довольно тяжелая.
   - Может быть, там у него хранятся  сокровища?  Золотые  слитки?  -  Синие
глаза Муры округлились, кончик тоненького носика дернулся.
   - И он их выставляет  на  всеобщее  обозрение  в  гостиничном  номере?  -
усомнилась Елизавета Викентьевна, скептически глядя на  молодежь.  -  Прячет
под подушкой, вместо того, чтобы сдать в гостиничный сейф?
   - А объяснил ли как-то сам мистер Стрейсноу свое нервическое состояние? -
поинтересовалась Мура. - Все-таки это очень странно.
   -  Ты  не  поверишь,  сестричка,  -  призналась  понурая  Брунгильда,  не
прикасавшаяся ни к еде, ни к вину, - но  я  начала  бояться  за  психическое
здоровье сэра Чарльза. Он ходил-ходил по комнате, потом вдруг подошел ко мне
и поцеловал меня в щеку! Прямо при Климе Кирилловиче!  -  Брунгильда  обвела
присутствующих обиженным взором и обескуражено добавила:
   - У англичан вообще-то считается непристойным проявлять истинные  чувства
- разве что при закрытых дверях, один на один.
   - А ты? - Мура подалась вперед.
   - А Брунгильда Николаевна, похоже,  растерялась.  -  Клим  Кириллович  ни
минуты не сомневался, что красавица из собственного опыта знала,  как  ведут
себя влюбленные англичане. - Брунгильда  Николаевна  ледяным  тоном  заявила
сэру  Чарльзу,  что   поцелуи   способствуют   распространению   чахотки   и
дифтерита...
   Елизавета Викентьевна невольно рассмеялась:  она-то  знала  свою  строгую
целомудренную  девочку   -   Брунгильда   сохранит   достоинство   в   любых
обстоятельствах.
   - А мистер Стрейсноу  отшатнулся  от  меня  и,  вытаращив  свои  глазищи,
прошептал: "И это  вы  говорите  умирающему?".  -  Старшая  дочь  профессора
Муромцева беспомощно уставилась на доктора.
   - А вы, Клим Кириллович, что сделали вы? - обернулась к нему Мура.
   - Я продолжал наблюдать этого странного больного, - признался тот, - и не
успел ничего сообразить.
   - Сэр Чарльз не дал нам ни минуты на раздумья, - пояснила  Брунгильда.  -
Он со стоном сложил ладони у груди и выкрикнул:  "Да  когда  же  вернется  в
Петербург господин Муромцев?"
   - И что ему так сдался Николай Николаевич? -  недоуменно  пожала  плечами
Елизавета Викентьевна. - Вы, надеюсь, его успокоили, сказали,  что  на  днях
отец будет здесь?
   - Да, мамочка, разумеется. -  Брунгильда  искоса  посматривала  на  Клима
Кирилловича. - Но он и на этом не успокоился.
   - Что же он сделал? - тревожно спросила Мура.
   - Мы были уже на пороге, и он,  откровенно  обрадовавшись  нашему  уходу,
прошептал: "Брунгильда Николаевна,  не  удивляйтесь,  если  что-то  со  мной
случится, за мной следят. Кажется, мне в воду подмешивают снотворное. И пока
я сплю, роются в моих вещах"...
   - У мистера Стрейсноу что-то пропало?
   Мура покончила с едой и все внимание сосредоточила на рассказе о странном
поведении английского баронета.
   - Как мы поняли, не пропало ничего, - ответила Брунгильда, - но  особенно
не расспрашивали. Предложили заявить в полицию, но он замахал руками и  чуть
не задохнулся от возмущения, едва услышал о полиции.  -  Брунгильда  подвела
черту. - Милый Клим Кириллович, видя, как я расстроена, привез меня домой...
   - Но самовар остыл, а  мы  еще  и  не  пили  чай,  -  огорченно  заметила
Елизавета Викентьевна.
