и не нашли", и один
раз, к своему вящему  стыду, "о, полно, вы  мне  льстите", и так до тех пор,
пока с  неумолимой неизбежностью Мартиндейл не  перешел к  более близким  по
времени событиям: смене руководства и уходу Смайли со службы.
     Как и следовало ожидать, он начал с последних дней Хозяина:
     -  Твой  старый  босс, Джордж, благослови  его Господи, единственный из
всех,  кто  сохранил  свое  имя  в секрете.  Но от тебя, разумеется, у  него
никогда не было никаких секретов, не так ли, Джордж?  Смайли и Хозяин всегда
были как пальцы одной руки, так говорят до сих пор.
     - Спасибо за комплимент.
     -  Не кокетничай,  Джордж, я  старый волк, не забывай это.  Ты и Хозяин
были всегда вот  так. - Он сжал свои пухлые руки, изображая символ единения.
- Именно  поэтому тебя и выкинули,  да,  меня не  проведешь,  именно поэтому
Биллу Хейдону отдали твою работу. Именно  поэтому он - доверенное лицо Перси
Аллелайна, а не ты.
     - Да что ты говоришь, Родди.
     - Я даже больше тебе скажу. Намного больше.
     Мартиндейл придвинулся ближе,  и Смайли  почуял благоухание  одного  из
самых нежных творений Трампера.
     - Я  тебе еще  кое-что  скажу: Хозяин  и не думал умирать. Его  недавно
видели.  - Быстрым  жестом  Родди  предупредил протесты Смайли:  -  Дай  мне
договорить.  Вилли  Эндрюорта  столкнулся  с ним  нос  к  носу  в  аэропорту
Йоханнесбурга, в  зале ожидания.  Не с  призраком - с живым  Хозяином.  Было
жарко,  и  Вилли  покупал  в  баре  содовую.  Ты  давно  не  видел Вилли. Он
растолстел, как воздушный шар.  Так  вот,  поворачивается он, а рядом  стоит
Хозяин, одетый как какой-нибудь  мерзкий бур. Как только увидел Вилли, сразу
бежать.  Ну,  как тебе?  Итак, теперь мы знаем:  Хозяин и не думал  умирать.
Просто Перси Аллелайн со своими ребятами потеснил его, и ему пришлось осесть
в Южной  Африке, благослови его Бог. Ну  да  ты ведь не осудишь его  за это,
правда?  Нельзя  осуждать  человека  за  то, что он  хочет  спокойно прожить
остаток жизни. Я, по крайней мере, не смог бы.
     Когда  до  Смайли  сквозь  обволакивающую его  пелену  усталости  дошла
наконец вся чудовищность сказанного, он едва не лишился дара речи.
     -  Да  это  просто  смешно!  Это  самая  идиотская  история,  которую я
когда-нибудь  слышал.  Хозяин  мертв. Он умер от  сердечного приступа, после
долгой болезни. Кстати,  он ненавидел Южную Африку. Он ненавидел вообще все,
кроме  Суррея, Цирка и крикетного стадиона "Лорда". Право,  Родди,  не стоит
тебе рассказывать подобные истории.
     Он  мог  бы  еще  добавить:  я  лично  его похоронил,  в  этом  мерзком
крематории в Ист-Энде, в  канун прошлого  Рождества, сам.  Там еще священник
все время заикался.
     -  Ну,  Вилли  Эндрюорта  всегда  был  самым  отъявленным   вруном,   -
невозмутимо  размышлял  Мартиндейл.  -  Я  ведь  ему  то  же  самое говорил:
"Полнейшая ерунда, Вилли, как тебе не стыдно". -  Родди продолжил, как будто
у него и  в  мыслях не  было хоть на секунду поверить  в  эту глупость.  - Я
думаю,  тот скандал в Чехословакии - вот что загнало последний гвоздь в гроб
Хозяина. Тот бедный  парень, которого подстрелили в спину и о  котором потом
писали во всех газетах, тот самый, что, говорят, всегда был не разлей вода с
Биллом  Хейдоном.  Эллис, так мы привыкли его звать, и до сих пор так зовем,
разве нет? При  всем  том, что знаем его  настоящее  имя  не хуже,  чем свое
собственное. Мартиндейл  расчетливо  подождал секунду,  надеясь, что  Смайли
как-то  отреагирует, но  тот  явно не собирался  ничего  отвечать,  и  Родди
попробовал сделать новый заход.
