о-то ужасное, если он не приедет и не приласкает ее.
     -  Не рассказывай мне сказки, Фил, я знаю, у  тебя это случается каждый
день. Эй,  как  там поживает эта  твоя роскошная  новая  секретарша? И  еще,
слушай, Фил, если Мара позвонит  из дому,  скажи ей, что у Тоби важные дела,
о'кей?  Поехал  взорвать Кремль, назад вернется в  понедельник. Сделай все в
лучшем виде, ладно? Ну пока, Фил.
     Он нажал на рычаг и набрал номер северного Лондона.
     - Миссис  М.?  Привет,  это  ваш  любимый дружок,  узнаете голос? Очень
хорошо. Я отправляю к вам сегодня вечером посетителя, старого-старого друга,
выбудете приятно удивлены.  Она  меня терпеть  не может, - пояснил он, зажав
трубку рукой. - Он хочет проверить электропроводку, - продолжал он в трубку.
- Посмотреть везде, убедиться, что все работает, никаких замыканий, хорошо?
     Когда они уходили, Гиллем сказал Фону с неподдельной злобой в голосе:
     - Если будут какие-нибудь проблемы, свяжи его по рукам и ногам.
     На лестничной площадке Смайли легонько тронул его за плечо:
     - Питер, я хотел бы, чтобы ты последил у меня за спиной. Сделаешь?  Дай
мне пару  минут,  чтобы  я ушел, затем пристраивайся  на  углу Марлоуз-роуд;
движемся в северном направлении. Держись западного тротуара.
     Гиллем подождал немного, затем вышел на улицу. В воздухе повисла мелкая
морось, и вообще было как-то жутко тепло, похоже на оттепель. Вокруг фонарей
влага собиралась  в  красивые клубы  пара,  но  в  тени  он  не  видел и  не
чувствовал их:  эти  капельки лишь  затуманивали  зрение,  вынуждая  Гиллема
слегка прикрывать глаза. Он обошел кругом садика и пошел через симпатичные и
уютные  внутренние  дворы,  забирая  южнее  условленного  места.   Дойдя  до
Марлоуз-роуд,  он  перешел  на западный  тротуар,  купил  вечернюю газету  и
прогулочным шагом двинулся вдоль особняков, расположенных  в глубине сквера.
Он  считал пешеходов, велосипедистов, машины,  пока вдруг далеко впереди  не
заметил  Джорджа  Смайли,  который  степенно брел по  противоположному  краю
тротуара  и ничем не отличался  от самого обычного лондонца, возвращающегося
домой с работы.  "Это будет целая команда?" -  спросил его Гиллем перед тем,
как они расстались в  подъезде.  Смайли  тогда не смог ответить определенно.
"Не доходя до Абингдон-Виллас, я перейду дорогу, - сказал он.  - Высматривай
одиночку. Но смотри в оба!"
     Пока Гиллем  наблюдал за ним,  Смайли внезапно резко остановился, будто
как  раз сейчас что-то вспомнил,  рискованно шагнул  на  дорогу и  засеменил
между машинами, несущимися стремительным потоком, перейдя  улицу,  он тут же
исчез в дверях винного магазинчика. И когда он это проделывал, Гиллем увидел
или ему показалось, что увидел, высокую сгорбленную  фигуру в темном пальто,
шагнувшую вслед за ним, но в этот момент проехал автобус, заслонив и Смайли,
и его преследователя; отъехав, он, должно быть, увез его с собой, потому что
единственным,  кто  остался на этой  узкой  полоске  тротуара, был  какой-то
старик  в черном синтетическом плаще  и матерчатой  кепке. Он  стоял, лениво
облокотившись об  автобусную  остановку, и читал вечернюю  газету;  и  когда
Смайли  снова появился  в дверях  винного  магазинчика  со своей  коричневой
сумкой,  он  даже  головы  не  поднял,  углубившись  в   чтение  спортивного
репортажа. Через минуту Гиллем  снова шел за Смайли по  пятам через опрятные
улочки  Кенсингтона, сохранившие былой облик со времен королевы Виктории;  и
так  они  переходили  из  одного  тихого  квартала  в  другой,  забредая  во
внутренние дворики и выходя обратно той же дорогой. И только один раз, когда
Гиллем  позабыл  о  Смайли и, следуя скорее инстинкту, обернулся  назад, ему
показалось,  что  за  ними  идет  кто-то  третий:  на  кирпичный  узор  стен
опустевшей  улицы  упала  чья-то  клыкастая  тень...  Однако стоило  Гиллему
двинуться вперед, как она тут же исчезла.