   От чая их отвлек телефонный звонок, и Елизавета Викентьевна отправилась к
аппарату. Вернувшись, она сказала:
   - Звонила Полина Тихоновна и просила передать вам, Клим Кириллович,  что,
во-первых, вас срочно просит связаться с ней госпожа Багреева, а  во-вторых,
телефонировал Карл Иваныч Вирхов и интересовался, не взяли ли  вы  в  Чумном
форте пробирку с бациллами?
 
Глава 18 
 
   Клим Кириллович Коровкин знал - в  любом  наборе  исходных  данных  самая
надежная величина, не требующая никакой проверки,  является  ошибочной.  Это
относилось не только к собственно  научной  деятельности  -  и  впоследствии
получило название третьего закона Инейгла, - но и к самым обыденным событиям
человеческой жизни. И все-таки ему трудно было поверить, что его собственная
жизнь как нельзя  лучше  подтверждала  эту  печальную  закономерность.  Один
Чумной форт чего стоил!
   Вчера, добравшись с Васильевского до Большой Вельможной, доктор  Коровкин
застал в своей квартире ожидавшего его чиновника  по  особым  поручениям  из
сыскной полиции.  Строгий  молодой  человек  с  черными,  тронутыми  сединой
волосами весьма досконально расспросил Клима Кирилловича о поездке в  Чумной
форт. Интересовало его, в том числе и то,  не  заметил  ли  доктор  Коровкин
чего-либо подозрительного в поведении кого-нибудь из  группы  медиков.  Клим
Кириллович отвечал  обстоятельно,  хотя  и  с  похолодевшим  сердцем.  Он-то
прекрасно представлял себе, чем может грозить исчезнувшая пробирка с чумными
бациллами, если попадет в неопытные или преступные руки! Слава  Богу,  лично
его, кажется, не подозревали.
   В  группу  врачей,  посетивших  Чумной  форт,  входило  несколько  хорошо
известных Климу Кирилловичу врачей,  но  были  и  такие,  которых  он  видел
впервые. Все при  сюртуках,  галстуках,  в  белых  рубашках,  с  аккуратными
бородками и усиками - лишь степень добротности платья да манера держать себя
выдавала и удачливых  целителей  и  не  очень  удачливых.  Но  без  сомнения
непрофессионалов там не было. Ничего странного доктор Коровкин не заметил.
   Тетушка Полина после ухода чиновника напомнила Климу Кирилловичу  о  том,
что его звонка дожидается госпожа Багреева. Несмотря на поздний час,  доктор
телефонировал - неужели шантажист объявился? Девушка  попросила  его  прийти
завтра вечером на фотовыставку в Пассаж.
   Потом доктор отправился в  ванную  комнату  и  довольно  долго  занимался
водными  процедурами.  Он  решил   завтра   утром   съездить   с   Мурой   в
Екатерингофский сад,  а  затем  пойти  в  Пассаж  по  приглашению  Екатерины
Борисовны.
   Утром позвонила Мария Николаевна и сообщила, что Брунгильда тоже поедет в
Екатерингофский сад - развеяться. А еще получена  телеграмма  от  профессора
Муромцева: завтра вечером он приезжает, и они собираются встречать его.
   Сидя  в  коляске,  направляющейся  в   Екатерин-гоф,   Мура   старательно
отворачивалась  от  лучей  весеннего  солнца:  ее  лицо  постоянно   затенял
шелковый, отделанный забавными бархотками зонтик,  привезенный  для  нее  из
заграничного турне старшей сестрой. Клим  Кириллович  ласково  усмехнулся  -
напрасно Мура боится веснушек, на ее нежной коже два-три крохотных  пятнышка
у прямого тонкого носика смотрятся очень пикантно.