     -  Не знаю, как ты, а я почему-то никак  не научусь воспринимать  Перси
Аллелайна в качестве шефа. Возраст это, Джордж, или мой природный цинизм? Ну
скажи же мне, ты  ведь так хорошо разбираешься  в людях. Мне кажется, трудно
быть  подчиненным у  того,  с кем вместе рос. Не  в этом  ли все дело?  Мало
сегодня таких,  кто  способен  это  выдержать,  а  бедный Перси  ведь  такой
непредсказуемый, не то что этот змей, Хозяин. Это его назойливое дружелюбие,
ну как  можно  воспринимать  его  всерьез? Сразу вспомнишь,  как он когда-то
сидел  развалившись в баре "Травеллерз", посасывая свою трубку грубой работы
и угощая  сильных мира сего; ну,  действительно, люди  ведь любят, когда  их
обманывают изящно, разве  нет? Или тебе наплевать, что ему  это удается? Чем
он  берет, Джордж, в  чем секрет его успеха?  - Родди заговорил настойчивее,
наклонившись  вперед,  и  в  его  взволнованных  глазах  промелькнул  жадный
интерес. Только  еда  могла  вызвать  у  него  похожие чувства.  -  Выезжать
исключительно  на  мозгах своих подчиненных; что  ж,  может быть" теперь это
называется руководством.
     - Ты  знаешь, Родди, я ничем не могу тебе помочь, - нерешительно сказал
Смайли.  - Видишь ли,  я никогда  не считал Перси большим  авторитетом, так,
скорее... - Он не мог подобрать нужное слово.
     - Пробивным, - подсказал Мартиндейл, и глаза его снова блеснули. - Спал
и видел себя на  троне Хозяина.  Теперь  он своего добился, и этот сброд его
любит.  Так кто же  стоит за  ним?  Кому он обязан  своим авторитетом? Так и
твердят все кругом,  как замечательно у него идут дела. Маленькие читальни в
Адмиралтействе, маленькие комиссии с какими-то странными названиями, красные
ковровые   дорожки"   расстилаемые   перед   Перси  в  коридорах  Уайтхолла,
заместители  министров,  получающие особые  поздравления  сверху,  а ведь их
никогда не награждают просто так. Знаешь, я все это уже когда-то видел.
     -  Родди,  я ничем  не  могу тебе помочь,  -  еще раз повторил  Смайли,
попытавшись встать. - Я слишком далек от всего этого, честное слово.
     Но Мартиндейл  не выпускал его  из-за стола, придерживая потной рукой и
продолжая говорить все быстрее:
     - Так кто же этот ловкач? Не Перси, это уж точно. Только не говори мне,
что американцы стали  снова  нам  доверять. - Он сильнее сжал  руку  Смайли.
Красавчик Билл Хейдон, наш  новый полковник  Лоуренс  Аравийский, благослови
его Бог,  да-да, не смотри так, это Билл, твой старый соперник. - Мартиндейл
снова облизал  уголки рта своим змеиным языком и  спрятал его, оставив  лишь
тонкую улыбку. - Я слышал, у вас с Биллом когда-то  было все общее, - сказал
он. - Только никогда не был ортодоксом, так ведь? Впрочем, как и все гении.
     - Что-нибудь еще желаете, мистер Смайли? - спросил официант.
