чной, по дороге что-то шипя ему на ухо.
   - Испугался дядя, - пробубнил Бармин.
   - И чего только не наболтают, когда во хмелю! -  сосед  вопросительно
смотрел на Бармина, явно приглашая его к беседе.
   Уже изрядно подзаправившийся Бармин, налив себе еще,  сделал  большой
глоток и нехотя поддержал беседу.
   - Почему болтают?! Я вот, например,  за  последний  год  ни  разу  не
видел, чтобы косой в самолет садился. Да и у нас в Поселке я  их  что-то
не видел. Если косых и увозят куда-то с Объекта, то куда же, если не  на
Пионерский?
   - К океану... Там причалы, пароходы.
   - Э, нет! - усмехнулся Бармин. - Эта дорожка только в одну сторону  -
сюда!
   Обратно не получается!
   - Только для косых не получается... или для всех? Скажи, а ты  можешь
улететь на Материк?
   - Меня нет в списках. Но половина Поселка летает!
   - Значит, улететь можно?
   - Полететь можно, а улететь нельзя!
   - Это как?
   - А так. Только туда и обратно! Такие теперь  самолеты.  -  Бармин  в
упор посмотрел на собеседника.
   - Но он хоть посадку в Москве делает?
   - А кто его знает?  -  Бармину  стало  скучно.  -  Народ  с  барахлом
возвращается. Наверное, делает...  Он  тяжело  откачнулся  от  стола  и,
потеряв равновесие, инстинктивно схватил соседа за рукав куртки.
   - Подожди, Гена, - тихо сказал сосед, развернувшись к Бармину. - Ведь
ты - Гена?
   Бармин вздрогнул и, нахмурив лоб,  стал  вглядываться  в  незнакомого
человека.
   - Я - водила! - сказал он. - Но  когда-то  меня  действительно  звали
Геннадием.  Мы  знакомы?  -  все  еще  держась  за  рукав   соседа,   он
вопросительно смотрел ему в глаза.
   - Да.
   - Врешь. Я тебя не знаю. Ты не из Поселка. Значит, местный. Кто  тебе
сказал, как  меня  зовут?  -  Бармин  приблизил  свое  лицо  к  мужчине,
недовольно глядя на играющую на его губах улыбку.
   - Ты.
   - Где и когда?
   - В Питере. Пятнадцать лет назад. Ты был таксистом, а я пассажиром.
   - Двенадцать лет назад,  -  уточнил  удивленный  Бармин.  -  Так  ты,
выходит, тоже питерский?
   Бармин все еще не верил в искренность соседа. Он опасался провокации.
   Сначала пьяные работяги, которые распускают язык, потом этот мужик...
- Питерский. Я потому тебя запомнил, что  случай  был  особый.  Нас  еще
тогда инспектор ГАИ остановил, и мы с друзьями до утра у гаишников  твои
права выцарапывали. Ну, вспомнил?
   Лицо Бармина просветлело. Он улыбнулся.
   - Знаешь, - начал он задумчиво,  -  мне  до  сих  пор  казалось,  что
прошлой жизни у меня не было. А теперь вижу, была. Та жизнь... - Гена, я
- не провокатор. Веришь мне?
   - Пытаюсь.
   - В общем, у меня нет выхода. Поэтому я вынужден тебе открыться. Ведь
ты из Поселка? А здесь я никому не могу доверять. Ты,  конечно,  мог  бы
заработать на мне... Впрочем, извини, если обидел. Слушай внимательно  и
ничему не удивляйся.
   Это надо сделать завтра. Завтра или никогда!
 
Глава 4 
 
   Сон густой горячей волной то наползал на  сознание,  погружая  его  в
неразбериху кошмара, то вновь откатывался, и  тогда  дремлющий  охранник
ощущал приближающиеся шаги. Борьба со сном  была  составной  частью  его
ночной службы.