   Доктор перевел взгляд на Брунгильду  Николаевну.  Ее  царственная  осанка
всегда нравилась  Климу  Кирилловичу,  и  он  любил  это  ее  непроизвольное
движение подбородком - чуть-чуть вбок и вверх. Ничего нет удивительного, что
этот англичанин Стрейсноу не справился с порывом и поцеловал девушку!
   Едва коляска остановилась у Екатерингофского дворца, Мура  выпрыгнула  из
нее и устремилась через ажурный мостик к ступеням крыльца.  Доктор  галантно
подал руку Брунгильде Николаевне, мельком,  но  с  удовольствием  глянув  на
маленькую ножку в черной ботинке, показавшуюся из-под  юбки,  когда  девушка
спускалась на землю. Несколько секунд он постоял в размышлении, брать ли ему
с собой неизменный саквояж? Или оставить под присмотром кучера? Или доверить
хранителю дворца? Впереди стоит еще  одна  коляска  с  дремлющим  на  козлах
кучером.
   Войдя   в   вестибюль,   где   Мура    и    Брунгильда    беседовали    с
хранителем-инвалидом, доктор перевел дух.
   - Раненько вы приехали, милые барышни, - говорил сочувственно  хранитель,
- я ж говорил вам, что благодетель наш еще не  завершил  работ  по  спасению
деревянного  нашего  сокровища  от  возгорания.  Сегодня  как   раз   сымают
петровскую карту да пропитывают ее чудодейственным  средством...  Неопалимая
будет карта, навечно сохранится.
   - А вы уверены, что карте ничто не грозит? - тревожно взглянула в  мутные
глаза старика Мура.
   - Да что же сердешной сделается? Снимут со стеночки аккуратненько, сложат
в несколько рядочков и в корытце люминиевое окунут. Сам в щелочку видел, как
аккуратно подходят, каждый гвоздик ласково вытаскивают. А сейчас туда нельзя
- опасные испарения, для здоровья вредно.
   - Что ж нам делать? - Расстроенная Мура смотрела на доктора Коровкина.  -
Не подождать ли окончания этой процедуры?
   - Туда раньше завтрева не взойдешь, барышня, - огорчил ее хранитель. - Да
вы ж можете и на второй этаж подняться - китайские комнаты осмотреть.  Тоже,
доложу вам, дива дивные.
   - Хорошо, - вяло согласилась Мура. - Коли уж приехали,  давайте  осмотрим
китайские комнаты.
   Старик отправился за ключами от китайских комнат, а  посетители  остались
ждать. Мура в тревоге  посматривала  на  запертую  дверь,  ведущую  в  покои
первого этажа, и, невзирая на протесты доктора и сестры, направилась к  ней,
чтобы заглянуть хотя бы в щелочку. Но не успела она  приблизиться  к  двери,
как резная  дубовая  створка  приоткрылась  и  на  пороге  появился...  Илья
Михайлович Холомков.
   О! - театрально воскликнул он. - Какая встреча!  Я  всегда  говорил,  что
Петербург город тесный. Мое почтение, Клим Кириллович! Позвольте ваши ручки,
милые барышни. Брунгильда Николаевна?
   Щеки Брунгильды вспыхнули, и она, поведя точеным  подбородком,  протянула
руку русскому Адонису.
   Клим Кириллович был поражен. Что все это значит?
   -  Мария  Николаевна?  -  требовательно  и  слегка  нетерпеливо  произнес
красавец, и властные нотки в его  голосе  заставили  доктора  вздрогнуть:  с
каких пор господин Холомков держит в подчинении сердечко Марии Николаевны? -
Счастлив вас лицезреть.
   Мура, замирая, смотрела на Илью Холомкова - не может  же  такого  быть  в
природе, чтобы человек с каждым днем,  с  каждой  неделей,  с  каждым  годом
становился только прекрасней?
   Однако мы не ожидали вас здесь встретить,  господин  Холомков,  -  сказал
доктор Коровкин севшим от волнения голосом.
