ельные линии ее фигурки. Темные волосы она, с помощью  Глаши,
собрала в изящный узел на темени и закрепила черепаховыми заколками.  На  ее
лице играли яркие краски, от нее исходил нежный аромат жасмина.
   Необыкновенно прекрасный грек замер в дверях гостиной.  Блестящие  черные
волосы  пышной  гривой  струились  к   мускулистым   плечам,   выразительные
золотистые глаза сияли. На фоне элегантного  белоснежного  костюма  эффектно
выделялись принесенные им дары: бутылка греческого коньяка,  огромный  букет
роз и внушительная коробка черного цвета.
   -  Папочка,  позволь  представить,  -  Мура  приняла  из  рук  поклонника
роскошный букет, - господин Ханопулос, Эрос Орестович, коммерсант, прибыл  в
столицу из Очакова.
   Грек почтительно поклонился хозяину дома. Профессор крякнул с досады, что
так изводил  напрасными  подозрениями  ничем  неповинную  дочь,  -  господин
Ханопулос  произвел  на  него  самое  благоприятное   впечатление.   Николай
Николаевич поставил врученный ему коньяк  на  шестигранный  столик  и  пожал
смуглую руку гостя. Черную коробку гость продолжал держать под мышкой.  Мура
и вызванная ею Глаша хлопотали вокруг букета, устраивая  его  в  хрустальную
вазу.
   - Долго ли вы намерены,  господин  Ханопулос,  пробыть  в  Петербурге?  -
спросил профессор после того, как все расселись.
   - Хотел бы как можно дольше! - Грек бросил выразительный взгляд на  Муру,
нежно погладил коробку, лежавшую у него на коленях.  -  Но  это  зависит  не
только от моих желаний.
   - А от чего же еще? - осторожно полюбопытствовал Муромцев.
   - Есть обстоятельства личного характера. - Последовал очередной пламенный
взгляд в сторону Муры. - Кроме того, я хотел бы открыть собственное  дело  и
уже не зависеть от отца. Пора позаботиться об устройстве своего дома.
   Профессор хмыкнул.
   - Я принадлежу к древнему почтенному роду, - продолжал  грек,  поглаживая
черную коробку. - Моя фамилия  происходит  от  имени  нашего  родоначальника
Канопа, кормчего Менелая. Герои Троянской войны  похоронены,  знаете  ли,  в
Египте...
   А почему не на своей родине? - удивился профессор.
   - Это одно из преданий, папочка, - вмешалась в беседу Мура.  -  На  самом
деле их погребения не найдены.
   Грек обезоруживающе улыбнулся.
   - В нашем роду места захоронений  известны.  Только  они  недоступны  для
ваших ученых.
   - Почему? - не понял профессор.
   - Как почему? Тогда их выкопают и вывезут в музеи! Во Францию, в  Англию,
в Россию, в Германию, в Америку!  -  воскликнул  грек.  -  Вам  бы  тоже  не
понравилось, если бы египтяне выкопали мощи Ивана Грозного и положили  их  в
музей в Каире!
   - Вы совершенно правы. - Ход мысли грека нравился профессору.
   - Захоронения фараонов Египта почти полностью разграблены,  -  возмущенно
продолжил гость, выкатив золотисто-оливковые глаза. - Остались жалкие крохи.
   - Да, я  читала,  -  оживилась  Мура,  -  египтологи  недавно  обнаружили
папирус, где упоминается  последний  фараон  из  династии  Амменов.  Он  был
коронован в младенчестве и умер рано. Ученые до сих пор спорят,  существовал
ли такой фараон. Подтверждений нет.
   - Подтверждения есть, - мягко сказал грек, - и я захватил их с собой. Они
весьма недешевы: говорю, как  опытный  коммерсант.  Эти  подтверждения  дают
возможность мгновенно разбогатеть. А значит,  встать  на  ноги,  обзавестись
собственным домом, семьей.
   Он обвел сияющим золотистым взором профессора и его дочь.
   - Не желаете ли взглянуть? Хозяева энергично закивали. Ослепительный грек
встал и наконец оторвал от  груди  черную  картонную  коробку  с  серебряной
волной по боковине. Он подошел к столу, отодвинул вазу с  цветами,  водрузил
свое сокровище на освободившееся место, открыл  крышку  и  осторожно,  двумя
пальцами, отвел за уголок белый шелк. Николай Николаевич  и  Мура  изумленно
застыли.
   - Что это? - выдохнул наконец побледневший профессор.
   - Мумия фараона Аммен-Хофиса, - ответил  горделиво  грек.  -  Разыскал  и
привез для продажи.