   Вдруг шаги стали отдаваться в мозгу страдальца, и охранник, проклиная
судьбу, мучительно пробудился.
   Приоткрыв глаза, он увидел в дверном  проеме  чей-то  тонкий  силуэт,
который тотчас пропал. Шаги звучали все отчетливей, все определенней, но
в  предрассветном  полумраке  идущий  прямо  на  охранника  человек  был
неразличим.
   Все еще борясь с липкой трясиной сна,  охранник  вслушивался.  Он  не
шевелился, боясь окончательно  прогнать  тягучий,  как  патока,  дурман.
Однако шаги приближались, и потому волнение росло:  кто-то  стремительно
шел на него. Рука невольно потянулась к кобуре. Только ощутив  в  ладони
холодную рукоятку  револьвера,  охранник  успокоился,  готовый  в  любую
минуту вскочить и наставить дуло на врага.
   - Открывайте дверь!  Быстрее!  Мне  душно!  Душно!  -  сказал  "враг"
высоким, чуть истеричным женским голосом и засмеялся.
   Перед охранником, нетерпеливо переминаясь  с  ноги  на  ногу,  стояла
красивая молодая женщина со стриженой головой,  одетая  во  все  черное.
Большие глаза ее лихорадочно блестели в полумраке.
   - Но, Вероника Николаевна, нам запрещено... - начал было вытянувшийся
перед женщиной охранник, все еще сжимающий в правой руке револьвер.
   - Вам запрещено! А мне нет! Мне  вообще  нельзя  запретить!  Вам  это
известно?
   - она опять громко засмеялась, запрокидывая свою  красивую  голову  и
обнажая крупный жемчуг зубов.
   - Да, но Илья Борисович лично... - Охранник замолчал.
   Он не имел права пропускать эту женщину, но и не смел задерживать ее.
   Вероника Николаевна, кажется, прочитала чужие мысли  и,  презрительно
взглянув на револьвер, который охранник так и не  удосужился  вернуть  в
кобуру, двинулась к двери.
   Избегая  столкновения,  не  сулившего  ему  ничего  хорошего,  парень
попятился к стене, поспешно пряча оружие. Вероника  Николаевна  лязгнула
задвижкой и вышла на холодный стоячий воздух.
   Синеватый, как снятое молоко, туман тут же  объял  ее  хрупкое  тело;
волна озноба прошлась по спине. Не обращая внимания  на  холод,  женщина
решительно двинулась к серым двухэтажным строениям.
   Охранник растерянно встал в дверях и крикнул ей вслед:
   - Но вы сейчас вернетесь? Мне ведь не велено... Я рискую!
   - Не  беспокойся,  мальчик.  Ты  тут  ни  при  чем!  -  ответила,  не
оборачиваясь, женщина.
   Охранник стоял в дверях до тех пор, пока она не скрылась  в  туманном
сумраке, стоял, невольно любуясь хрупкой фигурой Черной Пантеры.
   - Опять нажралась! - пробубнил охранник. - А мне  теперь  отдуваться!
Шары залила и на охоту! Какая девка! С такой прожить недельку, а  там  и
помирать не страшно!
   Охранник еще немного погрезил, представляя себя в спальне  наедине  с
Вероникой Николаевной, и  пошел  к  телефону  -  сообщать  дежурному  об
инциденте.
   Конечно, выпускать ее он не  имел  права.  Но  попробуй  ей  запрети!
Попробуй тронь эту пантеру! Блюм потом такое устроит, что  даже  страшно
подумать... Женщина стремительно шла по пустынным улочками, срезая  углы
и не обходя глубоких грязных луж. Она знала, куда идет. Со стороны могло
показаться, что Вероника Николаевна совсем не  чувствует  предрассветные
холод и сырость. Глаза ее горели, и она без остановки  шевелила  губами:
что-то  говорила,  в  чем-то   убеждала   кого-то   невидимого,   нервно
посмеиваясь.
