знакомца,
охваченного цепочкой, на которой посверкивал камешек винно-желтого цвета.
   - Кого ты привел сюда, сука?
   Незнакомец бросил испепеляющий взгляд на  съежившегося  трактирщика  и  в
следующий миг в два прыжка достиг окна, сиганул в проем и исчез.
 
Глава 11 
 
   На другой день после трагедии в Воздухоплавательном парке доктор Коровкин
проснулся поздно - и в  прескверном  настроении:  во-первых,  он  не  считал
необходимым менять установившийся режим дня, а  после  вчерашней  суматошной
ночи время сна помимо его воли сместилось; во-вторых, он не любил, когда его
будил телефонный звонок. А этим утром именно так и случилось -  звонил  Карл
Иванович Вирхов: во время неурочного, позднего визита в Окружной  суд  Мария
Николаевна, которую доктор дожидался внизу в коляске, так и не успела ничего
рассказать следователю. Но именно стремлением сообщить нечто важное о взрыве
в Воздухоплавательном парке она мотивировала свой внезапный каприз!  Что  же
она тогда делала в кабинете Карла Ивановича?
   Вчера, несмотря на поздний час, около дома на Литейном не стихала  суета:
в  двери  суда  забегали  какие-то  люди  -  доктор  предполагал,  что   это
возвращаются агенты с донесениями. Один, босой, бесшумной тенью  промелькнул
мимо коляски и стремглав влетел в дверь...
   Впрочем, ждал доктор недолго - весьма скоро  Мария  Николаевна  Муромцева
появилась в дверях Окружного суда и медленно прошествовала к  коляске.  Клим
Кириллович усадил молчаливую Муру в коляску и велел ехать на Васильевский. В
продолжение всего пути она  была  тиха  и  задумчива,  изредка  таинственная
улыбка пробегала по ее губам. Клим Кириллович  испытывал  к  младшей  дочери
профессора Муромцева сострадание: вместо беззаботного отдыха на даче девушка
обрекла себя на изнурительную работу.
   Проводив  Муру  до  дверей  дома,  он  ждал  в  коляске,  пока  в   окнах
профессорской квартиры не появится  свет  зажженной  лампы...  Но  это  была
вчера.
   После телефонного  разговора  с  Вирховым  Клим  Кириллович,  стоя  перед
зеркалом и соскабливая рыжеватую щетину со щек и подбородка, думал,  чем  же
ему заняться? Постоянные пациенты его в  большинстве  своем  разъехались  по
дачам, в душном Петербурге из знакомых остались немногие.
   Клим Кириллович решил, что его визиту наверняка обрадуются  "акварельные"
сестры: Варвара и Александра Шнейдер. Варвара Петровна последний раз,  когда
доктор навещал "акварельную" квартиру, жаловалась, что у сестры болят глаза,
не начинается  ли  "египетская  болезнь"?  В  соответствии  с  рекомендацией
доктора Арльта Клим Кириллович добыл лимоннокислую мазь, щадящее, простое  в
употреблении средство. Скляночка с лекарством умещалась в  кармане  визитки,
не оттягивая его, и Клим Кириллович в кои веки решил расстаться на сегодня с
саквояжем.
   В скромной квартире сестер Климу  Кирилловичу  доводилось  встречаться  с
художниками и литераторами, и, покидая их уютную гостиную, он всегда  уносил
с собой нечто свежее, волновавшее ум и воображение. До встречи с сестрами он
никогда не задумывался, как окружающая повседневная красота - форма  и  цвет
обыденных предметов, их умелое расположение - воздействуют на  человека,  не
вполне понимал, что интерьер есть  способ  выражения  души.  Не  случайно  и
розово-коричневая гостиная Коровкиных,  залитая  щедрым  летним  солнцем,  в
отсутствии тетушки выглядела необычно - будто все вещи скучали  без  любящей
хозяйки!
   Не приобрести ли в подарок тетушке одну из акварелей Шнейдер? Он видел  у
них чудные акварельные пейзажи и портреты.  Сколько  нежных,  одухотворенных
лиц! Иной раз и не верилось, что моделями для них служили обычные  прохожие,
едва ли не из низшего сословия.
   Некстати мелькнула мысль об Ульяне Сохаткиной: вчера он собирался принять
участие в судьбе несчастной молодой женщины, а сегодня им  овладел  скепсис.
Доктору стало стыдно, хотя внутренний  голос  нашептывал,  что  соблазненная
красавица, скорее всего, и не ждет помощи, - охваченная  страстью  к  своему
любовнику, она вряд ли сидит дома, дожидаясь неверного.  Бегает  за  ним  по
городу, старается вернуть, клянется, что без него не может жить.
