были
сделаны?
   - Все сделаны свыше семи лет назад.
   - Значит, перед тем, как его выгнали. Нет,  то  что  я  ищу  должно  быть
записано недавно.
   - Я сказала "большинство", напомнила  ему  Сэм.  -  Есть  четыре  номера,
записанные в течение последних двенадцати месяцев. Это бюро путешествий, две
кассы авиабилетов и вызов такси.
   - Черт побери!
   - Есть еще один номер, записанный от трех до четырех  месяцев  назад,  но
дело в том, что он не существует.
   - Его что, отсоединили? Или он не работает?
   - Нет, я имею в виду, что такого  номера  никогда  не  существовало.  Код
района для Вашингтона 2-0-2, но остальные  семь  цифр  не  составляют  номер
телефона и никогда не составляли.
   Куинн взял этот номер домой и работал над ним двое суток. Если номер  был
зашифрован, то количество комбинаций должно  было  доставить  головную  боль
компьютеру, не говоря  уж  о  человеческом  мозге.  Все  зависило  от  того,
насколько скрытным хотел быть Мосс и насколько надежной должна быть книжка с
его абонентами. Куинн начал  с  более  легких  кодов  и  записал  в  столбик
полученные новые номера, с тем, чтобы Сэм потом проверила их.
   Он начал с самого простого - детского кодирования, просто  меняя  местами
цифры - ставя первые в конец, а последние в начало  номера.  Затем  он  стал
менять местами первые и последние цифры, затем  вторые  и  предпоследние,  а
потом третьи и  предпредпоследние,  оставляя  среднюю  цифру  на  месте.  Он
перепробовал  десять  вариантов  перемен,  а  затем  занялся   сложением   и
вычитанием.
   Сначала он стал вычитать по единице от первой цифры, затем два от второй,
затем три от третьей и так  до  седьмой.  Затем  повторил  процесс,  но  уже
добавляя к цифрам. После первой ночи он сел и посмотрел на свои столбики. Он
понял, что Мосс мог добавлять или вычитать его собственный день рождения или
дату рождения своей матери, или номер своей машины, или даже размеры, снятые
его портным. Когда  у  Куинна  образовался  список  107  наиболее  вероятных
номеров, он отдал его Сэм. Она позвонила ему на  следующий  день  во  второй
половине дня и голос у  нее  был  усталый.  Счет  за  телефонные  разговоры,
предъявленный ФБР, возрос.
   - Хорошо, сорок один номер вообще не существует. В  остальные  шестьдесят
шесть  номеров  входят  автоматические  прачечные,  центр  пожилых  граждан,
массажный  кабинет,  четыре  ресторана,  кафе,  две  проститутки  и  военная
авиационная база. Добавь к этому пятьдесят граждан, не имеющих к этому  делу
никакого отношения. Но есть один номер, который может оказаться нужным.  Это
сорок четвертый в твоем списке.
   Куинн посмотрел на  свою  копию.  Номер  сорок  четыре.  Он  получил  его
переменив местами цифры, сделав первые последними и наоборот, затем вычел из
них 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 в таком же порядке.
   - Что это за номер?
   - Это личный засекреченный и незарегистрированный номер, и чтобы узнать о
нем, мне пришлось просить об одолжении несколько человек. Это номер большого
городского дома в Джорджтауне. Угадай, кому он принадлежит?
   Она сказала ему. Куинн сделал глубокий выдох. Это могло быть  совпадение.
Если возиться достаточно долго с  семизначными  номерами,  то  в  результате
можно случайно получить номер телефона очень важного лица.
   - Спасибо, Сэм. Это все, что у меня есть. Я попробую  этот  номер  и  дам
тебе знать.
 
*** 
 
   В тот вечер в половине девятого сенатор Беннет Хэпгуд сидел  в  гримерной
одной из главных телекомпаний  Нью-Йорка,  а  хорошенькая  девушка  пуховкой
наносила пудру на его лицо. Он поднял подбородок, чтобы  подтянуть  отвисшую
кожу под нижней челюстью.
   - Чуть-чуть больше лака сюда, дорогая, - сказал он, указав на прядь седых
волос, свисавшую по-детски с одной стороны лба, которая могла  сдвинуться  с
места, если об этом не позаботиться вовремя.
   Девушка поработала хорошо. Исчезли тонкие прожилки у носа, голубые  глаза
сияли от специальных  капель,  фермерский  загар,  обретенный  в  результате
многих часов, проведенных под ультрафиолетовой  лампой,  говорил  о  пышущем
здоровье.