     Ночь после этого  выдалась и без того  сумасшедшей; события развивались
слишком   быстро,  чтобы   ухватиться  за  какое-то  конкретное  из   них  и
сосредоточиться хоть  на  секунду.  Лишь в  один  из  следующих  дней  Питер
осознал, что та фигура  или,  скорее, тень  от нее  задела какую-то знакомую
струнку в его воспоминаниях. Но даже и после этого он еще долго не мог найти
то место, где она находится. Затем как-то рано утром  он внезапно проснулся,
и в мозгу у него совершенно  четко  выкристаллизовалось: рявкающий командный
голос,  с трудом скрываемая мягкость манер, ракетка для сквоша, завалившаяся
между сейфом  и стенкой в  его кабинете в Брикстоне,  которая  вызвала целый
поток слез у его обычно бесстрастной секретарши.


        "Глава 35"


     Выражаясь  классическим профессиональным  языком, пожалуй, единственным
проколом Стива Макелвора в тот самый  вечер было то, что он стал винить себя
за оставленную  незапертой правую дверцу своего  автомобиля. Садясь на место
водителя и  увидев, что кнопка замка  пассажирской  дверцы  торчит вверх, он
отнес  это  на  счет  своей  небрежности.  Способность  к  выживанию,  любил
повторять  Джим Придо,  есть не  что  иное, как способность  к  безграничной
подозрительности. Следуя  буквально  этому принципу, Макелвор должен  был бы
заподозрить, что в самый разгар этого чрезвычайно мерзкого часа пик, в  этот
чрезвычайно  мерзкий  вечер,  в  одном  из  этих утопающих  в  шуме  и  реве
переулков, выходящих на  Елисейские поля,  Рикки Tapp может внезапно открыть
дверцу  с пассажирской стороны  и приставить к виску дуло  пистолета. Однако
жизнь в парижской резидентуре в те дни не слишком  располагала к поддержанию
мозгов  в работоспособном состоянии:  большая часть прошедшего рабочего  дня
Макелвора ушла  на  составление  ведомости расходов за неделю  и дописывание
еженедельных отчетов по своим сотрудникам для Административно-хозяйственного
отдела.  И  только   слегка  затянувшийся  обед  с  каким-то  подозрительным
англофилом из  французской  службы безопасности  немного скрасил  монотонное
течение этой пятницы.
     На его машине, припаркованной под увядшей  от  выхлопных  газов  липой,
были  дипломатические  номера  и  наклейка  с двумя большими  буквами "С" на
багажнике: "крышей"  для резидентуры  была консульская  работа,  хотя  никто
всерьез  этого не воспринимал. Макелвор  принадлежал  к  старшему  поколению
Цирка;  коренастый  светловолосый йоркширец  с длинным списком назначений на
консульском  поприще,  что  в  глазах  его  коллег  не  давало  ему  никаких
преимуществ. Париж стал последним из этих назначений. Он не настаивал именно
на Париже, более того, из своего оперативного прошлого на Дальнем Востоке он
сделал  вывод, что французский  образ жизни  не  для  него.  Но  в  качестве
прелюдии к выходу на пенсию придумать что-то получше было  трудно. Приличное
жалованье, удобная должность; а все  что от  него потребовалось за те десять
месяцев,  что  он  был здесь, так это  помочь деньгами  одному "транзитному"
агенту, сделать несколько отметок  мелом в условленных местах,  сыграть роль
почтальона  в какой-то  очередной  затее  Лондонского Управления и, наконец,
организовать прием одной важной делегации.
     Так  было до сегодняшнего вечера;  сейчас он  сидел в своей собственной
машине,  и в ребро  ему  упиралось дуло  пистолета,  а  правое  плечо  нежно
обнимала рука Тарра,  готовая сейчас  же свернуть  ему  шею, если только  он
вздумает выкинуть  какой-нибудь фокус. Всего в каком-то метре от них девушки
торопливо шагали к метро,  а  совсем рядом  поток  машин  застрял  в уличной
пробке: это могло  затянуться на  добрый  час. Ни  одна душа  не выказала ни
малейшего  интереса  к  теплой  дружеской  беседе  двух  мужчин,  сидящих  в
припаркованной на обочине машине.
     Tapp  заговорил сразу, как только Макелвор сел  на место водителя.  Ему
нужно отправить  радиограмму  Аллелайну, сказал  он. Это должно быть  личное
послание  с пометкой "расшифровать лично"; пока Стив  работает  с аппаратом,
Tapp будет стоять около него с пистолетом.