     -   Затем  этот   Бланд;   вечно   подающий  надежды  "краснокирпичник"
("Краснокирпичные" университеты  - все университеты так называемого "второго
разряда", то есть все, кроме Лондонского, Оксфордского и Кембриджского.).  -
Родди продолжал удерживать Смайли. - А если эти двое не справляются, то ведь
есть кое-кто на пенсии, не так ли? Или делает вид, что он на пенсии?  И если
Хозяин мертв, кто остается? Кто, кроме тебя?
     Они стали одеваться. Швейцары  уже  ушли  домой,  и  им  пришлось самим
снимать пальто с опустевших коричневых вешалок.
     - Рой Бланд не "краснокирпичник" - громко сказал Смайли. -  Если хочешь
знать, он учился в колледже Св.Антония, в Оксфорде.
     "Помоги мне, Господи, это лучшее из того, что я мог сделать", - подумал
Смайли.
     - Не будь глупым,  дорогой,  - оборвал его Мартиндейл. Джордж чертовски
устал от него  и  выглядел обиженным  и обманутым.  Щеки  его  обвисли,  что
придавало лицу довольно унылое  выражение. -  "Св.Антоний",  безусловно,  не
первоклассный колледж, пусть он  и находится на той же улице, что и отличные
университеты.  Бланд  был  твоим протеже, но  это  теперь не имеет  никакого
значения. Я думаю, сейчас он -  протеже Билла Хейдона, и не защищай его, я и
сам  его  могу  защитить. Билл им всем теперь как отец  родной.  Они  к нему
тянутся, как пчелы на  мед. Ну, есть в нем какое-то обаяние, что ни  говори,
не то что у некоторых из нас. Я бы сказал даже, звездность - а это не многим
дано.  Говорят,  женщины буквально  падают ниц  перед  ним, если  они вообще
способны на это.
     - Спокойной ночи, Родди.
     - Поцелуй Энн от меня, не забудешь?
     - Непременно.
     - Не забудь.
     И вот  теперь  лил  дождь,  Смайли  промок до  костей, а Бог,  будто  в
наказание, не оставил в Лондоне ни одного такси.


        "Глава 3"


     Полное  безволие,  -  заговорил  он  сам  с   собой,  учтиво   отклонив
недвусмысленное предложение уличной женщины, спрятавшейся  в дверном проеме.
- Некоторые  называют  это вежливостью, а на самом деле это не что иное, как
слабость.  Ты болван набитый,  Мартиндейл.  Ты ???????  ??????????,  ????  ?
??????????...
     Джордж широко шагнул, переступая невидимое препятствие.
     - Слабость, - повторил он, - и  неспособность жить в свое удовольствие,
не  обращая  внимания  на  установленные законы  (содержимое  очередной лужи
аккуратно перекочевало к  нему  в башмак),  и эмоциональные привычки,  давно
потерявшие всякую  целесообразность. Что моя  жена, что Цирк,  что Лондон...
Такси!
     Смайли ринулся  было вперед,  но опоздал. Две девицы,  накрывшись одним
зонтом, хихикая, уже залезали в машину, только руки и ноги мелькнули. Подняв
воротник  своего  черного  пальто,  хотя  это и  было  бесполезно,  пришлось
продолжать одинокую прогулку.
     -  Вечно  подающий  надежды,  - яростно  пробормотал  он.  -  И  другие
университеты не хуже... Ты напыщенный, нахальный тип, сующий свой...
     И тут  Джордж, как нельзя кстати, вспомнил, что оставил в  клубе своего
Гриммельсхаузена.
     - Ах ты, черт!  -  возопил он, остановившись, чтобы с  большим чувством
выразить свое состояние. - Ах ты черт, ч е р т ! черт!