   Помощник режиссера с хлопушкой в руке заглянула в комнату.
   - Все готово для вас, сенатор.
   Беннет Хэпгуд встал, девушка-гример сдула последние пылинки пудры  с  его
жемчужно-серого костюма, и он пошел за помрежем по коридору  в  студию.  Его
посадили слева  от  ведущего,  и  звукорежиссер  ловко  прикрепил  крохотный
микрофон к лацкану его пиджака. Ведущий одной из  наиболее  важных  программ
текущих событий в стране быстро просматривал свое расписание, пока на экране
показывали рекламу корма для собак. Он посмотрел на Хэпгуда  и  ослепительно
улыбнулся.
   - Рады видеть вас здесь, сенатор.
   Хэпгуд ответствовал обязательной широкой улыбкой.
   - А я рад быть здесь, Том.
   Сейчас будут два материала, а затем вы.
   - Хорошо, хорошо, я буду следовать за вами.
   "Черта с два ты будешь", - подумал ведущий, придерживающийся  либеральных
традиций журнализма Восточного побережья и считающий  сенатора  из  Оклахомы
угрозой обществу. Рекламу корма для собак сменил автомобиль пикап,  а  затем
последовал новый вид кукурузных хлопьев для завтрака. Когда исчез  последний
кадр рекламы хлопьев, на котором упоенно счастливое семейство поглощало этот
продукт, похожий на солому, режиссер показал пальцем  на  Тома.  Над  первой
камерой загорелся красный огонек и ведущий посмотрел в  объектив,  изобразив
на лице заботу о благе общества.
   - Несмотря на  неоднократные  опровержения  пресс-секретаря  Белого  дома
Крэйга Липтона, до нас доходят  сообщения  о  том,  что  состояние  здоровья
президента  Кор-мэка  продолжает  вызывать  глубокую  озабоченность.  И  это
происходит всего за две недели до того, как проект, тесно  связанный  с  его
именем,  Нэнтакетский  договор,   должен   быть   представлен   Сенату   для
ратификации.
   У нас находится один из наиболее последовательных  противников  договора,
председатель движения "За сильную Америку" сенатор Беннет Хэпгуд.
   При слове "сенатор" над второй камерой загорелся красный огонек, и  образ
сидящего сенатора появился  на  экранах  телевизоров  в  тридцати  миллионах
домов. Третья камера показала зрителям ведущего и Хэпгуда.
   Ведущий обратился к сенатору.
   -  Сенатор,  как  вы  расцениваете  шансы  на  то,  что   договор   будет
ратифицирован в январе?
   - Что можно сказать, Том? Шансы не могут быть  хорошими,  особенно  после
того, что произошло за последние  несколько  недель.  Но  даже  и  без  этих
событий договор не должен пройти. Как и миллионы  других  американцев,  я  в
настоящий момент не вижу смысла доверять русским, и в конечном счете  вопрос
сводится к этому.
   - Но ведь вопрос о доверии здесь  не  встает.  В  договоре  предусмотрены
процедуры проверки, дающие нашим  специалистам  беспрецедентную  возможность
доступа к советским программам уничтожения оружия...
   - Возможно, Том, возможно. Но ведь Россия - огром ная  страна,  и  мы  не
должны доверять им в том, что они не  будут  производить  более  современные
виды оружия где-то в глубине страны. Для меня вопрос стоит просто -  я  хочу
видеть Америку сильной, а это значит, мы должны  сохранить  все  вооружение,
которое у нас есть...
   - И разместить еще больше, сенатор?
   - Если нужно, если нужно.
   - Но расходы на оборону начинают губить нашу экономику,  дефицит  бюджета
становится неуправляемым.
   - Это ты так говоришь, Том. Но есть другие  люди,  которые  считают,  что
экономику нашу губят слишком большие  социальные  пособия,  слишком  большой
импорт и слишком много федеральных программ помощи.  Создается  впечатление,
что мы тратим больше на то, чтобы  ублажать  иностранных  критиков,  чем  на
наших  военных.  Поверь  мне,  Том,  это  не  вопрос  денег  для   оборонной
промышленности, вовсе нет.
   Том Грэнджер сменил тему беседы.
   - Сенатор, помимо того, что  вы  выступаете  против  американской  помощи
голодному третьему миру и в поддержку протекционистских торговых тарифов, вы
также ратуете за отставку президента Кормэка. Чем вы можете объяснить это?
