вой герой к вечеру  заговорит.  А  сейчас  вколем  ему  пару
кубиков оптимизма!
   Аптекарь поднял шприц и, издевательски глядя на женщину, пустил вверх
тоненькую струйку.
   - Что это?
   - Чистейший оптимизм плюс витамины, сестренка! Не бойся: к  вечеру  у
него будут румяные щечки, совсем как у младенчика!
   - Врешь! - Вероника  Николаевна  встала  между  кроватью  Донского  и
Аптекарем.
   - Ты уже сделал из него идиота. Теперь хочешь убить?
   - Не надо так смотреть на меня! - усмехнулся Аптекарь. - Я ведь  могу
испугаться и сломать иглу. Я, дорогуша, здесь ни при чем!  Это  все  ваш
Илья Борисович. Сначала он пожелал, чтобы  я  вытащил  паренька  с  того
света, потом чтоб паренек стал добрым, как дитя, а  теперь  вот  желает,
чтобы Донской сам притопал к нему, на своих ногах! Я, как вы  понимаете,
только исполняю приказы!
   Дайте мне наконец пройти к больному!
   Женщина посторонилась. Аптекарь подошел  к  Донскому,  закатал  рукав
пижамы и, тряхнув его расслабленную руку, сделал укол.
   - Скажите, Аптекарь, где таких, как вы, делают? - прошептала Вероника
Николаевна.
   - Ого! Вот мы уже и выражаемся на казарменном диалекте?!
   - Как вы мне отвратительны, мерзкий, подлый  человек!  -  воскликнула
Вероника Николаевна.
   - Да-да, мерзкий, подлый... Вы еще забыли: грязный! Кстати, вам шприц
с дозой оставить? Как я понимаю, этот сладкий укольчик  вы  не  доверите
сделать мерзкому и подлому человеку? - Аптекарь тоненько засмеялся.
 
*** 
 
   - Да садитесь вы наконец, чудак-человек! - Илья Борисович  приветливо
улыбался Донскому.
   Он в одних плавках расположился в шезлонге рядом с  бассейном.  Здесь
же были Аптекарь и Вероника Николаевна.
   - Вы хоть помните, как вас зовут?
   Глеб осторожно присел на край скамьи и  уставился  на  голубую  воду.
Аптекарь нарочито громко кашлянул. Донской глянул на Илью Борисовича  и,
виновато улыбнувшись, отрицательно покачал головой.
   За его спиной стояла бледная Вероника Николаевна.  С  самого  первого
дня, как только Донского привезли на Объект,  она  не  отходила  от  его
постели, выполняя обязанности сиделки и медсестры.
   Сегодня Донской впервые поднялся с постели. Его  привели  Вероника  и
Аптекарь.
   Донской был худ и едва держался на ногах. Он почти разучился ходить и
едва мог донести ложку до рта.  Лицо  его  теперь  освещала  простоватая
улыбка.
   - Так-таки ничего и не помните? - переспросил Илья Борисович,  весело
подмигивая Аптекарю, стоящему за спиной Донского со скрещенными на груди
руками.
   - Этот бассейн я, кажется, уже где-то видел. А вот свое имя... -  Вас
зовут Глеб Донской, - сказал Блюм. - Вы  прибыли  к  нам  с  Аравийского
полуострова, если меня правильно информировали... А ведь мы с вами,  мой
дорогой, когда-то встречались. Да-да! Лет двадцать тому.  Правда,  тогда
вы были молодым и кудрявым!
   - А кто я теперь?
   - Террорист... Чему вы удивляетесь? Это мы должны удивляться. Хотите,
я прочту вам телеграммы из Москвы?  Вас  пытались  задержать  и...  даже
убить, но, к счастью, только ранили. Как вы себя чувствуете?
   - Хорошо, - сказал Донской, беспомощно улыбаясь. - Я все время  сплю.
Где я?
