л,  чтобы  происшествие  имело  вид  несчастного
случая. Засевшую в черепе пулю трудно было бы списать на несчастный  случай,
и Абзацу пришлось пойти на эту утомительную прогулку по Подмосковью.
   Он аккуратно свернул шуршащий пластик и размотал мешковину,  под  которой
обнаружилась  мелкокалиберная  винтовка  с  оптическим  прицелом.  Это  было
несерьезное оружие, слишком легкое  для  стрельбы  на  дальние  дистанции  и
недостаточно скорострельное для  ближнего  боя.  Однако  большего  в  данном
случае не требовалось. Абзацу был нужен один-единственный точный выстрел,  и
он не сомневался, что сумеет его сделать, потому что был профессионалом.
   Из рытвины открывался отличный вид на шоссе - вернее,  на  его  небольшой
отрезок перед самым мостом. Мост был  перекинут  через  широкий  и  глубокий
бетонированный ров, по дну которого текла ленивая струйка грязноватой  воды.
Ажурные бетонные перила моста  не  выглядели  слишком  прочными.  Потерявший
управление на большой  скорости  шестисотый  "мерседес"  должен  был  пройти
сквозь них, как пуля сквозь картон, и красиво, как в кино, воткнуться  своей
широкой мордой в бетонный откос.  После  такой  аварии  живых  в  машине  не
останется,  а  организовать  ее  проще  пареной  репы:  достаточно  в  точно
рассчитанный момент  прострелить  переднее  колесо.  Покрышка  разлетится  в
клочья, и клиент перед смертью успеет  насладиться  восхитительным  чувством
свободного полета. Искать пулю никому не придет в  голову,  а  если  даже  и
придет, то черта с два они ее найдут здесь - на лоне природы,  среди  травы,
камней, деревьев и песка... Хмурый инспектор ГИБДД составит акт о несчастном
случае, и это будет то, что требовалось доказать.
   Абзац улегся поудобнее, пристроив винтовку у локтя, и  стал  смотреть  на
дорогу, делая вид, что не замечает, как слипаются веки. На  дороге  не  было
ничего интересного. Сначала в сторону Москвы,  громыхая  железными  бортами,
проехал пустой  фургон  для  перевозки  скота,  за  которым  тянулась  волна
отвратительного запаха. Через десять минут  в  противоположном  направлении,
приседая на ухабах, просвистела  приземистая  "ауди",  прозванная  в  народе
"щукой" за длинный узкий капот. Она была нагружена так, что чуть не задевала
асфальт выхлопной трубой. Со своего наблюдательного поста  Абзац  разглядел,
что ее заднее сиденье до  самой  крыши  завалено  туго  набитыми  клетчатыми
сумками  и  какими-то  картонными  ящиками.  Вслед  за  "ауди"   протарахтел
мотоциклист в  просторном  брезентовом  плаще  и  архаичном  красном  шлеме,
похожем на божью  коровку.  От  нечего  делать  Абзац  поймал  этот  шлем  в
перекрестие оптического прицела, проводил его  стволом  винтовки  до  самого
моста и негромко сказал "бах!", когда древний "Днепр" с коляской  въехал  на
мост.
   Как всегда во время работы,  Абзац  был  абсолютно  спокоен.  Перспектива
одним выстрелом отправить в мир иной сразу несколько человек  его  нисколько
не беспокоила, словно речь  шла  не  о  людях,  а  о  надоедливых  насекомых
наподобие мошек, которые  продолжали  бестолково  мельтешить  у  него  перед
глазами. Собственно, иного отношения эти люди и не  заслуживали.  Пользы  от
них было гораздо меньше, чем от мошек, зато вреда они приносили больше,  чем
любое стихийное бедствие. Абзац был специалистом высокого класса и  мог  сам
выбирать  себе  клиентов.  Он  никогда  не  спускал  курок,  не   убедившись
предварительно в том, что на мушке у него стопроцентная  мразь,  со  смертью
которой мир изменится к лучшему. Некоторые  считали  такой  подход  наивным,
кое-кто  полагал,  что  Абзац  просто  зажрался  и  слишком  много  о   себе
воображает, но сам Олег Шкабров по кличке Абзац  не  придавал  этим  мнениям
никакого значения. Его принципы были его личным делом, как и его прическа, а
соваться в свои личные дела Абзац не позволял никому, даже  маме,  когда  та
еще была жива.
