да, конечно, - согласился Смайли. - Разумеется.
     Он  обладал особым искусством,  выработанным за  долгие  годы  скрытной
жизни,  искусством  умения  слушать  некой  внешней  частью  мозга, позволяя
излагаемым  событиям  разворачиваться прямо перед его мысленным взором, в то
время как другая,  совершенно отдельная часть его сознания в спешном порядке
устанавливала временные связи, В данном  случае связь вела от Тарра к Ирине,
от  Ирины  к  ее бедному возлюбленному, так гордившемуся тем, что  его зовут
Лапин  и что он обслуживает некоего полковника  Григория Викторова, "который
работает в посольстве под именем Поляков". В его памяти эти вещи были сродни
картинкам из детства, он бы никогда этого не забыл.
     -  А были у вас какие-нибудь фотографии, Кон-ни?  - спросил он хмуро. -
Сумела ли ты обзавестись приметами этих троих?
     - Бардина из ООН -  естественно.  Стоковского -  возможно.  У нас  есть
старое  газетное  фото  времен  его  солдатской  службы,  но  мы  так  и  не
установили, подлинное ли оно.
     - А Викторов, который бесследно пропал? - Здесь могло быть любое другое
имя. - Ни одной приличной фотографии, что ли? - спросил  Смайли и направился
в другой конец комнаты, чтобы вновь наполнить стаканы.
     - Викторов, полковник Грегор, - повторила Конни с мечтательной улыбкой.
- Воевал под Сталинградом, как простой солдат... Нет, у  нас никогда не было
его  фото.  Жаль. Говорили,  он намного превосходил всех  остальных.  -  Она
встряхнулась. - Хотя, конечно, мы н  и ч е  г о не  знаем об этих остальных.
Пять казарм и двухгодичные курсы - это, скажу я тебе, наводит на размышления
о том, что за все эти годы из тех стен вышло побольше чем три человека!
     С  легким вздохом разочарования, будто давая понять, что пока ничего во
всем ее рассказе, не говоря  уже  о  личности полковника Грегора  Викторова,
нисколько  не  продвинуло его  в  кропотливых  изысканиях,  Смайли предложил
перейти  поближе  к не имеющему никакого  отношения ко всему  вышесказанному
феномену Полякова Алексея Александровича из советского посольства в Лондоне,
больше известного Конни как "дорогой Алекс Поляков",  и установить, каким из
винтиков сложного механизма Карлы он является  и почему так  получилось, что
она была отстранена от дальнейшего расследования по его делу.


        "Глава 13"


     Тут  женщина оживилась. Поляков не был героем сказки, он был ее любимым
Алексом, хотя она никогда не разговаривала с ним и, скорее всего" никогда не
видела его живьем. Она переместилась на другое сиденье, поближе к настольной
лампе  - в кресло-качалку: она нигде не могла сидеть подолгу. Конни откинула
голову назад,  так  что  Смайли  увидел  перекаты волн  на  ее белой шее,  и
кокетливо свесила онемевшую руку, вспоминая  о сумасбродствах, о которых она
не жалела, в то время как Смайли эти ее размышления, с точки зрения здравого
ума разведчика, представлялись еще более бредовыми, чем раньше.
     - О,  он, однако,  был хорош, -  сказала Конни.  - За  семь долгих  лет
пребывания  Алекса здесь у  нас не  возникло и  тени  подозрения. Семь  лет,
дорогой мой, и хоть бы раз з а с в е т и л с я ! Представляешь?