   - У друзей, не бойтесь. Мы никому не собираемся выдавать вас. Вот она
не позволит! - Блюм указал на Веронику Николаевну. - Вы не  помните  эту
женщину?
   Вероничка, покажись нашему гостю.
   - Она сегодня одевала меня, - сказал Донской и  застенчиво  посмотрел
на Веронику Николаевну. - Вы говорите, меня ранили?  -  обратился  он  к
Илье Борисовичу.
   - О, это уже в прошлом! Доктор говорит, все  зажило.  Правда,  у  вас
частичная потеря памяти, - Блюм посмотрел на Аптекаря, - но память к вам
вернется. Конечно, не сразу... Точно, доктор?
   - Как в аптеке! - воскликнул Аптекарь.
   - Подождите! - Донской умоляюще смотрел  на  Блюма.  -  Вы,  кажется,
сказали, что я террорист?
   - Да. Судя по этим телеграммам с Материка, вы, мой друг, подложили  в
самолет бомбу. Вот, читайте!
   Медленно шевеля губами и страдальчески хмуря брови, Донской перечитал
текст телеграмм и, удивленно пожав плечами, протянул их Илье Борисовичу.
   - Что, не понятно? - спросил Блюм.
   - Тут много всего написано. Я не очень  понял...  -  Донской  опустил
глаза.
   Аптекарь победоносно поглядывал из-за  спины  Глеба  на  Блюма.  Илья
Борисович незаметно для  Вероники  Николаевны  и  Донского  показал  ему
большой палец.
   - Что ж тут непонятного? Вас ищут, чтобы наказать!
   - Как наказать? - Глаза Донского наполнились ужасом.
   - Посадить в тюрьму! Или даже... -  Посадить  в  тюрьму,  посадить  в
тюрьму... - заволновался Донской  и  вдруг  припал  головой  к  коленям,
прижимая руки к затылку. Женщина бросилась к нему.
   - Вероника Николаевна,  -  ледяным  тоном  начал  Аптекарь,  -  лучше
принесите ему воды.
   Вероника Николаевна  быстро  направилась  к  выходу,  а  Блюм  сказал
вполголоса:
   - Отличная работа, химик! То, что надо!
   - Стараемся, Илья Борисович, выполняем заявки трудящихся!
   - Он еще может... прийти в норму?
   - Все зависит от того, надо ли нам это.
   - Не надо. Отныне  он  нужен  только  таким,  -  твердо  сказал  Илья
Борисович.
   - Сделаем! Пару кубиков вкатаю ему,  и  процесс  станет  необратимым.
Кстати,  могу  предъявить  некоторые  предварительные  результаты.   Вот
смотрите!
   Он осторожно положил свою ладонь Донскому на затылок, потрепал волосы
и, когда тот поднял голову, замахнулся. Донской вздрогнул, опять  прижал
руки к голове и стал сползать со скамьи на пол.
   - Не бойтесь,  мой  дорогой,  -  как  можно  ласковее  произнес  Илья
Борисович. - Доктор не сделает вам ничего плохого. Он пошутил!
   Опасливо косясь на Аптекаря, Донской отнял руки от  головы.  Вероника
появилась в дверях со стаканом воды. Она нервничала.
   - Вы меня посадите в тюрьму? - Донской напряженно смотрел на Блюма.
   - Напротив - спасу вас! Кстати, вам  надо  почаще  бывать  на  свежем
воздухе.
   Уж очень вы бледны. А кто вас бреет? Хотя не стоило даже  спрашивать.
Наша Вероника - мастерица на все руки! В общем, скоро  начнете  выходить
на природу.
   - Спасибо! - с чувством произнес Донской, прижимая к груди руки и все
еще недоверчиво поглядывая на Аптекаря.
   - Не мне спасибо, ей. Этого прежде всего хочет Вероника Николаевна, -
усмехнулся Блюм.
   Аптекарь подхватил Донского под локоть и повел к выходу.
   - Это ты сделал из него идиота, - сказала Вероника Николаевна.