   Хэпгуд с огромным удовольствием удавил  бы  ведущего.  То,  что  Грэнджер
использовал слова голодный и протекционистский, указывали, что он  стоит  на
этих позициях. Но вместо этого сенатор сохранил озабоченное выражение лица и
кивнул с серьезным и слегка озабоченным видом.
   - Том, я хочу сказать одно:  я  выступал  против  нескольких  предложений
президента Кормэка. Это мое право в нашей свободной стране. Но ...
   Он отвернулся от ведущего, отыскал камеру, на которой  не  было  красного
огонька, и посмотрел на нее полсекунды, что было достаточно, чтобы  режиссер
включил ее и показал его лицо крупным планом.
   - Вряд ли кто-нибудь уважает целостность  натуры  и  смелость  президента
Кормэка перед лицом испытаний больше, чем я. И именно  поэтому  я  говорю...
Если бы его загорелое лицо не  было  покрыто  слоем  грима,  то  искренность
сочилась бы из всех его пор.
   - ... Джон, вы взяли на себя больше, чем может вынести любой человек.
   Ради нашей страны, а еще больше ради вас и  Майры,  сложите  с  себя  это
ужасное бремя власти, умоляю вас...
   В Белом доме, в своем  личном  кабинете  президент  Кормэк  нажал  кнопку
дистанционного управления и выключил телевизор. Он знал и не любил  Хэпгуда,
хотя они были членами одной партии. Он знал также, что  тот  никогда  бы  не
осмелился назвать его в лицо "Джон".
   И тем не менее ... Он знал, что сенатор был прав. Он знал, что не  сможет
продолжать оставаться на этом посту,  что  он  больше  не  может  руководить
страной. Его горе было настолько велико, что он потерял интерес к тому делу,
которым он занимался, да и к самой жизни.
   Хотя президент об этом и не знал, но  доктор  Армитаж  за  последние  две
недели заметил определенные симптомы, которые крайне озаботили его.
   Однажды психиатр застал президента в подземном гараже, когда тот  выходил
из машины после одного из редких выездов из Белого  дома,  Он  заметил,  что
президент пристально смотрел на выхлопную  трубу  лимузина  как  на  старого
друга, к которому он может обратиться, чтобы тот уменьшил его боль.
   Джон Кормэк вернулся к книге, которую он читал до телевизионного шоу.
   Это была книга о поэзии,  которую  он  преподавал  студентам  в  Йельском
университете. Он вспомнил одно стихотворение, написанное Джоном Китсом.
   Этот маленький поэт, умерший в  26  лет,  знал  меланхолию  лучше  многих
других и выражал ее как никто другой. Он нашел то место,  которое  искал  из
"Оды соловью":
   ... и много раз я  почти  влюблялся  в  облегчающую  Смерть,  называл  ее
нежными именами в своих рифмах, тихо выдыхая воздух.
   Сейчас, кажется, лучше чем когда-либо умереть, прекратить жить в  полночь
без боли...
   Он оставил книгу раскрытой и  откинулся  на  спинку  кресла.  Он  оглядел
богатые карнизы с лепными  украшениями  своего  личного  кабинета,  кабинета
самого могущественного человека в мире. "Прекратить жить в полночь без боли.
Как это заманчиво, - подумал он. - Как чертовски заманчиво!"
 
*** 
 
   Куинн выбрал в тот вечер время десять тридцать, когда  большинство  людей
уже вернулись домой, но еще не легли спать на всю ночь. Он находился в  фойе
хорошего отеля, где у телефонных будок есть двери, дающие звонящему  чувство
приватности. Он услышал, как телефон прозвонил  три  раза,  а  затем  трубку
подняли.
   - Слушаю?
   Он слышал этого человека раньше, но одного слова было недостаточно, чтобы
узнать его голос.
   Куинн говорил тихо, почти шепотом, как  Мосс,  прерывая  слова  время  от
времени свистом якобы поврежденного носа.
   - Это Мосс, - сказал он. На другом конце пауза.
   - Я же говорил вам, никогда не звонить по этому номеру,  только  в  самых
экстренных случаях.
   Золотая жила. Куинн вздохнул с облегчением.
   - Сейчас именно такой случай, - сказал он мягко. - О Куинне позаботились.
О девице тоже. И МакКри ... нейтрализован.
   - Не думаю, что мне нужно знать об этом, - сказал голос.
   - Нет, нужно, - сказал Куинн, прежде чем тот положил трубку. - Он оставил
рукопись, этот Куинн. Она у меня здесь.
