адостью
уступил  ему  свое  место,  спустился  позавтракать  в  "Савой"  и  почитать
воскресные газеты.  Большинство из них  передали сообщения Пражского радио и
насквозь фальшивые опровержения нашего МИДа.
     Под конец Смайли спросил;
     - И после всего этого ты улетел на юг Франции?
     - Да, и провел там два чудесных месяца.
     - Кто-нибудь спрашивал тебя снова - например, о Хозяине?
     - Пока я не вернулся - нет. Ты все  время тогда был  не в  себе, Хозяин
лежал в больнице. -  Сэм слегка понизил голос: - Он  ведь не наделал никаких
глупостей, скажи честно?
     - Он просто умер. А что было дальше?
     - Перси исполнял обязанности  начальника. Он позвал меня и  снова  стал
расспрашивать,  почему это я  дежурил  вместо  Мастерман и  что  за разговор
состоялся у меня с Хозяином. Я не  отступал от своей истории, и Перси назвал
меня вруном.
     - Так они что, за это тебя и выгнали - за вранье?
     - За пьянство. Вахтеры-таки отыгрались на мне. Они насчитали в мусорной
корзине  дежурной комнаты пять банок из-под  пива и  доложили администрации.
Есть, оказывается, инструкция:  никаких пьянок в  помещении. Через некоторое
время дисциплинарная  комиссия под каким-то  глупым  предлогом признала меня
виновным, так что пришлось податься в букмекеры. А что произошло с тобой?
     - Ах, да почти все  то же  самое.  Я, кажется, таки не смог убедить их,
что не был во всем этом замешан.
     -  В  общем,  если  тебе потребуется  кому-нибудь  перерезать глотку, -
сказал  Сэм, тихонько выведя его  через  боковую дверь  в  уютный внутренний
дворик,  - звякни  мне.  -  Смайли  погрузился  в  задумчивость.  -  А  если
как-нибудь захочешь  сделать ставочку, - продолжал  Сэм, -  приведи  с собой
пару этих умников, дружков Энн.
     - Послушай-ка, Сэм. В ту ночь Билл занимался любовью  с Энн. Погоди, не
перебивай. Ты позвонил ей, и  она сказала, что Билла у нее нет. А как только
повесила трубку, тут  же  выпихнула  его  из кровати, и  через  час  он  уже
появился в Цирке, зная о стрельбе в Чехословакии. Если бы ты мне рассказывал
все без утайки - скажем, в письме, - ты бы примерно так все и выложил, да?
     - Если честно, то да.
     - Но о Чехословакии ты по телефону ей ничего не...
     - Он заехал в свой клуб по дороге в Цирк.
     - Если только он был открыт. Очень хорошо: почему тогда он не знал, что
в Джима Придо стреляли?
     При дневном свете Сэм вдруг резко постарел, хотя усмешка по-прежнему не
сходила с его лица. Он, казалось, хотел что-то сказать, но затем  передумал.
Было похоже,  что он сначала рассердился, потом хотел что-то  возразить, и в
конце концов лицо его снова перестало выражать что-либо.
     - Пока, - сказал он. - Береги  себя. - И он удалился в вечный  полумрак
избранного им ремесла.


        "Глава 27"


     Когда  Смайли в то утро вышел из "Айли" и направился к Гроувенор-сквер,
небо было голубым  и улицы  заливал такой яркий солнечный  свет, что  глазам
делалось  больно.  Сейчас  же,  когда  он  проезжал  мимо   унылых   фасадов
Эдгвар-роуд  на  шикарном  "ровере",  взятом  напрокат,  ветер  затих,  небо
почернело,  явно намекая на  дождь,  а все, что осталось  от  солнца, -  это
тусклые  красноватые   отблески   на  асфальте.   Джордж   припарковался  на
Сент-Джонс-Вуд-роуд,  во дворе  перед  новым высотным зданием  со стеклянным
подъездом,  однако через главный вход не вошел. Обогнув большую  скульптуру,
изображавшую, как  ему  показалось, какой-то бессмысленный  вселенский хаос,
под мелким ледяным дождиком он направился к наружной лестнице, ведущей вниз.