     - В  какую  чертовщину ты вляпался, а, Рикки? -  недовольно осведомился
Макелвор, пока они под руку возвращались в здание резидентуры. - Вся контора
тебя  ищет, ты знаешь это или нет?  Они же с тебя  шкуру живьем сдерут, если
найдут.  Нам приказано  при  первом твоем появлении оставить от  тебя мокрое
место.
     Он подумывал о том, чтобы извернуться и двинуть Тарра по шее, но решил,
что не успеет и Tapp убьет его быстрее.
     Шифровка будет состоять примерно из  двухсот групп,  сказал  Tapp, пока
Макелвор отпирал наружную дверь и включал свет.  Когда Стив передаст ее, они
останутся сидеть  рядом с аппаратом и  дождутся ответа Перси. Если Тарра  не
подводит  его  чутье,  Перси  завтра  же  примчится  в  Париж,  чтобы  лично
встретиться  с Рикки. Эта встреча состоится  здесь же, в резидентуре, потому
что, как считает Tapp, вероятность того, что русские попытаются убить  его в
здании британской дипломатической миссии, может быть сведена почти к нулю.
     - Ты идиот, Рикки. Не русские собираются тебя убить, а мы.
     На  двери первой комнаты висела табличка "Приемная"; это было все,  что
осталось от "крыши". Там стояла старая деревянная  стойка,  а на замызганной
стене  висела  устаревшая  "Памятка гражданина  Великобритании".  Здесь Tapp
левой рукой обыскал Макелвора на предмет оружия,  но ничего не нашел. Здание
было построено с  внутренним двором, и большая часть секретных  помещений  и
оборудования  - шифровальная комната, сейфы и  кладовые, а также специальная
аппаратура - располагались по другую сторону двора.
     - Ты совсем спятил, Рикки, - продолжал монотонным голосом увещевать его
Макелвор, нажимая на кнопку звонка  в  шифровальную комнату, после того  как
они прошли через вереницу пустых кабинетов. - Ты всегда мнил себя Наполеоном
Бонапартом,  и  теперь  это  доконало тебя окончательно. Твой папаша в  свое
время перекормил тебя религией.
     Стальная  заслонка  на  двери  отодвинулась  в  сторону,  и в  окошечке
появилось недоуменное, слегка глуповатое лицо.
     - Можешь идти  домой, Бен.  Ступай к  своей благоверной, но от телефона
далеко не отходи. На случай, если ты мне понадобишься, будь на месте. Оставь
книги там, где они лежат, и вставь ключи  в машину. Я сейчас буду говорить с
Лондоном, без посторонней помощи.
     Лицо исчезло,  и  они подождали, пока юноша откроет дверь изнутри: один
ключ, другой, пружинный замок.
     - Этот джентльмен  прибыл прямо  с Востока,  Бен, -  объяснил Макелвор,
когда дверь наконец открылась. - Это один из моих самых лучших связных.
     - Здравствуйте, сэр, - сказал Бен. Он оказался высоким  интеллигентного
вида юношей в очках и с немигающим взглядом.
     - Ну, давай, убирайся поживее,  Бен. Я не собираюсь ничего удерживать у
тебя из  зарплаты.  Впереди выходные, и  отрабатывать  потом ничего не нужно
будет. Давай-давай, шагай.
     - Бен остается здесь, - сказал Tapp.


     В кембриджском здании Цирка освещение было тускло-желтым, и оттуда, где
стоял  Мэндел, а  именно  с третьего этажа  магазина одежды,  казалось,  Что
влажный асфальт блестит, как дешевая позолота. Близилась полночь, и уже часа
три он находился  между  тюлевой занавеской и длинной  одежной вешалкой.  Он
стоял  так,  как стоят "легавые" всего мира: слегка  расставив прямые ноги в
стороны  и  чуть  отклонившись  назад.  Он  низко  надвинул  шляпу  и поднял
воротник, чтобы белизна его лица как  можно меньше  была заметна с улицы, но
он вот  уже три часа наблюдал за главным входом внизу, и его глаза блестели,
как  глаза кошки в  угольной шахте. Мэндел прождал бы так  еще три или шесть
часов:  он снова  был в  деле, и запах снова щекотал ему ноздри. Кроме того,
Мэндел  был  по  натуре совой; темнота этой  примерочной  как  нельзя  лучше
поддерживала  его в бодром  состоянии. Свет, попадавший в комнату  с  улицы,
ложился  на  потолок  бледными пятнами.  Все остальное -  столы для раскроя,
рулоны  ткани, отделочные машины,  паровой  утюг, фотографии принцев крови с
автографами,  - все эти вещи, конечно,  остались на своих местах, потому что
он видел  их во время своей  рекогносцировки сегодня  днем,  но свет туда не
попадал, и даже сейчас он едва различал все это во мраке.
