дъявил  сержанту  паспорт,  который
выглядел еще более потрепанным и грязным, чем его владелец.
   Паспорт оказался в полном порядке, прописка в нем  стояла  московская,  и
сержант вынужден был взять под козырек, остро жалея о  тех  временах,  когда
таких вот волосатиков без разговоров грузили в "воронок" и в двадцать четыре
часа высылали на сто  первый  километр  без  суда  и  следствия.  Волосатик,
которого, если верить документам, звали Борисом Варнаковым, небрежно засунул
паспорт в первый  подвернувшийся  под  руку  карман  и,  больше  не  обращая
внимания на сержанта, двинулся в  глубь  помещения,  задержавшись  лишь  для
того, чтобы купить у симпатичной дежурной пару жетонов.
   - Варнаков его фамилия, - неодобрительно сказал сержант  дежурной,  когда
патлатый гражданин скрылся в одном из  узких  проходов.  -  Варнак  и  есть.
Вылитый.
   Дежурная - чистенькая, хорошо ухоженная и умело накрашенная брюнеточка  с
бриллиантами в розовых ушках и с длинными, отливающими перламутром ноготками
- в ответ лишь брезгливо надула густо подмалеванные пухлые губки:  стареющие
неформалы интересовали ее примерно так же, как живущие в канализации крысы.
   Вызвавший недовольство работников вокзала своей  чрезмерной  волосатостью
гражданин Варнаков остановился перед ячейкой номер пятьсот восемьдесят  три,
по памяти набрал несложный код и, дождавшись щелчка сработавшего  механизма,
открыл дверцу. В  глубине  ячейки  стояла  полупустая  спортивная  сумка,  в
которой под спутанной в клубок  грудой  несвежего  белья  хранилась  плоская
стальная коробочка, перехваченная черной  аптечной  резинкой.  Убедившись  в
том, что коробка на  месте,  гражданин  Варнаков  задернул  "молнию"  сумки,
повесил сумку на плечо и тщательно запер пустую ячейку, опустив  в  приемную
щель еще один жетон.
   Проходя мимо громоздкого, как  старинный  шкаф,  сержанта,  Абзац  сделал
испуганное лицо и вынул из кармана паспорт, демонстрируя  полную  готовность
вторично подвергнуться проверке документов. Сержант поморщился,  словно  ему
дали понюхать какой-то тухлятины, и демонстративно  отвернулся  к  дежурной.
Девочка за стеклянной перегородкой выглядела  довольно  привлекательной,  но
Абзацу не понравился ее взгляд - пустой и бессмысленный,  как  у  фарфоровой
куклы или у самки паука.
   Придерживая висевшие на одном плече рюкзак  и  сумку,  Шкабров,  временно
ставший Варнаковым, поднялся  на  пригородный  перрон.  Голова  под  кепи  и
лохматым париком вдруг начала ужасно чесаться. В черной кожанке было  жарко,
несмотря на пасмурную погоду, голова  раскалывалась,  и  чертовски  хотелось
выпить. Он погрузился в полупустую электричку и, как только состав тронулся,
сразу же вышел в тамбур. Здесь он  вынул  из  наколенного  кармана  заветную
бутылочку и сделал приличный глоток. После этого, немного  успокоившись,  он
спрятал бутылку, закурил и стал смотреть в окно.
   Ехать пришлось  долго  -  почти  два  с  половиной  часа,  но  до  вечера
оставалось очень много времени, и Абзац не нервничал. Кондратов не  появится
у себя на даче раньше восемнадцати тридцати,  а  то  и  девятнадцати  часов.
Времени хватит на все, волноваться не о чем. За оставшиеся  три  или  четыре
часа можно успеть проникнуть на дачу,  затаиться  там,  выбрав  удобное  для
нападения место. Летом Папа ночует в основном на даче,  поближе  к  природе.
Там, среди берез и елок,  за  крепкими  железными  воротами  и  двухметровым
забором под охраной своих мордатых "помощников" господин  депутат  чувствует
себя увереннее, чем в городе. Каждый посторонний там на  виду,  и  никто  не
сможет подойти к дому незамеченным - так, по крайней мере, считает  господин
Кондрашов. Пусть потешится иллюзиями, пока есть  время.  Пусть  попарится  в
баньке, выпьет коньячку, повозится в кровати с молодой длинноногой девкой  и
спокойно уснет, чтобы больше никогда не проснуться. В его возрасте и при его
комплекции сочетание баньки, коньяка и девочек крайне опасно  для  здоровья.