   - Но он же совсем маленький! - ахнула Мура.
   - Умер в  трехлетнем  возрасте,  -  охотно  пояснил  господин  Ханопулос,
любуясь содержимым коробки. -  А  бальзамирование,  сами  знаете,  уменьшает
размеры тела.
   Профессор и Мура, как зачарованные, смотрели на туго запеленутое  тельце.
Оно покоилось  на  марлевой  подстилке,  пропитанное  благовонными  смолами.
Детское крошечное личико скрывалось под погребальной  золотой  маской.  Там,
где у живого  египетского  царевича  были  глаза,  во  впадинках  сияли  два
изумруда. Вместо рта зловеще горел  красный  рубин.  Высокий  головной  убор
маленького покойника за прошедшие тысячелетия не утратил своей  яркости.  На
груди его покоился винно-желтый топаз на почерневшей серебряной цепочке.
   - Боже! - очнулся профессор. - Это подлинное научное открытие! Я  понимаю
ваше стремление попасть в  Эрмитаж!  Какой  же  музей  откажется  от  такого
уникального экспоната?
   - А что говорят эксперты? - Мура подняла  на  прекрасного  грека  горящий
синий взор.
   - Наши, греческие, считают, что экземпляр очень  хорошей  сохранности,  -
ответил с улыбкой довольный гость. -  А  ваши,  столичные,  еще  не  видели.
Надеюсь, господин Глинский скажет свое веское слово. Вчера, еще до цирка,  я
с ним договорился об экспертизе.
   - О! Не смею препятствовать  вашим  историческим  подвигам.  -  Профессор
отошел от кукольной мумии и опустился в кресло.
   - Я выручу за нее большие деньги, - сказал самодовольно  грек  и  бережно
накинул на свое сокровище невесомый белый покров.
   - Эрмитаж его купит с большим удовольствием,  не  сомневаюсь,  -  поощрил
грека Муромцев, избегая взгляда потрясенной дочери.
   - Видите ли, - грек бережно закрыл коробку черной крышкой, -  в  этом  не
сомневаюсь и я. Однако ж откуда Эрмитаж  возьмет  такие  деньги,  которые  я
собираюсь запросить за свою уникальную находку? Мой двоюродный брат семь лет
назад  предлагал  Эрмитажу  тиару  Сантафернис.  Брат  ведет  раскопки   под
Очаковым, великий специалист. Отказались, и тиара уплыла  в  Париж.  Полкило
золота!  Теперь  известный  цирк  и  музей  Барнума  и  Эшли   в   Нью-Йорке
обговаривает с Лувром условия продажи.
   - Да, я читала в газете, американцы предлагают за тиару двести  пятьдесят
тысяч франков. - Голос  Муры  дрожал,  ее  щеки  горели.  -  Эрмитаж  такими
средствами для закупки экспонатов не располагает.
   - Вот то-то и оно, - улыбнулся грек. -  Я  рассчитываю  после  экспертизы
господина   Глинского    продать    мумию    какому-нибудь    состоятельному
коллекционеру.
   - Но тогда она станет недоступной для ученых! - заявил профессор.
   - Не огорчайтесь, - утешил хозяина дома  красавец,  -  на  их  век  мумий
хватит. Да и эта недолго проскучает в частной  коллекции,  разорится  богач,
наследнички продадут за бесценок музею  или  подарят.  И  рядом  с  фараоном
Аммен-Хеюбом будет лежать его сын Аммен-Хофис... Малый погиб за  триста  лет
до Троянской войны - так утверждает Туринский папирус.
   - А еще говорят, что большинство греков не знают,  когда  была  Троянская
война и когда жил Гомер, - хмыкнул Николай Николаевич и решительно добавил:
   - Я не вижу причин откладывать вашу поездку в Эрмитаж.
   Мура, доселе погруженная в глубокое молчание,  машинально  направилась  к
себе в комнату за шляпкой и ридикюлем, господин Ханопулос осторожно поместил
коробку под мышку.
   - Однако, господин Ханопулос, я должен быть уверен...
   -  Да,  да,  уважаемый   профессор,   не   сомневайтесь!   -   воскликнул
воодушевленный коммерсант. - Ваша  дочь-красавица,  равная  самой  Афродите,
будет под надежной защитой.  Обязуюсь  к  обеду  привезти  Марию  Николаевну
домой.
   Мура  задерживалась.  Профессор  успел  ответить  на  телефонный  звонок,
обменяться любезностями с экзотическим гостем, недоумевая в душе, почему так
много времени требуется, чтобы  прилепить  к  голове  шляпку.  Наконец  дочь
явилась, нежная голубизна незабудок на белой широкополой шляпе  подчеркивала
мрачную синеву глаз,  тоненькие  ноздри  прямого  носика  слегка  трепетали.