     Большинство  подъездных путей находилось в поле  его зрения: восемь или
девять  неравнозначных  дорог  и   аллей,   которые,  неизвестно   из  каких
соображений, выбрали  кембриджский Цирк  местом своей встречи. Между ними  -
призрачная мишура зданий, дешево отделанных осколками империи: римский банк,
театр, похожий на громадную оскверненную мечеть. За  ними - тянущиеся  ввысь
кварталы, выстроившиеся  в шеренги,  словно армия роботов. А над  всем  этим
розоватое небо, медленно заволакивающееся туманом.
     Почему  так тихо? - недоумевал  он. Театр опустел уже давно,  но почему
вся эта индустрия развлечений в Сохо, которая  находится всего в двух  шагах
отсюда, не наполняет все кругом шумом разъезжающихся такси и прогуливающихся
компаний? И ни
     одного  грузовика  с  фруктами,  которые  обычно с  грохотом носятся по
Шефтсберн-авеню по пути на Ковент-гарденский рынок.
     Мэндел  еще  раз поднес к глазам бинокль и осмотрел  здание, что стояло
прямо  через дорогу напротив. По  сравнению с соседними  оно, казалось, спит
совсем  уж  беспробудным  сном.  Двойные  двери  портика  были  закрыты,  из
цокольного  этажа  не пробивалось ни  лучика. Только на  четвертом  этаже из
второго окна слева струился  бледный  свет;  Мэндел знал, что  там находится
комната дежурного  офицера - об этом его предупредил  Смайли. Он  на секунду
вскинул бинокль вверх,  направляя его  на  крышу, где целая плантация антенн
образовывала  на  фоне неба причудливые узоры; затем на один  этаж вниз, где
чернели четыре окна узла связи.
     "Ночью все пользуются парадной дверью, - говорил ему Гиллем. - Это было
сделано, чтобы сэкономить на вахтерах".
     За эти три часа только три события  вознаградили Мэндела за его бдение:
по одному в час.
     В половине десятого синий "форд-транзит" доставил двоих мужчин, которые
несли  что-то похожее на ящик с  боеприпасами. Они сами открыли дверь и, как
только вошли, тут же заперли  ее за собой, а Мэндел  тем временем бормотал в
телефонную трубку, комментируя происходящее. В десять часов прибыл "челнок":
Гиллем  и  об  этом  его  предупреждал.  "Челнок"  объезжал по  очереди  все
периферийные подразделения Цирка и собирал там самые свежие документы, чтобы
затем сдать их на выходные на хранение. Очередность, по словам Гиллема, была
следующей:  Брикстон,  Эктон,  Саррат  и,  наконец,  Адмиралтейство; часам к
десяти машина обычно прибывала в Цирк. В  этот  вечер они приехали минута  в
минуту; двое мужчин вышли изнутри, чтобы помочь разгрузить "челнока"; Мэндел
передал и об этом, за что Смайли отблагодарил его терпеливым "спасибо".
     Интересно, Джордж сейчас сидит  в  кресле? И в такой же темноте, как  и
он, Мэндел?  Ему почему-то  казалось, что  да. Из  всех  чудаковатых  типов,
которых  ему  довелось  встречать,  Смайли,  пожалуй,  был  самым колоритным
чудиком.  Посмотреть  на него, кажется,  он и  дорогу-то  сам  перейти не  в
состоянии; но с таким же успехом  можно предложить свое покровительство ежу.
Чудик,  размышлял  Мэндел.  Всю жизнь гонялся за преступниками и до  чего  в
результате дошел? Взламывает замок, проникает ночью в магазин, стоит здесь в
темноте и  шпионит за чудиками. Он никогда раньше не снисходил  до общения с
ними, пока  не  познакомился  со  Смайли.  Считал, что  все  они  -  сборище
любителей и вчерашних студентов, сующих нос везде, где их не просят; считал,
что они действуют  противозаконно; считал, что самое большее, до  чего может
снизойти  его  отдел,  так  это в  интересах  своего и  общественного  блага
сказать: Да, сэр,  нет, сэр" - и дальше  этого в  общении  не заходить. Если
подумать,  то он и до сих  пор так  считал,  правда, Смайли  и Гиллем в  его
глазах представляли заметное исключение из общего правила.
