мне? - Смайли показалось, что с этим вопросом во
всей чернеющей внизу долине воцарилась мертвая тишина. Он повторил: - Что он
сказал обо мне?
     - Показал мне зажигалку. Сказал, что это твоя. Подарок от Энн. "Джорджу
от Энн со всей любовью". Ее подпись. Выгравированная.
     - А он не упоминал,  как она ему  досталась? Что он сказал,  Джим?  Ну,
давай же,  ты что, думаешь, у  меня сразу коленки  подогнутся, если я узнаю,
что какой-то русский проходимец неудачно пошутил обо мне?
     Ответ Джима прозвучал, как армейский приказ:
     - Он высказался в том духе, что после того, как она стала крутить шашни
с Биллом  Хейдоном, могла бы позаботиться о том, чтобы поменять  дарственную
надпись. -  Он  резко отвернулся  и  шагнул к  машине.  -  Я  сказал  ему, -
выкрикнул он  в бешенстве, - сказал  ему  прямо в  его маленькую  сморщенную
физиономию: не стоит судить Билла по таким вещам. Художники живут совершенно
по другим  законам. Они видят то, чего мы не видим. Чувствуют то, что нам не
дано.  Этот паршивый коротышка только рассмеялся: "Не знал, что  его картины
так хороши". Джордж, яему сказал: "Пошли вы к черту. Пошли вы ко всем чертям
собачьим. Один Билл Хейдон стоит всей вашей поганой  команды". Я сказал ему:
"Боже праведный, чем  вы здесь руководите? Секретной службойили какой-нибудь
паршивой Армией Спасения?"
     -  Это  хорошо сказано,  - заметил наконец Смайли, будто комментируя со
стороны чей-то чужой спор. - А ты раньше его никогда не видел?
     - Кого?
     - Маленького седоватого типа. Он не показался тебе знакомым - из твоего
давнего  прошлого,  например?  Ну  ладно, ты же знаешь  нашу специфику.  Нас
обучают  видеть много лиц, фотографий конкретных  людей из Центра, и  иногда
они западают в  память. Даже  если мы и не всегда можем связать их с  нужным
именем. Этот тебе, однако, не запомнился. Лад-
     но,  мне  просто было интересно. Мне ведь что пришло в голову:  у  тебя
было много  времени,  чтобы думать, -  продолжал  он рассуждать вслух.  - Ты
лежал там, выздоравливал, восстанавливался, ждал, когда  вернешься  домой, и
что еще тебе оставалось делать, кроме как думать? - Он подождал. - И вот мне
стало интересно, о чем ты думал. Наверное, о своем задании. Так ведь?
     - Временами.
     -  И  какие  выводы  сделал? Что-нибудь  полезное тебе пришло в голову?
Какие-нибудь   подозрения,   озарения,   какие-нибудь   догадки,  подсказки,
что-нибудь такое, чтобы мне сейчас сообщить?
     -  К черту  все,  благодарю  покорно, - вспылил  Джим. - Ты знаешь меня
прекрасно, Джордж Смайли, я не мудрец какой-нибудь, а...
     - Ты  простой  оперативный агент,  который предоставляет  думать другим
умникам.  И тем  не менее: когда ты знаешь,  что тебя  заманили в чудовищную
западню,  предали, стреляли  в спину  и тебе  нечего будет  делать несколько
месяцев,  кроме  как лежать или сидеть на койке  или мерить шагами камеру  в
советской  тюрьме,  я  бы  предположил, что  даже  самый убежденный  человек
действия, - его  тон  ни  на йоту не  утратил  своего дружелюбия,  -  мог бы
пораскинуть мозгами,  чтобы  понять,  как его  угораздило  вляпаться в такой
переплет. Взять хотя бы операцию "Свидетель", - обратился Смайли к застывшей
в неподвижности фигуре Джима. - "Свидетелем" закончилась карьера Хозяина. Он
был  опозорен, он так и  не смог достать своего "крота",  если  считать, что
"крот"  все-таки  существует.  Цирк  перешел  в  другие руки.  Хозяин  умер,
почувствовав,  что  для этого пришло время. "Свидетель" повлек  за собой еще
кое-что. Он сделал для русских  очевидными, - фактически С твоей  помощью, -
точные  границы подозрений Хозяина. Иными словами, то, что он  сумел  сузить
этот круг  до  пяти человек, но  дальше  пойти не смог. Я не говорю, что  ты
должен был сам до всего этого додуматься, пока ждал своей участи в камере. В
конце концов,  ты сидел  в каталажке и тебе  и в голову не могло прийти, что
Хозяина отстранили. Но то, что русские неспроста  затеяли этот показательный
бой в лесу, ты мог бы догадаться. Или нет?
