нику. - И  готов  свою  позицию  обосновать.  Я  нашел  путь  к  сердцу
горничной   господина   Оттона!   Она   рассказала,   что   господин   Оттон
собственноручно вынимал кирпичи из стены в своей спальне и  затем  отверстие
замуровывал.
   - Ну и что? - тупо повторил Вирхов.
   - Тайник! Спрятал свидетельства преступной  деятельности:  детали  адской
машинки, динамит. А сам скрылся.
   - Да, -  Вирхов  напрягся,  -  Прынникова  намекала,  что  Оттон  скрытый
социалист.
   - А может, Оттон убил господина Магнуса, потому что  тот  поймал  его  на
банковских  махинациях?  -  ужаснулась  Мура.  -  Оба   работают   в   банке
Вавельберга!
   - А Степан Студенцов? Он в банке  не  работал,  как  и  отец  Онуфрий,  -
возразил доктор.
   В гостиной повисло напряженное молчание, сменившееся  немым  вопросом  во
взорах. В гулкой тишине из прихожей, дверь в  которую  не  закрыл  беспутный
Тернов, явно слышался скрежет проворачиваемого в  замочной  скважине  ключа.
Следователь достал револьвер.
   - Эрос безумный с отмычкой крадется к богине, - шепнул доктор.
   В прихожей раздались уверенные шаги, плотная зеленая портьера  на  дверях
вспучилась, и на пороге появилась массивная фигура  профессора  Муромцева  с
двумя тяжеленными чемоданами в руках.
   - Что здесь, черт возьми, происходит? - Из освещенной прихожей  профессор
с удивлением смотрел на застывшего перед ним Вирхова с револьвером в руке.
   -  Папа!  Папочка!  Как  хорошо,  что  ты  приехал!  -  Мария  Николаевна
промчалась мимо следователя и бросилась на шею  отцу.  -  Как  нам  тебя  не
хватало! - Она тормошила отца, вела в гостиную, без умолку тараторила:
   - Почему ты не прислал телеграмму?
   - Думал, вы все на даче, - бормотал обескураженный профессор. -  Я  и  на
окна не взглянул, увидел бы свет, вызвал бы полицию с перепугу.
   - Все к лучшему, все к лучшему, - повторяла Мура,  усаживая  отца  в  его
любимое мягкое кресло. - Вот ты и дома.  Все  живы,  здоровы,  мы  с  Климом
Кирилловичем здесь временно, скоро тоже уедем на дачу, вместе с тобой.  Тебе
надо отдохнуть.
   Профессор исподлобья смотрел на Вирхова, тот смущенно убирал пистолет.
   - Как видите, дорогой Николай Николаевич, - пробормотал галантно  Вирхов,
- ваша дочь находится под надежной защитой закона.
   - Вижу, вижу, - озирался профессор. - Всех благодарю. Я тоже  съездил  на
Урал не напрасно. Привез образцы плавикового  шпата.  И  топазик  для  тебя,
Мурочка, синенький, настоящий уральский.
   - Думаю, нам пора откланяться, - сконфузился доктор Коровкин.  -  Завтра,
дорогой Николай Николаевич, если позволите, привезу вам  бандероль,  которую
вы прислали на мое имя из Екатеринбурга. Не успел ее получить.
   - Бандероль? - Кустистые брови профессора поползли  вверх.  -  Вы  что-то
путаете. Я на ваш адрес никакой бандероли не посылал.
 
Глава 25 
 
   Софрон Ильич Бричкин  пребывал  в  туманной  дреме  души  и  ума:  сквозь
обволакивающую его слабость он всеми фибрами своего существа ощущал зыбкость
мира, неустойчивость стула, на котором сидел, неподатливость мышц шеи,  рук,
ног, спины. Надежды, что утренние уличные толкотня и  многоголосие  взбодрят
его   и   стряхнут   остатки   короткого,   беспокойного   сна,    оказались
несостоятельными.