   - Ошибаешься, моя девочка! - Илья Борисович  попытался  взять  ее  за
руку. - Парень ушибся. Ударился головой о рельсы, когда его подстрелили.
   - Нет, это вы с Аптекарем... Что вы еще  задумали?  Зачем  нужны  эти
прогулки?
   - Свежий воздух, девочка, это самое  сильное  лекарство  против  всех
хворей.
   Кстати, доктор и тебя приглашает с собой.
   - Я отсюда никуда не выйду, - отрезала Вероника  Николаевна.  -  Твой
Аптекарь - садист. И ты сам это знаешь. Он делает все, чтобы от Донского
осталась одна оболочка. Но я все равно буду  любить  его!  -  прошептала
она.
   - Даже если у него однажды потечет слюна изо рта? - усмехнулся  Блюм.
- Девочка моя, ты любишь мечту, иллюзию, а совсем не этого  несчастного.
Раскрой глаза! Ведь это же идиот, без воли  и  памяти!  Нет,  ты  любишь
совсем не его. Ты любишь двадцатилетнего мальчишку,  который  остался  в
прошлом!
   - Ну и пусть... - Эх, Вероника, Вероника! - Илья Борисович взял ее за
руку. - Хочешь вернуть время? Увы, даже я не могу купить  тебе  прошлое!
Прошлое не продается, моя королева!
 
Глава 35 
 
   Андрей Андреевич искал оборванцев, которых приметил еще утром.
   В последнее время местные бомжи  заметно  осмелели:  среди  бела  дня
появлялись у куч  мусора,  выглядывали  из-за  гнилых  ящиков  и  весело
скалили зубы редким прохожим. Бедному  толстяку  не  терпелось  поскорей
увидеть их одутловатые физиономии  и  услышать  глуховатые  надтреснутые
голоса. Ему нужны были эти люди,  чтобы  дикий,  пробирающий  до  костей
страх наконец оставил его.
   Он не знал, сколько времени прошло с того момента, как он скрылся под
землей  от  предполагаемой  погони.  Теряя  присутствие   духа,   Андрей
Андреевич бродил по темным лабиринтам  и  говорил  сам  с  собой  вслух:
жаловался на судьбу, корил себя за излишнюю доверчивость. Тоненько хныча
и то и дело ударяя себя кулаком в лоб, Андрей Андреевич готовил  себя  к
страшной смерти... И тут судьба смилостивилась над ним: Андрей Андреевич
поскользнулся на какой-то гадости и  грохнулся  на  спину.  Его  толстое
тело, словно карандаш, покатилось по наклонной. Пол под  ним  оборвался:
Андрей Андреевич ухнул вниз. С визгом врезавшись спиной в  кучу  вонючей
ветоши, он пришел в себя и услышал сиплую человеческую речь и короткий с
кашлем и матюгами смех.
   Это были  бомжи,  каждого  из  которых  Андрей  Андреевич  готов  был
расцеловать, даже если б его после этого стошнило.
   - Друзья! Дорогие мои! Как я рад! Как  счастлив!  -  кричал  толстяк,
бросаясь к двум одутловатым господам, сидящим на пружинном матрасе возле
костерка.
   Один из них на всякий случай выхватил из огня черный от копоти чайник
и угрожающе поднял его. Но Андрею Андреевичу было все  равно:  он  готов
был даже немножечко обвариться по такому случаю.
   Поочередно прижимая к себе нестерпимо  пахнущих  "детей  подземелья",
толстяк всхлипывал от переполнявших его чувств.  "Дети"  покорно  давали
себя обнимать, дышали в сторону и удивленно пожимали плечами.
   Внезапно Андрей Андреевич замер.  Он  увидел,  что  оба  попахивающих
господина одеты в синие с  серебряными  полосками  комбинезоны,  которые
носили консерваторы.
   - Откуда? Где вы взяли эти... костюмы? - в страхе спросил он.
