшего. Сразу скажу: допущен в святая  святых  не
был.  Хотел  проникнуть  на  исследуемую  территорию  нелегальным   образом.
Перелезал через забор.  Да  отяжелел,  доски  меня  уж  не  держат.  Одна  и
обломилась. Гвоздем поранил голень. Вы позволите?
   Бричкин взглянул на Муру,  и  когда  та,  приняв  от  доктора  лекарство,
смущенно отвернулась, задрал узкую полосатую брючину - бледную отечную  ногу
обезображивала рваная рана, края ее припухли.
   - Сейчас обработаем. - Доктор покачал  головой.  -  Рана  весьма  опасна.
Лучше бы вам полежать денек-другой, не тревожить ткани.
   Он покосился на отвернувшуюся Муру.
   - Пока я занимаюсь антисептикой, хотелось бы услышать, чем так расстроена
Мария Николаевна.
   Всхлипывания за его спиной прекратились.
   - Я... я... обследовала Сенной рынок.
   - И потому вы так нарядились? - хмыкнул доктор.
   - Да, это моя ошибка. В следующий раз надену мужской костюм.
   - В следующий  раз  направьте  туда  лучше  Софрона  Ильича,  -  ворчливо
предложил доктор, - ему костюм селянки тоже будет к лицу.
   Мура шмыгнула носом.
   - Обследование прошло удачно? - примиряюще спросил  доктор,  хлопоча  над
раной Бричкина.
   - Боюсь, что нет. Теперь не знаю, что делать.
   - Самое главное, чтобы сейчас  не  заявилась  наша  клиентка.  -  Бричкин
поморщился.
   - Эта самая госпожа Брюховец? - уточнил доктор.
   - Нет, совсем другая, - откликнулась Мура.
   Боковым зрением доктор  видел,  что  она  снимает  намотанный  на  голову
ужасный платок.
   - Так у вас уже не один клиент? - притворно изумился он.
   - Разумеется, от клиентов нет  отбоя,  -  слишком  уверенно  и  горделиво
подтвердила Мура, - впрочем, это все конфиденциальные дела.
   - Я так и думал, - поспешил ретироваться доктор.
   - Пока вы тут возитесь, пойду переоденусь.
   Мура скрылась за дверью в  смежную  комнату.  Доктор  закончил  обработку
раны, сложил принадлежности в саквояж и покосился на стол.
   - А это что такое? - Он кивнул в сторону черного безобразного комочка.
   - Это? - поджал губы Бричкин. - Конфискованная нами шкура. Шкура зайца.
   Доктор недоверчиво воззрился на вещественное доказательство преступления.
Но Бричкин поспешил выдвинуть ящик стола и брезгливо смахнул в него шкуру.
   - Доктор Коровкин, вы ничего не видели и ничего не знаете, - заговорщицки
прошептал он, - а то может пострадать репутация нашего бюро.
   - Да-да, - рассеянно подтвердил доктор.
   Из своего убежища появилась Мура