     Она  привела  выдержку  из его  визовой анкеты  девятилетней  давности:
Поляков   Алексей  Александрович,   окончил  Ленинградский   государственный
университет, атташе по  культуре в ранге  второго секретаря,  женат, супруга
остается в СССР, родился 3 марта 1922 года на Украине, сын железнодорожника,
начальное  образование  не указано.  Она продолжала без  запинки,  со смехом
приводя первое казенное описание, данное "фонарщиками":
     - Рост около ста восьмидесяти сантиметров,  телосложение крупное,  цвет
глаз  зеленый,  цвет волос  черный, особые приметы отсутствуют.  Веселенький
такой  верзила, -  со смехом подвела она итог. -  Потрясающий шутник. Черная
челка вот здесь,  падает  на правый глаз.  Я уверена,  он  здорово играл  на
подаче, хотя мы ни разу не застали его за  этим. Я бы предложила ему парочку
мячей с нашей стороны, если  бы  Тоби согласился сыграть, но он  не захотел.
Хотя, заметь, я совсем  не уверена, что Алексей Александрович  попался бы на
эту удочку. Алекс  был  слишком осмотрителен,  - сказала она  с гордостью. -
Приятный голос, бархатный, как у тебя. Я, бывало, дважды прокручивала пленку
только для того, чтобы  послушать, как он говорит. Неужели он все еще здесь,
Джордж? Я даже боюсь спрашивать, понимаешь? Я боюсь, что они все сменятся, а
я никого так и не узнаю.
     Он по-прежнему здесь, заверил ее Смайли. Та же "крыша", тот же чин.
     -  И все так  же занимает тот  жуткий  загородный  домишко в  Хайгейте,
который так  ненавидят шпики Тоби? Медоу-Клоуз, сорок, верхний этаж?  О, это
совершенно  чумовое  место.  Я  уважаю  тех, кто  сполна  отрабатывает  свою
"крышу", а Алекс как раз из таких. Он  всегда был самым деятельным и хватким
из всех  атташе по культуре, которые когда-либо  работали в этом посольстве.
Если требуется что-нибудь быстро организовать - лектора, музыканта, - только
скажи, Алекс пробьется через всю бюрократическую волокиту быстрее всех.
     - Как же ему это удавалось, Конни?
     - По крайней мере не так,  как  ты  думаешь, Джордж Смайли, -  выпалила
она,  и краска  ударила  ей  в лицо. -  О, нет,  Алексей  Александрович  был
исключительно  тем,  за  кого  себя  выдавал,  так-то  вот,  можешь, кстати,
спросить Тоби Эстерхейзи или Перси  Аллелайна. Он был чист, как младенец. Не
запятнан никоим образом, уж это-то Тоби тебе подтвердит!
     -  Ну-ну, - пробормотал  Смайли, наполняя ей стакан. -  Остынь,  Конни.
Успокойся.
     -  Тьфу, -  вскрикнула  она,  выходя из  себя.  -  Чистейшей воды  бред
собачий. Алексей Александрович Поляков самому Карле  сто очков  вперед даст,
это тренированный громила, если я хоть  что-то  в этом понимаю,  но они ведь
меня даже слушать не захотели! "Тебе шпионы под каждой кроватью  мерещатся",
- говорит  Тоби. "Фонарщики" и так заняты  по  горло, -  говорит  Перси (она
передразнила его шотландский акцент), - у нас  нет возможности шиковать". Ты
только вдумайся - "шиковать". - Конни снова расплакалась. - Бедный Джордж, -
продолжала она,  - бедный Джордж, ты пытался помочь, но что ты мог? Ты и сам
был внизу лестницы. Ох, Джордж, не  ходи на  охоту со всякими там Лейконами.
Пожалуйста.
     Он  мягко подвел ее мысли снова к Полякову, пытаясь понять, почему  она
так уверена, что он - громила Карлы, выпускник его специальной школы.
     - Был  День поминовения, - громко всхлипнула она. - Мы сфотографировали
его награды, да, это было именно тогда.


     Год  первый  снова.  Год  первый  ее  восьмилетнего  романа  с  Алексом
Поляковым. Самое интересное, говорит она, это то,  что она положила  на него
глаз сразу, как только он прибыл.
     "Привет, - подумала я, - неплохо было бы с тобой позабавиться".