     - Ты забыл про агентурные сети, - хмуро заметил Джим.
     - Ну-у,  у чехов они были на примете еще задолго до того,  как ты вышел
на сцену. А  замели они их  именно  тогда, чтобы еще больше усугубить провал
Хозяина.
     Сбивчивый,  почти дружеский тон, которым Смайли делился своими мыслями,
не  находил  в  Джиме  нужного  отклика.  Подождав,  не  выскажет  ли  Придо
какое-нибудь соображение, и увидев, что все напрасно, Смайли решил, что пора
подводить итоги:
     - Ну ладно, давай  в двух словах о том, как тебя приняли в Саррате, да?
И на этом закончим.
     Забывшись  на мгновение, что  бывало довольно  редко,  он отхлебнул  из
бутылки, перед тем как передать ее Джиму.
     Судя  по голосу, Джиму все это уже порядком надоело. Он говорил быстро,
раздраженно и по-военному коротко, в чем, по-видимому, и выражался его отказ
от различных умствований.
     На четыре дня Саррат стал для него чем-то вроде чистилища, сказал Джим;
"До отвала ел, до отвала пил и до отвала спал. Гулял по крикетной площадке".
Он бы  с удовольствием  поплавал, но  бассейн был на ремонте, как и  полгода
назад: ни черта делать не умеют. Он ходил на медосмотры, смотрел телевизор в
своей казарме  и иногда играл в шахматы с Кранко, офицером, ответственным за
его прием.
     Между  тем  он все ждал, что объявится Хозяин, но  тот все не приходил.
Первым из Цирка его навестил офицер из отдела кадров, ведающий вопросами
     увольнения, который говорил  ему что-то насчет  приличного агентства по
трудоустройству  учителей;  затем  пришел  какой-то  парень  из  бухгалтерии
поговорить    о    пенсионном    пособии;    затем   снова   доктор,   чтобы
освидетельствовать  его на предмет  наградных за ранение.  Он ждал, когда же
появятся следователи,  но они  вообще не  пришли, что для него стало большим
облегчением: он не знал, что станет им рассказывать, пока не получит "добро"
от Хозяина; кроме того, у  него  и у  самого  оставалось  много вопросов. Он
предположил, что следователей  не  пускает  к  нему  Хозяин. Что и говорить,
смешно  было  бы  с его стороны  утаивать от них  то, что  он уже  рассказал
русским и чехам, но пока он не услышал от Хозяина подтверждения, что еще ему
оставалось делать? Шли дни, от  Хозяина, однако, не было ни слова, и тогда у
него  возникло намерение  явиться на  прием к Лейкону и  рассказать все ему.
Потом он решил, что Хозяин просто ждет, когда его выпустят из "яслей". Затем
у него на несколько дней наступил рецидив,  а  когда он закончился, появился
Тоби Эстерхейзи в новом костюме. Впечатление было такое, что он хочет пожать
ему  руку и пожелать удачи на будущее.  Но на самом деле Тоби  пришел, чтобы
рассказать, как обстоят дела.
     -  Мне  показалось чертовски странным,  что  послали именно  его,  хотя
впечатление было такое,  что он поднялся  по службе. Я потом  вспомнил,  что
Хозяин говорил по поводу использования людей только с периферии.
     Эстерхейзи  рассказал ему, что  Цирк в результате  операции "Свидетель"
чуть   не  загнулся  и  что  от  Джима  сейчас  будут  шарахаться,  как   от
прокаженного. Что Хозяин вышел из игры и что идет капитальная  реорганизация
всей службы, чтобы хоть как-то ублажить Уайтхолл.
     - Потом он сказал, чтобы я не беспокоился, - сказал Джим.
     - В каком смысле не беспокоился?
     - Насчет моего особого дела. Он  сказал, что  только  нескольким  людям
известны  подлинные  факты  этой  истории  и  что  мне  не  стоит  ни о  чем
беспокоиться, потому что те, кому надо, уже обо всем позаботились. Все факты
известны. Затем  он  передал мне  тысячу фунтов  наличными  вдобавок к  моим
наградным.
     - От кого?
     - Он не сказал.
     -  Он упоминал каким-либо  образом  о  догадках Хозяина,  связанных  со
Штевчеком? О шпионе Центра внутри Цирка?
