действительно было неудобно, как будто он вместе со всеми, кто  здесь
был, увлеченно  играл  в  какую-то  детскую  игру  наподобие  жмурок,  более
приличествующую воспитанникам детского сада, чем  взрослым  солидным  дядям.
Впрочем, тети здесь тоже встречались, хотя и в гораздо  меньшем  количестве:
все, как одна, некрасивые, в подавляющем большинстве очкастые, громкоголосые
и насквозь прокуренные. Смотреть на них тоже  было  неудобно  -  жалко,  что
ли...
   Чиж мысленно пожал плечами. Каждый  живет  как  умеет.  Человек,  который
счастлив у себя дома и полностью  востребован  на  работе,  вряд  ли  станет
самоутверждаться, заучивая наизусть чужие биографии и коллекционируя  старые
пластинки. Природа коллекционерства и поклонения  эстрадным  кумирам  всегда
оставалась для Чижа загадкой, но, побродив часок среди здешней  публики,  он
понял, что впервые за  много  лет  ощущает  то,  что  в  дни  его  молодости
называлось "ловить кайф". Это была настоящая эйфория - не такая мощная,  как
после бутылки водки, но гораздо более чистая, не отравленная пьяной мутью.
   "Ну и ладно, - подумал он, рассеянно  листая  какой-то  старый  журнал  с
фотографией Леннона на обложке, - ну и пусть это выглядит несолидно  и  даже
смешно. Можно подумать, что пить водку, запершись  в  туалете  на  задвижку,
когда в квартире, кроме тебя, никого нет, намного солиднее. Да ни  капельки!
И, если разобраться, это даже намного смешнее."
   Он вспомнил, как еще до ухода жены вставал по ночам специально для  того,
чтобы на цыпочках прокрасться в ванную и, воровато озираясь, глотнуть  водки
прямо из горлышка. Однажды жена застукала  его.  Она  ничего  не  сказала  -
просто постояла в дверях ванной, глядя на него с жалостью  и  презрением,  а
потом повернулась и ушла обратно в спальню. С тех пор прошло уже почти два с
половиной года, но при  этом  воспоминании  Чиж  почувствовал,  что  у  него
краснеют уши. Это было не  смешно.  Это  было  стыдно  до  слез,  но  тогда,
помнится, Чиж не испытывал  никакого  стыда.  Он  был  жутко  зол  на  жену:
выследила, вынюхала и довольна по уши... Теперь небось  жаловаться  побежит,
благо Лапоть живет в соседнем подъезде...
   Он аккуратно положил журнал на место и отошел в сторонку, чтобы переждать
горячую волну смущения... От такого скота, каким он тогда  был,  можно  было
убежать на край света босиком... Вот странно, подумал он. Никогда я об  этом
не думал с такой точки зрения. Да и вообще, если припомнить, я  об  этом  не
думал ни с какой точки зрения. Так, плыл по течению, вяло поругивая Верку  с
ее  генералом:  бросила,  мол,  стерва,  погналась   за   почетным   званием
генеральши...
   - ..Шереметьево-два, - услышал он обрывок какого-то  разговора.  -  Ясное
дело! Как раз в семидесятом это было. Мы с ребятами тогда  Сеню  Шнейдера  в
Нью-Йорк отправляли. Шампанское у нас  было,  водка...  Я  тогда  за  Галкой
ухаживал... Помнишь Галку? Ну, ту самую.., черт, как же ее фамилия?  Короче,
побежал я в буфет за шоколадкой. Стоят в  уголке  у  окна  ребята,  кофе  со
сгущенкой пьют - наш кофе, совковый, а они пьют и не морщатся.  Узлы  у  них
какие-то, баулы, а поверх всего этого добра - гитара в  чехле.  Если  бы  не
гитара, я бы и внимания не обратил. В общем, глянул я на  того,  который  ко
мне лицом стоял, и, веришь, и про шоколадку забыл, и про Галку, и  даже  про
Сеню с его Нью-Йорком. Гляжу - мама дорогая! - Харрисон!
   - Ну-ну, - насмешливо проговорил кто-то.
   - Вот  тебе  и  "ну-ну"!  -  с  горячностью  воскликнул  рассказчик.  Эта
горячность заставила Чижа усмехнуться: он тоже слышал эту историю. -  Говорю
тебе: стоит Джордж Харрисон в натуральную величину и пьет кофе со сгущенкой!
Я глазам не поверил. Захожу этак аккуратненько сбоку, гляжу: точно, они! Все
четверо. Пальтишечки черные, белые рубашки, галстучки... Ребята как  ребята.
