для  себя шутливым тоном, и все трое громко расхохотались.
Память иногда проделывает странные штуки с уставшим, изнуренным мозгом.  Все
время, пока Гиллем вел машину, одна часть его рассудка была  занята дорогой,
а  другая  терзалась  все более и более ужасными подозрениями, связанными  с
Камиллой, причудливые образы этого и других похожих на него томительных дней
сами собой всплывали  в его памяти.  Дни сплошного  кошмара в Марокко, когда
его  агентурные  сети проваливались одна  за другой  и при каждом шорохе  на
лестнице он кидался к  окну, чтобы осмотреть  улицу; дни  полного безделья в
Брикстоне,  когда он видел, какое  жалкое общество его окружает,  и думал  о
том,  что и он сам является его частью. И вдруг перед его  мысленным  взором
возникло  донесение,  лежащее  на  его  рабочем столе:  оно  было у  кого-то
перекуплено и потому размножено на голубоватой кальке с помощью стеклографа;
источник сообщения неизвестен и, возможно, ненадежен; и сейчас каждое  слово
этого донесения назойливым эхом отдавалось в мозгу у Гиллема.

     П о с о о б щ е н и ю и с т о ч н и к а , н е д а в н о о с в о б о ж д
е н н о г о и з з а к л ю ч е н и я н а Л у б я н к е , в и ю л е с  е г о г
о д а М о с к о в с к и й Ц е н т  р т а й н о п р о в е л к а з н ь в б л о
к е д л я и  с п о л н е н и я п р и г о в о р о в . Ж е р т в а м и с т а л
и т р о е д о л ж н о с т н ы х л и ц и з и х о  р г а н и з а ц и и . О д н
а и з н  и х - ж е н щ и н а . В с е б ы л и р а с с т р е л я н ы в з а т ы
л о к .
     - Там стоял гриф "Для  служебного пользования", - хмуро сказал  Гиллем.
Они  свернули на стоянку у придорожного ресторанчика,  увешанного китайскими
фонариками. - Кто-то из Лондонского Управления нацарапал на нем: " М о ж е т
л и к т о - н и б у д ь о п о з н а т ь т е л а ? "
     В мерцающем  свете цветных фонариков Гиллем разглядел,  как лицо Смайли
передернулось от омерзения.
     - Да, - согласился он  наконец. - Да, теперь,  думаю, мы можем сказать,
что это была Ирина, не так ли? А те двое  других, я полагаю, Ивлев и  ее муж
Борис.  -  Его голос  по-прежнему оставался сухим и бесстрастным. - Тарру не
следует этого знать, - продолжал Джордж, будто стряхнув с себя оцепенение. -
Просто-таки жизненно необходимо,  чтобы  он случайно не  пронюхал  об  этом.
Одному  Богу известно, что он станет делать или, наоборот, чего он не станет
делать, если узнает, что Ирина мертва.
     Несколько минут никто из них не шевелился; вероятно, по разным причинам
ни  у того,  ни  у  другого  не  хватало  сил или  духу  что-нибудь  наконец
предпринять.
     - Мне нужно позвонить, - сказал Смайли, но даже  не  попытался выйти из
машины.
     - С тобой все в порядке, Джордж?
     - Я должен позвонить по телефону, - пробормотал он. - Лейкону.
     - Так иди и звони.
     Перегнувшись  через  Смайли,  Гиллем  открыл  ему  дверцу. Смайли вылез
наружу, прошел несколько шагов по бетонке, затем будто передумал и вернулся.
     -  Пойдем перекусим  чего-нибудь,  - сказал  он все тем же  озабоченным
тоном, нагнувшись к  окошку.  -  Я  думаю,  даже ребята Тоби не стали бы нас
преследовать до этого места.
     Когда-то  это был  ресторан,  теперь  -  придорожное  кафе,  в котором,
однако, сохранились следы былой роскоши. Меню в красной кожаной обложке было
запятнано жиром. Молоденький официант, который его принес, казалось, спал на
ходу.
     - Говорят, курица в вине всегда заслуживает доверия, - с жалкой потугой
на  юмор  сказал  Смайли,  вернувшись  из телефонной кабинки в  углу зала. И
добавил приглушенным  голосом,  так, чтобы не  было слышно сидящим вокруг: -
Скажи, как много ты знаешь о Карле?
     - Примерно столько же, сколько о "Черной магии",  агенте Мерлине и всем
остальном  из  того,  что было  написано в  бумаге, которую я  подписал  для
Портеса.