     - Факты известны,  сказал он, - повторил Джим с нажимом, и в глазах его
снова появилась злоба. - Он п р и к а з а л мне ни к кому не соваться  и  не
пытаться сделать так, чтобы об этой истории кто-то заговорил, потому что обо
всем позаботились на самом высоком уровне, и я могу только напортачить. Цирк
снова  входит в нормальную колею. Я могу  забыть  обо всех  этих Кузнецах  и
Скорняках, о  "кротах" и всей прочей ерунде. "Бросай  это  все, -  сказал он
мне. -  Ты счастливый человек,  Джим, - продолжал он мне вдалбливать. - Тебе
приказали стать лотофагом (Праздный мечтатель, сибарит; человек, не помнящий
прошлого), жить припеваючи и забыть  о прошлом!" Я мог  забыть об этом, так?
Забыть, понимаешь. Просто делать вид, будто ничего не произошло!  - Джим уже
кричал, не помня себя. - Что я и  делал  все это время: подчинялся приказу и
забывал потихоньку!
     Ночной пейзаж вдруг показался Смайли таким чистым и непорочным, он стал
похож на большое полотно, на котором никогда не рисовали  ничего дурного или
жестокого.  Они  стояли  бок о  бок  и  всматривались  в долину, где  поверх
скоплений  огоньков над  горизонтом возвышался  скалистый пик.  На самой его
верхушке стояла одинокая башня, и на мгновение  она вдруг показалась  Смайли
символом окончания долгого путешествия.
     - Да, - сказал  он.  - Я  тоже пытался  кое-что  забыть.  Значит,  Тоби
все-таки упоминал о Кузнеце и Скорняке. Каким же образом  ему стало известно
о той  истории, если не...  И ни  слова  от Билла?  -  продолжал  он. - Даже
открытки?
     - Билл в то время был за границей, - коротко бросил Джим.
     - Кто тебе это сказал?
     - Тоби.
     - Значит, после операции "Свидетель"  ты ни разу  не видел Билла:  твой
самый старый, самый близкий друг попросту исчез, да?
     - Ты же слышал, что сказал Тоби. Доступ ко мне был закрыт. Карантин.
     - Однако Билл не из тех, кто всегда строго следует правилам, разве нет?
- сказал Смайли таким тоном, будто напоминая Джиму кое-что.
     - А ты никогда не считал его порядочным, - рявкнул Джим.
     - Жаль, что ты  не застал меня,  когда  заходил ко мне перед отъездом в
Чехию,  - заметил Смайли после небольшой паузы. - Хозяин услал  меня тогда в
Германию с глаз долой, а когда я вернулся... Все-таки, чего ты тогда хотел?
     -  Ничего. Подумал,  что  поездка  может  оказаться веселенькой.  Хотел
кивнуть тебе на прощание.
     -  Перед  таким заданием? - воскликнул Смайли,  слегка  ошарашенный.  -
Перед  таким из ряда вон выходящим заданием? - Джим и  бровью не  повел. - А
кому-нибудь  еще  ты  кивнул  на  прощание?  Кажется,  мы все  тогда  были в
разъездах. Тоби, Рой... Билл - его ты повидал?
     - Никого я не повидал.
     - Билл, по-моему, был в отпуске. Но у меня такое подозрение, что он все
равно торчал где-то неподалеку.
     - Никого я не видел,  - упорствовал  Придо,  приступ боли заставил  его
приподнять правое плечо и повращать головой. - Никого не было.
     - Это ведь очень не похоже на тебя, Джим, - продолжал Смайли все тем же
мягким  тоном, - обходить  всех  подряд и жать руки на прощание перед такими
ответственными заданиями.  Ты,  должно  быть,  становишься  сентиментальным,
стареешь. Может, ты хотел... - он колебался, - может, ты хотел дать какой-то
совет или  что-то в этом  роде? В конце концов,  ты ведь считал  это задание
бредом  собачьим,  разве  нет? Ты  считал,  что Хозяин  теряет контроль  над
ситуацией.  Возможно,  ты чувствовал  потребность поделиться  с кем-то своей
проблемой? Я согласен, это и вправду походило на какое-то сумасшествие...
     Изучай  факты, любил повторять Стид-Эспри, а затем примеряй все версии,
как одежду.
     Джим замкнулся в своей молчаливой ярости, и они вернулись к машине.