     Он  продаст  свой  дом  в  Лондоне,   решил  он.  Отступив  под  навес,
прислонившись  к  сигаретному  автомату  и пережидая ливень, он  принял  это
важное решение.  Все кругом только  и  говорят, что недвижимость  в  Лондоне
бешено подскочила в  цене. Вот  и хорошо. Он  продаст, а на часть вырученных
денег  купит коттедж в  Котсуолдсе. Бэрфорд? Там  слишком  большое движение.
Стипл  Астон -  вот подходящее  место. Он создал о  себе  впечатление как  о
слегка чудаковатом, непоследовательном, углубленном в себя человеке, но были
у  него одна-две забавные привычки,  например,  он любил бормотать  себе под
нос, когда брел пешком. Пожалуй, несовременно, но кто теперь живет в ногу со
временем? Пусть несовременно, лучше быть верным самому себе. В конце концов,
в определенный  момент каждый человек выбирает, вперед  ему  идти или назад.
Ничего зазорного  нет в том, чтобы  не гоняться за  каждым модным поветрием.
Нужно просто  знать себе цену, придерживаться  определенных  принципов, быть
достойным своего поколения, И если Энн захочет вернуться, что  ж, он даст ей
от ворот поворот.
     А может, и не  даст,  все будет зависеть от того, насколько  сильно она
захочет вернуться.
     Теша себя подобными иллюзиями, Смайли  добрался наконец до  Кингс-роуд,
где  он замешкался у перекрестка, будто пережидая транспорт.  По обе стороны
улицы  нарядные магазинчики. Прямо перед  ним его привычная  Байуотер-стрит,
глухой переулочек, ровно в сто семнадцать шагов. Когда  он только  поселился
здесь, эти  домики  эпохи короля  Георга  еще  хранили  скромное  очарование
старинной ветхости; там жили молодые пары, которым хватало пятнадцати фунтов
в  неделю, а  в цокольном  этаже  селили жильца, чтобы не  платить  за  него
налогов. Сейчас  окна  нижних этажей  закрыты стальными ставнями, а тротуары
заставлены машинами  -  по три у  каждого  дома.  По  старой привычке Смайли
рассмотрел каждую в отдельности, выделяя знакомые и незнакомые. У незнакомых
он  обращал внимание  на дополнительные зеркала  и антенны, отмечал про себя
закрытые фургоны, которыми любят пользоваться наблюдатели. Отчасти  это была
тренировка памяти, как в детской игре,  помогающая уберечь мозги от атрофии.
Так в свое время он заучивал названия магазинов вдоль автобусного маршрута к
Британскому музею. Или, к примеру, он  знал, сколько  ступенек было в каждом
пролете его дома и в какую сторону открывается каждая из двенадцати дверей.
     Но была  и  другая  причина  для этого  - страх, тайный  страх, который
сопровождает каждого профессионала всю жизнь, вплоть до самой смерти. Боязнь
того, что в один прекрасный день из прошлого, которое было столь запутанным,
что он сам не  в  состоянии помнить всех нажитых за  это время врагов, вдруг
появится один из них, найдет его и потребует расплаты.
     В глубине улицы соседка прогуливала собаку. Увидев Джорджа, она подняла
голову, чтобы что-то сказать, но он якобы не заметил ее, зная, что  разговор
пойдет  об  Энн.  Он  перешел дорогу. В его  окнах  свет не горел; занавески
задернуты так, как он их оставил. Он поднялся на крыльцо  из шести ступенек.
С тех пор, как ушла жена, приходящая домработница тоже больше не появлялась.
Ни у кого, кроме Энн, ключей не было. Дверь запиралась на два замка; врезной
"Банэм"  и  трубчатый "Чабб", но, кроме этого, Смайли выстругал две  дубовые
цепочки толщиной в ноготь, он вставлял их в щель между дверью  и косяком над
и  под  "Банэмом".  Это  был  пережиток  с  тех  времен,  когда  он  работал
действующим агентом. Недавно, сам не зная почему, он снова стал пользоваться
этим  приемом;  возможно,  он  не  хотел, чтобы  она застала  его  врасплох.