Там висела табличка "Только для выхода". Первый  пролет  был выложен кафелем
"терраццо", а перила сделаны  из африканского тика. Однако на  этом щедрость
подрядчика,  видимо, закончилась.  На смену  роскошной отделке пришли  грубо
оштукатуренные стены,  а воздух  переполняло зловоние  разбросанного повсюду
мусора.   Движения  Смайли  можно  было  назвать   скорее  осторожными,  чем
крадущимися, но  когда он достиг Железной двери, то постоял несколько секунд
в нерешительности, прежде чем положил обе руки  на Длинную ручку и внутренне
собрался, как перед тяжелым испытанием. Дверь приоткрылась  не  более чем на
полметра  и  с глухим  стуком во что-то уперлась; в ответ  на это послышался
свирепый окрик, многократно повторенный эхом, как в плавательном бассейне:
     -  Эй,  почему  не  можно выглянул сначала?  Смайли бочком проскользнул
через проем. Дверь, как  оказалось, уперлась в бампер сверкающего полировкой
автомобиля, но  Смайли на него даже не взглянул. В дальнем конце гаража двое
мужчин  в комбинезонах поливали из шланга "роллс-ройс", загнанный в  клетку.
Оба смотрели прямо на Смайли.
     -  Почему ты  не  приходил другая дорога?  -  допытывался  все  тот  же
сердитый голос. - Ты жилец этот дом?  Почему ты не пользуешь лифт для жилец?
Эта лестница для пожар.
     Невозможно было  понять, кто  из них говорит,  но, кто  бы это ни  был,
говорил он с сильным славянским  акцентом.  Свет  шел у них из-за спин. Тот,
что  пониже,  держал  в  руках  шланг.  Смайли  прошел  вперед,  держа  руки
подчеркнуто подальше от  карманов.  Мужчина со  шлангом  снова  приступил  к
работе,  но  тот,  что  повыше, продолжал стоять  и  смотреть  на  Смайли  в
полумраке. На  нем был белый комбинезон, а уголки воротничка приподняты, что
придавало ему ухарский вид. Черные волосы были зачесаны назад.
     - К сожалению, я не жилец этого дома, - признался Смайли. - Но  я хотел
бы знать, могу ли я поговорить с кем-нибудь на предмет аренды моста для моей
машины. Меня зовут К а р м а й к л , - пояснил он, слегка повысив голос. - Я
недавно купил квартиру на этой улице.
     Он  сделал  жест,  словно  пытаясь  достать  визитную  карточку,  будто
документы  могли  представить  его  в  более  выгодном  свете,  нежели   его
невзрачная внешность.
     - Я заплачу вперед, -  пообещал  он. -  Я бы мог подписать контракт или
что  там еще нужно,  не  сомневайтесь.  Разумеется,  я хочу, чтобы все  было
по-честному.  Я могу  дать  вам  рекомендацию  моего банка,  могу  заплатить
задаток  -  все,  что  в  пределах разумного.  Все, как полагается.  У  меня
"ровер". Совсем  новый. Я бы  не хотел делать  что-то за спиной вашей фирмы,
потому  что мало ли какие потом могут возникнуть неприятности.  Но я  сделаю
все, что угодно, в пределах разумного. Мне бы, наверное, стоило подъехать на
машине прямо сюда, ноя не хотел сразу показаться слишком  назойливым. И еще,
знаете, наверное,  это звучит  глупо, но мне не понравился въезд. Машина еще
такая новая, понимаете.
     Все время, пока шел этот  затянувшийся монолог с  объяснениями, который
Смайли  преподнес с  суетливой озабоченностью,  он продолжал  стоять в  луче
яркого света, падающего из-под стропил; просящая, чуть ли не подобострастная
фигура, как это казалось со стороны, ясно различимая и оттого беззащитная. И
эта его  жалобная поза  возымела свое действие.  Выйдя из клетки, человек  в
белом  шагнул по  направлению  к застекленной будке,  встроенной между двумя
железными  стойками,  и,  кивнув своей  красивой  головой, пригласил  Смайли
следовать  за  ним.  На  ходу  он  стянул  с рук  перчатки. Это были кожаные
перчатки ручной работы, довольно дорогие.
     - Вперед ты должен следил за себя, как ты открывал дверь, - предупредил
мужчина все так же громко. - Ты должен пользовать лифт, знаешь, а то  можешь
платил пару фунтов. Пользовай лифт и не будешь имел неприятность.
     - Макс, мне нужно поговорить с тобой, -  сказал Смайли, как только  они
оказались одни в будке. - С глазу на глаз. Не здесь.
     Макс был широкоплечим и сильным мужчиной с бледным мальчишеским  лицом,
покрытым морщинами,  как у старика. Он  был  довольно красив, глаза его  все
время  оставались  очень   спокойными.  Да  и  вся  его  фигура  производила
впечатление какого-то неживого спокойствия.
     - Прямо теперь? Ты хочешь говорил теперь?