   Ульяна Фроловна, которая накануне показалась доктору едва  ли  не  копией
Сикстинской мадонны, теперь вызывала в его душе болезненно-гнетущее чувство:
будто он стоял над осколками разбитой  вазы  и  размышлял,  выбросить  их  в
отхожее место или попытаться склеить?
   Поколебавшись,  доктор  Коровкин  решил,  что  одной   попытки   спасения
заблудшего существа недостаточно для успокоения его алчной совести и,  выйдя
из дому, отправился на Петербургскую сторону.
   Возле знакомого деревянного домика извозчика отпустил.  Как  ни  странно,
девушку он застал дома - она  сидела  на  крылечке,  на  коленях  ее  лежало
немудреное шитье, иголка застыла в руках, отсутствующий взор ее скользил  по
светлой кроне старой березы. О дружке ли своем милом думала, о ребеночке ли,
лишенном материнской груди?
   Доктор остановился невдалеке  и  кашлянул.  Ульяна  вздрогнула,  перевела
взгляд на гостя.
   - Добрый день, Ульяна Фроловна...
   Девушка молча поклонилась и выпрямилась - в  огромных  голубых  глазах  с
белыми, словно фарфоровыми белками, мелькнул испуг.
   - Говорил ли вам ваш батюшка, что...
   - Благодарствуйте, - перебила его Ульяна, - защитник у меня есть.  Жених.
Он меня всем обеспечит.
   - Но вам и свои средства нужны, - осторожно продолжил доктор, - ваш жених
опора ненадежная. Как я понял, он не в ладах с законом.
   - Не больше, чем другие. - Ульяна загадочно усмехнулась. -  Впрочем,  что
я? Вам нашей души не понять. Мой суженый в шелка и золото  меня  оденет.  Он
нашел золотую жилу, да только не велено никому говорить.
   Ульяна бережно сняла с перил крыльца кашмирскую шаль с пестрым узором  из
розанов и накинула ее на свой простенький наряд из  дешевого  ситчика.  Клим
Кириллович понурился, наверняка шаль, как и сережки с  желтыми  камешками  в
серебре,  блестевшие  в  нежных  девичьих  ушках,  были   дарами   неверного
возлюбленного.
   - Понимаю, - сказал он, -  но  вы  достойны  лучшего,  а  большие  деньги
никогда чистыми не бывают.
   Девушка сложила шитье и опустила его в корзиночку.  Невысокая,  с  мягким
овалом полудетского лица, она прятала неловкость за нарочитой дерзостью.
   - У Василия чистые, - упрямо возразила она, - он не вор, чужого не берет,
а ничье взять - не воровство. Новую рубашку ему  вышила  по  вороту,  отнесу
сейчас в укромное место, - в ее тихом голосе зазвучали откровенно счастливые
нотки, - сам позвал.
   - Я рад за вас. Позвольте, я вас провожу.
   - Только недалеко. Не дай Бог, Василий прознает, ревнивый он у меня.
   Доктор открыл калитку и последовал за Ульяной, он пытался как можно мягче
объяснить девушке, что на выбранном  пути  ее  поджидают  самые  неожиданные
неприятности и, чувствуя, что слова его отскакивают от сознания собеседницы,
как резиновые мячики, постарался дать понять, что на его  помощь  она  может
всегда рассчитывать.
   Они расстались  у  Александровского  парка,  и  доктор,  взяв  извозчика,
отправился к сестрам Шнейдер. упругие капли ливневого  дождя  барабанили  по
поднятому  кожаному  верху  пролетки,  запрыгивали  на   кожаный   передник,
прикрывавший ноги доктора. Дождь быстро закончился, тягостную духоту сменила
влажная свежесть. По  мере  приближения  к  дому,  где  располагалась  милая
"акварельная" квартирка, доктор чувствовал, что ему легче дышится.
   В квартире акварелисток были гости. Варвара Петровна представила:
   - Николай Константинович Рерих, художник, с супругой.
   Доктор пожал руку подтянутому человеку с  пронзительно  черными  глазами.
Хотя в живописце, чья фамилия  не  раз  встречалась  в  газетных  отчетах  о
выставках  "мирискусников",  не  было  ничего  необычного,  Клим  Кириллович
поежился от пробежавшего по спине холодка. Так  бывает,  когда  оказывается,
что безобидный холмик, поросший травкой, - чья-то безымянная могила.