   Ночные патрули, еще издали завидев знакомый силуэт, останавливались и
долгими взглядами провожали ее, не решаясь тронуться  с  места.  В  этот
момент они желали  только  одного  -  чтобы  женщина  как  можно  скорее
покинула их сектор, избавив их от необходимости пасти ее до конца смены.
   Вероника Николаевна без задержки миновала  все  контрольно-пропускные
пункты Буферной зоны, которые уже были предупреждены дежурным, и  теперь
шла Промзоной, направляясь к шахте на окраине Объекта.
   За ней на приличном расстоянии следовали двое  парней  в  камуфляжной
форме, не отставая, но и не приближаясь ближе чем на  пятьдесят  метров.
Это расстояние однажды определила сама  Черная  Пантера,  грозя  каждому
слишком заботливому соглядатаю, рискнувшему подойти к ней  на  прогулках
чуть ближе, крупными неприятностями.  Она  действительно  могла  сделать
так, чтобы простодушный парень, проявивший  излишнее  рвение,  мгновенно
потерял свое хлебное место  в  Буферной  зоне  Объекта  и  отправился  в
Промзону пасти непредсказуемых косых. Как между молотом  и  наковальней,
находясь между капризами взбалмошной красавицы и гневным взглядом Блюма,
соглядатаи верили угрозам Вероники Николаевны  и  никогда  не  сокращали
дистанции.
   Миновав напоминавшие лагерные бараки бетонные корпуса  общежитий  для
косых, женщина выбралась на гравий дороги и через десять минут подошла к
высокому холму, сложенному из отвалов пустой породы. Обогнув  холм,  она
оглянулась  и  вдруг  побежала,   по-девчоночьи   резво   петляя   между
проржавевшими машинами, пустыми бочками и  отслужившими  срок  чугунными
вагонетками без колес, во множестве черневшими повсюду.
   Соглядатаи слишком поздно поняли, что Вероника Николаевна  решила  от
них сбежать. Когда они, зло матерясь, обогнули отвалы, ее уже  нигде  не
было.
   Минут  пятнадцать  они  рыскали  среди  нагромождения  давно  умерших
механизмов, влезая в кабины гусеничных тягачей без траков и  "Уралов"  с
разбитыми стеклами.
   Искали, но так и не нашли.
   - Надо сообщить Блюму, - сказал один из соглядатаев другому.
   - Ты что! - воскликнул его товарищ с рацией в  руке.  -  Да  он  тебе
башку открутит! Лучше сообщим дежурному. Пусть мозгует! Но  была  б  моя
воля, - он зло сплюнул себе под ноги, - я бы эту  сучку  на  прогулку  в
наручниках водил: один браслет ей, другой мне!
   - За такую службу, - ухмыльнулся первый, - Ильюшка  тебя  кастрирует!
Ладно, давай связывайся с дежурным.
   - Ну, тогда б я ее грохнул и сказал, что так и было! Сколько она  мне
уже крови попортила! - покачал головой второй и включил рацию.
   Дежурный  приказал  взять  под  контроль  спуск  под  землю,  который
находился под крышей дощатого сарайчика, на дверях которого висел замок.
Работы в шахте после сегодняшней аварии  были  временно  приостановлены.
Эта шахта совсем недавно вновь  ожила.  Надеясь  зацепить  новое  рудное
тело, существование которого подтверждала геофизика, руководство Объекта
направило в нее несколько бригад проходчиков и  технику.  И  даже  обвал
кровли не  мог  теперь  помешать  горнодобытчикам  взять  дополнительные
килограммы "продукта"... - Самое главное, - кричал дежурный, - чтобы она
в шахту не сиганула! А так, я думаю, с ней ничего не случится. Побегает,
попрыгает и придет в себя. На холоде кайф из нее быстро выветрится! Сама
к вам прибежит! Только не раздражайте ее и близко не подходите. Ясно?