     -  В  машине. Она там стоит, снаружи. Если подняться наверх по пандусу,
то прямо на нее и наткнешься.
     Приложив руку ко рту. Макс заорал через весь гараж. Он был на полголовы
выше Смайли,  его  голосище  гремел, как  иерихонская труба. Смайли не сумел
уловить   смысла  слов.  Скорее  всего,  он  орал  на  чешском.   Ответа  не
последовало, но Макс уже начал расстегивать свой комбинезон.
     - Это насчет Джима Придо, - сказал Смайли.
     - Понятно, - ответил Макс.


     Они  доехали  до  Хэмпстеда и теперь  сидели внутри шикарного "ровера",
наблюдая, как ребятишки ломают лед  в пруду. Дождь в конце  концов перестал:
наверное, стало слишком холодно.
     Когда Макс вылез из своего  подвала, он оказался одет в синий  костюм и
синюю  рубашку. Галстук тоже синий, но цвет его был  тщательно подобран так,
чтобы отличаться от всего  остального: Максу стоило больших хлопот  отыскать
нужный оттенок. Он  носил несколько колец на руках,  а на  ногах у него были
летные ботинки на "молнии".
     - Я уже там больше  не  служу. Они тебе не говорили? - спросил  Смайли.
Макс пожал плечами. - Я думал, они тебе скажут.
     Макс сидел выпрямившись,  не  облокачиваясь  на спинку: он был  слишком
горд для этого. На Смайли  он не смотрел; взгляд его был  прикован к пруду и
ребятишкам, которые дурачились и съезжали на лыжах в камыши.
     - Они мне не рассказывал ничего, - сказал он.
     - Меня вытурили, - сказал  Смайли. - Я думаю, приблизительно  тогда же,
когда и тебя.
     Макс, казалось, слегка напрягся, потом снова расслабился.
     - Очень плохо, Джордж. Что ты делал: украл деньги?
     - Я не хочу, чтобы они что-нибудь узнали, Макс.
     - Ты тайный, я тоже  тайный, - сказал  Макси, открыв золотой портсигар,
предложил Смайли сигарету, от которой тот отказался.
     - Я хочу услышать от тебя, что произошло, - продолжал Смайли. - Я хотел
выяснить это перед тем, как меня вытурили, но не успел.
     - Из-за это они тебя вытурили?
     - Может быть.
     - Ты не знаешь  очень  много, а? - сказал Макс,  по-прежнему равнодушно
наблюдая за детишками.
     Смайли выражался  очень просто и понятно, и  все время на всякий случай
следил за Максом, если  тот  чего-нибудь не поймет. Они  могли  бы  говорить
по-немецки, но Макс не захотел бы,  и Смайли это знал.  Приходилось говорить
по-английски и все время следить за выражением лица Макса.
     - Я ничего не знаю, Макс, Я не принимал в этом никакого  участия. Когда
это все случилось, я сидел в Берлине и ничего не знал ни о том, что там было
запланировано, ни о том, что  за этим стояло. Они вызвали меня радиограммой,
но, когда я вернулся в Лондон, было уже слишком поздно,
     -   Запланировано,   -  повторил   Макс.  -   Было   много   что-нибудь
запланировано. - Его скулы и щеки неожиданно покрылись целой  сеткой морщин,
а  глаза сузились,  и трудно было понять, гримаса  это или улыбка. - Так ты,
Джордж, имеешь теперь много время, а? Господи, там было много запланировано.
     - Джим  должен был  провести  специальную операцию. Он попросил  тебя в
помощники.
     - Конечно. Джим просил Макс был "нянька".
     - Как он  заполучил  тебя?  Он  появился  в Эктоне  и  говорил  с  Тоби
Эстерхейзи? Он сказал: "Тоби, я хочу Макса"? Или как? Как он заполучил тебя?
     Руки  Макса расслабленно лежали на  коленях. У  него  были  ухоженные и
довольно  изящные руки,  если  не  считать  слишком  крупных  костяшек.  При
упоминании  об Эстерхейзи  он повернул ладони  внутрь  и сложил их  в  некое
подобие клетки, будто поймал бабочку.
     - Какого черта? - спросил Макс.
     - Ну а как тогда?
     - Было тайно, - сказал Макс. - Джим тайно, я тайно. Как сейчас.
     - Ну, давай, расскажи, - сказал Смайли, - Пожалуйста.
