стене  - обтянутая сукном  доска,
сплошь  утыканная  открытками  и  газетными  вырезками;  рядом с ней - криво
приколоченная  одна  из  ранних  картин  Билла  без рамки: что-то круглое  и
абстрактное на фоне тяжелых блеклых цветовых сочетаний некой пустыни.
     - Привет, Билл, - сказал Гиллем.
     Оставив дверь  открытой -  в  нарушение распоряжений  администрации,  -
Хейдон прошел вперед, так  и не проронив ни слова. Он был  одет,  по  своему
обыкновению,  пестро.  Кожаные  заплатки,  пришитые  на  пиджаке,  имели  не
квадратную, а ромбовидную форму,  что делало его сзади похожим на  Арлекина.
Очки были  приподняты  вверх, на  манер  лыжных,  и  сидели  на  его  прямой
седоватой  челке. Гиллем  со  Стриклендом нерешительно последовали  за  ним,
когда  вдруг  он  развернулся  на  месте,  словно  статуя, которую  медленно
поворачивают  вместе  с  постаментом,  и впился  взглядом  в Гиллема.  Затем
усмехнулся, так что его серповидные брови подпрыгнули вверх, как у клоуна, и
лицо стало симпатичным и до нелепости молодым.
     - Какого черта ты здесь делаешь, изгнанник? - весело спросил он.
     Восприняв  вопрос  всерьез, Лодер  пустился в  объяснения о французе  и
отмывании денег.
     - Да-да, ты уж спрячь подальше свои ложечки, - бесцеремонно перебил его
Хейдон. - Эти паршивцы-головорезы когда-нибудь  у тебя  золотые зубы изо рта
уведут.  И  девочек  своих посади под замок,  -  добавил он, не  переставая,
однако,  смотреть  на Гиллема, -  если  сможешь, конечно.  И с каких это пор
"головорезы" сами отмывают свои деньги? Это наша работа.
     - Отмывать будет Лодер. Мы только тратим... "бабки".
     - Бумаги ко мне на стол, -  внезапно отрывисто бросил  он Стрикленду. -
Черта с два что-нибудь подпишу, пока сам не проверю.
     - Они уже отправлены, - сказал Гиллем. - Скорее всего, даже уже лежат в
корзинке у вас на столе.
     Прощальным кивком Хейдон пропустил  их вперед, и Гиллем почти физически
почувствовал,  как взгляд его светло-голубых глаз  ввинчивается ему в спину,
пока они не свернули за угол.
     - Потрясающий парень,  - заявил Лодер,  будто  Гиллем  встретил Хейдона
впервые.  -  Надежнее  рук  для  Лондонского  Управления  просто  не  найти.
Выдающийся талант. Выдающаяся карьера. Блестящая.
     "А ты и  рад примазаться, - раздраженно подумал Гиллем. - Чем бы ты мог
блеснуть, не будь Билла, или этой твоей кофеварки, или банков?"
     Его  размышления  были  прерваны   язвительной  репликой   Роя  Бланда,
говорившего  как  кокни.  Голос  доносился  из  раскрытой двери  впереди  по
коридору:
     - Эй, Лодер, погоди-ка минутку, не видал ли тыгде этого паршивца Билла?
Он срочно нужен.
     И сразу вслед за ним из той же двери эхом  послышался среднеевропейский
выговор верного Тоби Эстерхейзи:
     - Немедленно, Лодер, в самом деле, а то мы уже тревогу объявили.
     Они шли по последнему пролету узкого коридора. Лодер был  шагах  в трех
впереди и уже начал что-то сочинять в ответ, когда Гиллем  подошел к комнате
и  заглянул внутрь. Бланд всей своей массой развалился  за  столом,  сбросив
пиджак и зажав в  руке какую-то бумагу. Под  мышками у  него выступили круги
пота. Крошка Тоби Эстерхейзи  склонился над  ним, как метрдотель, похожий на
чопорного  маленького  дипломата  с седыми,  отливающими серебром волосами и
угрюмо выступающей  квадратной челюстью; он протягивал руку к бумаге,  будто
разъясняя какие-то детали.  Они, очевидно,  читали  один  и тот же документ,
когда Бланд краем глаза заметил проходящего мимо Лодера Стрикленда.
     -  Разумеется,  я видел  Билла Хейдона, -  сказал  Лодер,  который имел
привычку  перефразировать  вопрос,   чтобы  придать  своему   ответу  больше
солидности.  -  Я  подозреваю, Билл  сейчас как  раз идет сюда.  Он  там,  в
коридоре: мы только что переговорили с ним кое о чем.