Не успеешь оглянуться, как к тебе подкрадется обширный инфаркт - то,  что  в
народе называется "кондратий хватил". Ну, не забавно ли: "Кондрашова хватила
кондрашка!". Многие найдут  этот  плоский  каламбур  заслуживающим  грустной
улыбки.
   Обернутая ватой запаянная ампула лежала в металлической  коробке  на  дне
спортивной сумки. Заключенная в ней жидкость имела длинное название, которое
Абзац даже не пытался запомнить, и очень сложный химический состав. Вдыхание
паров этой бесцветной жидкости мгновенно вызывало обширный инфаркт миокарда,
за что сама  жидкость  вкупе  с  аналогичными  по  воздействию  на  организм
препаратами получила неофициальное название "инфарктный газ".
   Абзац мечтательно улыбнулся, затягиваясь сигаретой. Как это, в  сущности,
просто  -  отправить  человека  в  мир  иной  так,  чтобы  никто  ничего  не
заподозрил. Всего-то и надо, что  проникнуть  в  дом,  дождаться,  пока  все
угомонятся, подойти к постели и надломить  под  носом  у  спящего  тоненькую
стеклянную трубочку, внутри которой заперта смерть, не имеющая ни цвета,  ни
запаха. После этого останется только незаметно выбраться  из  спящего  дома,
миновав клюющего носом охранника. Собственно, охранника можно и не обходить.
Мало ли, кто и за что может убить охранника! Главное,  что  любой  врач  при
вскрытии вынужден будет признать,  что  смерть  Папы  вызвана  естественными
причинами:  переутомлением,  алкоголем  и  иными  нездоровыми  излишествами,
которых не выдержало больное сердце дорогого покойника.
   Докурив сигарету до самого фильтра, как того требовал создаваемый  образ,
Абзац вернулся в вагон,  развалился  на  скамье,  широко  расставив  ноги  в
стоптанных  и  нечищеных  армейских  бутсах,  откинул  лохматую  голову   на
неудобную  спинку  сиденья,  закрыл  глаза  и  неожиданно  для  самого  себя
по-настоящему задремал.
   Ему снова приснилась какая-то путаная дрянь, и он проснулся через полтора
часа, покрытый липким потом и с  чугунной  головой.  Послеполуденное  солнце
било прямо в пыльное  окно,  возле  которого  он  сидел,  проклятая  кожанка
нагрелась так, что, казалось, готова была вот-вот  задымиться  и  вспыхнуть.
Под ложечкой было неприятное ощущение,  возникавшее  у  Абзаца  всякий  раз,
когда ему случалось заснуть  днем.  Зеленые  очки  в  круглой  металлической
оправе съехали на сторону, в уголках губ скопилась набежавшая во сне  слюна.
Абзац бросил испуганный взгляд на часы, сел прямо, поправил очки и осторожно
ощупал парик, чтобы убедиться, что тот по-прежнему сидит на месте.  Почмокав
губами и несколько раз сглотнув, он  встал  и  нетвердой  походкой  вышел  в
тамбур: ему было просто необходимо прочистить мозги.
   До дачного поселка он добрался в четыре часа  дня.  Это  место  было  ему
знакомо лишь по нарисованному от руки плану, который он получил  две  недели
назад от одного из людей Хромого, и Абзац не сразу  понял,  что  уже  достиг
цели. Хвойный лес по-прежнему стеной стоял по  обеим  сторонам  дороги.  Под
ногами лежал гладкий, влажно поблескивающий  после  дождя  асфальт,  обочина
дороги была твердой и ровной, без ухабов и ям.  Потом  справа  вдруг  возник
ответвляющийся от дороги узкий боковой проезд  -  асфальтированная  аллея  в
окружении огромных мрачных елей. Проходя мимо, Абзац автоматически  повернул
голову и увидел резные деревянные ворота  в  полтора  человеческих  роста  и
казавшийся матовым из-за осевших на нем мелких капелек воды багажник чьей-то
черной "Волги". На левом столбе ворот красовалась умело вырезанная двойка  в
окружении каких-то вычурных деревянных завитков,  а  в  глубине  участка  из
зелени торчала островерхая крыша, крытая красной черепицей. Жестяной  колпак
над дымоходом тоже был узорчатым, ажурным по краю, а на его верхушке  торчал
флюгер в виде  веселого  черта,  показывающего  кому-то  нос.  Этот  целиком
скопированный  со   старинного   рижского   флюгера   хвостатый   бездельник
окончательно убедил Шкаброва в том,  что  он  достиг  конечной  цели  своего
путешествия: вряд ли  фермер  и  тем  более  лесник  пошел  бы  на  расходы,
связанные с изготовлением и установкой подобного архитектурного  излишества.