     Макс рассказывал  так, будто речь шла о каких-то  жизненных неурядицах:
то  ли семейных, то ли  деловых, то  ли  любовных.  Это произошло  вечером в
понедельник, в  середине октября, да. точно, шестнадцатого.  Тогда  наступил
какой-то  застой, он не  выезжал за  границу  уже которую неделю, и  это ему
порядком надоело. Он провел целый день, наблюдая за одним домом в Блумсбери,
где, по некоторым  сведениям,  жила парочка китайских студентов; "фонарщики"
подумывали  о том, чтобы организовать ночью в  их квартире кражу со взломом.
Макс уже  как раз собирался вернуться в "прачечную" Эктона и написать отчет,
когда Джим, вроде бы случайно наткнувшись на него на улице, подобрал и отвез
его к Кристал-Паласу,  где они поговорили, сидя в машине, как сейчас; только
тогда они говорили на чешском. Джим сказал, что  намечается одна специальная
работа, что-то  настолько грандиозное и  настолько  секретное, что  никому в
Цирке,  даже  Тоби  Эстерхейзи,  не  положено  об  этом  знать.  Руководство
осуществляется с самой  верхушки пирамиды, а  само дельце обещает быть очень
опасным. Не интересуется ли Макс?
     - Я говорю:  Конечно, Джим. Макс интересуется".  Потом  он  просил мне:
"Возьми  отпуск. Ты идешь к Тоби и говоришь:  Тоби, моя  мать болела, я хочу
брать  немного отпуск".  У  меня нет никакой мать. "Хорошо, - говорю  я. - Я
беру отпуск. Насколько день, Джим?"
     Вся операция не должна  продлиться  больше, чем выходные,  сказал Джим.
Они должны  приехать туда в субботу и уехать оттуда в воскресенье.  Затем он
спросил  Макса, есть ли у него сейчас возможность достать готовые документы,
лучше всего австрийские: какой-нибудь мелкооптовый торговец, еще лучше, если
с  водительским удостоверением. Если Макс  ничего  подходящего в  Эктоне  не
найдет, Джим достанет все сразу в Брикстоне.
     - Конечно, - говорю я. - У меня есть Хартман Руди, из  Линца, судетский
эмигрант.
     Итак, Макс попотчевал Тоби байкой о  том, что у его девушки в Брэдфорде
проблемы  со  здоровьем,  а Тоби  попотчевал Макса десятиминутной  лекцией о
сексуальных нравах  англичан; и вот в  четверг Джим с Максом  встретились на
конспиративной квартире, которая в те дни была закреплена за "головорезами",
в  одном  шумном  квартале  Ламбета. Джим принес ключи. Трехдневная вылазка,
повторил Джим, секретная встреча в пригороде  Брно.  Придо притащил  с собой
большую карту,  и они стали ее изучать.  Джим  будет передвигаться под видом
чеха, Макс - австрийца.  До Брно  они должны добираться разными  маршрутами:
Джим прилетит на самолете из Парижа в  Прагу, затем из Праги поездом.  Он не
сказал, какие у него  у самого  будут документы, но  Макс  предположил,  что
чешские, потому что Джим говорил  на чешском, как на родном  языке, Макс сам
видел как-то раз,  как  он  этим  воспользовался.  Стало быть.  Макс -  Руди
Хартман, торговец стеклянной и керамической посудой. Ему предстояло пересечь
австрийскую границу  на  автофургоне в  районе Микулова, затем двигаться  на
север  по направлению к Брно, имея  в  запасе  кучу времени, чтобы успеть на
рандеву с  Джимом,  которое должно  состояться в  субботу в  шесть  тридцать
вечера в одном из переулков у футбольного стадиона. В тот вечер в семь часов
был большой футбольный матч. Джим должен будет вместе с толпой идти по этому
переулку и, проходя мимо, забраться в  фургон. Они условились  о  времени, о
запасных  вариантах,  обо всех  возможных случайных  обстоятельствах;  кроме
того, сказал Макс, они хорошо знали почерк друг друга.
     После того как они бы выбрались нз Брно, им  предстояло ехать вместе по
трассе на Биловице до Крштины, а  затем свернуть на восток в сторону Рачице.
Где-то  по  дороге  на  Рачице они должны были встретить  на  левой  обочине
припаркованную черную машину, скорее всего "фиат".  Первые две цифры  номера
должны быть девять-девять. Водитель должен был читать  газету. Им нужно было
вылезти, Макс подойдет к нему и спросит, все ли в порядке. Мужчина за  рулем
должен был ответить, что его доктор запретил ему водить машину  дольше  трех
часов подряд.  Максу следовало сказать, что долгие поездки и вправду большая
нагрузка  на  сердце. После  чего  водитель  должен  был  показать  им,  где
поставить фургон, и пригласить в свою машину для беседы.