     Почему она  так решила, Конни  четко  объяснить  не могла до  сих  пор.
Возможно, тут сыграла  роль его  самоуверенность, возможно  - осанка,  грудь
колесом, будто прямо  с парада. "Крепкий  такой,  как гриб боровик.  Армия у
него прямо-таки на лбу написана".  А может  быть,  виной тому  был его образ
жизни: "Он выбрал единственный дом в  Лондоне, к которому эти "фонарщики" не
могли подойти ближе, чем на  сорок-пятьдесят  метров". А возможно, это  была
его работа: "Теперь в посольстве  было  уже три  атташе по культуре, двое из
которых  явно  шпионили,  а  третий  только  и  делал,  что носил  цветы  на
Хайгейтское кладбище к могиле бедняги Карла Маркса".
     Конни  была  немного  не в  себе, и  Смайли снова прогулялся  с ней  по
комнате, поддерживая ее,  когда  она  спотыкалась. Сначала,  правда, сказала
она, Тоби Эстерхейзи  согласился  внести  Алекса в  список "А",  и эктонские
"фонарщики" наугад  "пасли" его двенадцать  дней  из  каждых тридцати, и все
время, пока они следили за ним, он оставался чист, как младенец.
     -  Дорогой  мой, можно  было  подумать, что я  позвонила ему и сказала:
"Алекс Александрович, смотри в оба, потому  что  я натравила на  тебя  ищеек
Крошки Тоби. Так что живи пока под "крышей" и не делай резких движений".
     Он ходил на  торжественные приемы, лекции, гулял в парке, изредка играл
в теннис,  и,  если бы не раздавал  ребятишкам на улице конфеты, ему  трудно
было бы выглядеть более респектабельным. Конни отчаянно добивалась продления
наблюдения, но эта битва была уже проиграна. Жернова бюрократической  машины
продолжали  крутиться, и  Полякова перенесли в  список  "Б": если  позволяли
ресурсы, его опекали каждые шесть месяцев. Шестимесячные проверки так ничего
и не дали, и через три года он был перенесен в категорию "чистых": изучен до
основания и  признан  не  представляющим интереса  для  контрразведки. Конни
ничего поделать не смогла и уже начала свыкаться с этой мыслью, когда в один
прекрасный ноябрьский  день милый Тедди  Хэнки позвонил ей из  "прачечной" в
Эктоне  и сказал запыхавшимся  голосом, что Алекс Поляков  разоблачил  себя,
показал наконец свое истинное лицо. Все тут же встали на уши.
     - Тедди был старый, о  ч  е н ь с т  а р  ы й  наш  приятель. Старейший
сотрудник  Цирка и  всеобщий  любимец,  даром что ему  уже под девяносто. Он
закончил  свой  рабочий  день  и  шел  домой,  когда мимо  проехала  "Волга"
советского  посла с  тремя  военными  атташе;  направлявшимися  на церемонию
возложения венков. Трое других  следовали за ними на другой машине. Одним из
них был Поляков,  и на нем  было больше медалей, чем на рождественской елке.
Тедди сломя голову помчался с фотоаппаратом к Уайтхоллу и сфотографировал их
с  другой  стороны улицы. Боже мой, в  тот день все было на  нашей  стороне:
чудесная погода, сначала  небольшой дождь, а затем  такое приятное  вечернее
солнце. Можно  было с трехсот  метров заснять волоски на  заднице у мухи. Мы
увеличили снимки, и вот что  там было: две медали "За отвагу" и четыре -  за
участие в  различных операциях. Алекс Поляков был ветеран  войны, и  за семь
лет  ни одна  душа  об этом  не узнала. Ох,  как  меня это взбудоражило! Мне
показалось,  что  теперь-то уж не  нужно будет  никого  убеждать.  "Тоби,  -
сказала  я  (я позвонила  ему  прямо  тут  же), -  послушай меня,  противный
венгерский карлик. Это один из тех случаев, когда "эго" пробивается  в конце
концов  через   любую  "крышу".  Я  хочу,   чтобы  ты  вывернул  мне  Алекса
Александровича  н а и з  н а  н к  у , и  никаких  отговорок  быть не может,
маленькое подозрение Конни попало в десятку".