Это была, конечно же, чья-то дача, и, судя  по  номеру  на  воротах,  где-то
поблизости в лесу скрывались коттеджи под номерами один, три  и  так  далее.
Дача номер девять, внутрь которой намеревался проникнуть  лохматый  неформал
Варнаков, располагалась, если следовать привычной логике, по другую  сторону
дороги.
   Абзац закурил, поправил на плече ремень сумки и двинулся дальше,  перейдя
с нормального походного шага на шаркающую  ленивую  иноходь  принципиального
бродяги и бездельника, обкурившегося до полной потери ориентации во  времени
и пространстве. С первого взгляда на эту сутулую  фигуру  становилось  ясно,
что он не имеет никакого представления о том, куда и зачем идет. Со  стороны
он напоминал совершенно опустившееся существо, дрейфующее по свету  по  воле
ветра и волн в обход милицейских постов.
   Боковые аллеи теперь густо следовали  одна  за  другой  с  интервалами  в
двести - двести пятьдесят метров. Миновав четыре, Абзац остановился  посреди
пятой, вынул из наколенного кармана бутылку и, свинчивая  колпачок,  как  бы
между делом бросил взгляд через дорогу.
   Ворота, видневшиеся в конце сырой еловой аллеи, были не железными, как он
почему-то вообразил, а деревянными. Широкие,  матово-черные  плахи  мореного
дуба были взяты в прочную раму  из  стальных  уголков,  тоже  выкрашенную  в
черный цвет. На этом мрачном фоне начищенная до блеска медная  цифра  девять
горела, как маленькое солнце, и была заметна даже издали.
   Легкий  ветерок  пробежал  вдоль  шоссе,  заставив  широкие  еловые  лапы
колыхнуться и сбросить на землю заряд крупных холодных капель. Он  шевельнул
спутанные пряди  мертвых  чужих  волос,  в  беспорядке  лежавшие  на  плечах
потертой мотоциклетной куртки. Несколько сорвавшихся с ветвей  капель  упали
Шкаброву за шиворот. Он зябко повел плечами, отхлебнул  из  бутылки,  растер
подошвой армейского ботинка окурок и, по-прежнему держа полупустую бутылку в
опущенной руке, ленивой заплетающейся походкой стал по диагонали  пересекать
проезжую часть, прямиком направляясь в готовую захлопнуться западню.
 
Глава 7 
 
КРОШКА В ЧЕРНОМ 
 
   Чиж вышел на высокое крыльцо и  глубоко  вдохнул  сырой  после  затяжного
дождя воздух, до отказа наполненный такими непривычными  ингредиентами,  как
аромат хвои, грибной запах и обыкновенный кислород, не загаженный выхлопными
газами. Таким воздухом хорошо дышать, когда у тебя нет никаких  проблем:  на
рыбалке, у костерка, и  чтобы  позади,  на  границе  света  и  тьмы,  стояла
палатка, которая тебе не пригодится, потому что спать тебе не хочется, а  на
костре чтобы булькал котелок с ухой или шипели, роняя на пышущие жаром  угли
капли жира, нанизанные на длинные шампуры шашлычки... Ну и, конечно, чтобы в
правой руке был стаканчик, а в левой - бутылочка. Нет  ничего  вкуснее,  чем
шашлычки с зеленью, да под холодную  водочку!  Говорят,  что  шашлыки  лучше
всего идут под  сухое  красное,  но  это  брехня,  эстетские  изыски.  Этого
красного нужно выпить ведро, чтобы получился хоть какой-то эффект, и  эффект
этот известен наперед: будешь бегать в кусты каждые две минуты - вот и  весь
эффект.
   Чиж  встряхнулся,  отгоняя  посторонние  мысли,  и  еще  раз  внимательно
осмотрел просторный двор, засеянный короткой  и  густой  изумрудной  травой,
какой не встретишь в природе. Идеально  ровный  газон  занимал  всю  площадь
двора и был разлинован  гладкими,  как  стекло,  бетонированными  дорожками.
Дорожка пошире вела от широких дубовых  ворот  прямо  к  приоткрытым  дверям
гаража, за которыми тускло поблескивал в полумраке  хромированными  деталями
высокий радиатор здоровенного пикапа "шевроле". На этом  пикапе  зажравшаяся
обслуга кондрашовской дачи возила, видите ли, дрова  и  вообще  использовала
его для хозяйственных нужд, как какой-нибудь мотоблок производства  Минского
тракторного завода.