     Взгляд  Бланда  медленно  переполз  на   Гиллема  и  застыл;  холодным,
оценивающим выражением он неприятно напоминал хейдоновский.
     -  Здорово,  Пит,  -  сказал  Бланд. Тут  КрошкаТоби выпрямился  и тоже
перевел взгляд; карие спокойные глаза, как у пойнтера.
     - Привет, - сказал Гиллем. - Что за шутки?
     Их приветствие было не просто холодным, а открыто неприязненным. Гиллем
как-то жил бок о бок с Тоби Эстерхейзи целых три месяца, когда они проводили
одну чрезвычайно  хитроумную  операцию в Швейцарии,  и Тоби за все время  ни
разу не улыбнулся; так что не было ничего удивительного в том, что он сейчас
так уставился. Но  Рой  Бланд  был одной  из находок  Смайли: добросердечный
импульсивный  малый,  рыжеволосый  и  толстый,  интеллектуал-самородок,  чье
представление о  хорошо  проведенном вечере  заключалось,  например, в  том,
чтобы поболтать о  Витгенштейне  в какой-нибудь пивнушке в  Кентиш-Тауне. Он
провел десять лет в  Восточной Европе, выполняя разную  черновую работу  для
партии  и  штудируя  гуманитарные дисциплины, а теперь,  как и Гиллема,  его
вернули на  родину, что в некотором роде сближало их. Обычной манерой Бланда
было  широко улыбнуться,  хлопнуть по плечу и  обдать запахом пива, выпитого
накануне; однако сейчас его будто подменили.
     -  Никаких шуток. Питер, старина, - ответил Рой,  собравшись  с духом и
выдавив наконец  улыбку. - Просто чудно тебя здесь видеть, вот и все.  Мы-то
привыкли, что на этом этаже все свои.
     -  А  вот  и  Билл,  - сказал  Лодер,  очень  довольный  тем,  что  его
предсказание так быстро сбылось.
     Когда  Хейдон  появился  в  полосе света,  Гиллем  обратил  внимание на
нездоровый цвет его  щек: лихорадочный румянец, как бы грубо измалеванный на
скулах,  был  вызван мелкими разрывами  сосудов.  И это придавало  ему,  как
заметил  нервничающий больше обычного Гиллем, отдаленное сходство с Дорианом
Греем.
     Разговор с Лодером  Стриклендом продлился час и двадцать минут.  Гиллем
сам  затянул его,  и  все  это  время  он  мысленно возвращался  к Бланду  и
Эстерхейзи и не мог понять, какая муха их укусила.
     -  Ладно,  я думаю, мне лучше выяснить  все  это  у  Акулы, - сказал он
наконец. - Всем известно, что она дока по части швейцарских банков.
     Администрация располагалась через две двери от Банковского отдела,
     - Я оставлю это  здесь,  - добавил  он и  бросил  свой пропуск на  стол
Лодеру.
     В комнате  Дайаны  Долфин  по  прозвищу  Акула  пахло дезодорантом;  ее
проволочная сумочка лежала  на  сейфе  рядом с экземпляром "Файнэншл таймс".
Эта женщина была одной  из тех вечных невест Цирка, за которой все  не прочь
поухаживать, но замуж никто  не берет. Да, сказал  Питер устало, оперативные
документы  находятся  теперь  в  ведении  Лондонского  Управления.   Да,  он
понимает, что  те  времена,  когда деньги можно было разбазаривать направо и
налево, прошли.
     - В общем,  мы разберемся и дадим вам знать,  - в конце концов объявила
Акула, что означало: она пойдет и проконсультируется у Фила Портоса, который
сидит в кабинете рядом.
     -   Я  передам   Лодеру,  -  -  сказал   Гиллем  и  вышел.   "А  теперь
пошевеливайся", - подумал он.
     В  мужском туалете  он  подождал  секунд тридцать  возле  умывальников,
наблюдая за  дверью через зеркало  и прислушиваясь.  На всем  этаже  повисла
какая-то  странная тишина. Лаван, - подумал  он, - ты что-то стареешь, а ну,
пошевеливайся.  -  Он прошел через коридор, смело шагнул в комнату дежурного
офицера, с шумом  хлопнул  дверью и огляделся. Он рассчитал, что у него есть
десять минут, и еще подумал,  что хлопнувшая дверь в такой тишине произведет
меньше шума, чем аккуратно прикрытая. - Пошевеливайся".