Господин Ханопулос топтался, не сводя с девушки  обожающего  взора.  Молодые
люди готовы были покинуть гостиную, но Николай Николаевич задержал их.
   - Маша, звонил доктор Коровкин, просил  передать  на  словах.  Во-первых,
следователь Вирхов напал на  след  организатора  взрывов.  А  во-вторых,  он
спрашивает, как идет твое расследование?
   Грек выпучил золотисто-оливковые глаза и беззвучно зашевелил губами.
   - Вы, господин Ханопулос, вероятно, не знаете, что  моя  дочь  занимается
сыскным делом, - со  скрытой  усмешкой  пояснил  профессор,  -  по  патенту,
выданному Вдовствующей Императрицей. А что ты  расследуешь,  Маша,  если  не
секрет?
   - Секрет, - еле слышно  произнесла  Мура,  не  сводя  странного  взора  с
блистательного грека.
   Профессор заметил, что дочь необычно бледна, но никак не думал, что после
раздавшегося в дверь звонка она упадет в обморок.
 
Глава 27 
 
   Доктор Коровкин проснулся в этот день поздно - и сразу же вспомнил  финал
вчерашней ночи. Розоперстая богиня зари Эос на сверкающих крыльях неслась по
миру, открывая все новые и новые врата лучезарному богу Солнца. Окрасив алым
светом блеклое северное небо, она  одарила  своим  благосклонным  сиянием  и
странную картинку. Не открывая глаз,  доктор  заново,  как  бы  со  стороны,
переживал происшедшее.
   Рано утром на  южной  окраине  Петербурга  из  коляски  высадились  трое:
плотный,  невысокий  мужчина  с  плоскими  белесыми  бровями   и   массивным
подбородком, светловолосый юнец с жалобно торчащей из крахмального воротника
тонкой шеей, с  золотистыми,  не  придававшими  ему  солидности  усиками,  и
утомленный господин с русой шевелюрой, с серыми глазами и ямочками в уголках
рта. Извозчик выгрузил из коляски неопределенной формы мешок.
   Постояв у края дороги,  трое  мужчин  двинулись  через  пустынный  луг  к
пролеску. Роса пропитывала влагой их башмаки, но  они  не  обращали  на  это
внимание. Мешок волок за собой юноша, иногда его подменял молодой человек  с
серыми глазами. Они долго бродили вдоль опушки, пока не обнаружили  то,  что
искали.  Юноша  с  видимым  удовлетворением  бросил  надоевшую  ношу   около
полусгнившего пня. Осмотревшись, мужчины развязали мешок  и  достали  оттуда
квадратную деревянную колобаху: через просверленное посредине  ее  отверстие
была продета толстая  веревка  с  замысловатым  узлом.  Массивную  деревяшку
пристроили на пень, свободный конец веревки перекинули  через  сук  могучего
дуба и  потянули  ее.  И  сук,  и  веревка  выдержали  испытание:  колобаха,
покачиваясь, приподнялась над пнем на высоту около полутора  футов.  Молодые
люди, не выпуская свободного конца веревки, отошли саженей на  шестьдесят  и
дали  сигнал  пожилому  господину.   Тот   бережно   достал   из-за   пазухи
продолговатый плоский  предмет  и  так  же  бережно  положил  его  в  выемку
древесного пня, прямо под недвижно зависавшую над ней колобаху. Затем  вытер
пот со лба и быстрым шагом направился к  спутникам.  Укрывшись  за  толстыми
стволами берез, совершители отпустили веревку. Взрыв был ужасен, колобаха  и
пень разлетелись в щепки...
   Клим Кириллович содрогнулся - ведь адская машинка предназначалась ему! Он
мог погибнуть и никогда больше не увидеть Муру... И  Брунгильду,  и  тетушку
Полину, и всех, всех, всех...
   Он замотал головой, отгоняя страшные видения, и вскочил с  постели.  Все!
Довольно! Надо наконец прервать дурную  бесконечность  и  немедля  ехать  на
дачу! Отдохнуть на природе, в кругу  близких  и  родных  людей,  насладиться
фортепьянным искусством милой Брунгильды...
   Клим Кириллович и помыслить не мог, что  в  это  самое  время  прелестная
пианистка пребывала  не  на  "Вилле  Сирень",  а  в  городской  квартире  на
Васильевском...
   - А ты немного похудела, Мурочка.
   Старшая дочь профессора Муромцева смотрела на младшую сестру со  странным
выражением красивого, словно изваянного из каррарского мрамора лица.