   Из гаража, старательно вытирая ничем  не  запачканные  руки,  вразвалочку
вышел человек в потертых джинсах и  тесноватой  рабочей  куртке  с  масляным
пятном на животе. Когда он зачем-то обернулся к стоявшей  в  гараже  машине,
Чиж заметил в кармане его джинсов тяжелый брусок  портативной  рации.  Слева
под мышкой его куртка странно топорщилась, и Чиж подумал, что  внимательному
наблюдателю весь этот маскарад покажется смешным.
   - Гаврилов, - позвал он водителя, - сгинь. Не отсвечивай ты, Христа ради.
И другим скажи, чтобы попрятались. Актеры  из  вас,  как  из  меня..,  гм..,
генерал.
   Он  запнулся,  потому  что  привычное  сравнение  по  какой-то   странной
ассоциации воскресило в памяти недавний разговор с Лаптевым. Чиж  так  и  не
понял, чего хотел от него подполковник, намекая на  продвижение  по  службе.
Над всеми его намеками и посулами ощутимо висело невысказанное  "если":  все
будет хорошо и даже великолепно, если... Если что? Разговор шел  об  Абзаце.
Лаптеву не нравилась перспектива изловить легендарного киллера, и  он  этого
не скрывал, а потом вдруг ни с того ни с сего принялся  нахваливать  Чижа  и
прочить его в генералы... "Это что же, - подумал  Чиж,  -  он  что,  пытался
намекнуть, чтобы я оставил Абзаца в покое  и  дал  ему  довести  начатое  до
логического завершения? Да ну, чепуха же! Лапоть, конечно, не гений,  но  не
настолько же он глуп, чтобы снюхаться с Хромым!"
   Дойдя до ворот, он обернулся и в последний раз окинул взглядом казавшийся
приземистым из-за своей огромной площади трехэтажный особняк и широкий  двор
с изумрудной травкой, светлыми  бетонными  дорожками  и  черными  пирамидами
старых елей, которые были в беспорядке  разбросаны  по  участку.  По  случаю
летнего времени многие окна были распахнуты настежь, в том числе  и  широкие
окна зимнего сада, из которых буйно выпирала темно-зеленой листвой  какая-то
нездешняя флора. В глубине дома надоедливо тренькал под  чьими-то  неумелыми
пальцами дорогой концертный рояль, легкий ветерок играл занавеской  в  одном
из окон второго этажа. Двор был пуст, если не считать  одинокого  охранника,
который клевал носом, сидя на вынесенном из будки у ворот стуле. "Идиллия, -
подумал Чиж. - Потерянный и вновь обретенный рай.  В  таких  местах  человек
поневоле расслабляется, поскольку именно  для  этого  они  и  предназначены.
Забор высокий, ворота прочные, охрана на местах, и потенциальная жертва  под
шум леса ощущает себя в полной  безопасности.  У  профессионального  киллера
психика, конечно, покрепче, поустойчивее, но  какое-то,  пусть  минимальное,
воздействие обстановка оказывает и на нее. Значит, он тоже расслабится, хотя
бы чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не заметить западни. Вот тут-то мы  его
и прихватим, потому что мы - в частности, я - расслабляться не имеем права."
   Чиж толкнул тяжелую калитку и, очутившись за воротами, сразу же  сошел  с
подъездной дорожки в лес.  Малинник  громко  затрещал  под  его  неуклюжими,
привычными к ровному городскому асфальту ногами. Здесь, под  темным  пологом
еловых лап, среди замшелых стволов и гнилых пней, этого малинника росло черт
знает  сколько,  и  был  он  из-за  недостатка  солнечного   света   чахлым,
худосочным, почти лишенным листвы, на две трети высохшим и таким  трескучим,
словно его  посадили  здесь  нарочно  в  качестве  дополнительного  средства
сигнализации и оповещения. На свободных от  этих  зарослей  участках  упруго
пружинил скользкий ковер старой хвои вперемешку со здоровенными, как  спелые
бананы, еловыми шишками. Многие шишки выглядели не то расклеванными,  не  то
разгрызенными - в таких тонкостях Чиж не разбирался.
   Он поскользнулся на старой  червивой  сыроежке,  вполголоса  выругался  и
закурил: кислорода здесь было столько, что  его  избыток  поневоле  хотелось
как-то нейтрализовать.