   - И я тоже не ожидал, - откликнулся Холомков, с нескрываемым  равнодушием
приложив обворожительные уста к белой Муриной перчатке и тут же забыв о ней.
- Но это неожиданность приятная.
   - Так это вы  таинственный  благодетель  дворца?  -  спросила  Брунгильда
глубоким контральто, в переливах которого слышалась  готовность  вступить  в
опасную игру.
   - О милая Брунгильда Николаевна, это сущие пустяки, - ответил чуткий Илья
Михайлович, прикасаясь к ее локтю и говоря глазами что-то другое.  -  Благое
дело на небесах зачтется. Правда, я предпочитаю творить добро  в  уединении.
Но тут уж ничего не поделаешь - судьба...
   - О какой судьбе вы говорите? -  резковато  вклинился  доктор,  ему  было
неприятно, что  Брунгильда  Николаевна  стоит  слишком  близко  к  красивому
нахалу. - Вас кто-то заставлял ремонтировать дворец?
   Холомков рассмеялся, показывая всем своим видом, что понимает, отчего так
злится доктор Коровкин.
   - Случай и есть судьба, дорогой доктор, - многозначительно улыбнулся  он.
- А потом - дело нехитрое. Запрос в Имперскую Канцелярию, пара рекомендаций,
смета,  разрешение,  поиск  подрядчика  и  рабочих,   закупка   и   доставка
антиоксигидры... Завтра уже все будет завершено...
   -  Вы  интересуетесь  вопросами  сохранности  исторического  наследия?  -
спросила хрипло еще не вполне оправившаяся от шока Мура.
   - Скажу вам по секрету, милая Мария Николаевна, что  этот  интерес  очень
выгоден  -  исторические  ценности  лучшая  форма   вложения   капитала,   -
снисходительно разъяснил красавец,  не  отводя  смеющихся  глаз  от  старшей
дочери профессора Муромцева.
   - Так будете ли вы осматривать  китайские  комнаты?  -  напомнил  о  себе
незаметно появившийся хранитель.
   - Будут, будут, непременно, - ответил вместо барышень сияющий Холомков, -
а я стану гидом.
   Он сделал шаг к дверям, из которых недавно вышел, приоткрыл их и  крикнул
в глубину зала:
   - Как закончите, выносите, я заберу.  -  Он  захлопнул  дверь  и  пояснил
слушателям:
   - Редчайший химический состав, запатентован в Италии, очень дорог. Привез
сюда самолично. Что останется, могу подарить вам - для химического анализа.
   - Мы  непременно  порадуем  этим  новшеством  папу,  -  дрожащим  голосом
пообещала Мура, отметив про себя, что ею никто не интересуется.
   Она повернулась и пошла вслед за согбенным хранителем  по  направлению  к
лестнице на второй этаж. Мура никогда прежде  не  видела  такого  количества
китайских вещей - они занимали  два  помещения.  Во  второй  комнате,  стены
которой, так же как и в первой, были оклеены  шелковыми  китайскими  обоями,
хранились  лакированные   фарфоровые   ширмы   с   живописным   изображением
церемониального шествия китайского императора со свитой,  китайская  мебель,
две большие картины на дереве с наклеенными  и  раскрашенными  фигурками  из
слоновой кости. В других обстоятельствах  Мура  внимательно  бы  рассмотрела
каждую детальку таких хрупких на вид раритетов. Но сейчас!
   Эта экскурсия вылилась для Муры и доктора Коровкина в сущую  пытку.  Илья
Михайлович Холомков, поддерживающий под локоток  Брунгильду  Николаевну,  не
отходил от нее ни на  шаг.  Рассказывая  о  китайских  диковинках,  он  лишь
изредка поглядывал на доктора Коровкина и Муру и время от времени  обращался
к хранителю за помощью. Лучше всего Холомков знал  современную  цену  каждой
вещи из коллекции,  за  которую  почти  двести  лет  назад  посланник  Петра
Великого лейб-гвардии капитан Лев Измайлов заплатил десять тысяч  рублей.  А
словоохотливый старик, похоже, решивший, что имеет дело с двумя  влюбленными
парочками, как назло, становился  все  время  так,  чтобы  отделить  Муру  с
доктором от Брунгильды с Ильей  Михайловичем.  Впрочем,  русский  Адонис  не
преступал границ приличия.