     - Ну и что сказал Тоби?
     Серый спаниель разочарованно вздохнул и снова уснул.
     - Тобн? -  Конни  вдруг стала очень печальной.  - О, Крошка Тоби  своим
тишайшим  голосом  мертвой  рыбы поведал  мне  следующее: сейчас  операциями
руководит Перси Аллелайн, не так ли? Это не его, а Перси работа - изыскивать
ресурсы. Я нутром чуяла: что-то здесь не так, но думала, что вся загвоздка в
Тоби. - Она умолкла. - Проклятый камин,  - пробормотала она  угрюмо. - Стоит
повернуться к  нему спиной, и  он  тут же  гаснет. - Конни  потеряла  всякий
интерес к разговору. - Ну, остальное ты знаешь. Рапорт пришел к Перси. "Ну и
что? - говорит Аллелайн. - Поляков служил в русской армии. Это самая большая
армия в мире, и не всякий, кто в ней воевал, - агент Карлы". Так странно. Он
обвинил меня в ненаучной дедукции.  и где ты взял это выражение?" - спросила
я его. "А здесь нужна вовсе не д е д у к ц и я , - говорит он, - а и н д у к
ц и я " . - "Дорогой мой Перси, не знаю, кто тебя научил таким словам, но ты
сейчас  похож  на противного докторишку каких-то  там наук". Бог ты мой, как
его  это разозлило! Тоби сделал мне одолжение и пустил за Алексом хвост,  но
это ничего не дало. "Поставьте у него дома "жучки", - сказала я, -  и  в его
машине  - везде, где  можно! Разыграйте ограбление на  улице,  выверните его
наизнанку,  поставьте  его  телефон на  прослушивание! Инсценируйте проверку
документов, будто по ошибке, обыщите. Да что угодно, но, р а д и в с е г о с
в я т о г о , сделайте что-нибудь, я готова поставить фунт стерлингов против
рубля, что Алекс Поляков - куратор  английского  "крота". Тут Перси посылает
за мной,  весь  такой  важный (снова его акцент): "Ты  оставляешь Полякова в
покое, выкидываешь его  к  черту из  своей дурацкой бабьей башки, поняла или
нет? Ты и твоя чертова  Полли, или как там  ее, у  меня  уже вот где сидите,
хватит мне с ним надоедать". Вдобавок к этому прислал грубое письмо: "... Мы
поговорили, и я тебя убедил..."  - и копию  этой корове из  отдела кадров. Я
написала внизу:  "Да,  да, повторяю -  нет" - и отослала  ему обратно. - Она
снова заговорила начальническим голосом: - "Вы потеряли всякое чувство меры,
Конни.  Пора  вам спуститься с небес  на землю". Конни захмелела.  И  сидела
теперь,  умолкнув,  над  своим стаканом. Ее  глаза закрылись, голова  начала
свешиваться набок.
     - О Господи, - прошептала она, снова приходя в себя. - Ох, Боже ты мой.
     - У Полякова был связной? - спросил Смайли.
     - А зачем он ему нужен? Он же "ценитель искусства". Ценителям искусства
не нужны никакие связные.
     - У Комарова в Токио был связной. Ты же сама говорила.
     - Комаров был военный, - угрюмо заметила она.
     - Поляков тоже.  Ты же видела его медали. Джордж  держал ее  за  руку и
ждал.