   На службу в контору детективного бюро "Господин Икс" он, однако, поспел к
сроку, но сомнамбулическое состояние не проходило.
   Бричкин, чтобы не  заснуть,  время  от  времени  забавлялся  с  игрушкой,
коробку от которой использовал вчера  для  погребения  несчастного  Рамзеса.
Кукла сидела на столе и смотрела на него огромными, темными глазами, рот  ее
был сжат укоризненным бантиком, а когда он брал ее в руки  и  переворачивал,
фарфоровые глазки  закрывались,  из-под  розовых  лент  вырывались  странные
мяукающие звуки.
   Господин Бричкин  молил  Бога,  чтобы  госпожа  Брюховец  нынешним  утром
поспала подольше, - он не сомневался, что явится она  непременно.  Потребует
доказательств,  что  опрошены  все  петербургские  норвежцы.   Слава   Богу,
порывшись в газетных вырезках, он сумел кое-что накропать.  Но  к  отчету  о
посещении цирка он еще и не приступал. Потому  что  вчера,  после  того  как
мужчины покинули квартиру профессора Муромцева, они не разошлись по домам.
   Карл Иванович Вирхов на подвернувшемся извозчике доставил своих спутников
на Николаевский вокзал. Неугомонный кандидат  Тернов  всю  дорогу  скулил  и
выпрашивал у Вирхова письменное разрешение на вскрытие  тайника  в  квартире
господина Оттона. Он утверждал, что приставленный  к  банковскому  служащему
агент не смыкает глаз - ждет сигнала,  чтобы  разворотить  стену  в  спальне
петербургского лжемасона. Вирхов уступил, только тогда  юнец  с  вожделенной
бумажкой в руке скрылся.
   А Вирхов поволок Бричкина и доктора Коровкина в багажное  отделение.  Вид
следователь имел безумный - перебудив всех и всех до  смерти  перепугав,  он
потребовал  выдать  бандероль,  адресованную  Коровкину  Климу  Кирилловичу.
Невзрачный пакет, вынесенный заспанным служащим, Карл Иванович бережно  взял
в руки сам. Затем вместе с пакетом следователь  и  доктор  отбыли  в  здание
Окружного суда на Литейном. А Бричкин наконец отправился в свою комнатенку и
поспал часок-другой. Если точнее, погрузился в  полубредовое,  переполненное
липким страхом забытье.
   Бричкин пощупал обнаженную верхнюю губу: он  сбрил  усы  и  переоделся  в
женское платье из-за этой несносной госпожи Брюховец. Отложив куклу, он взял
в руки ручку,  грыз  кончик  ставки,  пытаясь  сосредоточиться.  Но  поймать
вдохновение не удавалось: перед внутренним его взором все  время  мельтешили
какие-то лица, чаще всего хорошенькое личико профессорской горничной  Глаши.
В  уме  мелькали  обрывки  разговоров,  реплики  доктора   Коровкина,   явно
ревнующего Марию Николаевну к какому-то греку Эросу. Боги любви - норвежская
Фрейя  и  греческий  Эрос  -  мешались  в  сознании  несчастного  детектива.
Преодолевая подступившее отчаяние, Бричкин бросился писать все, что придет в
голову, нимало не заботясь о красоте слога  и  занимательности  интриги:  "В
программе  циркового  представления  агентка  ?Господина  Икса"   обнаружила
выступающих животных - лошадей, медведей, обезьян и одного попугая. Обследуя
внутренние помещения цирка, агентка не выпускала из рук куриного крылышка  в
сметане..."
   Аппетит приходит во время еды, а вдохновение - во  время  работы!  Софрон
Ильич так  увлекся  своим  литературным  трудом,  что  не  услышал  бряканья
дверного колокольчика и испытал немалое потрясение, когда  поднял  глаза  от
листа: перед ним, подобно монументу, возвышалась госпожа Брюховец. В комнате
потемнело:  могучие  формы  и  шляпа,  из-за  которой  невозможно  было   бы
разглядеть  и  ломового   извозчика,   преградили   путь   дневному   свету,
проникавшему в контору сквозь окно.