   - Елена Ивановна. -  Приветливая  улыбка  жены  художника  согрела  Клима
Кирилловича,  с  медицинской  зоркостью  распознавшего  в  округлой  фигурке
русоголовой женщины солидный срок беременности.
   - Елена Ивановна  племянница  князя  Путятина,  известного  археолога,  -
включилась в беседу Варвара Петровна, - зовет нас ехать в Бологое. Да мы  не
решаемся. У Александры с глазами неважно, а я не люблю  отдыхать  в  местах,
где ведутся раскопки. У меня настроение портится.
   - Со зрением мы справимся, - доктор Коровкин обернулся к доселе молчавшей
Александре Петровне, - чудодейственная мазь поможет. Прошу вас, примите  дар
эскулапа.
   Он объяснил пациентке, как пользоваться мазью.
   -  Ума  не  приложу,  зачем  обыкновенную  трахому  называют  "египетской
болезнью"? - Доктор адресовал свою реплику Рериху.
   - В словах вообще много непонятного, - ответил художник.
   - Николай Константинович очарован Востоком, но не Египтом,  а  Индией,  -
сказала Александра Петровна. - И картины его  на  наши  акварели  совершенно
непохожи. Надеюсь, после лечения мир засияет для меня всеми красками. Я  так
люблю яркие и ясные  краски  Николая  Константиновича,  особенно  "Заморских
гостей": синяя река  и  корабли  с  красными  парусами,  и  белые  чайки,  и
славянские поселения на зеленых холмах.
   - Это основные  цвета  древнего  русского  искусства,  в  первую  очередь
иконописи, - сказал Рерих. - А  вот  почему  эти  же  цвета  характерны  для
индийского искусства? Загадка.
   - А можно ли найти общие черты между русским и египетским  искусством?  -
заинтересовался доктор.
   Вполне вероятно, - отозвался художник. - Можно найти  один  источник,  из
которого черпали и Русь, и Индия, и Египет. Если бы Варенька поехала с  нами
в Бологое и занялась исследованием археологических находок  с  точки  зрения
параллелей между Россией и Египтом...
   -  Египет  мне  совершенно  не  интересен,  -  с   деланным   возмущением
запротестовала Варвара Петровна. - Я в ужас прихожу от одной  мысли,  что  в
Бологом раскопают какую-нибудь мумию...
   - Уверен, - от ласковой усмешки в уголках губ Клима Кирилловича появились
ямочки, - ни мумий, ни пирамид вы там не найдете.
   - Но когда там господин Глинский, ни  в  чем  нельзя  быть  уверенным,  -
возразила Варвара Петровна.
   - Что вы так на господина Глинского ополчились? -  примиряюще  улыбнулась
Елена Ивановна. - Он всего-то на два  дня  приехал  к  дяде.  Вы  же  знаете
дядюшкину страсть к коллекционированию древностей.
   - А о каком Глинском речь? - растерянно спросил доктор  Коровкин:  в  его
сознании мелькнула сцена в Воздухоплавательном парке.
   - О Платоне Симеоновиче Глинском, -  пояснила  Елена  Ивановна,  -  он  в
Эрмитаже служит. Дядя частенько его приглашает для экспертиз.
   - Все египетское искусство основано на любви к мертвым, - стояла на своем
Варвара Петровна, - а это очень неприятно...
   Доктор Коровкин пробыл у сестер-акварелисток еще с полчаса. Ему казалось,
что он  посетил  какой-то  фантастический  мир  -  образ  Ульяны  Сохаткиной
мелькнул в его сознании, как нечто туманное и далекое.
   Грозовой ливень прибил пыль на мостовых и тротуарах, чистое высокое  небо
казалось вечным... Привычный  городской  шум  и  суета  обтекали  доктора  и
казались чем-то жалким, легким, скоротечным.
   -  Василий!  -  Истошный  женский  крик,  раздавшийся  откуда-то  сверху,
заставил доктора остановиться. - Васенька! Душенька! Иди ко мне!
   Надрывные вопли способны были поднять и мертвого.
   - Вас-сенька-а-а!.. Вас-сенька-а-а!!!
   Доктор задрал голову и  едва  успел  отшатнуться:  сверху  летело  что-то
темное и бесформенное.
   - А-а-а-а!!!
   В двух футах от башмаков доктора Коровкина на  тротуаре  корчилась  баба,
выпавшая из окна второго этажа неказистого домика. Доктор с трудом  различил
хрип:
   - Изверг, злодей, тюрьма по тебе плачет.
   Заполошный свисток возвестил приближение  дворника,  за  ним  подбежал  и
городовой.
   - Что здесь, - вскричал разгневанный страж порядка, склонясь над бабой, -
опять мужик твой бузит?