   Брунгильда  Николаевна  со   всевозможным   тщанием   стремилась   скрыть
неприятное  чувство.  Когда  они  с  матерью  переступили  порог   городской
квартиры, они застали профессора  и  бледную  Муру  в  обществе  прекрасного
незнакомца. Он был воистину ослепителен; равнодушно  скользнул  взглядом  по
осиной талии и хрупкой шейке  златокудрой  барышни,  привыкшей  к  всеобщему
восхищению,  и  откланялся.  Заученные  движения  точеного   подбородка   не
произвели на молодого человека никакого впечатления.
   - Потому что режим питания Мурочки был нарушен,  -  предположила  супруга
профессора  Елизавета  Викентьевна,  приятная,  слегка  полнеющая  дама   со
спокойным лицом. - Я рада, что мы все вместе, и, может  быть,  завтра  утром
сумеем выехать на  дачу  и  забыть  обо  всех  неприятных  событиях.  Полина
Тихоновна ждет не дождется своего Климушку. Как только мы прочли в газетах о
взрывах в  Петербурге  -  а  газетчиков  больше  всего  волновало,  что  мог
погибнуть модный велосипедист Петр Родосский,  -  я  сразу  же  бросилась  в
город.
   - Мы помешали Муре наслаждаться  обществом  крымского  коммерсанта,  -  с
ехидцей заметила  Брунгильда,  обиженная  невниманием  грека  к  собственной
персоне.
   - Меня не оставлял своим вниманием и заботой Клим Кириллович, - поспешила
внести ясность Мура, - а когда приехала Глаша, мне стало еще спокойнее.
   - Клим Кириллович человек достойный, если б он чаще цитировал Гомера... -
профессор не без лукавства подмигнул младшей дочери.
   - Мурочка, Клим Кириллович помогал тебе в  расследовании  твоего  первого
дела? - прервала мужа Елизавета Викентьевна.
   - Оно не стоит выеденного яйца. Мне даже было стыдно Климу Кирилловичу  о
нем говорить. - Поглядывая на  старшую  сестру  в  ожидании  насмешки,  Мура
все-таки рассказала домашним о своих поисках. - Я никогда не думала,  что  в
Петербурге так много котов, особенно черных, - сказала она в  завершение.  -
Подозреваю, что клиентка имеет психические отклонения. Жду сегодня  известий
от Софрона Ильича. Если он появится, то мы сможем спокойно ехать на дачу.
   Бричкин явился не один. У парадной дома  Муромцевых  начинающий  детектив
встретил  Вирхова  и  доктора  Коровкина,  направлявшихся  к  профессорскому
семейству.
   - Простите, что прервали вашу беседу, - сказал следователь Вирхов,  когда
после всех приветствий гости расселись, - о чем вы говорили?
   - О котах, - буркнул профессор, разглядывая представленного  ему  Софрона
Ильича.
   Помощник  дочери  показался  ему  невзрачным,   несколько   женоподобным,
тучноватым. Выглядел он неважно рядом с доктором Коровкиным, а  если  б  тут
был Эрос Орестович, то вообще бы потерялся.
   - За последние дни я их возненавидел, - сказал Клим Кириллович, - у  меня
создалось ощущение, что живу я не в столице Российской империи, а в  столице
империи кошачьей. Теперь-то я понимаю, - доктор перевел взгляд  на  Муру,  -
что вы, хоть и скрывали, но занимались поисками кота. Но откуда  я  мог  это
знать?
   - Дело завершено, - робко  заметил  Бричкин.  -  Клиентка  велела  поиски
прекратить. Кот Василий найден ею самой.
   - Интересно, и где же? - поднял брови профессор.
   - На Луне, - ответил серьезно Бричкин. -  Она  считает,  что  французские
авторы фильмы "Полет на Луну" отправили туда  кота  в  летательном  снаряде.
Желание клиента для нас закон. - И, обращаясь к владелице детективного бюро,
добавил:
   - Госпожа Брюховец выезжает в Париж.
   - Так фамилия вашей клиентки Брюховец? -  озадаченно  спросил  Вирхов.  -
Любопытно. Господин Оттон приходится ей племянником.  И  кот  у  него  есть,
омерзительно подвывает романсам Вяльцевой.
   - Про романсы наша клиентка  ничего  не  говорила,  -  Бричкин  огорченно
понурился, - а скандинавские познания у нее есть. Господин Вирхов, а у  кота
господина Оттона вы не заметили ошейник с топазом?
   - Черт знает что! - пробурчал профессор. - Для котов топазов не жалеют, а
для науки... В них же фтор!