   Закончив осмотр китайских комнат, молодежь стала спускаться по  лестнице.
В вестибюле Мура попросила доктора остановиться.
   - Милый Клим Кириллович, как вы думаете,  сколько  надо  заплатить  этому
милому старичку?
   - Не беспокойтесь, Мария Николаевна, - торопливо ответил доктор  Коровкин
и полез за портмоне в карман сюртука, - я расплачусь.
   Он вынул зелененькую купюру, убрал портмоне и посмотрел на  младшую  дочь
профессора Муромцева.  Она  обводила  блуждающим  взором  дубовые  стены  и,
казалось, избегала встречаться с доктором взглядом.
   - Не забудьте ваш саквояж. - Она указала доктору  на  столик,  где  стоял
кожаный атрибут петербургского Гиппократа.
   - Не забуду, - машинально ответил доктор, пытаясь  усмотреть  на  крыльце
фигуры Брунгильды Николаевны и Ильи Михайловича. Сердце  его  сжималось,  он
чувствовал себя внезапно осиротевшим.
   Доктор взял саквояж, расплатился с хранителем и  почти  бегом  устремился
прочь из дворца, в пахнущий весенней влагой парк.
   Брунгильда Николаевна с надменным и гордым  видом  восседала  в  коляске,
крепко сжимая правой рукой  белую  лакированную  ручку  раскрытого  зонтика.
Рядом с ней, облокотясь на край  дверцы,  стоял  Илья  Михайлович  Холомков:
солнечные апрельские лучи играли на его русых с прозолотью волосах,  густыми
прядями  спускающихся   с   затылка   на   воротник   белоснежной   рубашки,
выглядывающей из сюртучного ворота.
   Мура, зардевшись, спустилась по дощатому настилу и поднялась в экипаж.
   Напротив нее уселся поджавший  губы  доктор  Коровкин,  правой  рукой  он
опирался на свой неизменный саквояж.
   - Трогай, братец! - крикнул  извозчику  Холомков  и,  сделав  шаг  назад,
послал дочерям профессора Муромцева воздушный поцелуй.
   Доктор Коровкин молча смотрел на девушек - кто из них обернется?  Мура  и
Брунгильда сидели, опустив глаза и вцепившись в свои зонтики.
   - Надо  предложить  Роману  Закряжному  написать  с  господина  Холомкова
Париса, - пробормотала в смущении Мура.
   - Неплохая идея, - издевательским тоном одобрил доктор  Коровкин,  увидев
блуждающую улыбку Брунгильды, - к юбилею города  Троя...  Не  знаете,  Мария
Николаевна, когда юбилей?
   Мура чувствовала себя виноватой - как же такое  могло  случиться?  Почему
при виде Ильи Михайловича она совсем  потеряла  голову?  В  чем  секрет  его
магнетических глаз? Почему одно  только  его  присутствие  вызывает  сладкое
волнение и заставляет забывать обо всем на свете, в  том  числе  и  о  милом
Климе Кирилловиче?..
   - Прежде, чем мы поедем домой,  -  сказала  неожиданно  Брунгильда,  -  я
хотела бы заглянуть в гостиницу Лихачева  -  выяснить,  как  чувствует  себя
мистер Стрейсноу. Вы не возражаете?