     - Вот это ты верно заметил. Ты, я думаю, хотел сделать мне упрек, но на
самом деле твое  сравнение  в высшей  степени уместно. - Официант  подошел к
ним,  жонглируя, как булавой, бутылкой бургундского.  - Будьте  так любезны,
дайте ей передохнуть, - обратился к нему Смайли.
     Официант уставился на него, как на сумасшедшего.
     - Откройте и оставьте на столе, - коротко бросил Гиллем.
     Смайли  рассказал  ему  не все, что знал.  Позже Гиллему стали известны
кое-какие  детали, которые тот от него  утаил.  Но сейчас этой  истории было
достаточно для того, чтобы развеять его хандру, от которой сам он избавиться
был не в состоянии.


        "Глава 23"


     Руководители  агентурных  сетей,  как  правило,  считают  своей  святой
обязанностью создать  себе имидж живой легенды, - начал  Смайли таким тоном,
будто  читал лекцию  слушателям  в  "яслях". -  Сначала  они  пытаются таким
образом   произвести   впечатление   на   своих   агентов.   Потом   пробуют
распространить это на  своих коллег, в  результате чего, как  показывает мой
личный опыт, выглядят редкостными  идиотами. Некоторые  заходят так  далеко,
что  сами начинают верить  своей  легенде. Это шарлатаны,  и избавляться  от
таких нужно немедленно, другого пути нет.
     Как бы то ни было, но легенды  существуют, и Карла - одна из них.  Даже
его возраст всегда считался тайной. Скорее всего, имя у  него  не настоящее.
Обстоятельств  его  прошлой  жизни  никто не  знал, и установить это было бы
невозможно, поскольку  люди, с которыми он  работал, имели  обыкновение либо
вскоре после этого умирать, либо держали рот на замке.
     -  Поговаривают, будто его  отец  служил  в  царской охранке,  а  затем
объявился  в чека,  -  продолжал Смайли. - Я не думаю, что это правда,  но в
принципе  такое могло  быть.  Другая  легенда гласит,  будто  он  поваренком
помогал  на кухне в бронепоезде, бойцы  которого  сражались против  японских
оккупационных войск на Дальнем Востоке. Рассказывают,  что профессиональному
мастерству его  обучал  сам Берг - фактически Карла был  его любимчиком, - а
это сродни тому,  что учиться музыке у...  ох, ну  у  какого-нибудь великого
композитора.  Насколько  мне известно,  его  карьера началась  в  Испании  в
тридцать  шестом,  по  крайней  мере,  это  зафиксировано  документально. Он
выдавал себя  за  журналиста-белоэмигранта, работающего  на  Франко;  там он
завербовал  целую  ораву немецких  агентов.  Это  была  чрезвычайно  сложная
операция,  и,  учитывая  его  молодость,  он справился  с  ней  блестяще.  В
следующий раз  он всплыл в качестве офицера разведки в армии Конева во время
советского контрнаступления под Смоленском осенью сорок первого.  Его работа
заключалась в том, чтобы наладить деятельность партизанских агентурных сетей
в тылу  у немцев.  Попутно  он  обнаружил,  что  его радист  переметнулся  к
противнику и передает ему все  радиосообщения. Он перевербовал его обратно и
с тех пор затеял свою радиоигру, в результате  чего информация пошла в обоих
направлениях.
     Это была другая часть легенды, сказал Смайли: во  время боев под Ельней
благодаря Карле  немцы  нередко вели  огонь  по своим собственным  передовым
позициям.
     - А между этими двумя появлениями, - продолжал он, - в тридцать  шестом
и  сорок  первом Карла посетил Великобританию.  Мы думаем, он  провел  здесь
шесть месяцев, но даже  сегодня мы не знаем, правильнее сказать, я не знаю -
под  чьим именем и под какой  "крышей". Что совсем не означает, что этого не
знает  Джералд.  Но  Джералд вряд ли  станет нам  об  этом рассказывать,  по
крайней мере, без какого-то хитрого умысла.
     Смайли  никогда  еще  не  разговаривал  с  Гиллемом  подобным  образом.
Раскрывать душу или читать длинные проповеди было отнюдь не в его привычках.
     Гиллем знал  Джорджа как довольно  застенчивого человека, для которого,
несмотря  на  все  его  тщеславие,  общение  вовсе  не составляло  первейшей
жизненной потребности.