     В мотеле Смайли вытащил откуда-то из складок своего  необъятного пальто
двадцать фотографий размером с почтовую открытку и разложил их в два ряда на
столике с керамическим покрытием. Некоторые из них выглядели как репортажные
снимки, другие были  явно  портретные; на всех изображены мужчины, и ни один
из  них не  похож на англичанина.  С недовольной гримасой Джим  выбрал две и
передал их Смайли.  Он абсолютно уверен в одной  из них, пробормотал Джим, и
не очень  уверен  в другой.  На  первой был  изображен  русский начальник  -
седовласый  гном.  На второй  - один  из этих  откормленных  гадов,  которые
наблюдали  из   полумрака,  пока  бандюги   терзали  Джима.  Смайли  положил
фотографии обратно к  себе в карман. И когда  он наливал "на посошок", менее
измученный  наблюдатель, чем Джим, мог бы заметить, что делал он это  если и
не с видом победителя,  то, во всяком случае, с некоторой торжественностью -
так, будто скреплял что-то заключительной печатью.
     -  Так  все-таки, когда  ты  последний  раз  видел  Билла?  Так,  чтобы
поговорить,  - спросил Смайли таким тоном, каким спрашивают о  старых  общих
друзьях,  с  которыми  давно  не  виделись.  Он, очевидно, потревожил Джима,
погрузившегося  в  какие-то свои мысли, потому  что тот,  подняв  голову, не
сразу понял суть вопроса.
     - А-а, да как-то в те дни еще, - ответил он равнодушно. - Столкнулись с
ним, по-моему, где-то в коридоре.
     - А так, чтобы поговорить? Ну, ладно, ладно. Джим снова ушел в себя.
     Он попросил не подвозить его  к самой школе. Смайли должен был высадить
его в начале асфальтированной дорожки, ведущей через  кладбище к церкви.  Он
там в  часовне  оставил кое-какие  учебники, пояснил он. На мгновение Смайли
почувствовал,  что  склонен  усомниться,  но не мог понять почему. Возможно,
потому, что у него уже  сложилось убеждение,  что,  несмотря на тридцать лет
службы, Джим  так  и не  научился  как  следует  врать. Последнее,  что  ему
запомнилось  от  свидания  с  Придо,  был  его  черный  перекошенный силуэт,
шагающий к портику,  выстроенному в нормандском стиле, и стук каблуков между
могильными плитами, отдающийся звонким эхом, похожим на ружейные выстрелы.
     Смайли доехал до Тонтона и сделал несколько  звонков  из местного отеля
"Замок".  Несмотря  на  крайнюю  усталость,  он  спал  неспокойно;  его  сон
прерывали картины,  в которых Карла  сидел с двумя  цветными карандашами  за
столом  рядом  с  Джимом,  а  атташе по  культуре Поляков,  он же  Викторов,
уволенный из соображений безопасности  его  "крота"  Джералда, с нетерпением
ждал, когда Джим окончательно сломается в  следственной камере;  и, наконец,
Тоби Эстерхейзи приехал  в  Саррат вместо отсутствующего Хейдона  и радостно
посоветовал  Джиму забыть  обо всем,  что касается  Кузнеца,  Скорняка  и их
умершего создателя, Хозяина.


     В ту самую ночь Питер Гиллем гнал машину на запад, через всю  Англию, в
Ливерпуль.  Кроме него в автомобиле сидел один лишь Рикки Tapp.  Погода была
мерзкая, и поездка оказалась  очень утомительной. Большую часть времени Tapp
не умолкая хвастался, что потребует поощрения и продвижения по службе за то,
что успешно выполнил  задание.  Потом перешел  на разговор  о своих  любимых
женщинах: Дэнни,  ее матери, Ирине. Он, кажется, вознамерился  устроить себе
menage a quatre (Жизнь вчетвером ( ф р . )), где две вполне взрослые женщины
будут проявлять совместную заботу о Дэнни и, конечно, о нем самом.
     -  В Ирине  очень сильно  развито  материнское начало. В этом, конечно,
причина всех ее расстройств.
     Борис, сказал  он,  может  убираться  ко  всем чертям; он. Tapp,  лично
скажет Карле, чтобы тот держал его у себя на привязи.
     Когда они уже подъезжали к конечной цели своего путешествия, настроение
Рикки  снова  изменилось,  и он  замолк.  Рассвет  обещал  быть  холодным  и
туманным. По пригороду они  уже просто еле ползли, даже велосипедисты начали
их обгонять. В машине повис удушливый запах копоти и горячего металла.
     - Не вздумай шататься по  Дублину, -  вдруг сказал Гиллем.  - Они ждут,
что ты попытаешься воспользоваться каким-нибудь  окольным маршрутом, так что
лучше не светись. Садись в первый же самолет.
     - Мы это уже проходили.
     - Я это снова прохожу прямо сейчас, - резко оборвал его Гиллем, - Какой
оперативный псевдоним у Макелвора?