   - Рукопись?
   - Да, я не знаю, как он узнал все детали или как он заполучил их, но  все
они здесь. Здесь имена  всех  пятерых,  я,  МакКри,  Орсини,  Зэк,  Марше  и
Преториус. Здесь все - имена, даты, места, что  случилось  и  почему  и  кто
стоит за этим.
   Долгое молчание.
   - Я тоже включен туда? - спросил голос.
   - Я сказал: все.
   Куинн слышал тяжелое дыхание.
   - Сколько копий?
   - Всего один экземпляр. Он жил в хижине  в  Северном  Вермонте,  там  нет
ксероксов. Всего один экземпляр, и он у меня здесь.
   - Понятно. А где вы находитесь?
   - В Вашингтоне.
   - Думаю, будет лучше, если вы передадите ее мне.
   - Конечно, - сказал Куинн. - Нет проблем. Там ведь и  я  упоминаюсь,  так
что я бы и сам ее уничтожил, только вот...
   - Только, что мистер Мосс?
   - Дело в том, что мне остались должны. Опять  долгая  пауза.  Человек  на
другом конце провода несколько раз проглотил слюну.
   - Насколько мне кажется, вам и так уже хорошо заплатили, -  сказал  он.Но
если вам что-то должны, это будет уплачено.
   - Не выйдет, - сказал Куинн. - Оказалась масса дел, которые мне  пришлось
доводить до конца, и все они не были предусмотрены. Эти три парня в  Европе,
Куинн, девица... Потребовалось провести огромную дополнительную... работу.
   - Что вы хотите, мистер Мосс?
   - Я считаю,  что  мне  причитается  получить  столько  же,  сколько  было
заплачено, и в двойном размере.
   Куинн слышал, как тот глубоко вздохнул. Несомненно, он постигал на  своем
горьком опыте, что, если вы связываетесь с убийцами, вы можете стать жертвой
шантажа.
   -  Мне  нужно  посоветоваться  по  этому  вопросу,  -  сказал  человек  в
Джорджтауне. - Поскольку следует подготовить... бумаги, то это займет время.
Не делайте ничего поспешно, я уверен, что все будет в порядке...
   - Даю вам сутки, - сказал Куинн. - Позвоню вам завтра в это же время.
   Передайте остальным пятерым там, что лучше вам быть  готовым.  Я  получаю
мой гонорар, а вы - рукопись. Затем я исчезну, а вы будете в безопасности...
навсегда.
   Он повесил трубку, предоставив человеку на другом  конце  провода  самому
решать, что лучше - заплатить деньги или погибнуть?
   Для поездок Куинн взял напрокат мотоцикл и купил толстую летную куртку на
овчине, чтобы уберечься от холода.
   На следующий день трубку подняли после первого звонка.
   - Ну как? - просопел Куинн.
   - Ваши... условия, хоть они и неоправданно  трудные,  приняты,  -  сказал
хозяин дома в Джорджтауне.
   - Бумаги у вас? - спросил Куинн.
   - Да, у меня в руках. А рукопись у вас?
   - У меня в руках. Давайте махнемся и покончим с этим делом. до ночи.
   - Согласен. Но не здесь, на нашем месте в два часа - Вы будете один и без
оружия. Если наймете гангстеров и попробуете устроить засаду, считайте  себя
покойником.
   - Никаких трюков не будет. Мое слово. Поскольку мы  готовы  заплатить,  в
этом нет необходимости.  Да,  чтобы  и  с  вашей  стороны  не  было  никаких
неожиданностей. Это сугубо коммерческая сделка.
   - Меня это устраивает, я хочу лишь получить деньги, - сказал Куинн.
   На этот раз человек на другом конце повесил трубку первым.
 
*** 
 
   Без пяти минут одиннадцать президент  Кормэк  сидел  за  своим  столом  и
смотрел на свое письмо американскому народу, написанное им  собственноручно.
Письмо было написано изящно и с долей сожаления.
   Зачитывать его придется другим, оно  будет  воспроизведено  в  газетах  и
журналах, прочитано по радио и показано по телевидению. Но это  будет  после
его ухода. До Рождества оставалось восемь дней. Но в этом  году  праздновать
его в Белом доме будет уже другой  человек.  Хороший  человек,  которому  он
доверяет. Майкл Оделл - сорок первый президент Соединенных Штатов.  Зазвонил
телефон. Он посмотрел на него с раздражением. Это  был  его  персональный  и
сугубо личный номер, который он давал  только  самым  близким  и  доверенным
друзьям, чтобы они могли связаться с ним без посредников в любое время.