   Доктор Коровкин и Мура не возражали, и Клим Кириллович  велел  извозчику,
облаченному в неизменный темно-синий армяк,  подпоясанный  красным  кушаком,
следовать на Фонтанку. Возле гостиницы Лихачева Клим Кириллович,  не  выходя
из коляски, попросил швейцара выяснить, находится ли в своем  номере  мистер
Стрейсноу? Швейцар кликнул посыльного, и подросток в красно-зеленой  тужурке
с блестящими  позолоченными  пуговицами  скрылся  в  глубине  здания.  Через
несколько минут мальчишка сообщил, что  мистер  Стрейсноу  заперся  в  своем
номере и велел никого не принимать. И,  получив  из  рук  доктора  Коровкина
монетку, шепотом добавил: говорят, всю ночь гулял, вернулся под утро.
   Клим Кириллович велел извозчику трогать. Компания проехала  по  Невскому,
стараясь углядеть в облике безмолвного красного  Аничкова  дворца  печальные
изменения,  произведенные  вчерашним  пожаром,  но  все  было  как   всегда,
оцепление  вокруг  сада  было  снято.  Впрочем,  вдоль   чугунной   решетки,
украшенной позолоченными двуглавыми  орлами,  ходил  городовой  с  блестящей
бляхой на груди, с шашкой и наганом.
   Когда молодые люди вошли в квартиру Муромцевых, их  встретили  оживленная
горничная Глаша, сияющая радостью Елизавета Викентьевна и Полина  Тихоновна.
Но, самое главное, в гостиной  их  ожидал  посвежевший,  без  всяких  следов
дорожной усталости, сам Николай Николаевич Муромцев: вопреки  первоначальным
планам, торопясь к семье, он не  стал  задерживаться  в  Варшаве,  а  посему
нагрянул домой сюрпризом.
   Мура и Брунгильда бросились к отцу и стали его целовать и тормошить.
   - Ну, довольно, довольно, баловницы,  -  рокотал  Николай  Николаевич,  -
знаю, что соскучились, и мне вас не  хватало,  привез  вам  гостинцы,  скоро
получите.
   Потом мужчины с чувством пожали друг другу руки и обнялись.
   - Все бока отлежал в дороге, - пожаловался профессор, - а что еще делать?
Читать невозможно даже в очках - такая  тряска,  и  железный  лязг  лезет  в
уши... Он и убаюкивает. Спал столько, что, боюсь, сегодня не засну. А  режим
восстановить надо - завтра  на  службу.  Нет  ли  у  вас,  Клим  Кириллович,
какого-нибудь сильного снотворного?
   - Но снотворное вредно для здоровья, - предупредил доктор Коровкин.
   - Знаю, знаю...
   - Хорошо, - согласился доктор, - сейчас достану из саквояжа хлоралгидрат.
   Он сходил в прихожую, принес саквояж  и,  водрузив  его  на  шестигранный
столик, открыл.
   Лицо Клима Кирилловича вытянулось, щеки залила мертвенная бледность,  рот
приоткрылся... С минуту он смотрел в зев раскрытого саквояжа, затем  перевел
взгляд на Муру.
   Мария  Николаевна  сорвалась  с  места,  подбежала  и,  заглянув   внутрь
саквояжа, ахнула: на дне его лежал сложенный в несколько раз  холст,  а  тот
небольшой фрагмент, что открывался взору,  был  украшен  золотым  крестом  и
золотыми буквами: ДОНСК...
 
Глава 19 
 
   Профессор Муромцев, медленно наливаясь пунцовой  краской,  стоял  посреди
гостиной и наблюдал за царящей вокруг него суетой - бедная  горничная  Глаша
металась от одного к другому и предлагала  на  выбор  валериановые  капли  и
бром... Побледневшая Елизавета Викентьевна, схватившись за сердце, сидела на
широком плюшевом диване, а расположившаяся рядом Полина Тихоновна застыла  с
выражением ужаса и любопытства на лице. Мура и Брунгильда,  не  отказавшиеся
от валерианки, притулились на  стульях.  Доктор  Коровкин  принял  б