   "Дети подземелья" переглянулись. Они заметили, что и этот чокнутый  в
таком же комбинезоне.
   - Откуда, откуда... Оттуда же, откуда и ты! - ответил один из  них  и
обратился к товарищу:
   - Странно! Мы вроде всех раздели!
   - Значит, не всех! - сказал его товарищ. - Может, не всех в одной яме
закопали?
   - Как закопали?! - закричал толстяк, отступая от  "детей  подземелья"
на несколько шагов.
   - А так. Будто не знаешь... У тебя-то откуда костюмчик?
   - Выдали, - растерянно сказал Андрей Андреевич. - Неделю назад. Их...
убили?
   Убили! Я так и знал, что нас всех убьют! - возопил он.
   - Ты сам-то вроде живой. Чего тебе беспокоиться?
   Андрей Андреевич побледнел, лицо его стало  надменным,  толстые  губы
затряслись, маленькие глазки вспыхнули.
   - Вы не знаете, кто я! - начал он срывающимся  голосом.  -  Я  пришел
спасти вас... и всех остальных! - Голос Андрея  Андреевича  дрожал,  как
плохо натянутая гитарная струна.
   - Тогда валяй, спасай! - сипло загоготали одутловатые.
   - Нет, вы не представляете, что вас ждет!
   - А что тебя-то ждет! Иди-ка сюда!  -  Один  из  одутловатых  поманил
Андрея Андреевича и, наклонившись, громко испортил воздух.
   Бедный толстяк вздрогнул и отшатнулся. Едва не плача, он  смотрел  на
гогочущие физиономии:  нет,  они  были  недостойны  спасения.  Они  были
слишком отвратительны!
   Гордо подняв голову, Андрей Андреевич глядел  затуманенным  от  обиды
взором на "детей подземелья": ему вдруг захотелось, чтобы они умерли.  И
не просто умерли, а мучительно  и  страшно  сдохли.  Рискуя  жизнью,  он
пришел спасать их, а они издеваются  над  ним!  Пожалуй,  он  бы  сейчас
испытал определенный восторг при виде их изуродованных трупов. Но, может
быть, помимо этих двух карикатурных негодяев,  здесь  находились  другие
люди, настоящие?!
   - А где ваши товарищи? Где остальные?  -  спросил  Андрей  Андреевич,
холодно посмотрев на субъектов.
   - Щас приползут. А кто тебе нужен?
   - Старший!
   - Старших тут нет...  Может,  Тимоха?  Он  у  нас  самый  шустрый!  -
Одутловатый смачно высморкался под ноги Андрею Андреевичу.
 
*** 
 
   Пока несчастный толстяк искал "детей подземелья", по тем  же  мрачным
лабиринтам рыскал циклоп. Он глухо рычал. Этот поганый Андрей  Андреевич
обманул его, ускользнув с бойни и тем самым  поставив  под  угрозу  весь
замысел То, что ему могут помешать, сводило Немого с ума. Он был уверен,
что толстяк где-то здесь, под землей:  он  чувствовал  его  присутствие,
готовый вцепиться стальными пальцами в горло Андрея Андреевича... Тогда,
у вахтовки, он не послал охранников на поиски беглеца потому, что  знал:
деваться ему некуда.
   Он не сомневался, что тут же найдет этого Андрея Андреевича. Найдет и
свернет ему шею.
   Еще чуть-чуть, и то, о чем он мечтал в своей  душной  каморе,  должно
было свершиться. Теперь он мог сделать это - отомстить  всем  обидчикам,
отплатить сразу за все. Жаль  только,  что  он  не  мог  отомстить  всей
планете! Как они смеялись! Как ходили в обнимку  и  любили  женщин!  Они
шушукались у него за спиной и потихоньку  посмеивались  над  ним,  но  в
общем и целом он был им глубоко безразличен. Это невыносимее всего. Зная
об этом, он мог выпить литр водки и не запьянеть. Это душило  его,  жгло
мозг красными углями злобы. Эти пигмеи и  не  заметили  б,  если  б  его
однажды не стало... За это они и должны  ответить!  За  это  они  должны
умереть: все сразу, все до единого, кроме, пожалуй,  Блюма...  Несколько
часов назад циклоп прижал к стене одного человечка - грязного  обитателя
подземелья  и  злостного  нарушителя  дисциплины,  который  был   тайным
агентом,  информировавшим   администрацию   о   настроениях   подпольных
обитателей.