   - О мадам! - Софрон  Ильич  оставил  перо  и  менее  резво,  чем  обычно,
поднялся, опершись руками на край  стола.  -  Рад  вас  видеть!  Прошу  вас,
располагайтесь.
   Дама величаво опустилась на стул, вынула из ридикюля кружевной платочек и
поднесла его к уголку сухого глаза.
   - Дописываю отчет для вас, мадам. - Бричкин вновь взял перо в руки.
   - Не надо, друг мой. Бесполезно.
   - Как бесполезно? Как бесполезно? - неискренне возразил Бричкин,  пытаясь
угадать ход мысли клиентки, неодобрительно  косившейся  на  пустующее  место
Муры. - Агентка моя ваше поручение выполнила, информация есть,  излагаю  для
вас сам, так сказать, шлифую стиль. А пока,  не  изволите  ли  взглянуть  на
отчет о норвежской богине Фрейе?
   Он  порылся  в  папочке  и  протянул  гостье  лист   бумаги,   исписанный
каллиграфическим почерком. Та равнодушно пробежала строки глазами.
   - Так я и знала, - сказала она, - в цирке вы  тоже  не  обнаружили  моего
Василия?
   Бричкин осторожно вздохнул.
   - Бросьте писанину, - ласково  приказала  дама.  -  Вы  переутомились  на
службе. Ведете розыск безостановочно. На вас лица нет от усталости.
   - Как чувствует себя ваш супруг, мадам? - Софрон Ильич на  всякий  случай
решил вернуть клиентку к действительности. - Как его сердце?
   - О супруге моем не беспокойтесь, - мадам  презрительно  фыркнула,  -  он
советует прекратить поиски,
   Бричкин похолодел. Если так, то денежки уплывут, не видать им  новенького
"Ундервуда".
   - Я тоже уверена, господин Икс, что моего Василия на  земле  уже  нет,  -
изрекла госпожа Брюховец.
   - Вы думаете, он утонул?
   - В вас нет полета  души.  -  Дама  сокрушенно  качнула  головой,  отчего
встрепенулись птички на ее устрашающей шляпе. - Вы в синематограф ходите?
   - Никак нет, мадам. - Бричкин повесил голову,  чтобы  скрыть  нарастающее
озлобление: какой синематограф, если все время уходит на безумные отчеты.  -
Тогда котик уже под землей? Погребен?
   Бричкин со стыдом понял, что опять продемонстрировал  бескрылость  ума  и
отсутствие воображения: посетительница взирала на него с жалостью.
   - Я разочарована в вас, господин Бричкин. Вы не знаете того,  что  должен
знать всякий порядочный человек.
   Как будто тяжкий камень слетел с души Бричкина - слава Богу,  она  в  нем
разочаровалась, эта старая могучая образина не будет  более  домогаться  его
симпатии, ужасать намеками на свое расположение!
   -  Я  готов  совершенствоваться,  мадам!  -  радостно  воскликнул  он.  -
Приказывайте!
   - Я ценю ваше рвение и вашу огромную работу. Я  оставляю  вам  залог.  Вы
заслужили эти деньги. Хотя моего дорогого Василия я нашла сама.
   Бричкин, открыв рот и выпятив глаза,  потрясенно  молчал.  Довольная  его
реакцией дама торжествующе продолжила:
   - Вчера я была с  племянницей  в  синема.  Показывали  прелестную  фильму
"Полет на Луну". Сходите, не пожалеете.  Но  не  отвлекайтесь  на  глупости:
летательный снаряд, костюмы лунных путешественников,  короче,  на  всяческую
ерунду. Смотрите в оба. Эту мысль мне подсказала племянница мужа. На экране,
когда люди ходят по поверхности Луны, в правом  нижнем  углу  видно  большое
черное пятно.