   Сам он считал свою позицию единственно правильной. Авторы  "Декларации  о
правах человека" не  ошибались,  утверждая,  что  каждый  человек  рождается
свободным и обладает при этом  равными  правами  со  всеми  окружающими  его
людьми. Другое дело, что из этого совершенно справедливого утверждения  были
сделаны  абсолютно  не  правильные  выводы.  Ключевым   здесь   было   слово
"рождается".  Все  мы  рождаемся  одинаковыми,  вопрос  в  том,  какими   мы
становимся. Кое-кому было бы лучше умереть  во  время  родов,  но  эти  люди
продолжали жить и губить  жизни  других  людей,  которым  и  в  подметки  не
годились. Здесь была  какая-то  ужасная  ошибка,  и  судьба  Олега  Шкаброва
сложилась так, что исправление этой ошибки стало главным делом его жизни.
   Он посмотрел на часы. Времени у него в запасе оставалось навалом -  целых
тридцать пять минут. Клиент был точен, как  швейцарский  хронометр,  по  его
передвижениям можно было сверять часы. Через тридцать пять минут  плюс-минус
минута из-за поворота вынырнет сверкающий черный "мере", под завязку набитый
негодяями, и выйдет на короткую финишную прямую, в конце которой  его  будет
поджидать  вечность.  Вечность  уже  была  здесь,  надежно  закупоренная   в
цилиндрической латунной гильзе, готовая вырваться из длинного черного ствола
и поставить точку в затянувшейся карьере бизнесмена  и  политика,  любившего
армянский коньяк, финскую баню и русских манекенщиц.
   Абзац дружески похлопал ладонью  по  затвору  винтовки,  перевернулся  на
спину и закурил. Мошкары вокруг сразу поубавилось. Он закрыл глаза, на ощупь
отвинтил колпачок фляги и сделал экономный глоток. Он знал, что пить  больше
не следует, но верил в то, что все будет хорошо. Ему подумалось, что сопляк,
впервые севший за руль мощного автомобиля, одержим такой же верой, когда  до
самого пола утапливает податливую  педаль  акселератора.  И  кретин,  упрямо
карабкающийся вверх по обледенелому отвесному склону, на котором  угробилось
уже несколько поколений профессиональных скалолазов, тоже верит в свою удачу
до тех самых пор, пока его нога не сорвется со скользкого уступа.
   "Каждый из нас до  смешного  уверен  в  собственной  исключительности,  -
подумал Шкабров, медленно затягиваясь сигаретой. - Каждый верит, что над его
головой простерта некая невидимая длань, хранящая его от  бед  и  помогающая
справиться с последствиями совершенных глупостей. Большинство из нас даже не
успевает как следует удивиться, обнаружив, что никакой длани над нами нет, а
есть лишь огромный вентилятор, на который рано или поздно опрокидывается  не
менее огромный чан с дерьмом..."
   Он приоткрыл  один  глаз  и  посмотрел  вверх,  словно  и  в  самом  деле
рассчитывая увидеть над своей головой то, о чем только что  подумал.  Но  ни
вентиляторов, ни призрачных ладоней над ним не обнаружилось, кроме  голубого
неба с легкими клочьями перистых облаков да мерно  раскачивающихся  сосновых
ветвей.
   - Эй, там, наверху, - негромко позвал Абзац, салютуя флягой, - дернуть не
желаешь?
   Небеса равнодушно промолчали, и Шкабров выпил сам. Завинчивая  флягу,  он
заметил, что та сделалась совсем легкой. На дне плескалось  глотка  три,  не
больше.
   - Ты, главное, не бойся, - снова обратился он к  небу.  -  В  смысле,  не
переживай.
   Я все сделаю в лучшем виде. А может, споем? Что-нибудь из  "бит-лов",  а?
Как тебе нравится "Мистер постмен"?