     - Ради Бога, - вздохнул Tapp и назвал его.
     Когда  ирландский  паром  отчаливал,  было еще  темно.  Повсюду  стояли
солдаты и полицейские:  как в эту войну,  как в прошлую,  как в ту, что была
перед ней. С  моря  дул неистовый ветер, и  отплывающий паром сильно качало.
Как  только его  огни  пропали  во мраке,  маленькую  толпу  провожающих  на
пристани охватило мимолетное чувство товарищества. Где-то заплакала женщина,
где-то веселился пьяный.
     Назад Питер ехал медленно, пытаясь разобраться в самом себе; этот новый
Гиллем  стал вздрагивать от внезапных шумов,  мучиться ночными кошмарами, он
не только не может  удержать возле себя любимую девушку, но еще и выдумывает
совершенно  идиотские  поводы для  недоверия. Недавно  он вызвал  Камиллу на
разговор о Санде, о тех часах, которые она  проводила без него, Гиллема, и о
ее скрытности вообще.  Выслушав  его  с застывшим взглядом  своих  серьезных
карих  глаз,  она  назвала   его  дураком  и  ушла.   "Какой  ты  меня  себе
представляешь, такая я и есть", - сказала она, забирая свои вещи из спальни.
Из своей опустевшей  квартиры он позвонил Тоби Эстсрхейзн и пригласил его на
дружескую беседу в тот же вечер.


        "Глава 33"


     Смайли  сидел  рядом  с  Лейконом   на  заднем   сиденье  министерского
"роллс-ройса". В  семье Энн эту  машину ненавидели за  ее вызывающий блеск и
называли  не   иначе  как  черным   горшком.   Шофера  отправили  где-нибудь
позавтракать. Министр сел  впереди, и все трое молча смотрели вдоль длинного
капота на неясно различаемые в тумане по ту сторону реки башни Баттерсийской
электростанции.  Волосы  Министра  были  зачесаны  назад,  вокруг  ушей  они
слиплись в маленькие черные рожки.
     - Если вы правы, - произнес наконец Министр после гробового молчания, -
я  не  утверждаю  обратного,  но если вы  правы, сколько посуды он нам может
перебить напоследок?
     Смайли не совсем понял,
     - Я  говорю о скандале. Джералд уезжает в Москву. Ладно, что происходит
дальше?  Он вылезет на  трибуну и  будет смеяться  до посинения, рассказывая
всему миру о том, кого он здесь водил все это время за нос? Господи, да ведь
мы  все  здесь  замешаны,  разве нет?  Я  не понимаю, почему мы  должны  его
отпускать, рискуя, что он на прощание обрушит нам наголову крышу и похоронит
нас под ней, а паршивая конкурсная комиссия загребет весь банк.
     Спустя минуту он попробовал сделать новый заход:
     - Я  имею в виду вот что: пусть русские теперь  знают наши секреты,  но
это вовсе не означает, что их должны узнать все остальные. У нас, кроме них,
полно  всякой  другой  добычи кругом  прыгает, разве не так? Как насчет всех
этих черномазых:  им что,  обязательно  нужно будет через неделю прочитать в
какой-нибудь своей "Мумбо-юмбо ньюс" все кровавые подробности этой истории?
     "Да и твоим избирателям это совершенно ни к чему", - подумал Смайли.
     - По-моему,  русские всегда  были готовы принять такую точку зрения,  -
сказал  Лейкон. - В  конце  концов,  если  ты выставляешь своего  противника
дураком, ты  лишаешься  всякого  оправдания для того, чтобы тратить  на него
время и деньги. - Он  помолчал  и добавил:  -  Они ведь  никогда  в подобных
ситуациях не злоупотребляют такими  возможностями, не  правда  ли? В  общем,
сделайте  так, чтобы они  не выходили  за  рамки приличий.  Изложите  все  в
письменном виде.  Хотя  нет, не надо. Но, по  крайней мере, дайте им понять,
что  правила  одинаковы  для  всех. Наша  пресса  ведь  не  исходит  слюной,
комментируя разгромные приказы Московского Центра, так пусть и они, паразиты
такие, хоть раз сыграют по-честному.
     Смайли  отказался  от  предложения  подвезти  его, заметив,  что  пешая
прогулка пойдет ему на пользу.


     В этот день пришла очередь дежурить Тэрсгуду, и от этого его настроение
с  самого утра было скверным. По его мнению, директор должен быть выше таких
низменных проблем, как дежурство; ему следует  сохранять свой мозг я