   Наверху понимали: эту рвань пропащую  нужно  держать  под  контролем,
мало ли что им взбредет в голову?
   Кроме того, оборванцев  использовали  в  качестве  фильтра:  когда  к
"детям подземелья" попадала "рыба", ищущая спасения, информатор  тут  же
сдавал ее, получая в награду выпивку и продукты.
   Немой прищучил агента на тесной улочке Буферной зоны. Тот был  крепко
выпивши и держал под мышкой пакет с  едой.  Увидев  циклопа,  информатор
выронил пакет и испуганно припал к стене. Немой протянул ему записку,  в
которой приказывал  "сдать"  толстяка,  как  только  тот  объявится  под
землей. Циклоп протянул агенту тяжелый сверток с бутылками,  на  котором
было написано: "Выпьешь после дела",  и  похлопал  его  по  плечу  сухой
рукой.
 
*** 
 
   Шумная  компания  обитателей  крысиных  нор  веселилась.  Здесь,  под
землей, как и на поверхности - в рюмочных и пивных Объекта, -  праздник,
как стихийное бедствие, не затихал которую неделю. Унося одну за  другой
человеческие жизни, он грозил  скоро  оставить  под  землей  лишь  синие
человеческие мешки, раздутые, как праздничные шары. Вечерами через  щели
и провалы под землю спускались грязные и ловкие, как крысы, люди,  чтобы
перекантоваться здесь до утра и вновь отправиться на поиски пропитания и
выпивки... Двое оборванцев кричали по-петушиному, хватая друг  друга  за
грудки и расплескивая мутное пойло. Они вскакивали и тут  же  падали  на
соседей, пуская беззубыми ртами пузыри слюны.  Кто-то  натужно  сипел  и
норовил завладеть чужой кружкой. Два старичка  жевали  хлебные  корки  и
обгладывали колбасные шкурки; они кивали головами,  словно  со  всем  на
земле согласные. В углу прямо на земле сидел худой парень и,  уткнувшись
лбом в колени, извергал из цыплячьей груди чахоточный кашель.
   Андрей Андреевич не притронулся к угощению, которое  кто-то  поставил
перед ним.  Еще  недавно  он  получал  прекрасное  питание  и  мог  себе
позволить выпить рюмочку-другую в свободное от  работы  время...  Вчера,
ложась в чистую постель, он  думал  о  том,  как  потратит  на  Материке
деньги,  заработанные  за  столько   лет   безупречной   службы.   Потом
размечтался о собственном автомобиле. Конечно,  не  о  новом.  Он  хотел
купить каменный дом в Ставропольском крае, поэтому на новую машину  едва
ли можно было рассчитывать... Постепенно мысли толстяка переключились на
его новую работу, которой он занимался уже целую неделю.
   С чего все началось? С беды, которая  на  Андрея  Андреевича  с  неба
свалилась - вместе с  тем,  последним,  самолетом  со  специалистами.  В
самолете, как и ожидалось,  прибыли  двое.  Горный  инженер  Кутик  и...
террорист Донской, Как он проник на  самолет?!  Разве  Андрей  Андреевич
обязан отвечать за чьи-то промахи? !
   Блюм  обвинил  его  в  преступной  халатности.  Оказывается,   Андрей
Андреевич  обязан  был  привезти  террориста  на  Объект,  тогда  бы  не
случилось всех этих неприятностей с охотой. Но Андрей Андреевич  не  мог
самостоятельно принять такое решение. Да и кто, кроме Блюма, смог бы?  В
общем,  этот  Донской  и  стал  причиной  отставки  Андрея   Андреевича,
бессменно исполнявшего на Объекте обязанности начальника отдела кадров.