Если бы не гитара, прошел бы мимо и внимания не обратил. Я  по  карманам,  а
там ни клочка бумаги, ни ручки, ни хрена... Хоть бы автограф  взять,  думаю.
Нашел в кармане трешку - ту самую, за которую шоколадку  хотел  купить.  Где
же, думаю, ручку-то взять? И, как назло, все английские слова позабыл, кроме
"аи лав ю".
   Чиж огляделся. Рассказчика слушали человек  пять.  Трудно  было  сказать,
верят они этой байке или нет. Скорее всего здесь свято исповедовали принцип:
"Не любо - не слушай, а врать  не  мешай".  Рассказчик,  жилистый,  насквозь
прокуренный бородач лет пятидесяти,  азартно  дымил  вонючей  сигаретой  без
фильтра и  поминутно  поправлял  сползающие  с  переносицы  очки  с  мощными
линзами. Один из слушателей привлек внимание Чижа своей яркой, абсолютно  не
вписывавшейся в общий фон внешностью. Это был высокий и широкоплечий  брюнет
с волевой нижней челюстью и холодными глазами,  одетый  в  черный  костюм  и
черную рубашку с модным галстуком.  На  его  гладко  выбритом  твердом  лице
застыло внимательное, предельно серьезное выражение, из чего  наблюдательный
Чиж сделал вывод, что незнакомец с трудом  сдерживает  улыбку.  На  какое-то
мгновение их глаза встретились. Неизвестно,  что  рассмотрел  незнакомец  во
взгляде майора, но его губы слегка дрогнули, сложившись в подобие  ироничной
и в то же время дружелюбной улыбки, словно он с первого  взгляда  признал  в
Чиже своего и приглашал  его  повеселиться  вместе.  Чиж,  впервые  в  жизни
видевший этого человека и не  являвшийся  сторонником  случайных  знакомств,
почему-то не сумел удержаться от ответной улыбки  -  вернее,  от  намека  на
улыбку, поскольку обижать вдохновенного лгуна ему не хотелось.
   Это было похоже  на  обмен  условными  знаками,  словно  они  были  двумя
военными кораблями, встретившимися в густом тумане посреди нейтральных  вод.
Чиж порылся в памяти, пытаясь вспомнить, когда  в  последний  раз  испытывал
такие  приливы  беспричинной  симпатии  к  абсолютно  незнакомому  человеку.
Получалось, что такого не случалось с ним уже лет двадцать, если не больше.
   Незнакомец сделал странный жест головой, словно отбрасывая назад  длинные
волосы. Прическа у него была совсем короткая, волосы густые. Чиж  представил
себе, как выглядел бы этот человек с длинными  волосами.  Портрет  получался
довольно симпатичный, хотя и не совсем традиционный.  Чижу  вдруг  сделалось
грустно. "Все-таки жизнь - большая сука, -  подумал  он.  -  Как  бы  мы  ни
брыкались, пытаясь оставаться самими собой, она все равно  подминает  нас  и
калечит, причесывая под одну гребенку. Ей зачем-то нужно, чтобы все мы  были
одинаковы, и у нее всегда стоит наготове заведенный бульдозер,  чтобы  срыть
любой бугорок, торчащий над общим плоским уровнем. Она  нас  топчет,  а  мы,
идиоты, тешим себя иллюзиями, будто становимся старше,  мудрее,  солиднее...
Вот стоит человек, который совсем недавно  обрезал  волосы.  Почему  он  это
сделал? Да потому, что в его возрасте серьезные  люди  не  носят  локоны  до
плеч. Это общеизвестно, это принято в приличном обществе, и он наконец устал
бороться, хотя одеваться и причесываться так, как тебе нравится, а  не  так,
как принято, не такой уж подвиг.
   Хотя это как посмотреть, сказал он себе. Интересно, как  бы  отреагировал
наш Лапоть, появись я у него в кабинете одетый по  форме  и  с  волосами  до
плеч? Это же подумать страшно, что было бы... Может, у этого парня тоже есть
начальник, который не терпит волосатиков?
   "Ах да, спохватился он, - волосатики! Я же пришел сюда не просто так, а в
надежде встретить одного конкретного волосатика - патлатого блондина с усами
и  бакенбардами,  одетого  в  мотоциклетную  куртку,  камуфляжные  штаны   и
армейские ботинки. Шансов на это у меня маловато, но все-таки..."