   Снова не  дождавшись  ответа,  он  полез  в  карман  за  сигаретами  и  с
удивлением обнаружил, что в левой руке у него  слабо  дымится  истлевший  до
самого фильтра окурок. Абзац присвистнул. "А ведь дело швах, - подумал он. -
Похоже, я  уже  порядочно  набрался.  Все  забываю,  а  главное,  уже  начал
разговаривать с заоблачными сферами. Скоро начну петь "Мистера  постмена"  и
доказывать всем, что Маккартни -  просто  хитрый  паразит,  присосавшийся  к
нашей памяти и сколотивший себе на этом капиталец. Нет, в самом деле,  каков
наглец!"
   Он ощутил внутри сознания  неприятное  царапанье,  словно  там,  в  самой
глубине мозга, сидела какая-то заноза. Что-то не давало ему  покоя,  что-то,
связанное с этим сосновым лесом и временем. Помнится, у него  было  тридцать
пять минут свободного времени, а потом... Что же потом?
   Он рывком сел, бросил короткий взгляд на часы и резко развернулся на  сто
восемьдесят  градусов,  встав  на  одно  колено  и   безотчетным   движением
схватившись за винтовку. В самое последнее мгновение его  внутренний  сторож
поднял тревогу, заставив вспомнить, зачем он явился в этот лес. К сожалению,
было поздно: черный  "мерседес"  был  уже  здесь.  Он  промелькнул  мимо  на
огромной скорости - сверкающий, приземистый - и влетел на мост.
   Для Абзаца это стремительное, длившееся не больше  двух  секунд  движение
выглядело как серия последовательно демонстрируемых цветных слайдов. Он даже
слышал короткие щелчки, которыми сопровождалась  смена  кадров.  Его  взгляд
превратился  в  дальномер,  в  мозгу  бешено  запрыгали  светящиеся   цифры,
отсчитывая тысячные доли секунды. Руки плавно  вскинули  к  плечу  винтовку,
большой палец толкнул рычажок затвора. Абзац видел, что безнадежно  опоздал,
но все-таки выстрелил и увидел, как пуля, которая  должна  была  прострелить
переднее колесо, пробила отверстие в тонированном стекле задней дверцы.
   "Мерседес" резко затормозил, прошел несколько метров  юзом,  оставляя  на
асфальте дымящиеся  черные  следы,  и  замер  посреди  моста,  развернувшись
поперек дороги. Его дверцы распахнулись, и на асфальт, пригибаясь, выскочили
трое охранников в белых рубашках и строгих черных брюках. Все трое  щеголяли
в галстуках, и именно галстуки почему-то  взбесили  Шкаброва  больше  всего.
"Интеллигенты хреновы, - зло  подумал  он,  передергивая  затвор.  -  Только
пенсне для полноты картины не хватает..."
   "Интеллигенты" засели за бетонными перилами моста и открыли огонь.  Абзац
удивился: охранники палили наугад, но  пули  при  этом  ложились  в  опасной
близости от его укрытия,  словно  он  их  притягивал.  Он  нервно  затянулся
сигаретой, выпустил дым через ноздри, и немедленно на него  обрушился  целый
шквал свинца. Один выстрел  был  нацелен  так  точно,  что  пуля  ударила  в
винтовку, едва не вырвав ее из рук. Шкабров зашипел  от  боли  в  пальцах  и
моментально протрезвел. Он выплюнул  сигарету  и  поспешно  упал  на  живот,
вдавив тлеющий бычок в песок левым локтем.
   - Кр-р-ретин, - прорычал он. - Пьяная тварь, философ доморощенный...
   Охранники, прикрывая друг друга огнем и прячась за перилами моста, начали
короткими перебежками продвигаться к его убежищу. Вокруг  фонтанами  взлетал
песок пополам с прошлогодней сухой хвоей,  сверху  сыпалась  кора  и  сбитые
пулями ветки. Как на грех, дорога была пуста, словно дело происходило  не  в
сотне километров от Москвы, а в глухой зауральской тайге.  "А  как  было  бы
здорово, - подумал Шкабров,  -  если  бы  сейчас  из-за  поворота  выскочила
груженая фура и протаранила эту немецкую жестянку!"