     Он  принес  с  собой  фотокамеру,  но  освещение  было  ужасным.  Окно,
забранное   тюлевой   занавеской,  выходило   во  внутренний  двор,   полный
почерневших труб. Он не рискнул бы включить лампу, даже  если  бы она была у
него  с собой, так что  приходилось  рассчитывать на свою  память.  Кажется,
ничего здесь особо  не  изменилось со времен переворота. Раньше этот закуток
служил  в дневное  время комнатой отдыха для девиц, подверженных депрессиям,
и,  судя  по запаху дешевых духов, продолжал сю оставаться и  сейчас.  Вдоль
одной из стен располагался диван, который на ночь раскладывался в плохонькую
кровать; рядом  стояли ящик-аптечка с облупившимся красным крестом на дверце
и отживающий свое телевизор. Стальной шкаф находился на своем прежнем месте,
между распределительным  щитом  и запертыми  на замок телефонами,  и  Гиллем
направился  прямо туда. Это был  старый  сейф,  который  можно  было открыть
консервным  ножом.  На этот случай Питер захватил  с  собой отмычки  и  пару
легких инструментов. Затем он вспомнил, что комбинация всегда была 31-22-11,
и  решил попробовать:  четыре  щелчка  против,  три по  часовой стрелке, два
против и затем по  стрелке, пока  не сработает  пружина.  Наборный  диск был
таким заезженным, что едва ли  не  сам поворачивался куда следует.  Когда он
открыл дверцу, со дна выкатилось облако пыли, затем медленно  расползлось по
направлению  к  темному  окну. В ту  же секунду он услышал  отдаленный звук,
будто  кто-то  взял  ноту на флейте.  Скорее всего, просто  где-то  на улице
притормозил   автомобиль  или  в  здании   колесо  тележки  для   документов
взвизгнуло, скользнув по линолеуму, но на секунду ему почудилось, будто  это
одна из  тех печальных протяжных нот, которые  звучат,  когда Камилла играет
свои  гаммы.  Она могла  начать музицировать, когда  ей в голову взбредет. В
полночь,  рано утром - когда угодно, наплевать на соседей. Казалось, нервы у
нее  полностью атрофированы. Он вспомнил их первый  вечер: "С  какой стороны
кровати  ты спишь? Где  мне  положить одежду?" Он втайне гордился  тем,  что
обладает определенным умением в интимных делах, но Камилла в этом совершенно
не  нуждалась: техника секса, в конце концов, не  что  иное, как компромисс,
компромисс с действительностью, она бы даже сказала, попытка бегства от этой
действительности.  Так  что  пусть   лучше  он  избавит   ее  от  всех  этих
премудростей.
     Журналы  дежурств  лежали  на верхней полке,  переплетенные в  тома,  с
указанием дат на корешках. Они были  похожи на семейные гроссбухи. Он снял с
полки том за апрель и стал изучать оглавление на внутренней стороне обложки,
не  переставая  думать  о  том,  видит ли  его  кто-нибудь из  копировальной
лаборатории на противоположной стороне двора, и если  видит,  то что за этим
последует. Он начал просматривать записи, отыскивая отчет о дежурстве в ночь
с   десятого  на  одиннадцатое  -  именно   тогда  якобы  имел  место  обмен
радиосообщениями между Тарром  и Лондонским Управлением. Смайли  просил  его
обратить внимание:  телеграмма  из  Гонконга  должна  быть  зарегистрирована
девятью часами раньше,  потому что как запрос Тарра, так  и первый ответ  из
Лондона были отправлены в нерабочие часы.
     Из  коридора вдруг  послышались приближающиеся голоса,  и на  мгновение
Питеру  почудилось,  что  он различил  среди  них брюзгливый  провинциальный
акцент Аллелайна, отпустившего какую-то плоскую остроту. Однако  сейчас было
не  до фантазий.  У  Гиллема  на  всякий случай было  заготовлено  кое-какое
оправдание,  и  какая-то часть его естества  уже  поверила в это.  Если  его
застукают,  он поверит в нее полностью, так  что, если в Саррате  его станут
допрашивать, наверняка найдутся пути  для отступления. Гиллем никогда ничего
не начинал, не придумав заранее алиби. И тем не менее в тот момент его обуял
настоящий ужас. Голоса смолкли, призрак Перси Аллелайна исчез вместе с ними.
По груди Гиллема  заструился  пот. Мимо прошмыгнула какая-то девица, мурлыча
под  нос  песенку  из  фильма  "Волосы". Если  Билл услышит, он  тебя убьет,
подумал  он.  Вот  уж  чего  не  стоит делать в присутствии  Билла, так  это
напевать под нос: "Что ты здесь делаешь, изгнанник?"
     Тут, к  своему мимолетному  изумлению, он  и вправду услышал взбешенный
рев  Билла,  донесшийся бог весть откуда: "Прекратите эти завывания! Что это
там за идиот?"