     - Году  примерно в сорок  восьмом он угодил в тюрьму, а затем в Сибирь,
даром что всегда верой  и правдой служил  своей стране. Лично  против него у
них ничего не было, просто случилось  так,  что  он оказался в одном  из тех
подразделений армейской разведки, которое после очередной чистки  прекратило
свое существование. После  смерти  Сталина, - продолжал Смайли, -  Карла был
реабилитирован  и,  очевидно,  направлен  в  Америку:  когда  летом  1955-го
индийские  власти   арестовали  его  в  Дели   по  подозрению   в  нарушении
иммиграционных правил, выяснилось, что он только что прилетел из Калифорнии.
Позже в Цирке прокатился  слух о его причастности к серии громких скандалов,
связанных с государственными изменами в Великобритании и Штатах.
     Смайли был осведомлен об этом лучше других.
     - Карла к тому времени снова впал в немилость. Москва охотилась за ним,
и мы  подумали,  что легко сможем склонить его к  переходу на нашу  сторону.
Именно за этим я и полетел в Дели. Поболтать с ним с глазу на глаз.
     Ему    пришлось    прерваться    ненадолго:    приплелся     полусонный
парнишка-официант    и   спросил,   все   ли   способствует   их   приятному
времяпрепровождению.  Предельно  вежливо  Смайли  заверил  его,  что  все  в
порядке.


     - История моей  встречи с Карлой, - возобновил он свой рассказ, - несет
на  себе  отпечаток  той  эпохи.  В середине  пятидесятых  Московский  Центр
буквально  развалился  на   кусочки.   Старших  офицеров  почти   всех  либо
расстреляли, либо "вычистили", а
     тех,  кто  был рангом пониже,  охватило какое-то  массовое  безумие.  В
результате  среди военных Центра,  работавших за рубежом, началось повальное
дезертирство.  Буквально отовсюду: Сингапур,  Найроби, Стокгольм,  Канберра,
Вашингтон - откуда только они к нам не бежали, и поток этот не иссякал. Это,
правда,  была в основном мелкая  рыбешка: связные,  водители, шифровальщики,
машинистки. Нужно было принимать какие-то меры - мы редко осознаем тот факт"
что промышленность  сама зачастую стимулирует свое  перепроизводство, - и за
очень короткий срок я переквалифицировался в некое подобие  коммивояжера.  Я
стал летать  по всему  миру: сегодня в какую-нибудь  столицу,  завтра  -  на
глухую  пограничную  заставу, один раз даже пришлось приземляться на  палубу
корабля  в  открытом море.  И  все это затем,  чтобы  отобрать нужных людей:
кого-то отсеять, кого-то переправить в  другое место, с  кем-то договориться
об   условиях,   поприсутствовать   при   первом   допросе,  проследить   за
окончательным назначением.
     Гиллем  все  время наблюдал за  Джорджем, но даже  в этом  безжалостном
неоновом свете лицо Смайли не выражало ничего, кроме едва заметной тревожной
сосредоточенности.
     -  Для  тех  из них, в чьих историях  сходились  концы  с  концами,  мы
разработали, если можно так выразиться, три варианта договора.  Если степень
допуска "клиента"  не  представляла  для нас интереса, мы могли  продать его
другой стране  и  на  этом  поставить точку. Выставить  на торги,  как у вас
сейчас говорят, - и  как чаще  всего сегодня поступают "головорезы".  Еще мы
могли  запустить  агента  снова в Россию - естественно, в тех случаях, когда
измена оставалась  незамеченной русскими. И третий вариант: если ему  везло,
мы брали его себе, "потрошили" до основания и внедряли где-нибудь на Западе.
     Обычно такие вопросы были не в моей компетенции - их решали  в Лондоне.
Но  заметь  следующее. В то время Карла, или, как он себя называл, Герстман,
был  лишь  очередным  нашим "клиентом". Я  изложил  тебе  его  историю задом
наперед,  не  хочу,  чтобы  ты подумал, будто  я  прибедняюсь, но  ты должен
уяснить - не  забывая  при этом всего того,  что произошло  между нами, или,
скорее, даже того, что не произошло.  - когда я вылетал в Дели, я знал о нем
совсем немного, как, впрочем,  и все остальные в Цирке. А именно: только то,
что  человек,  назвавшийся  Герстманом, получил задание  наладить радиосвязь
между  неким  Рудневым, начальником отдела агентурной разведки  в Москве,  и
резидентурой  Центра  в  Калифорнии,  которая  простаивала  без  дела  из-за
отсутствия  средств  связи.  Это  все,  Герстману  удалось   провезти  через
канадскую  границу контрабандный радиопередатчик,  и  затем он на три недели
затаился в Сан-Франциско, вводя в курс дела нового радиста. Таково было наше
предположение,  и оно подтвердилось после проведенной ими контрольной  серии
сеансов радиосвязи. Для  этой  связи между Москвой и  Калифорнией, - пояснил
Смайли, - они использовали "книжный" шифр. А затем, в один  прекрасный день,
Москва передала прямой приказ...