   Он прицелился и выстрелил. Неосторожно высунувшийся из-за перил  охранник
с размаху хлопнул себя ладонью по лбу, словно  убивая  комара,  и  исчез  из
виду. Абзац толкнул большим пальцем рычажок затвора и поймал  в  перекрестие
прицела треугольник рубашки, белевший в фигурном просвете бетонных перил. Он
увидел, что попал - в белоснежной ткани появилось темное рваное отверстие, -
и повел стволом винтовки, отыскивая новую цель.
   Мишень обнаружилась  сразу.  Широколицый  крепыш  с  ненатурально  белыми
волосами и розовой кожей, присев за перилами,  торопливо  вставлял  рожок  в
автомат Калашникова. Похожий на длинноносого  комара  автомат  был  утяжелен
уродливым горбом подствольного гранатомета, и Шкабров понял, что дело  зашло
далеко.  Клиент  был  слишком  хорошо  подготовлен  к  неожиданностям  и  не
брезговал применением тяжелой  артиллерии.  Это  было  немного  странно  для
легального бизнесмена и набирающего силу политика, но сейчас Абзацу было  не
до разгадывания шарад. Он поймал в перекрестие прицела голову автоматчика  и
спустил курок.
   Выстрела не  последовало.  Абзац  передернул  затвор  и  снова  нажал  на
спусковой крючок, уже понимая, что из этого ничего не выйдет. Только  теперь
он вспомнил, что в магазине его винтовки было всего три патрона. Поначалу он
намеревался  ограничиться  одним,  чтобы  не  было  соблазна   ввязаться   в
перестрелку, но все-таки взял три штуки на всякий пожарный случай.
   Автоматчик  открыл  огонь.  Шкабров  увидел,  как  под  прикрытием  этого
свинцового шквала охранник, которого он  ранил  своим  последним  выстрелом,
довольно бодро передвигается в его направлении, держа наготове пистолет.
   -  Т-твою  мать,  -  с  чувством  сказал  Шкабров  и,  отбросив   ставшую
бесполезной винтовку, начал по-пластунски пятиться назад.
   В последний момент он вспомнил о фляге и потянулся было за  ней,  но  та,
как живая, ни с того ни с сего подпрыгнула в воздух и  отскочила  на  добрых
полтора метра в сторону. Она упала на кучу хвороста боком, так что Абзац мог
в  полной  мере  насладиться  зрелищем  аккуратного   сквозного   отверстия,
расположенного точно по центру фляги.
   - В яблочко, - пробормотал он. - Полный абзац!
   Пятясь, он отполз  еще  на  несколько  метров,  а  потом,  развернувшись,
вскочил и  бросился  бежать  петляющим  заячьим  зигзагом,  с  каждым  шагом
удаляясь от шоссе и кланяясь пролетающим над головой шальным  пулям.  Вскоре
стрельба прекратилась, и тогда он припустил по  прямой  со  всей  скоростью,
которую позволяли ему пересеченная местность и тяжелые резиновые сапоги.
 
Глава 2 
 
ПАПА НА ИЗМЕНЕ 
 
   Развернуть здоровенный "мерседес",  который  словно  нарочно  остановился
точнехонько поперек  узкого  моста,  оказалось  непросто.  Пока  водитель  с
матерной руганью,  отчетливо  слышной  даже  снаружи,  тыкался  взад-вперед,
пытаясь справиться с этой задачей, Белый  не  спеша  закурил  и,  держа  под
мышкой автомат, подошел к Мамаю. По дороге ему  пришлось  перешагнуть  через
ноги  Сома,  который  разлегся  на  проезжей  части   в   позе   курортника,
задремавшего на пляже. Его лицо было прикрыто согнутой в локте рукой.  Рукав
белой рубашки насквозь пропитался кровью, под головой темнела густая лужа.
   Мамай сидел на высоком поребрике, задрав до подбородка испачканную кровью
рубашку и озабоченно разглядывая простреленный бок.
   - Крепко зацепило? - поинтересовался Белый.
   - Могло быть хуже, - отозвался Мамай. - Похоже,  этот  козел  стрелял  из
мелкашки. Прямо в ребро засадил, пидорюга. Если бы  у  него  был  нормальный
винтарь, я бы с тобой сейчас не разговаривал. Валялся бы рядом с Сомом...