Кончиками  пальцев Смайли нащупал  сначала  одну, а затем другую  деревяшку.
Исполнив этот  ритуал,  он отпер дверь,  толкнул  ее и почувствовал,  как по
ковру заскользила дневная почта.
     Что там должно прийти? "Жизнь и  литература Германии"? Или "Филология"?
Он  решил,  что  "Филология", -  ее уже давно не присылали.  Включив свет  в
прихожей,  он  нагнулся  и  стал  просматривать  почту. Счет  от портного за
костюм,  которого  он не  заказывал,  но  в котором,  подозревал  он, сейчас
щеголяет  очередной любовник  Энн; счет из гаража  в Хенли за бензин (бог ты
мой, что они  делали  в  Хенли  без гроша в кармане девятого октября?); одно
письмо из банка, касающееся предоставления денежных льгот госпоже Энн Смайли
в отделении Мидлэнд-банка в Иммингеме.
     Какого черта, вопрошал он  у этого документа,  они делают  в Иммингеме?
Кто, ради всего святого, заводит любовные  связи в  Иммингеме? И где  вообще
находится этот Иммингем?
     Он все еще размышлял над этим вопросом, когда  его взгляд вдруг упал на
незнакомый зонтик в подставке: шелковый, с кожаной ручкой и золотым кольцом,
без  инициалов.  В  ту  же секунду в  мозгу  пронеслась  мысль  о  том, что,
поскольку зонт сухой, он стоит тут, как минимум, с шести пятнадцати - именно
тогда начался  дождь, -  потому  что и на подставке  но было никаких  следов
влаги. Еще он  отметил,  что  зонт довольно  изящный,  хотя  и  не новый,  а
наконечник  едва  поцарапан.  И поэтому  зонтик  принадлежит явно подвижному
человеку,  можно даже сказать молодому, вроде последнего  из обожателей Энн.
Но  поскольку  владелец зонта знает о клинышках и  знает, как установить их,
находясь внутри  дома,  и  у него  хватило  сообразительности положить почту
перед дверью,  после  того  как он потревожил  ее и, без сомнения, прочитал,
более чем вероятно" что он знает и самого Смайли и никакой  это не любовник,
а  такой же профессионал,  как и он  сам, с которым  они  в свое время тесно
работали, поэтому-то он и знает его почерк, как говорят на их жаргоне.
     Дверь в гостиную была чуть приоткрыта. Он мягко толкнул ее.
     - Питер? - спросил он.
     Через дверной проем в свете  уличных фонарей  он  увидел пару  замшевых
туфель, лениво скрещенных и выглядывающих из-за угла дивана.
     - На  твоем месте  я бы не  снимал  пальто, Джордж, старина, - раздался
дружелюбный голос. - Ехать нам далеко.
     Пять минут спустя,  одетый в  широченную  коричневую дорожную куртку  -
подарок Энн и единственное, что осталось у  него сухим, - недовольный Джордж
Смайли сидел в продуваемом  насквозь  спортивном  автомобиле Питера Гиллема,
который тот  припарковал на  соседней площади.  Целью их  поездки был Аскот,
славящийся женщинами  и лошадьми. Пожалуй, менее известен  он был в качестве
резиденции   мистера  Оливера   Лейкона,  чиновника  министерства,  старшего
советника различных  сборных комиссий и наблюдателя по делам разведки.  Или,
как менее церемонно называл его Гиллем, главного префекта Уайтхолла.