   - Лунный камень?
   Любопытство Бричкина нарастало. Действительно, отстал  от  жизни,  нового
искусства не знает. Мадам Брюховец недовольно махнула рукой.
   - Какой камень? Дальше следите за ходом событий - то есть не за людьми  и
механизмами, а за темным пятном. Оно перемещается по экрану. Поняли?
   - Не совсем... но стараюсь.
   - Какой же вы несообразительный. -  Мадам  Брюховец  недовольно  вытянула
губки, сложившиеся в укоризненный  бантик.  -  Без  подсказок  и  помощи  вы
соображаете туго. Кто же снимал эту фильму?
   Торжествующий вопрос рассказчицы остался без ответа.
   - Французы! А французы известные воры. Теперь вам все ясно?
   Рассчитывая  навсегда  погибнуть  в  глазах  госпожи  Брюховец,   Бричкин
мужественно признался в своей тупости.
   - Французы снимали фильму о первом полете на Луну! - С досадой продолжила
дама. - И что же они должны были взять туда с собой?
   - М... м... м... французское шампанское? - пролепетал Бричкин.
   Госпожа Брюховец смотрела на собеседника, как на убогого  инвалида,  -  с
состраданием. Сострадание ее не было лишено великодушия, ибо в конце  концов
дама сжалилась.
   - Я не виню вас, мой дорогой. Обычному, даже образованному  человеку,  не
додуматься до такого вывода.
   - Мадам,  не  томите,  -  взмолился  Бричкин  и  тут  же  прикусил  язык:
прихлынувший к щекам госпожи Брюховец румянец наводил на мысль, что  просьба
избавить его от томления воспринята ею вполне по-женски.
   -  Дорогой   господин   Икс,   -   заворковала   мадам   Брюховец   после
многозначительной паузы, сопровождаемой непередаваемой игрой ее темных глаз,
- уж кто-кто, а я томить вас не буду...
   Истязаемый детектив неопределенно промычал. Госпожа Брюховец с плотоядной
улыбкой проследила, как Бричкин откинулся на спинку  стула,  не  ведая,  что
замедленное движение говорило  не  столько  о  мужской  готовности  ответить
взаимностью на игривые намеки, сколько о том, что  инстинктивно  стремящийся
вжаться в спинку стула Софрон Ильич из-за недосыпа реакциями  своими  владел
плохо.
   - Однако не слишком ли вы отвлекаетесь  на  посторонние  мысли?  -  Мадам
игриво повела глазами.
   - Нет-нет, что вы, - пробормотал  Брич-кин,  зорко  следя  за  движениями
гостьи и прикидывая пути возможного бегства.
   - Что делают люди на земле, когда въезжают в новый дом?  Запускают  кота!
Разве на Луне они поступят иначе? Когда я увидела  черное  пятно  на  экране
кинематографа, я сразу поняла, что это и есть мой драгоценный Василий!
   Бричкин онемел.
   - Если бы черное  пятно  не  было  моим  Василием,  разве  оно  могло  бы
перемещаться  по  экрану?  -  торжествующе  продолжала  мадам  Брюховец.   -
Двигаться из правого угла в левый, подпрыгивать вверх? Да и по очертаниям  я
сразу распознала моего Василия! Его похитили, чтобы засадить  в  летательный
снаряд и первым выпустить на Луне!
   Бричкин согласно тряс головой. Дама не унималась.
   - А где же французам взять необычного кота? Где? Василий  царской  крови,
богатырь, долгожитель, символ колыбели человечества Египта!
   Софрон Ильич подавленно молчал.
   - Вы огорчены? Не грустите, - проникновенно попросила мадам  Брюховец.  -
Мой Василий жив. Судьба его сложилась необыкновенно. Теперь мы можем  вместе
с вами смотреть на Луну и слать ему наши сердечные приветы.