   Он отошел от группы, где уже с пеной у рта спорили, приезжали  "Битлз"  в
семидесятом году в Москву или все-таки не приезжали, и осмотрелся.  Патлатых
блондинов на пятачке было аж трое, но один из них был низкорослым толстяком,
а двое других не подходили Чижу ни по возрасту, ни по приметам. Теряю время,
подумал он, но тут же махнул рукой:  времени  у  него  теперь  было  сколько
угодно, а идти домой, чтобы там в одиночестве ждать  звонка  Кондрашова,  не
хотелось. Кроме того, здесь все-таки было чертовски хорошо, несмотря  ни  на
что.
   Он побродил еще немного, прикидывая, что из своих записей можно  было  бы
обменять  на   имевшиеся   здесь   сокровища,   без   особой   нужды   купил
иллюстрированную  книгу  под  интригующим  названием.  ""Битлз"  -  мифы   и
реальность" и уже совсем собрался уходить, когда неподалеку  вдруг  ритмично
забренчала под умелыми руками гитара и несколько голосов нестройно затянули:
"We  are  living  in  yellow  submarine...".  Постепенно   хор   выровнялся,
исполнение стало вполне приличным. Это, конечно, были не "Битлз", но в то же
время  в  такой  трактовке  "Желтая   субмарина"   звучала   как-то   совсем
по-домашнему. Чиж поймал себя на том, что пытается  подпевать,  бормоча  под
нос полузнакомые иностранные слова, и тут с противоположного  конца  пятачка
долетел какой-то шум, в котором тренированное ухо майора без  труда  уловило
знакомые нотки начинающегося скандала.
 
Глава 10 
 
ФАНТОМНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ 
 
   Прямо с утра Шкабров отправился в парикмахерскую приводить в порядок свою
новую прическу. Обрезанный накануне хвост он выбросил в мусорное ведро. Рука
у него при этом не дрогнула, а в душе ничто не шевельнулось. Короткие волосы
гораздо практичнее: они не требуют ухода и за них невозможно ухватиться.
   Перед тем как выйти из дома, он открыл бар, наугад взял  оттуда  бутылку,
задумчиво взвесил ее на ладони и неожиданно  для  самого  себя  поставил  на
место. Толстое донышко негромко стукнуло о  стеклянную  полку,  крышка  бара
захлопнулась с легким щелчком. "М-да", - негромко произнес Шкабров и  отошел
от бара, почему-то стараясь ступать как можно тише.
   Всю дорогу до парикмахерской и обратно вызывающе  красный  джип  "ниссан"
маячил в зеркале заднего вида, не отставая от "Ягуара" Абзаца больше чем  на
два корпуса.  Это  уже  была  не  столько  слежка,  сколько  психологическое
давление, но Шкабров с удивлением обнаружил, что это его больше не  волнует.
Мир вокруг него в одночасье изменился до неузнаваемости, и он незаметно  для
себя уже начал приспосабливаться к реалиям этого вывернутого наизнанку мира.
Он знал, что теоретически человек может приспособиться  к  чему  угодно,  но
все-таки не ожидал от себя подобной гибкости.
   "А что, - думал он, ведя машину по запруженным транспортом улицам. - Чему
тут, собственно, удивляться? Чем ты недоволен,  приятель?  Не  ты  ли  любил
после третьего стакана порассуждать о том, что организм -  не  дурак  и  сам
знает, что ему полезно, а что вредно?  Организм  действительно  не  дурак  и
понимает, что пуля в затылок гораздо вреднее  для  здоровья,  чем  плевок  в
физиономию. Вот он и приспосабливается  помаленьку,  учится  с  достоинством
утираться."
   Днем ему позвонила Лика. Оказалось, что  у  нее  скопилась  целая  неделя
отгулов, и теперь она интересовалась, нет  ли  у  него  каких-нибудь  ценных
мыслей по поводу того, каким образом лучше всего потратить эту свалившуюся с
неба неделю свободы. "Лежи на диване и гляди в  потолок",  -  хотел  сказать
Абзац, но сдержался: в его неприятностях  Лику  стоило  винить  в  последнюю
очередь. Плохо дело, подумал он. Я ведь понятия не имею, что ей сказать. Она
ждет ответа, а я молчу как пень, хотя должен, по идее, бурно  радоваться.  А
что  я  могу  сказать?  Прости,  родная,  но  тут  возникло  одно  маленькое
затруднение: мне плюнули в морду, и я никак  не  могу  отмыться.  И  вообще,
сейчас тебе лучше не появляться рядом со мной, потому  что  за  мной  следят
отморозки на красном джипе... Глотнуть бы сейчас - прямо из горлышка,  чтобы
разом продрало до печенок. Тогда нужные слова нашлись бы сами собой.
   - Мне ужасно жаль, - сказал он  после  неприлично  долгой  паузы.  -  Это
какое-то  фатальное  невезение.   Представляешь,   шеф   посылает   меня   в
командировку.