   - А если с ней что-нибудь случится? Если она ногу сломает или свернет
себе шею? - не унимался рассерженный соглядатай. -  Кто  тогда  отвечать
будет?
   - Не свернет, - усмехнулся дежурный. - Делайте, как я сказал. А  если
что, я все беру на себя!
 
*** 
 
   Вероника Николаевна  лежала  на  дне  вагонетки  -  прямо  на  острых
обломках породы. Она не чувствовала ни сырого холода металла, ни боли от
впившихся в тело камней.
   Ее воспаленный мозг пылал.
   "Он всех их умертвит, - думала она в горячечном бреду. - Они для него
ничто. Пыль, грязь! Он обязательно убьет их всех. Убьет, потому что  ему
нужна жертва!.. Нет, он не человек, ведь у него  черное  лицо  и  глаза,
полные крови.
   Да, полные светящейся крови!  А  они  не  хотят  этого  замечать!  Не
желают, и преданно заглядывают ему в  глаза...  Он  будет  рвать  их  на
куски! Но я, я выкуплю их! Всех - плохих, злых, жадных,  жалких.  Потому
что они все же - люди, а он - нет! Пусть Зверь захлебнется моей  кровью!
Жизнь! Жизнь!.. На что она мне?!
   Зачем жить, если не можешь любить, не можешь никого воскресить  своей
любовью?!
   Я знаю, почему Бог терпит всех нас на земле, почему он до сих пор  не
умертвил нас! Потому что Он любит всех: и плохих, и хороших.  Но  почему
Бог до сих пор терпит на земле Зверя?  Неужели  и  его  любит  Бог?!  Не
может, не должен любить!
   Или - нет Бога? Есть! Есть Бог! И Он уничтожит Зверя... Но  прежде  я
должна умереть.  Прежде  нужна  моя  жертва!  Зверь  думает,  что  он  -
бессмертный, но я утоплю его в своей крови..."
 
*** 
 
   Ким разбудил Пака. Не говоря ни слова, Пак посмотрел на часы, поднеся
их к полоске сизого рассвета, пробивавшегося сквозь щель входной двери.
   В руках у Кима была монтировка. Пак извлек  откуда-то  из-под  гнилых
досок клещи. Вдвоем  они  принялись  колдовать  над  толстыми  гвоздями,
забитыми снаружи в стену и  крепящими  дужку  висячего  замка.  Разогнув
гвозди, они, попеременно  упираясь  клещами  в  острие  каждого  гвоздя,
выдавили их наружу. Корейцы старались  все  делать  бесшумно,  но  сухое
дерево скрипело, нарушая чуткую предрассветную тишину.
   Им следовало поторопиться.
   Охрана  третьего  общежития  вот-вот   должна   была   приступить   к
традиционному чаепитию, и у  косых  оставалось  всего  десять-пятнадцать
минут.
   Гвозди один за другим  упали  на  землю.  Тяжелый  замок  соскочил  с
привычного места и, лязгнув, повис на стальной петле.
   Дверь со скрипом отворилась... и корейцы замерли.
   Перед ними стояла женщина и со странной улыбкой смотрела на них.  Ким
выхватил из-под ремня заточку и приставил ее к горлу  женщины.  Даже  не
пытаясь защищаться, она засмеялась.
   - Это Черная Пантера, - тихо сказал Пак  и  положил  свою  ладонь  на
плечо товарища.
   - Ну,  что  же  ты  медлишь?  -  как-то  обиженно  спросила  Вероника
Николаевна. - Я не закричу!
   Ким медленно отнял заточку от горла женщины и опустил  глаза.  Он  не
хотел ее убивать. Ким чувствовал ее состояние и почему-то был  уверен  в
том, что она сейчас на их стороне, что так  же,  как  они,  эта  женщина
рвется на свободу, рвется из своей золотой клетки. Но, в отличие от них,
хочет уйти быстро - сразу и навсегда!.. Нет, они к ней не притронутся.