   - Ошейника не видел. - Вирхов пропустил тираду профессора мимо ушей,  его
беспокоило безразличие хозяйки детективного бюро. -  Если  б  знал,  что  вы
разыскиваете кота, давно бы поделился своими наблюдениями.
   - Карл Иваныч, я просила вашей помощи, тогда, ночью, - вяло подала  голос
Мура.
   - Припоминаю, - неохотно согласился Вирхов, - но не  сообразил,  виноват.
Господин Оттон во время моего визита  обмолвился,  что  родственники  хотели
всучить ему еще одного кота, но, по-моему, он сумел его кому-то подбросить.
   - И как же мы не заметили сходства господина Оттона и госпожи Брюховец? -
печально спросила Мура. - У обоих близко посаженые  глаза,  маленькие  ушки,
толстый нос. Наверное, господину Брюховцу не нравилось, что кот спит  в  его
постели.
   - Сговор родственников? - заключил  Вирхов.  -  Муж  избавился  от  кота,
вытеснившего  его  из  супружеской  постели?  Надеюсь,   господин   Брюховец
отоспался, а кот ловит мышей в магазине или в гостинице.
   - Когда я  служил  в  артиллерии,  -  начал  Бричкин,  -  кот  полковника
подстерегал хозяина, и стоило тому лечь, устраивался на его правой  ключице,
грел  старую  рану.  И  ведь  вылечил.  Черный  кот.  У  черных  особый  дар
врачевания.
   Софрон Ильич очень жалел,  что  не  захватил  с  собой  куклу  для  Марии
Николаевны, глубоко переживающей, как он думал, потерю Рамзеса. Вирхов встал
и заходил по гостиной.
   - Господин Оттон личность непростая.  Мой  помощник  Тернов  обнаружил  в
тайнике у Оттона поддельные аккредитивы банка Вавельберга.  Оттон  пересылал
их социалистам, которым сочувствовал. Скупал цветные металлы, ворованные, по
дешевке, переправлял за границу: деньги снова шли в фонд социалистов.  Делом
Оттона займется  охранное  отделение.  Несомненно,  Оттон  был  связан  и  с
Васькой-Котом. Думая о социалистах, не забывал сей голубчик и себя. Я  сразу
отметил, что живет он не по средствам: телефон,  дорогие  пластинки,  модная
мебель. К  сожалению,  злодей  успел  скрыться.  Скорее  всего,  умчался  за
границу, там готовится съезд сообщников Ленина и Аксельрода.
   Мура, нахмурив соболиные брови, внимательно  слушала  разглагольствования
Карла Ивановича.
   - Мы с господином Бричкиным допустили ошибку, - заявила она, когда Вирхов
остановился. - Нельзя было  слепо  следовать  капризам  клиентки.  Следовало
думать самим. Теперь понятно, что многие бредовые идеи, где искать кота,  ей
подсказывал тот же Оттон: масоны, канализация, возможно, и  цирк.  Я  так  и
думала, что господин  Оттон  занимался  банковскими  махинациями,  а  деньги
добывал для Ленина и Аксельрода. Он и не скрывал,  что  социалист,  носил  в
петлице красный бант.
   - Это была красная гвоздика,  -  озадаченно  возразил  Вирхов,  глядя  на
бесстрастное лицо девушки.
   - Какая разница? - пожала плечами юная сыщица. - Я вас  предупреждала,  я
говорила вашим сотрудникам.
   - Когда? - Вирхов недоуменно уставился на Муру.
   - Ваши люди все запротоколировали, тогда, ночью...
   - Протокол есть, но писался он со слов какого-то юнца. Если красный  бант
и красная гвоздика одно и то же, то, возможно, вы и тот юнец тоже?
   Возмущенный Вирхов оглянулся на  доктора,  ища  у  него  поддержки.  Клим
Кириллович незаметно  подмигнул,  и  следователь  с  опозданием  вспомнил  о
родителях девушки - стоит ли их огорчать, у  профессора  слабое  сердце.  Но
Николай Николаевич Муромцев пришел к неожиданному выводу:
   - Ты посылала к господину Вирхову какого-то  неизвестного  юнца,  да  еще
ночью?
   - Нет, - в голосе Муры послышались слезы,  -  я  никого  не  посылала,  я
просто искала этого несчастного кота.
   - Довольно о котах, - пришла ей на помощь мать, -  есть  и  более  важные
вещи. Господин Вирхов, кто же все-таки виновник этих страшных взрывов?
   - Вы совершенно правы, Елизавета Викентьевна, довольно  о  второстепенных
вещах. Самое главное, что мы спа