     Кролик Лапин, сказала она,  водитель посольства, этот прохвост. Сначала
она никак не могла его вычислить.  Она подозревала, что это некто Ивлев,  он
же  Брод,  но не  могла  этого  доказать, и  никто  ей не  собирался  в этом
помогать. Кролик Лапин проводил  большую  часть времени,  гуляя  по Лондону,
засматриваясь на девушек  и не отваживаясь заговорить с  ними. Но постепенно
она  начала  прослеживать некую связь. Поляков давал прием,  а Лапин помогал
разливать  напитки. Как-то раз  поздно  вечером  Полякова  вызвали, и  через
полчаса  примчался  Лапин, вероятно, чтобы расшифровать телеграмму.  А когда
Поляков летал в  Москву, кролик  Лапин фактически  переехал в  посольство  и
ночевал там, пока тот не вернулся.
     - Он его подменял, - убежденно заявила Конни. - Ясно как дважды два.
     - Ты и об этом доложила?
     - Естественно.
     - Ну и что дальше?
     - Конни уволили, а Лапин спокойненько уехал
     домой, - усмехнувшись, сказала  Конни и  зевнула. - Э-хе-хе, - добавила
она, - золотые были денечки. Неужели я начинаю разваливаться, Джордж?
     Огонь почти совсем погас.  Откуда-то  сверху  раздался  глухой  удар  -
наверное, это были Дженет и ее любовник.  Конни  начала мурлыкать что-то под
нос,  затем постепенно  стала раскачиваться под  собственную  музыку. Смайли
терпеливо пытался  развеселить  ее. Он  налил  ей еще, и в конце концов  она
взбодрилась.
     -  А ну-ка,  пойдем, -  сказала  она,  - я  покажу  тебе  мои  паршивые
медальки.
     И снова памятные реликвии.  Они хранились у нее в потертом чемоданчике,
который Смайли должен был вытащить из-под кровати.  Сначала настоящая медаль
в  коробочке и  выдержка  из  благодарственного  письма,  где  она  значится
занесенной  в  список премьер-министра  под  своим  оперативным  псевдонимом
Констанс Сэлинджер.
     - Потому что Конни была хорошей девочкой, - объяснила она, прижавшись к
нему щекой. - И любила всех своих замечательных ребят.
     Затем  фотографии  бывших  сотрудников  Цирка:  Конни в форме  женского
вспомогательного батальона  во время войны, стоящая между Джебсди и стариной
"пастухом"  ("Пастухи"  -  жаргонное  обозначение  дешифровальщнков)  Биллом
Магнусом, снято где-то в  Англии; Конни  с Биллом Хейдоном с одной стороны и
Джимом Придо с другой, мужчины  в  крикетных  костюмах, и все трое выглядят,
как  сказала  Конни,  "бог-ты-мой-какими-приятными",  на  летних   курсах  в
Саррате, позади них простираются лужайки, подстриженные и озаренные солнцем,
и    поблескивают   проволочные   заграждения.   Затем   огромная   лупа   с
выгравированными на  линзе  надписями:  от  Роя, от  Перси,  от Тоби и  всех
остальных: "Конни с любовью, чтоб никогда не забывала!"
     Наконец, особый вклад самого Билла: карикатура, где Конни лежит на всем
протяжении  Кенсингтон-Палас-Гарденс  (Кенсингтон-Палас-Гарденс  -  улица  в
Лондоне,  известная  своими роскошными  особняками; в  описываемое  в романе
время   на  ней  были  расположены   некоторые  зарубежные   посольства)   и
рассматривает  в  телескоп  советское   посольство:  "С  любовью  и  нежными
воспоминаниями милой-милой Конни".
     - Ты знаешь, они здесь все еще помнят erо. Блестящий  парень. В комнате
отдыха  колледжа  Крайст-Черч  есть  несколько  его  картин.  Они  их  часто
выставляют.  Я  встречалась  с  Жилем  Лэнгли вцеркви буквально на днях:  не
слышала ли я чего-нибудь о Хейдоне? Не помню, что я ответила: да, нет. Ты не
знаешь, сестра Жиля по-прежнему занимается явочными квартирами?