     Незадолго до одиннадцати,  то есть  около часа назад, подъехало  такси.
Обычное  лондонское такси,  которое остановилось у театра. Даже об этом  его
предупредил Смайли: почти у всех в Цирке сложилась привычка не подъезжать на
такси  к самым дверям. Некоторые высаживались у магазина "Фойлз",  другие на
Олд-Комптон-стрит или  где-нибудь рядом; в  общем,  большинство  из  них для
отвода  глаз  объявляли таксисту при посадке  какое-нибудь  привычное  место
поблизости; для Аллелайна таким был театр. Мэндел ни разу до этого  не видел
Аллелайна,  зато ему  дали  довольно  подробный  словесный портрет  Перси, и
сейчас, когда  он поднес  к глазам  бинокль, то тут  же  без всяких сомнений
узнал его:
     крупный неповоротливый мужчина в темном  пальто; Мэндел разглядел даже,
как у таксиста  недовольно вытянулась физиономия  в ответ на чаевые Перси, и
он  крикнул  что-то  ему вслед,  пока Аллелайн рылся в  карманах  в  поисках
ключей.
     Гиллем  объяснил Мэнделу, что у парадной  двери нет  охраны, она просто
запирается  на замок.  Охранники сидят  внутри, сразу за поворотом  налево в
конце коридора. Кабинет Аллелайна  - на пятом этаже.  Мэндел не мог со своей
позиции видеть  свет  в его  окне, но там был еще и  люк в потолке,  так что
отблеск  света  должен попасть  на  трубу дымохода. И верно; через несколько
минут Мэндел увидел, как желтое пятно упало  на закопченную кладку: Аллелайн
вошел к себе.
     А молодому Гиллему нужно отдохнуть, подумал Мэндел.  Он уже сталкивался
с  этим раньше: такие стойкие и  крепкие  иногда надрываются к сорока годам.
Они прячут это где-то  внутри себя,  делают вид,  что  ничего не происходит,
пытаются найти поддержку у более взрослых и  опытных, которые в конце концов
вдруг оказываются  не  такими уж взрослыми и опытными; и  в один  прекрасный
день на них все сваливается, а их кумиры  рассыпаются на глазах, и им ничего
больше не остается, кроме как  сидеть за  столом у себя  в  кабинете  и лить
слезы, вытирая их промокательной бумагой.
     Трубка телефона лежала на полу. Подняв ее, он сказал:
     - Похоже, Кузнец прибыл на место.
     Он назвал номер такси и снова стал ждать.
     - Как он выглядел? - пробормотал Смайли.
     - Озабоченно, - ответил Мэндел.
     - Что ж, немудрено.
     А вот этот никогда  не  надорвется,  с удовольствием решил Мэндел; этот
Смайли - один из  тех самых  хилых  дубов.  Ты  думаешь, что  он свалится от
первого  же дуновения, но, когда  дело  доходит  до урагана,  он оказывается
единственным, кто  выстоял  до конца. В этот момент  его размышления прервал
шум второго такси, которое остановилось  прямо у парадного входа,  и высокая
фигура  неторопливо  и  аккуратно стала  подниматься  по  ступенькам,  шагая
осторожно, как человек, который бережет свое больное сердце.
     - Приехал ваш Скорняк, - пробормотал Мэндел  в  трубку. - Постой-ка,  а
вот и Солдатик тут как тут. Прямо  собрание почтенных старейшин, ни дать  ни
взять. Только не бери это близко к сердцу.
     Старенький  "Мерседес-190"  выскочил из-за угла  Эрлам-стрит,  повернул
прямо  под окном, у которого стоял Мэндел, и, с трудом вписавшись в поворот,
остановился у начала Чаринг-Кросс-роуд. Грузный  рыжеволосый молодой человек
выбрался из машины, хлопнул дверцей и  тяжело зашагал  через улицу к входу в
здание,  не  потрудившись даже  вытащить ключи из замка  зажигания.  Минутой
позже еще  одно  окно зажглось  на четвертом этаже: к компании присоединился
Рой Бланд.
     Все, что нам теперь  остается  узнать,  это  кто выйдет оттуда, подумал
Мэндел.


        "Глава 36"


     Улица  Лок-Гарденс,  которая,  по-видимому, получила  свое  название от
Кэмден  и Хэмпстед-роуд-Локс, пролегавших неподалеку, представляла собой ряд
из четырех  домов  девятнадцатого века  с плоскими  фронтонами,  выстроенных
полукругом. В каждом из них было по три этажа плюс  цоколь, а позади тянулся
сад,  обнесенный