   - Слушаю вас.
   - Господин президент? - Да.
   - Говорит Куинн, посредник.
   - О, ...да, мистер Куинн.
   - Я не знаю, что вы обо мне думаете, господин президент.  Сейчас  это  не
так важно. Я не смог возвратить вам вашего сына. Но я докопался до причины и
узнал, кто убил вашего сына. Прошу вас, сэр, выслушайте  меня  до  конца,  у
меня мало времени.
   Завтра в пять часов утра у входа в Белый дом на Александр-Гамильтон-плейс
у поста секретной службы остановится мотоциклист и передаст пакет в  плоской
картонной коробке. Там будет рукопись. Она предназначена  только  для  ваших
глаз,  только  для  ваших  глаз.  Это  единственный  экземпляр,   копий   не
существует. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ее доставили лично  вам.  Когда
вы ее прочтете, поступайте с ней как вам угодно. Поверьте  мне  в  последний
раз, господин президент. Спокойной ночи.
   Джон Кормэк, уставился на телефон. Страшно удивленный он положил  трубку,
тут же поднял трубку другого телефона и отдал распоряжение дежурному офицеру
секретной службы.
   У Куинна возникла небольшая проблема. Он не  знал,  где  находится  "наше
место", а признаться в этом значило погубить шансы на встречу. В полночь  он
отыскал адрес в Джорджтауне, который ему дала Сэм, припарковал свой  большой
мотоцикл "хонда" у дороги  и  занял  наблюдательный  пост  в  глубокой  тени
пространства между двумя домами напротив, в двадцати ярдах от того здания.
   Дом, за которым  он  наблюдал,  был  элегантный  пятиэтажный  особняк  из
красного кирпича, стоящий в западном конце Эн-стрит, выходящей к  территории
университета Джорджтаун. Куинн прикинул, что такой дом стоит не  менее  двух
миллионов долларов.
   Рядом с домом были ворота двойного  гаража  с  электронным  дистанционным
управлением. На трех этажах дома горел свет. Сразу после  полуночи  свет  на
верхнем этаже, где жила прислуга, погас. В час ночи свет оставался только на
одном этаже. Кто-то еще не спал.
   В час двадцать свет на этом этаже погас, а на нижнем этаже зажегся.
   Через десять минут из-под ворот гаража показалась полоска света -  кто-то
садился в автомобиль.  Свет  погас,  и  ворота  начали  подниматься.  Выехал
большой черный лимузин "кадиллак", медленно  повернул  на  улицу,  и  ворота
гаража опустились. Когда лимузин направился в сторону от университета, Куинн
увидел, что в машине был всего один человек. Он сидел за рулем и вел  машину
очень осторожно. Он прошел незаметно к своему мотоциклу, завел его и  поехал
по дороге вслед за лимузином.
   Тот свернул на юг, на Висконсин-авеню. В  этот  поздний  час  декабрьской
ночи обычно оживленный центр Джорджтауна с  его  барами,  бистро  и  ночными
магазинами был тих и пустынен. Куинн держался как можно  дальше  от  машины,
наблюдая, как его задние огни свернули  на  восток,  на  улицу  М,  а  затем
направо, на Пенсильвания-авеню. Он проехал за ним по Вашингтонскому  кольцу,
а  потом  на  юг,  на  23-ю  стрит,  пока  она  не  повернула   налево,   на
Конститъюшн-авеню, и остановился около поворота под деревьями  позади  Генри
Бэйкон-драйв.
   Куинн быстро свернул с  авеню,  въехал  в  кусты,  заглушил  двигатель  и
погасил фару. Задние огни лимузина погасли, и водитель вылез из машины.
   Он оглянулся, заметил  такси,  крейсировавшее  в  поисках  пассажира,  не
заметил больше ничего и  пошел.  Вместо  того  чтобы  пойти  по  дороге,  он
перешагнул через низкую ограду газона парка Уэст-Потомак и пошел напрямки по
направлению к пруду.
   Фигура в черном пальто и  шляпе  перешла  из  зоны,  освещенной  уличными
фонарями, в темноту. Справа от Куинна яркая иллюминация Мемориала  Линкольна
освещала конец 23-й стрит, но этот  свет  с  трудом  доходил  до  газонов  и
деревьев парка. Куинн смог сократить расстояние между  ним  и  человек