     - Все тем же "книжным" шифром?
     - Вот именно. В том-то все и дело. Шифровальщики Руднева позволили себе
расслабиться,  а  мы получили  фору. Наши  "пастухи" раскрыли шифр, и  таким
образом мы  сумели  завладеть информацией. Герстману  предписывалось  срочно
покинуть Сан-Франциско и направиться в Дели. Там он должен был встретиться с
корреспондентом ТАСС,  вербовщиком  из Центра, который  случайно попался  на
китайскую " д е з у " и срочно нуждался в  дальнейших инструкциях Почему они
заставили его терзаться  неизвестностью всю дорогу  из Сан-Франциско в Дели,
почему это  должен был быть именно Карла  и никто другой -  это  уже  другая
история. Если же говорить  по существу, то, когда Герстман явился на встречу
в  Дели,  "тассовец"  вручил ему  билет  на  самолет  и  сказал,  чтобы  тот
немедленно ехал домой, в Москву. И никаких вопросов. Приказ исходил лично от
Руднева и  был  подписан  его  оперативным псевдонимом. Это  было уж  как-то
чересчур сурово даже по русским меркам.
     После чего "тассовец"  растворился в  толпе,  оставив  Герстмана стоять
посреди улицы со  всеми его вопросами без ответа и двадцатью  восемью часами
до вылета.
     - Слишком  долго ему стоять не пришлось: представители  местных властей
по нашей просьбе арестовали его и препроводили в городскую тюрьму.  Если мне
не изменяет память, мы пообещали индийским коллегам поделиться "материалом".
Мне  кажется,  именно в  этом заключалась сделка, - подчеркнул  он и, словно
вдруг поразившись тому,  что  память  его  подводит,  замолк  и  в  смятении
уставился  в  глубину  зала,  окутанного  кухонным  дымом.  -  А  может,  мы
пообещали, что  отдадим  им  его  после  того, как сами с ним поработаем. О,
черт, забыл.
     - Да это, в общем-то, не так важно, - сказал Гиллем.
     - Короче, как я уже  сказал, единственный раз за всю жизнь  Карлы  Цирк
его обыграл, - продолжал  Смайли, отхлебнув вина и скривившись. - Он не знал
и того, что всю агентуру в Сан-Франциско, которую он обслуживал, загребли  с
потрохами в тот  же день, как он улетел в Дели. А дело все  в том, что когда
Хозяин получил информацию от "пастухов", он тут же продал ее американцам  на
том  условии, что  они  выпустят Герстмана,  но накроют  всю остальную  сеть
Руднева  в Калифорнии. Карла улетел в  Дели, не подозревая об этом, он был в
неведении даже тогда, когда я приехал к нему в тюрьму, чтобы, как  выразился
Хозяин,  подписать с ним страховой договор. Выбирать  ему  было  почти не из
чего. После того, что произошло, не оставалось ни малейшего сомнения  в том,
что  Москва  его  уже  заочно казнила. Более того,  чтобы спасти свою шкуру,
Руднев всю вину  за  провал  в Сан-Франциско  наверняка свалит на  него. Эта
история наделала  много  шуму  в Штатах,  и Москва пришла в ярость  от  этой
ненужной огласки. Я привез с собой снимки из американских  газет, на которых
был запечатлен не только  момент ареста Карлы,  но  даже  и кодовые таблицы,
которые  он  припрятал  перед  отъездом.  А  ты  знаешь,  как  болезненно мы
реагируем, когда такие вещи попадают в газеты.
     Гиллем  знал  и едва не  вздрогнул, вспомнив снова о папке  с операцией
"Свидетель", которую он сегодня вечером оставил Мэнделу.
