лучалось застать его врасплох, и еще то, что  он иногда
забывал  о важных вещах на  уроке;  он  забывал  даже  ставить поощрительные
красные отметки в журнале: Роучу приходилось каждую неделю напоминать ему об
этом.
     Чтобы  хоть  как-то  поддержать  его,  Роуч  взял на  себя  обязанности
помощника осветителя  сцены. Во время репетиций  Джим подавал  ему  условные
сигналы  - ему,  Биллу Роучу,  и  никому другому. Например, когда он  хотел,
чтобы огни рампы постепенно угасли, ему стоило лишь поднять руку и махнуть в
сторону Билла.
     Со  временем,  однако,  Джим,  похоже, стал  поправляться.  Его  взгляд
становился все яснее, а сам он - живее и проворнее. Тень его умершей матери,
кажется,  рассеялась.  В  тот  вечер,  когда  играли  пьесу,  он  был  таким
добродушным, каким Билл его еще никогда не  видел.  "Эй, Слоник,  глупый  ты
лягушонок, где твой плащ, ты что, не видишь - дождь идет?" - крикнул он ему,
когда они, уставшие, но ликующие, возвращались после представления в главное
здание  школы. "Его на самом деле зовут Билл, - услышал он, как Джим пояснил
кому-то из приехавших родителей. - Мы вместе когда-то были здесь новичками".
     В конце концов Билл  Роуч убедил себя, что пистолет ему просто-напросто
померещился.