   Бричкин вскочил.
   - Поздравляю вас, мадам, искренне поздравляю, - прохрипел он.  -  Я  рад,
что дело благополучно разрешилось. Надеюсь, больше крупных несчастий в вашей
жизни не будет.
   Мадам Брюховец поднялась со стула и нежно улыбнулась.
   - Общение с вами доставило мне много радости.
   - И мне тоже, - осторожно сказал Бричкин, перемещаясь мелкими  шажками  в
некотором отдалении от посетительницы к двери. - Позвольте поблагодарить вас
за ваши милости.
   Госпожа  Брюховец  протянула  руку  для   поцелуя.   Детектива   охватило
внутреннее ликование: эта  истязательница  в  конторе  больше  не  появится.
Бричкин с чувством поцеловал вырез в ажурной перчатке  и  шаркнул  маленькой
ножкой.
   - Надеюсь,  наша  разлука  будет  недолгой,  -  вполголоса,  выразительно
произнесла мадам Брюховец.
   Бричкин с упавшим сердцем переспросил:
   - Разлука?
   Потрясение, отразившееся на лице Софро-на Ильича, владелица первого кота,
поселившегося на Луне, поняла по-своему.
   -  Не  огорчайтесь,  дорогой.  Крепитесь.  Долг  меня  зовет.  Завтра   я
отправлюсь с мужем в Париж.
   - И... и... и... что вы там собираетесь делать?
   - Как что? - Госпожа Брюховец подняла брови вверх. -  Заставлю  французов
во втором снаряде, который они отправят на Луну, доставить  Василию  куриные
крылышки в сметане!
 
Глава 26 
 
   - Странная  история,  -  сказал  задумчиво  профессор  Муромцев,  раскрыв
драгоценный чемодан с плавиковым шпатом и перебирая свои сокровища. - Кто-то
из ваших общих друзей, вероятно, подшутил над доктором Коровкиным и отправил
ему от моего имени бандероль. Ручаюсь головой, что никакого шпата и  никаких
фторсодержащих материалов там нет.
   Мура пристроилась в кабинете на  кушетке  и  наблюдала  за  отцом.  После
ночных треволнений спать легли поздно, и поэтому поздним было и пробуждение.
За завтраком Глаша настойчиво напоминала, что их родные  на  "Вилле  Сирень"
тревожатся. Пора ехать на дачу, успокоить домашних.
   Мария Николаевна размышляла, стоит ли сейчас звонить на квартиру  доктора
Коровкина? Она предполагала, что друг семьи лег спать позже их и, верно, еще
не встал. Ждала она известий и от Софрона Ильича Бричкина. Настроение у  нее
было прескверным  -  неужели  она  не  справится  с  первым  самостоятельным
расследованием, неужели у нее нет  никаких  способностей,  и  проклятый  кот
Василий так и не будет найден? А что, если сумасшедшая матрона имела в  виду
не простого кота, а наглого бандита по кличке Васька-Кот?
   - Барышня, вас просят к аппарату. - Глаша старалась выказать  максимально
возможно равнодушие, хотя любопытство ее распирало. - Господин Ханопулос.
   - Какой еще господин Ханопулос? - сдвинул брови профессор Муромцев.
   - Коммерсант из Крыма, грек, - пояснила на ходу Мура.
   Профессор решительно последовал за дочерью в гостиную: он не сомневался в
своем  отцовском  праве   знать,   с   кем   в   его   отсутствие   общается
несовершеннолетняя дочь. Он не считал это подслушиванием.
   Мура смущенно приложила трубку к уху.
   - Мария Николаевна, добрый день. Рад вас слышать. Как почивали?
   Грек задавал вопросы так громогласно,  что  Мура  видела  по  лицу  отца:
содержание разговора для него не останется тайной.
   - Благодарю вас, превосходно.