     -  Иными словами, Карла оказался типичной жертвой "холодной войны".  Он
покинул  родину, чтобы работать  за  границей.  В  один прекрасный день  эта
работа накрывается  прямо  у  него на  глазах, но  вернуться домой он уже не
может:  у него там  теперь  врагов больше, чем  за границей. По закону мы не
могли  задержать его  надолго, так  что  просить нас  о защите или нет  - он
должен был решать сам.  По-моему,  я в  своей практике  еще не сталкивался с
более  удобным объектом  для перевербовки. Мне оставалось лишь убедить его в
том, что агентурная сеть в, Сан-Франциско действительно полностью арестована
- просто помахать у него перед носом газетными вырезками из своего портфеля,
-  слегка  намекнуть  на те козни,  которые ему уже  наверняка начал строить
братец  Руднев  в  Москве,  да  телеграфировать в  Саррат  тамошним  немного
переутомившимся  следователям.  Я  даже  надеялся,   что  к  выходным  успею
вернуться в  Лондон. Если  я правильно  помню, у меня были билеты в  Садлерс
Уэллз (Старейший театр оперы и балета в Лондоне): в  тот год Энн  увлекалась
балетом.
     Да, Гиллем что-то  слышал  об  этом: двадцатилетний Аполлон из  Уэльса,
восходящая звезда  сезона.  Эта  труппа произвела тогда  в Лондоне настоящий
фурор.
     -  Жара  в тюрьме  была невыносимая,  -  продолжал Смайли. -  Посредине
камеры стоял  железный  стол,  а в стены были вмонтированы  железные  кольца
наподобие тех,  к которым  привязывают  скотину  в  хлеву. Они  привели  его
закованным в  наручники,  что выглядело  довольно глупо, потому  что он  был
очень  хрупок на вид.  Я попросил снять их  с  него, и, когда  охранники это
сделали, он  положил руки перед собой  на стол и стал смотреть,  как кровь в
венах постепенно приходит в движение.  Это, должно быть, причиняло ему боль,
но виду он не подавал. К тому времени он пробыл в заточении уже неделю, и на
нем была тюремная ситцевая рубашка.  Красного цвета. Я сейчас уже  не помню,
что означает красный цвет: у них там это как-то связано с тюремной этикой.
     Джордж отхлебнул вина, и лицо его снова вытянулось, затем, по мере того
как  воспоминания снова  овладевали им, он  попытался постепенно придать ему
нормальное выражение.
     - В общем,  на первый  взгляд он не произвел на меня какого-то  особого
впечатления.  Трудно было  разглядеть,  что  под  личиной  этого  тщедушного
малого,  сидящего  передо  мной,  скрывается  само  воплощение  коварства  и
хитрости,  о  котором мы  узнали  из  письма этой несчастной женщины, Ирины.
Хотя, может быть, сыграло свою роль и то, что мое  восприятие к тому времени
порядком притупилось от  такого количества похожих  друг на  друга встреч за
последние несколько месяцев, от постоянных переездов  и, наверное... Да чего
уж там, наверное, и оттого, что происходило у меня дома.
     За все то время, что  Гиллем знал его, Смайли впервые в разговоре с ним
так близко коснулся больной темы - супружеской неверности Энн.
     - Это отчего-то приносило мне ужасные страдания.
     Его  глаза  по-прежнему  оставались  широко  открытыми,  но взгляд  был
совершенно отсутствующим. Кожа на лбу и на  щеках  натянулась,  будто Джордж
силился что-то вспомнить,  но уже  ничего не  могло утаить от  Гиллема  того
чувства  одиночества,  которое  Смайли  невольно  выдал   одним-единственным
признанием.
     - У меня есть одно убеждение, которое, я  подозреваю,  может показаться
аморальным, - продолжал  Смайли уже не так мрачно. - Каждому из нас отпущена
строго определенная  мера  сострадания. И  если  мы будем  растрачивать нашу
заботу на каждую бродячую кошку,  мы никогда не дойдем до сути вещей. Что ты
об этом думаешь?
     - А как он выглядел,  этот Карла? - спросил Гиллем, расценив вопрос как
сугубо риторический,
     - Как молодой старичок. Такой благопристойный  молодой старичок. Он  бы
очень  здорово мог сойти за  священника: в  маленьких  итальянских  городках
очень  часто попадаются такие  священники в стареньком, поношенном  одеянии.
Маленький  и  жилистый, волосы с  проседью,  ясные карие глаза,  все лицо  в
мелких морщинках.  А  еще он  мог  бы сойти за  директора школы:  жесткий  и
строгий,  что  бы под  этим ни  подразумевалось, проницательный