   - Пьяный пришел, взбесился, - несчастная пыталась приподняться, - из окна
выкинул...
   - Ты и сама небось пьяна, - сдвинул брови  городовой.  -  Встать  можешь?
Баба застонала.
   - Ну,  моему  терпению  конец.  -  Городовой  повернулся  к  дворнику.  -
Посторожи эту заразу. А я схожу за ее муженьком.
   Когда городовой скрылся,  доктор,  выйдя  из  столбняка,  наклонился  над
потерпевшей: от нее попахивало сороковочкой.
   - Уж не впервой, - взор молодой бабы был бессмысленным, -  какой  раз  из
окна бросает...
   Вскоре городовой, держа за шиворот, вывел из-под арки здоровенного мужика
в замызганной косоворотке и утерявшем первоначальный цвет жилете; сам  страж
порядка, росту в котором было не менее двух аршин и семи вершков, семенил за
пойманным преступником на цыпочках - мужик был огромен.
   - В кутузку обоих! - распорядился городовой.
   Дворник приподнял бабу: стоять на ногах она не могла. Доктор пожалел, что
оставил саквояж дома. Городовой, не выпускавший захваченного им преступника,
гаркнул:
   - Добился своего? Нюхнешь арестантских рот из-за драного кота!
   - Нюхну, - пробурчал мужик. - Как же, кота, гадина, звала!  Держи  карман
шире!
   - Врет он, - заныла скорчившаяся бабенка, - врет. От  этой  рвани  пьяной
кой год побои  терплю.  Одно  утешение  -  Васька,  котик  мой,  усатенький,
ласковый.
   - Знамо утешение, - буркнул преступник.
   - Ты подтверждаешь, что бабу свою из-за кота хотел жизни лишить?! - насел
городовой.
   - Из-за него, проклятого. Из-за ее полюбовника, - злобно оскалился мужик,
сплюнул и добавил еще несколько слов.
   Городовой побледнел и испуганно уставился на оцепеневшего доктора.
 
Глава 12 
 
   Следователь Вирхов  был  невысокого  мнения  об  умственных  способностях
популярных шансонеток, но Дашка-Зверек  -  в  трезвом  виде,  разумеется!  -
мыслила вполне логично и здраво. В поле ее зрения попадали, конечно,  всякие
глупости - наряду с существенными деталями. Но в том-то и состояло искусство
дознавателя, чтобы отделить зерна от плевел, найти жемчужину в горе мусора.
   Размышляя о вчерашнем происшествии в Воздухоплавательном  парке,  он  все
более склонялся к мысли, что несчастный случай, повлекший  за  собой  гибель
отца Онуфрия и Степана Студенцова, мог быть хорошо спланированной преступной
акцией,  хотя,  по  его  сведениям,  военные   следователи,   опросившие   и
священнослужителей Мироновской церкви, по-прежнему настаивали на  несчастном
случае. В глазах  Вирхова  особенно  подозрительным  выглядело  исчезновение
господина Глинского - не скрывается ли злодей  от  возмездия?  На  нехорошие
мысли наводило и мимолетное Дашкино упоминание, что господин Оттон, служащий
банка Вавельберга, - насмешник  и  скрытый  социалист.  В  таком  случае  он
прекрасно маскируется.
   Вирхов крякнул: да ведь  социалистические  взгляды,  тем  более,  тайные,
встречаются сплошь и рядом, мода такая. Особенно  в  среде  людей  мыслящих,
интеллигентных, образованных. И как это они не задумываются  о  последствиях
таких  настроений,  почему   не   видят   дальше   собственного   носа?   Но
приверженность социалистическим взглядам - еще не доказательство умышленного
убийства священника и гостинодворца!
   Жаль, что господин Глинский  пока  недоступен  для  дознания.  Жаль,  что
неуместный ночной визит грека-коммерсанта помешал следователю побеседовать с
Марией  Николаевной  Муромцевой.  На  ее  наблюдательность  Вирхов  возлагал
большие надежды. И вот на тебе - с утра пораньше барышни нет дома...  Вирхов
решил, если владелица  частного  бюро  "Господин  Икс"  не  появится  в  его
кабинете в течение дня, то вечером он сам нанесет визит в Пустой переулок. А
к тому времени  кандидат  Тернов,  возможно,  разыщет  Платона  Глинского  -
чувство вины придаст  юнцу  силы,  чтобы  прочесать  вдоль  и  поперек  весь
Эрмитаж, да и Петербург в придачу!