   Пак и Ким молча обошли женщину и быстрым шагом направились к баракам.
   Однако не успели они сделать и двадцати шагов, как кто-то крикнул:
   "Стоять!"
   Из-за  полуразрушенного  остова  старого  грузовика  вышел  один   из
охранников.
   - Глянь-ка, - обратился он к своему товарищу, выглянувшему следом,  -
косые заблудились! Вот так номер! Ребята, скоро подъем, а вы все до  нар
добраться не можете?
   - А не те ли это косые, которых в шахте завалило? - воскликнул второй
соглядатай, обрадовавшийся ночному приключению. - Вот это удача! Нам  за
вас теперь ящик пива полагается от начальства!
   Охранники нервно захохотали,  глядя  на  застывших  от  неожиданности
корейцев.
   Несмотря на то  что  косые  были  чрезвычайно  худы  по  сравнению  с
охранниками - как  на  подбор  гренадерами,  -  стражи  порядка  все  же
побаивались их.
   Пауза затянулась, смех охранников делался все более неестественным.
   - Она проскочила в шахту! - сказал  один  из  них,  глядя  вперед.  -
Только что!
   - Ну и пусть ломает себе копыта! - огрызнулся его товарищ. - Дежурный
все берет на себя!
   - Это он тебе так сказал! А Блюму потом совсем другое нашепчет.  Блюм
нас закопает! Я побежал за ней, а ты держи  этих.  Положи  их  мордой  в
грязь, а то мало ли что.  И  свяжись  с  дежурным:  пусть  пришлет  сюда
патруль.
   Охранник бросился к сараю и прыгнул в открытую дверь, словно надеялся
схватить беглянку за щиколотку.
   Женщины нигде не было видно.
   Несколько секунд он метался по захламленному промасленными  робами  и
рудными  мешками  помещению,  хлопая  дверцами  шкафчиков  для   одежды,
которыми уже давно не пользовались проходчики. Потом он замер,  глядя  в
черноту спуска.
   Ему показалось, что он слышит внизу чье-то надсадное  дыхание.  Сунув
включенный фонарик в  рот,  охранник  начал  спускаться,  обеими  руками
держась за стальной канат. Кое-где канат был обильно  промаслен,  и  уже
через пару минут его ладони предательски заскользили...  -  А  ведь  вы,
ребята, те самые, кого завалило, -  говорил  второй  охранник,  наставив
пистолет на корейцев. - Ловко придумано! Вас ведь уже  и  с  довольствия
сняли! Перемахнули бы через колючку - и айда в тундру.  И  никто  бы  не
стал искать! Но вам не повезло.  Благодарите  бабенку...  Корейцы  молча
слушали  охранника,  который  говорил  нарочито  громко.  Он  нервничал,
чувствуя приближение опасности.
   Корейцы были спокойны. Словно и не верили в то, что сейчас их повезут
в дежурку, где с ними поработают орлы из Службы безопасности. А потом...
Потом отправят на Пионерский. Там как раз вчера рыли яму.
   - Отбегались, косоглазые мои. Сейчас вызовем вам провожатых.  Поедете
к дежурному. Он вам раскардаш сделает: отделит мясо от костей.  Отбивные
любите?
   Или только собак драных жрете?
   Не спуская глаз с корейцев, он поднес к скуле рацию.
   Пак  вздрогнул,  и  в  тот  же  момент  глаз  охранника  зафиксировал
маленькое темное пятнышко в полуметре  от  себя.  Сразу  вслед  за  этим
охранник почувствовал проникающий удар в шею.
   Захрипев, будто хотел выплюнуть из горла внезапно возникшую там рыбью
кость с бритвенными краями, охранник выронил пистолет, рацию и судорожно
прижал ладони к шее. Но из-под них уже обильно пузырилась горячая пена.