   - Когда? - упавшим голосом спросила Лика.
   - Прямо сейчас. Я уже на вокзале, поезд отправляется через четверть часа.
Все вышло так неожиданно, что я  даже  не  успел  тебе  позвонить.  Как  раз
собирался, а тут ты сама...
   - Действительно, неожиданно, - холодно сказала Лика. - Впервые слышу, что
у тебя есть шеф.
   - Я сам узнал об этом буквально вчера, -  честно  ответил  Абзац.  -  Это
очень длинная и запутанная история, в которой нет ничего интересного.
   - Да? - В голосе Лики отчетливо слышались ледяные  нотки.  -  А  вот  мне
кажется, что это очень любопытно... Впрочем, тебе виднее.
   Она сделала паузу, давая  ему  последнюю  возможность  что-то  объяснить.
Абзац молчал, стиснув зубы до звона в ушах.
   - Ладно, - сказала она наконец. - Позвони, когда вернешься.
   - Обязательно, - сказал Абзац. - Я тебя целую.
   Она не ответила,  в  трубке  зачастили  короткие  гудки.  Шкабров  достал
сигарету и подошел к окну. Во дворе стоял красный  джип,  который  с  высоты
восьмого этажа был похож на детскую игрушку. Абзац  вяло  порадовался  тому,
что  не  держит  в  доме  оружия:  сейчас  он  мог  бы  наделать  глупостей,
расплатиться за которые потом было бы тяжело.
   Он заставил себя  думать  о  Лике.  Обычно  она  разгуливала  по  дому  в
прозрачном шелковом пеньюаре, с откупоренной бутылкой "Дом Периньон" в одной
руке и зажженной сигаретой в другой. Когда они целовались, ее дыхание  пахло
шампанским и дорогим табаком, и  этот  запах  сильно  возбуждал  его.  Абзац
закрыл глаза и представил ее всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах. У
него ничего не вышло: возникший  образ  был  плоским  и  смазанным,  как  на
скверной газетной фотографии. Все правильно. Так и будет, пока он  снова  не
почувствует себя мужиком. А это вряд ли скоро произойдет. Лика  может  и  не
дождаться...
   Он открыл глаза и посмотрел вниз. Джип стоял на месте.  Абзац  отошел  от
окна, повалился в кресло и сразу же вскочил, вспомнив,  что  именно  в  этом
кресле вчера вечером сидел Хромой. "Идиот, -  отругал  он  себя.  -  Что  ты
дергаешься? Чего ты хочешь - убить Хромого? Так пойди  и  убей,  причин  для
этого предостаточно. Найти его будет несложно. Внизу, в  джипе  сидят  двое.
Заманить их в укромное местечко, одного шлепнуть сразу, чтобы не путался под
ногами, а другому завинтить ствол в задний проход и  вежливо  спросить,  как
найти Хромого. Скажет как миленький, потому что знает, кто  я  такой  и  чем
зарабатываю на жизнь. Потом.., ну да, потом его  тоже  придется  застрелить.
Потом  охрана  Хромого,  потом  сам  Хромой...  Трупов  будет   больше   чем
достаточно, чтобы смыть кровью любое оскорбление. Но тогда я перестану  быть
профессионалом и превращусь в обыкновенного палача. А  это  сильно  повредит
моей репутации..."
   Он заметил, что стоит перед открытым баром,  привычно  шаря  взглядом  по
шеренге бутылок, и  упрямо  тряхнул  головой.  Конечно,  алкоголь  -  лучшее
лекарство от всех скорбей, но он не решает проблем.  Напротив,  проблемы  от
этого только усугубляются, растут как снежный ком. Если  ты  намерен  что-то
решать, делать это нужно на  трезвую  голову.  Но,  черт  подери,  как  это,
оказывается, трудно!
   Абзац захлопнул дверцу бара и включил магнитофон. Голоса из прошлого пели
о человеке ниоткуда,  который  живет  в  небывалой  стране.  Шкабров  сломал
сигарету, горячий уголек упал на паркет, оставив  на  светлом  лаке  круглую
черную  подпалину.   Голоса-призраки   наполняли   просторную   -   чересчур
просторную! - квартиру, и под звуки этих голосов Абзац  начал  ощущать  себя
нереальным. Он сам был человеком ниоткуда, особенно теперь,  когда  запрещал
себе  прибегать  к  испытанному  средству,  которое  всегда   помогало   ему
примириться с реальностью.