   Невидимое за сплошной стеной старых раскидистых елей шоссе шумело  совсем
рядом - то есть, не то чтобы шумело, но периодически  давало  о  себе  знать
звуком проносившихся по нему машин. Откуда-то издалека долетел  приглушенный
расстоянием  гудок  пригородной  электрички.   В   перерывах   между   этими
урбанистическими шумами в  лесу  царила  тишина,  нарушаемая  лишь  шелестом
верхового ветра в еловых лапах да стуком  дятла,  и  можно  было  без  труда
вообразить себя находящимся за тридевять земель от Москвы, в глухой тайге за
Уральским хребтом.
   Между делом Чиж обратил внимание на то, что в лесу чисто. Здесь  не  было
ни пустых бутылок из-под портвейна и пива, ни драных пожелтевших  газет,  ни
консервных банок  -  никакого  мусора,  вечно  сопутствующего  человеческому
жилью. Стоило Чижу об этом подумать, как он наткнулся на  огромную  мусорную
кучу, удобно  расположившуюся  в  глубокой  травянистой  впадине  и  скромно
замаскированную зарослями крапивы. Под ногами сновали огромные красно-черные
муравьи  самого  свирепого  вида,  и,  поискав  взглядом,  майор  без  труда
обнаружил муравейник - здоровенную коническую кучу серовато-рыжей  хвои,  на
поверхности которой даже издали можно было  разглядеть  суетливое  хаотичное
движение. Чиж понял, что отклонился от курса, и на  какое-то  мгновение  его
охватила паника: он совершенно не понимал леса, не питал  к  нему  особенной
любви и не умел в нем ориентироваться. Он знал, конечно, что мох должен,  по
идее, расти на деревьях с северной стороны, но личный  опыт  убеждал  его  в
том, что это не так: обычно мох рос где вздумается,  как  правило,  со  всех
сторон одновременно. Кроме того, север Чижу был без  надобности:  ему  нужно
было попасть к машине.
   Он сразу же взял себя в руки. Полсотни метров до  шоссе,  метров  сто  до
дачи Кондрашова, а если принять  левее,  то  через  пару  минут  обязательно
окажешься на подъездной дороге... Заблудился он, видите ли! Смех и грех...
   Оглядевшись,  он  увидел,  как  впереди,  немного  левее  избранного   им
направления, среди ветвей блеснуло заднее стекло автомобиля. Все  немедленно
стало на свои места. Он просто слегка отклонился вправо. Вон она, машина,  а
если приглядеться, то и подъездная дорога видна - во-о-он тот  просвет,  это
она и есть...
   Он двинулся к  машине,  треща  малинником  и  перешагивая  через  коряги.
Лежавшая в кармане пиджака рация размеренно  хлопала  его  по  бедру,  брюки
намокли выше колена и были сверху донизу увешаны какой-то лесной  дрянью,  а
носки туфель мокро поблескивали. Настроение у  Чижа  снова  упало.  "Что  за
собачья работа, - думал он,  обирая  со  щек  прилипшую  мокрую  паутину.  -
Никакого удовлетворения, ни  морального,  ни  материального.  Так,  короткие
вспышки удовольствия, когда удается  заломать  очередного  "братишечку"  или
заработать смехотворную премию, от которой мне, по большому счету, ни  жарко
ни холодно. Так ведь и эти светлые моменты возникают все реже  и  становятся
все короче. Старею я, что ли? Рановато как будто... Или правы врачи,  и  это
алкоголь начинает угнетать психику? Вкупе с никотином, разумеется...
   Он зацепился носком ботинка за какой-то  коварно  высунувшийся  из  земли
корень и чуть не упал. Идти после этого стало как-то неудобно, и,  посмотрев
вниз, Чиж обнаружил, что подошва на носке надорвалась. Правый туфель  теперь
просил  каши,  пока  что  довольно   скромно,   но   уже   вполне   заметно.
"Трах-тиби-дох", - проворчал Чиж, пытаясь вспомнить, осталось ли  дома  хоть
немного клея.
   Он добрался до  видавшей  виды  белой  "Волги",  кое-как  замаскированной
еловыми лапами, рывком распахнул заедающую дверцу  и  повалился  на  сиденье
справа от водителя. В машине было накурено, как в мужском туалете театра  во
время антракта, рация под приборной панелью бормотала  на  разные  голоса  и
время от времени принималась астматически хрипеть. Ее  контрольная  лампочка
светилась сквозь дымовую завесу, как красный зрачок одноглазого упыря.
   Водитель со скучающим, плохо выбритым