     - С кем вы встречались. Макс? Джим тебе это тоже говорил?
     Нет, больше Джим ничего не сказал.
     Вплоть до самого Брно все  шло почти  по плану, продолжал  Макс.  После
того  как  он  проехал  Микулов,  за  ним   какое-то  время  следовали  двое
мотоциклистов в штатском, которые менялись между собой каждые  десять минут,
но он списал это на счет своих австрийских номеров и особо не беспокоился. К
полудню  он  с  комфортом  добрался до  Брно  и, чтобы  не  вызывать лишнего
подозрения,  поселился в гостинице,  а затем  зашел в  ресторан  выпить пару
чашек кофе. Там к нему привязался какой-то местный актеришка, и Макс поведал
ему  обо всех превратностях торговли  стеклянной  посудой, а  также  о своей
девушке из Линца, которая  сбежала  от него  с каким-то американцем. Джим на
первую встречу не  явился, но часом позже у них  был  запланирован  запасной
вариант. Макс  сначала подумал, что поезд  опоздал, но  Джим  сказал только:
"Поезжай потихоньку", и он понял, что возникли какие-то проблемы.
     Все случилось, как он и предполагал, сказал Джим. План изменился. Максу
не стоит глубоко в  это влезать. Он должен поскорее подбросить Джима к месту
встречи, а затем затаиться в Брно до утра понедельника. Ему ни в коем случае
нельзя вступать в контакт ни с кем из тех, кто связан с Цирком: ни  с людьми
из сети  "Скорпион", ни  с людьми из сети "Платон", ни тем более  с пражской
резидентурой.  Если  Джим не объявится в  отеле к восьми утра в понедельник.
Макс должен выбираться любым способом, каким сможет. Если же Джим объявится,
у Макса будет  поручение:  передать  Хозяину послание Джима.  Послание может
быть очень простым, возможно,  оно  будет состоять  всего  Из одного  слова.
Когда   он  доберется  до  Лондона,   он  должен  лично  прийти  к  Хозяину,
договориться с  Макфейдином  о  приеме и  передать  сообщение.  Все  ли  ему
понятно?  Если Джим так  и не покажется  больше,  Максу  следует вернуться к
своим делам" которые он оставил, и на все расспросы, как внутри Цирка, так и
за его пределами, отвечать отрицательно.
     - А Джим не сказал, почему план изменился?
     - Джим волновал.
     - Значит, что-то произошло с ним по дороге перед встречей с тобой?
     -  Может быть. Я  говорю  Джиму: "Слушай, Джим,  я приезжал  вместе. Ты
волновал, я был "нянька", я еду за тебя, стреляю за тебя, что за черт?" Джим
разозлил, как черт, о'кей?
     - О'кей, - сказал Смайли.
     Они  двинулись по дороге на Рачице и в конце концов нашли  автомобиль с
выключенными  фарами,  развернутый  по  направлению  к  проселочной  дороге,
уходившей  в поле.  "Фиат", две  девятки  на  номерах,  черного цвета.  Макс
остановил  свой  фургон  и  выпустил  Джима.  Когда  Джим подошел к "фиату",
водитель  слегка  приоткрыл дверцу, для того чтобы загорелся  свет. На  руле
перед ним лежала раскрытая газета.
     - Ты не рассмотрел его лица?
     - Была тень.
     Макс подождал; по-видимому, они обменялись паролями, Джим сел в машину,
и они  уехали по проселочной дороге, так и не включив фары. Макс вернулся  в
Брно. Он сидел  в ресторане за шнапсом, когда во  всем городе вдруг поднялся
грохот.  Вначале он  подумал,  что  этот звук  идет со  стороны  футбольного
стадиона, но затем сообразил, что  это грузовики: целая колонна их двигалась
по дороге. Он спросил официантку, что происходит,  и она сказала, что в лесу
была какая-то стрельба и в этом
     якобы  замешаны контрреволюционеры.  Он  вышел  на  улицу, залез в свой
фургон, включил радио и поймал  сводку  новостей  из  Праги.  Так он впервые
услышал о  генерале.  Он  подумал, что кругом уже  стоят  кордоны, да и  все
равно, по инструкции Джима, он  должен был залечь на дно в гостинице и ждать
до утра понедельника.
     - Может быть, Джим посылал мне сообщение. А  может, какой-нибудь парень
из Сопротивления мог приходил ко мне.
     - С этим одним словом, - тихо уточнил Смайли.
     - Конечно.
     - Он не сказ