   К вечеру его добровольное заточение превратилось в настоящую пытку. Абзац
переоделся, равнодушно бросив в угол мятый  костюм,  в  котором  целый  день
валялся то на кровати, то на диване в гостиной. Переложив  в  свежий  пиджак
сигареты и бумажник, он вышел из дому,  напоследок  слишком  сильно  грохнув
дверью. Его так трясло, что он испугался: неужели это только потому, что  за
весь день он не выпил ни капли? Не может быть, он же не наркоман. Но что  же
это, если не ломка?!
   "Нервы, - ответил он сам себе. - Просто нервы, и  ничего  больше.  Чертов
Хромой, почему же он не звонит? Ему что, некуда торопиться?"
   Красный джип висел на хвосте как приклеенный. Уйти от  него  на  "ягуаре"
ничего не стоило, но Абзац не видел в этом смысла. "Надо уничтожить Хромого,
- думал он. - Убить Хромого - значит проиграть. Проиграть  все,  потому  что
убить Хромого - значит принять  его  правила  игры.  Еще  лучше  -  убить  и
ограбить.  Вот  так-то,  храбрый  парень  Робин  Гуд,  доблестный   защитник
ларечников и предпринимателей от подлых кавказских рэкетиров..."
   Он заметил, что едет по  Гоголевскому  бульвару,  направляясь  к  площади
Пречистенских ворот, и снова испугался. Похоже,  он  чуть  было  не  наделал
глупостей: пока мозг развлекался парадоксами и самобичеванием, тело уверенно
вело машину прямиком к его потайной берлоге на Остоженке, где в тайнике  под
половицей хранился целый арсенал. Видимо, мысль  об  убийстве  автоматически
включила внутри организма какую-то программу, и он,  сам  не  подозревая  об
этом, уже приступил к ее выполнению.
   Абзац увидел справа свободное парковочное место  и  без  раздумий  загнал
туда машину. "Пройдусь, - решил он. - Вечер  просто  дивный.  Обожаю  гулять
вечером по Москве. Это чертовски красиво, это успокаивает и в  то  же  время
бодрит. Зайду куда-нибудь, выпью.., выпью кофе. Что может  быть  лучше,  чем
чашечка хорошего кофе на ночь! Особенно когда и без кофе не можешь  сомкнуть
глаз..."
   "Отлично, - думал он, выбираясь из машины и запирая центральный замок.  -
Просто великолепно! Пройдусь сам и заодно прогуляю ребят Хромого. Убегать  я
от них не стану, но подергаться им придется. Должен же я вернуть  себе  хоть
немного самоуважения! Вот, пожалуйста, они уже нервничают..."
   Стоя у края проезжей части и готовясь перейти дорогу, он  со  злорадством
посмотрел на красный джип. Поблизости не было ни одного свободного места для
парковки,  и  бойцы  Хромого  оказались  в  щекотливом  положении:  человек,
которого они пасли, готов был вот-вот скрыться из  поля  зрения,  а  бросить
машину им было негде.
   Джип вдруг замигал всеми огнями, подавая сигнал  аварийной  остановки,  и
Абзац невесело улыбнулся: ну вот, они и решили проблему. У  этих  ребят  все
проблемы решаются просто. Если машину  негде  припарковать,  они  ее  просто
бросят посреди дороги, вот и весь разговор. Все правильно. Штраф за  стоянку
в неположенном месте - ничто по сравнению с разносом,  который  их  ожидает,
если они потеряют Абзаца.
   Он перешел дорогу и двинулся по бульвару. На центральной аллее  было  уже
почти темно: сумеречный вечерний свет едва проникал сюда сквозь густые кроны
старых деревьев. Закуривая сигарету, Абзац покосился через плечо, но  так  и
не смог понять, кто из  прохожих  за  ним  следит.  "Определить  это  совсем
просто, - подумал он, убирая в карман зажигалку. - Вот взять и побежать. Кто
бросится следом, тот и есть  мой  "пастух".  Только  зачем  мне  это  нужно?
Дразнить  Хромого  -  очень  нездоровое  занятие.  Вчера  мне  это  наглядно
объяснили на вполне доступном моему пониманию примере. Сколько ни  бегай,  а
возвращаться все равно придется. Можно, конечно, и  не  возвращаться,  но  к
такому побегу надо как следует подготовиться. На кой черт мне  это  нужно  -
драпать с голой задницей, как Чапаев от белых?"
   Он остановился, с удивлением обнаружив, что забрел в самую гущу  какой-то
тусовки. Приглядевшись и прислушавшись, Абзац удивился еще  больше:  похоже,
он ненароком  набрел  на  сборище  самых  настоящих  битломанов.  Теперь  он
припомнил, что кто-то когда-то между делом рассказывал ему об этой  тусовке,
- даже не