     Пошевеливайся. Если остановишься, то начать снова  уже  не сможешь: это
что-то сродни страху перед публикой, из-за которого можно забыть роль и уйти
ни с  чем  и из-за которого пальцы горят при прикосновении к тому, что потом
может стать уликой, и судорогой сводит  живот. Пошевеливайся. Он положил  на
место  апрельский том и  вытащил наугад четыре других: за  ф  е в  р а л ь ,
июнь, сентябрь и октябрь. Он быстро пролистал их, сравнивая некоторые места,
вернул  на место и сел, сгорбившись, умоляя Бога, чтобы пыль поскорее осела.
Почему никто  не жалуется? Вот всегда так, когда  куча народу в одном месте:
никто  ни за что не отвечает, всем на все  наплевать. Он начал искать списки
присутствующих,  которые составляют  ночные  вахтеры.  Нашел  он их на самой
нижней полке вперемежку с пакетиками чая и  сгущенного молока: целые стопки,
уложенные  в  папки  в  виде конвертов.  Вахтеры  заполняли  их  и приносили
дежурному  офицеру  дважды  за  время  его  двенадцатичасового  дежурства: в
полночь, а  затем  в  шесть утра. За их точность  можно было ручаться -  бог
знает как, но в то  время как ночной персонал разбросан по всему зданию, они
умудрялись всех  отметить, сохранить  третий  экземпляр  и  неизвестно зачем
забросить его в этот шкаф. Эта процедура сохранилась еще с допотопных времен
и, кажется, продолжала соблюдаться и поныне.
     "Пыль и чайные пакетики  на одной  полке,  -  подумал он. -  Интересно,
когда здесь в последний раз пили чай?"
     Он еще раз  задержался  взглядом  на отметке  за 10-11  апреля. Рубашка
прилипла к ребрам. "Что происходит со мной? Господи, неужели я уже отработал
свое?"  Он  повернул диск вперед, затем назад, снова вперед, два,  три раза,
затем захлопнул  шкаф. Подождал, прислушался,  бросил последний  озабоченный
взгляд на пыль, затем смело шагнул в коридор - назад, в спасительный мужской
туалет.  Его  поразил  шум и галдеж, пока  он  шел туда: треск  шифровальных
машин,  телефонные  звонки, женский голос,  выкрикнувший:  "Где  эта чертова
пробка, я ведь только что держала  ее  в руке?" - и снова этот  таинственный
гудок,  но  теперь уже не похожий на то, что играет Камилла в предрассветные
часы. "В следующий раз я заставлю-таки ее выложить все начистоту, -  подумал
он с  раздражением, - без всяких компромиссов, лицом к лицу,  как это должно
быть в жизни".
     В мужском туалете он застал Спайка Каспара и Ника де Силски,  стоящих у
умывальников и потихоньку  переговаривающихся друг с  другом  через зеркало:
это были связные Хейдона для советских агентурных сетей, они  много повидали
на своем веку
     и все их называли не иначе как "русскими". Увидев Гиллема,  они  тут же
замолчали.
     - Привет обоим. Господи, да вы и впрямь неразлучны.
     Они были  оба светловолосые и коренастые и больше  походили на русских,
чем настоящие русские.  Он  подождал,  пока  они уйдут,  вымыл  руки и затем
небрежным шагом вплыл в кабинет Лодера Стрикленда.
     - Господи помилуй, как  Акула умеет вести беседу!  -  беззаботно сказал
он.
     -  Очень  способный  офицер. Из всех, кто здесь  работает, ее в  первую
очередь  можно  назвать незаменимой. Исключительно компетентна,  можете  мне
поверить на слово, - сказал Лодер.
     Он внимательно взглянул на  часы, перед  тем  как подписать пропуск,  и
проводил Гиллема обратно к лифту. Возле барьера Тоби Эстерхейзи разговаривал
с неприветливым молодым вахтером.
     - Ты собираешься назад в Брикстон, Питер? - Его голос звучал  небрежно,
и, как обычно, лицо было непроницаемо, непонятно было, к чему он клонит.
     - А что?
     - У  меня здесь  просто есть машина.  Я бы мог  везти тебя.  У нас есть
кое-какие дела в том районе.
     "Везти тебя". Крошка Тоби и на одном языке не мог говорить как следует,
хотя  говорил  почти на  всех.  В Швейцарии Гиллем  слышал, как  он  говорит
по-французски  с  немецким  акцентом;  в  его  немецком   слышалось   что-то
славянское, а  в английском было полно  случайных оговорок, ненужных пауз  и
неправильно произнесенных гласных.