   - Господин следователь! - в дверь кабинета просунулась  голова  дежурного
курьера. - Чрезвычайное  происшествие!  Покушение  на  убийство!  Преступник
доставлен. Велите пустить?
   - Что еще? - Вирхов в полном недоумении приподнялся  с  кресла.  -  Пусть
введут.
   Голова курьера исчезла, дверь широко раскрылась, и в ее  проеме  один  за
другим появились доктор Коровкин, придерживающий какую-то стенающую бабенку,
здоровенный смурной  мужик  и  старый  знакомый  Вирхова:  младший  помощник
пристава из родной Адмиралтейской части.
   - Разрешите доложить, господин следователь! - Помощник пристава,  капитан
Билетов выступил вперед и вытянул руки по швам.
   - Докладывай.
   Вирхов медленно выходил из-за  стола,  не  спуская  глаз  с  растерянного
доктора Коровкина, на лице которого застыла брезгливая гримаса.
   - Сей лудильщик выбросил бабу свою из  окна  на  мостовую.  Убить  хотел.
Свидетель подтверждает.
   - Убить? - Вирхов воззрился на хмурого мужика. - За что?
   - За  Ваську,  ее  проклятого  кота,  -  злобно  ответил  непротрезвевший
лудильщик. - При живом муже кота звать, орать на всю улицу, семью позорить.
   - Врет он, господин  следователь,  -  плаксиво  запричитала  растрепанная
баба, одутловатое лицо которой было в свежих  и  радужных  кровоподтеках.  -
Изверг он, кажинный день смерти  жду,  кажинный  день  пьянствует,  кулаками
машет... Одно утешение - Васенька, хоть синяки залижет...
   - Нишкни, дура, - лудильщик повернул кудлатую голову к жене, - все  равно
убью. С каторги вернусь, прибью тварь поганую.
   - Молчать! - рявкнул Вирхов. - Развели здесь черт знает что...
   - Женщина нуждается в медицинской помощи, -  сказал  доктор  Коровкин,  -
кажется, у нее сломаны ребра.
   - Все равно  убью,  -  мрачно  уставившись  на  свои  стоптанные  сапоги,
повторил лудильщик. - Думаете, вам все дозволено? Так вот вам - выкусите.
   Он поднял к своему носу огромный кукиш.
   - Никак и этот марксистской белены объелся?
   О  степени  охватившей  Вирхова   ярости   свидетельствовала   мертвенная
бледность, разлившаяся  не  только  по  его  лбу  и  щекам,  но  и  по  едва
двигающимся губам.
   - Дождется бомбы папаша, - зарычал мужик. - А сынка его сам зарежу!
   - Вон! - Вирхов, вне  себя  от  гнева,  отступил  назад  и  нажал  кнопку
электрического звонка. - Вон! С глаз моих!
   - Не нравится, правда? - выкрикнул мужик. - Глаза колет? Значится, власти
все дозволено? Значится, сынок могет чужими бабами пользоваться?
   Вирхов смотрел на наглую рожу мужика с омерзением, смешанным с оторопью.
   Капитан Билетов кашлянул.
   - Сей мужик утверждает, что баба его гуляет с сынком самого... -  громким
шепотом  сказал  он  и,  шагнув  к  Вирхову,  едва   слышно   произнес   имя
высокопоставленной персоны. - За то и из окошка ее выбросил.
   Вирхов побагровел.  Только  теперь  он  понял,  почему  младший  помощник
пристава, ответственный за арестантскую часть  на  своем  участке,  приволок
пьяницу в следственную камеру: дело  приобретало  государственный  характер.
Увидев в открытых дверях кабинета дежурного курьера, Вирхов стукнул  кулаком
по столу и, судорожно заикаясь, выговорил, тыча пальцем в присутствующих:
   - Э... э... э... бабу в больницу.  А  э...  э...  его  на  экспертизу,  к
Николаю Чудотворцу... Да глаз не спускать...
   Курьер кликнул подмогу, и через минуту в кабинете Вирхова  остались  лишь
помощник пристава Билетов и доктор Коровкин. Вирхов  прикрыл  веки,  глубоко
вдохнул. Потом повернулся к капитану:
   - Составить донесение по всей форме.  В  соседней  комнате  бумага.  Пока
ведем расследование, никому ни слова - дело деликатное.  Секретность  должна
быть полной.
   - Так точно, господин следователь! Слушаюсь. - Помощник пристава,  пятясь
и бессмысленно кланяясь, выскользнул из кабинета.
   - Присядьте, дорогой Клим Кириллович. - Вирхов указал доктору на диван. -
Как вас-то угораздило попасть в эту безумную историю?