   Блюм вызвал Андрея Андреевича к себе,  наорал  на  него,  по-кроличьи
дрожащего, и уволил. Он не позволил Андрею Андреевичу  напомнить  об  их
многолетней совместной  деятельности  на  благо  советской  золоторудной
промышленности. Он так рявкнул на толстяка, что тот выкатился за дверь и
расплакался только в собственной квартирке за семью засовами.
   Но что же ему было теперь делать? Служба безопасности в любой  момент
могла отловить его где-нибудь на улице и отправить в Промзону!
   И Андрей Андреевич решил имитировать  трудовую  деятельность.  Каждое
утро он выходил на улицу с кожаной  папкой  под  мышкой  и,  слившись  с
толпой служащих, торопливо шагал к зданию, где размещался его кабинетик.
Он приветливо здоровался  со  знакомыми,  говорил  о  погоде,  шутил  и,
заливисто хохоча,  слушал  бородатые  анекдоты.  Однако  у  подъезда  он
начинал бить себя по карманам,  ища  пропуск,  якобы  забытый  дома,  и,
виновато  улыбнувшись  собеседнику,  уже  знавшему,  что  чудак   Андрей
Андреевич уволен, мчался домой.
   Дома, скорбно вздыхая, он ходил по комнате из угла в угол, бросаясь к
окну на звуки подъезжающего автомобиля: не  за  ним  ли?  В  этой  пытке
страхом он пребывал до вечера: ничего не ел и не пил, ну разве  что  мог
зажевать от волнения кирпич серого  хлеба  с  парочкой  кружков  красной
колбасы.
   Как только рабочий день служащих кончался, Андрей Андреевич все с той
же папкой вновь выкатывался на улицу и спешил  в  рюмочную  или  пивную.
Получалось, что он, как и все, идет со службы.
   Прежде он никогда не позволял себе такого. Но теперь, когда тучи  над
ним сгустились, скопленные экономным Андреем Андреевичем денежки ох  как
пригодились.
   Подсаживался к шумной компании, где почти все были Андрею  Андреевичу
знакомы, он, избегая неприятных вопросов,  заказывал  на  всех  и  жадно
набрасывался на еду и выпивку. Андрей Андреевич стремился задобрить этих
в общем-то безразличных ему людей, полагая, что, когда к  нему  подойдут
пятнистые и потребуют документы, компания вступится за него.
   Андрей Андреевич строил оборону и не жалел на это средств. Как только
пятнистые, клацая оружием, входили в заведение, Андрей Андреевич тут  же
делал наищедрейший заказ. Собутыльники восхищались им, хлопали по плечу,
а он с карамельной улыбкой предлагал и  вошедшим  охранникам  выпить  по
стаканчику.
   Охранники  редко  отказывались  от  дармового,  и   это   вдохновляло
толстяка. Он просил компанию раздвинуться и пустить пятнистых к  ним  за
столик. Если охранники садились,  Андрей  Андреевич  все  свое  внимание
переключал на них, прислуживая им как официант и навязчиво  набиваясь  в
друзья. Остальные тут же переставали интересовать его  и  даже  вызывали
раздражение, когда самолично хватались за  бутылки,  заказанные  Андреем
Андреевичем и теперь предназначенные только охранникам.
   В  такие  минуты  Андрей  Андреевич  парил  на  крыльях  вдохновения:
специально  для  пятнистых  он  рассказывал  отвратительные  истории   и
скользкие анекдоты, выжимая  из  них  идиотский  смех.  Когда  охранники
смеялись, толстяк плакал от умиления.
   И все же это была лишь прекрасная иллюзия  единения  сытых  волков  и
любвеобильной овцы. И Андрей Андреевич, и узколобые понимали, что,  если
только наверх