     Смайли не знал.
     -  Нам  не хватает таких способных, говорит  Жиль,  у них не получается
воспитать  таких,  как  Билл Хейдон.  Жиль прямо весь пылал от  возбуждения.
Говорит, что  преподавал  Биллу современную  историю в те  дни, когда  слово
"империя" еще  не было бранным. Про Джима тоже  спрашивал.  "Его  альтерэго,
можно сказать, хм-хм". Ты всегда недолюбливал Билла, да? - продолжала  Конни
рассеянно, снова все укладывая  в пластиковые пакеты и заворачивая в кусочки
ткани. -  Я никогда не могла понять: ты его  ревнуешь или он  тебя? Пожалуй,
слишком  уж  он обаятельный. Ты никогда не доверял внешнему  виду.  Я имею в
виду мужчин.
     - Дорогая Конни,  не  говори  ерунды, - возразил Смайли,  на  этот  раз
застигнутый врасплох. - Мы с Биллом всегда были идеальными друзьями.  Откуда
тебе в голову взбрело сказать такое?
     - Да так, ниоткуда.  - Она уже почти забыла об  этом. -  Я  слышала, он
как-то  прогуливался в парке  с Энн, только и  всего.  Он ведь ее двоюродный
брат или что-то в этом роде? Я всегда думала, что вы могли бы поладить, ты и
Билл, если бы вместе  работали.  Вы сумели  бы вернуть  дух прошлого. Вместо
этого шотландского  выскочки.  Билл,  перестраивающий  Камелот,  - снова  ее
мечтательная улыбка, как из сказки, - а Джордж...
     -  Джордж  подбирает  остатки, -  сказал  Смайли,  подыгрывая ей, и они
рассмеялись, хотя у Смайли это вышло довольно наигранно.
     - Поцелуй меня, Джордж. Поцелуй Конни.
     Она проводила  его по тропинке  через огород, которой  пользовались  ее
постояльцы,  и  сказала,  что  лучше  ходить там,  чем  любоваться  зрелищем
уродливых  новых бунгало  в соседнем  саду, которые понастроили  эти  свиньи
Харрисоны. Моросил мелкий дождь, редкие  крупные звезды тускло проблескивали
сквозь туман, на дороге был  слышен грохот грузовиков,  удаляющихся в ночь в
направлении севера. Прижавшись к нему, Конни вдруг забеспокоилась:
     - Ты такой непутевый, Джордж. Ты слышишь? Взгляни на меня. Да не смотри
в ту сторону, там сплошной неоновый  свет, порок и распутство. Поцелуй меня.
Гадкие  люди  во  всем мире  превращают  нашу  жизнь в  ничто, так почему ты
помогаешь им? Почему?
     - Я не помогаю им, Конни.
     -  Да конечно помогаешь! Посмотри на меня.  Хорошие  ведь были времена,
слышишь?  Настоящие.  Англичане могли гордиться. Сделай так, чтобы они снова
могли гордиться.
     - Это не совсем по адресу, Конни.
     Она притянула его лицо к себе, так что он поцеловал ее прямо в губы.
     -  Бедняжсчки. -  Она  тяжело дышала,  скорее всего,  не  от  какого-то
отдельного  чувства, но  от целой сумятицы  их,  смешавшихся в  ней,  как  в
крепком  коктейле, -  Бедняжечки.  Привыкли  к империи, привыкли  повелевать
миром. Все ушло.  Все пропало. Тю-тю, старый мир. Вы последние, Джордж, ты и
Билл. Ну,  может быть,  еще этот мерзкий  Перси. - Он знал, что  этим  все и
закончится,  но не  думал,  что это  будет  так  ужасно.  Она  и раньше  так
говорила,  каждое  Рождество,  когда  во  всех  закутках  Цирка  проводились
маленькие вечеринки. - Ты знаешь Миллпондз или нет? - спросила она.