     А  тем  временем  в  тэрсгудской  школе  Билл  Роуч,  пытаясь  заснуть,
размышлял над последними диковинными событиями,  с которыми он столкнулся за
несколько  последних дней, продолжая  следить за  благополучием Джима. Вчера
Джим  сильно  удивил  Латци.  А  в  четверг  он украл почту  мисс  Ааронсон,
учительницы  по  классу  скрипки и  чистописания.  Роуч  относился к  ней  с
почтением  за  ее мягкий  характер.  Латци, помощник  садовника, был ПЛ, так
говорила Воспитательница, а эти  люди не  говорят  по-английски или  говорят
совсем плохо.  ПЛ означает "приезжее лицо",  пояснила  Воспитательница: так,
мол, называется  иностранец, оставшийся в Англии со времен войны ("Имеются в
виду  "перемещенные  лица" -  люди, спасенные  из фашистского  плена армиями
союзников.). Но вот вчера  Джим разговаривал  с Латци,  прося  его  помочь с
организацией автоклуба, и он разговаривал с  ним  на их "птичьем" языке,  на
таком,  на котором  говорят все ПЛ, и  Латци тут  же словно  вырос  в  своих
собственных глазах.
     История с  письмом мисс Ааронсон была  еще загадочнее. В четверг утром,
когда Билл Роуч после церкви зашел в учительскую за тетрадями своего класса,
на  конторке лежали  два письма: одно было адресовано  Джиму, другое  - мисс
Ааронсон.  Конверт Джима был надписан на машинке, мисс Ааронсон -  от  руки,
причем почерком,  очень похожим на почерк самого Джима. В учительской никого
не было. Только Роуч взял  тетради и направился к выходу, как вдруг в другую
дверь ворвался Джим, красный и запыхавшийся после своей утренней прогулки:
     - Ну, ты идешь, Слоник? Звонок уже был, - и нагнулся над конторкой.
     - Да, сэр.
     - Так себе погодка, да, Слоник?
     - Да, сэр.
     - Ну, ступай скорее.
     В дверях Роуч оглянулся. Джим снова стоял прямо, облокотившись спиной о
конторку,  открывая   утреннюю  "Дейли  телеграф".  Конторка  опустела.  Оба
конверта исчезли.
     Джим написал письмо мисс Ааронсон,  а затем передумал?  Может, он делал
ей предложение? Потом в голову Билла Роуча пришла другая мысль. Недавно Джим
приобрел старую пишущую машинку - сломанный "Ремингтон", - которую и починил
своими руками. Неужели  он напечатал на  ней письмо самому  себе? Неужели он
так одинок, что пишет сам себе письма и вдобавок ворует чужие?
     Роуч уснул.


        "Глава 4"


     Гиллем  выглядел  вялым,  но  ехал  довольно  быстро.  Машину наполняли
осенние запахи,  светила  полная  луна,  над  голыми  полями  повисли клочья
тумана, и холод стоял  невыносимый. Смайли задумался, сколько лет Гиллему, и
мысленно дал ему  около  сорока, хотя при свете  луны тот казался студентом,
плывущим на  лодке: он  манипулировал рычагом коробки  передач  так  плавно,
будто преодолевал сопротивление  воды. Как  бы то ни было,  злорадно подумал
Смайли,  машина намного моложе  Гиллема.  Они  проскочили  Раннимид и начали
подниматься к  Игэм-Хиллу.  Ехали  уже минут двадцать, Смайли  задал  дюжину
вопросов и ни на один  из них не получил  стоящего  ответа, и  теперь  в нем
стала просыпаться какая-то навязчивая неосознанная тревога.
     - Удивительно, что они не выгнали тебя вместе с нами со всеми, - сказал
Джордж не очень-то любезным тоном, запахиваясь поплотнее. - Ты обладаешь для
этого всеми качествами: хорошо знаешь свою работу, лоялен, неболтлив.
     - Мне поручили курировать "головорезов".
     - О Господи!  - промолвил Смайли с содроганием  и, упрятав свои  пышные
подбородки в поднятый воротник, предался  этому воспоминанию вместо  других,
еще  более  неприятных:  Брикстон,  зловещее  каменное здание школы, которое
служило "головорезам"  штаб-квартирой.  Официально они