     - Спасибо, Тоб, я думаю, мне пора домой. Пока.
     - Прямо домой? Я могу везти тебя все равно.
     -  Благодарю,  мне   нужно  пройтись  по  магазинам.  Все  эти  чертовы
крестники, понимаешь.
     - Ну  ясно, - сказал  Тоби, будто  у  него их не было и он не  понимает
подобных забот. Он обиженно  поджал свои маленькие  губы, снова придав  лицу
каменное выражение.
     "Какого черта ему нужно? - подумал Гиллем. - Крошка Тоби  вместе с этим
толстяком  Роем: чего это они так  на меня  уставились? То  ли вычитали  там
что-нибудь, то ли что-то раскусили".
     Выйдя на улицу,  он не спеша побрел вдоль  Чаринг-Кросс-роуд, глазея на
витрины  книжных  магазинов,  одновременно  автоматически  просматривая  обе
стороны  улицы.  Заметно  похолодало,  поднимался ветер,  и,  судя  по лицам
спешащих  прохожих,  погода  не предвещала  ничего хорошего. Питер испытывал
воодушевление. "Что-то я слишком отстал от жизни, - подумал он. - Нужно жить
в  ногу  со  временем". В  магазине "Цвеммерс" (Крупнейший  книжный  магазин
Лондона (по имени первого владельца)) он детально изучил красивое подарочное
издание под названием М  у з ы к а л ь н ы е и н с т р у м е н т ы н а п р о
т я ж е н и и в е к о в " и вспомнил,  что Камилла будет допоздна заниматься
с  доктором  Сандом,  ее  учителем по флейте. Повернув  назад,  он  дошел до
"Фойлз",   проглядывая  очереди   на   автобусных   остановках.  "Все  время
представляй себе,  будто ты за границей",  -  говорил  ему Смайли. Это  было
нетрудно, если вспомнить дежурную комнату  и отрешенно уставившегося на него
Роя Бланда. И Билла тоже. Неужели Хейдон разделял  их  подозрения? Нет. Билл
сам  по себе, решил  Гиллем,  не  в  силах совладать с нахлынувшим  на  него
чувством симпатии к Хейдону. Билл не станет разделять ничье мнение, если оно
в первую очередь не принадлежит  ему самому. Рядом с Биллом  эти двое просто
пигмеи.
     В Сохо он поймал такси и попросил отвезти  его  к вокзалу  Ватерлоо. На
Ватерлоо он зашел в вонючую телефонную будку и набрал код Митчема в  Суррее,
чтобы поговорить с инспектором Мэнделом, бывшим офицером  полиции  из Отдела
специальных операций, которого Гиллем и Смайли  знали по другим делам. Когда
Мэндел подошел к телефону, Гиллем попросил позвать Дженни и услышал короткий
ответ, что никакая Дженни здесь  не живет.  Он извинился  и повесил  трубку.
Затем  набрал   номер   службы  точного  времени   и  вежливо  поговорил   с
автоответчиком: снаружи стояла пожилая  леди и ждала, когда он закончит. Ну,
теперь он, наверное, уже на месте, подумал Гиллем. Он снова повесил трубку и
набрал другой номер  в Митчеме; на этот раз он звонил в телефонную  кабину в
конце той улицы, где жил Мэндел.
     - Это Вилл, - сказал Гиллем.
     - А это Артур" - весело ответил Мэндел. - Как поживает Вилл?
     Мэндел был угловатой проворной  ищейкой с умным лицом и проницательными
глазами, и Гиллем очень живо представлял себе, как он в эту минуту склонился
над своим полицейским блокнотом, держа наготове карандаш.
     - Я  хочу прочитать вам краткую сводку на тот случай, если, не дай Бог,
попаду под автобус.
     -  Это хорошо,  Вилл,  - утешил его Мэндел.  - Осторожность никогда  не
помешает.
     Питер  медленно продиктовал свое послание,  используя в  качестве  кода
терминологию  ученых,  которую они разработали для  окончательной  защиты от
случайного подключения:  экзамены, студенты, научные доклады, которые кто-то
у кого-то  передрал. Каждый  раз,  когда  Гиллем делал паузу, он слышал лишь
легкое  поскрипывание.  Он представил  себе,  как Мэндел пишет,  медленно  и
разборчиво, и не переспрашивает, пока не закончит.
     -  Кстати, я  получил  из  проявки  те фотографии с вечеринки, - сказал
наконец  Мэндел  после того, как проверил все еще раз. -  Получились  то что
надо. Ни одной неудачной.
     - Спасибо. Я очень рад.
     Но Мэндел уже повесил трубку.
     Что я