   Пак и Ким молча подбежали  к  охраннику,  который,  вытянувшись,  бил
ногами по земле. Пак не решился извлечь  из  горла  агонизирующего  свою
"звезду". Он лишь поднял с земли  рацию  и  пистолет,  потом  неожиданно
легко потащил грузное тело к куче ржавого железа.  Ким  пошел  назад,  к
сараю. Надо было упредить действия второго охранника.
   - Их там нет, -  сказал  он,  вернувшись.  -  Надо  спрятать  слиток.
Русский просил положить его в красную бочку?
   Пак кивнул и посмотрел на часы.
   - Охрана пьет чай уже пять минут,  -  сказал  он  и  быстро  пошел  к
баракам.
   Ким, сунув небольшой сверток в бочку, побежал следом.
   За несколько минут они преодолели более  километра  и,  прижимаясь  к
стенам соседних зданий, подобрались ко входу в Третье общежитие.
   Никого из "пятнистых" на улице не было. Рядом находился домик охраны.
В окнах горел свет, и  были  хорошо  видны  люди  в  камуфляжной  форме,
сидящие вокруг стола, на котором были расставлены бутылки водки,  кружки
и тарелки с едой.
   Наверняка вся охрана общежитий в этот предрассветный  час  находилась
там.
   Пак поднял с земли пластинку сланца и запустил ее в зарешеченное окно
второго этажа общежития. В окне нарисовалось чье-то раскосое лицо и  тут
же исчезло.
   Пригнувшись к земле и  быстро  перебирая  короткими  ногами,  корейцы
подобрались к входной двери.
   Держа наготове пистолет, Пак встал сбоку,  а  Ким  трижды  стукнул  в
дверь.
   Через несколько секунд  за  дверью  раздались  неторопливые  шаги,  и
чей-то недовольный голос проскрипел:
   - Колбасы больше не дам! Отдыхайте там у себя, а ко мне не лезьте! Не
злите меня!
   Дверь однако открылась, и в проеме показалась раздраженная физиономия
охранника, дежурившего в  каптерке,  где  стояли  мониторы,  на  экранах
которых круглосуточно фиксировалась жизнь общежития.
   - Ну, че те? - буркнул "каптенармус", удивленно вскинув брови.
   Не  в  силах  понять,  каким  образом  этот  косой  оказался  снаружи
общежития, а не внутри, "в койке", он замер.  Ким  резко  опустил  ребро
ладони  на  основание  шеи  "каптенармуса",  и  тот,  жалобно   пискнув,
скользнул вниз по прямому и жилистому Киму своим дряблым животом.
   Через считанные секунды из Третьего общежития вынырнуло  десятка  два
легких стремительных теней, и они тут же  потянулись  в  сторону  гаража
Промзоны.
   Половина беглецов свернула в сторону наблюдательных  вышек.  От  этой
группы откололись четверо. По  колено  проваливаясь  в  сырой  мох,  они
бежали к вертолетной площадке.
   У косых был план русского. План побега с Объекта. И действовали они в
строгом соответствии с ним,  потому  что  всерьез  хотели  вырваться  на
свободу.
   Даже если бы всего одному из них удалось прорвать охранные кордоны  и
уйти от преследования, побег можно было  бы  признать  удачным.  Беглецы
понимали, что бросились в смертельную драку, где у них почти нет шансов.
И все же каждый из них втайне надеялся, что именно ему удастся уйти... В
этом безрассудстве была какая-то ребяческая легкость, потому  что  перед
лицом грядущего все они были бессмертны.
   Они бежали сейчас в полный рост по хорошо просматриваемой  местности,
рискуя в любой момент получить вдогонку пулю.  Но  сегодня  им  отчаянно
везло.
   Охранники,  не  ожидавшие  такой  решительности  от  косых   в   этот
предрассветный  час,  даже  не  смотрели  в  тундру,  весело   наливаясь
горяченьким в тесной компании.
   На пути у беглецов было