   - Но тогда мы должны сегодня непременно посетить Эрмитаж! Вы обещали!
   - К сожалению, господин Ханопулос, я не  смогу  составить  вам  компанию.
Сегодня ночью вернулся отец, и мы отправляемся на дачу.
   - Как на дачу? А я? Мне будет очень одиноко!
   Мура  покраснела  и,  взглянув   на   сардонически   улыбающегося   отца,
пролепетала:
   - Придется вам, уважаемый Эрос Орестович, найти себе иных  спутников  для
похода в Эрмитаж.
   - Нет, я не согласен! - возопил Эрос. - Сейчас же еду к вам,  представьте
меня вашему батюшке. Уверен, он доверит мне вас и вашу честь!
   Профессор побагровел.
   -  Нет-нет,  господин  Ханопулос,  -  заторопилась  струхнувшая  Мура,  -
невозможно. Папа очень занят. Прошу вас, не смущайте его всякими пустяками.
   - Это не пустяки! - сопротивлялся Эрос. - Ничего слышать не хочу! Сию  же
минуту еду к вам!
   На другом конце провода опустили трубку.
   - Дорогая, извини, что я вмешиваюсь в дела взрослой дочери. Но раз уж мне
суждена встреча с твоим пылким поклонником, могу  ли  я  получить  некоторые
разъяснения?
   Вернувшись  с  отцом  в  кабинет,  Мура,   упуская   некоторые   ненужные
подробности,  вроде  сиреневых  носков,  рассказала  отцу   историю   своего
знакомства и встреч с сыном известного ковроторговца.
   - Морфинист? Кокаинист? - Мысль  профессора  заработала  аналитически.  -
Зачем ковроторговцу медикаменты?
   - На морфиниста он не похож. - Мура задумалась.
   - А какое отношение ты имеешь к компании Родосского?
   - Мы с доктором Коровкиным познакомились  с  ними  в  Воздухоплавательном
парке.
   - И этот самый Ханопулос тоже?
   - Нет, папочка, Эроса Орестовича там не было.
   - Ничего не понимаю, - сдвинул брови профессор, - так какого же черта  он
делал на отпевании? Преследовал тебя?
   -  Как  ты  мог  такое  подумать!  -  Мура  старалась  отвести  от  грека
подозрения,  которые,  видимо,  клубились  в  отцовском  мозгу.  -   Он   же
христианин.
   - Не верю в христианство греков, - усмехнулся профессор. - Слишком сильна
в них языческая струя. Поскреби грека, найдешь язычника. Даже имечко у  него
языческое.
   - Но он же не виноват! - сказала осторожно Мура.
   - Защищаешь... А нет ли здесь какой-нибудь интрижки? Не  пытается  ли  он
тебя охмурить?
   Покрасневшая Мура возразила:
   - Возможно его связывают какие-то дела с компанией  Пети.  Скорее  всего,
его интересует господин Глинский из Эрмитажа.
   - Хорошо, - смилостивился профессор. - А  то  того  и  гляди,  как  замуж
выскочите за кого попало. Ладно, - профессор закрыл чемодан, - вижу, рвешься
к зеркалу. Отпускаю. Посмотрим, каков этот грек из себя.
   Мура поспешно покинула кабинет. Действительно, она беспокоилась  о  своем
внешнем виде - спала она мало, режим сбила, одета буднично, прическу следует
поправить. Хорошо, что она не сказала папочке про асфальт, но о строительных
работах господин Ханопулос никогда не говорил. Почему орудием убийства стали
сиреневые носки? Почему за господином Ханопулосом следили у Спаса на Сенной?
   Когда Эрос Ханопулос  появился  в  гостиной  профессорского  дома,  Мария
Николаевна Муромцева встретила его преображенной: платье из белого  муслина,
расшитое веточками вербы и отделанное тонким  шитьем,  выгодно  подчеркивало
самые соблазнит