   - Да, - невольно оглянувшись на труп, сказал Белый, - Сому не подфартило.
Прямо в глаз, как белку... А Папа как чувствовал.
   -  Чувствовал  он,  -  проворчал  Мамай,   зажимая   рану   рубашкой.   -
Чувствовал... Мать его! Нюх у него как у добермана!
   Водителю удалось наконец развернуть машину, и он задним ходом подогнал ее
к Мамаю и Белому, едва не наехав колесом на голову Сома.
   - Какого хрена расселись? - окликнул он коллег, высунувшись из кабины.  -
Сваливать надо!
   - Вылезай оттуда, умник, - сказал ему Белый. - Видишь, Мамая продырявили.
Надо Сома погрузить. Открывай багажник!
   - Блин, - сказал водитель и выбрался из машины. -  Вот  блинище!  Погоди,
Белый, я пакет возьму, а то кровищей весь багажник перемажем... Мне Папа  за
машину башку оторвет.
   Он вынул из багажника черный полиэтиленовый пакет и,  брезгливо  морщась,
присел  над  Сомом.  Вокруг  кровавой  лужи  уже  вились  неизвестно  откуда
налетевшие мухи. Водитель осторожно отвел руку Сома от его лица и жалостливо
скривился. Как и говорил Белый, пуля попала Сому в глаз.
   - Да, - вздохнул водитель, - отгулял наш Сом.
   - Все там будем, - утешил его Белый. Он стоял возле открытого  багажника,
заталкивая под коврик автомат. - Давай, братан, шевелись.
   Водитель вздохнул и, стараясь смотреть в сторону, натянул на голову  Сома
пластиковый пакет. Он собрал края пакета  на  шее  убитого  и  для  верности
обмотал их голубой изолентой, чтобы не просочилась кровь. Вдвоем с Белым они
втиснули труп в багажник, и водитель с облегчением захлопнул крышку.
   - Мамай, - позвал Белый, - давай-ка в машину. Нечего здесь отсвечивать. У
тебя рубашка, как польский флаг, - красно-белая.
   - Падла, - проворчал Мамай, глядя в  сторону  леса.  -  Позавчера  рубаху
купил.
   - Не плачь, Мамай, - сказал водитель, старательно  вытирая  пучком  травы
перепачканные кровью Сома пальцы, - Папа  тебе  новую  подарит.  В  качестве
премии.
   Он вернулся за руль, запустил двигатель, задним ходом съехал  с  моста  и
отогнал машину на обочину. Когда он снова выбрался из салона, в руке у  него
был тупоносый никелированный револьвер.
   - Ну что, - обратился он к Белому, - айда посмотрим?
   Из-за поворота, рыча движком и извергая из выхлопной трубы облако густого
черного  дыма,  вынырнул  мощный  тягач  "рено"   с   огромным   тентованным
полуприцепом. Водитель и Белый одинаковым движением спрятали за спины руки с
пистолетами. Белый проводил тягач взглядом, щурясь от поднятой  им  пыли,  и
молча кивнул в ответ  на  слова  водителя.  Держа  пистолеты  наготове,  они
пересекли пыльную обочину, перепрыгнули неглубокий кювет и,  прикрывая  лица
от лезущих со всех сторон растопыренных колючих веток, с треском вломились в
сосняк. Обоим было не по себе, хотя они отлично  понимали,  что  неизвестный
стрелок давным-давно покинул огневую позицию или  был  убит  шальной  пулей.
Впрочем, он мог быть только  ранен.  Водитель  представил  себе  незнакомца,
который лежит на боку где-то в этих  колючих  зарослях  и,  зажимая  ладонью
простреленное плечо, прислушивается к шагам  преследователей.  Лицо  у  него
покрыто испариной от боли  и  жары,  а  в  руке  пистолет  или,  того  хуже,
граната...
   Картина,  нарисованная  его  воображением,  получилась  такой   живой   и
убедительной, что водитель вздрогнул и испуганно оглянулся на  Белого.  Судя
по всему, Белому пришла в голову та же мысль, потому что он  прижал  толстый
палец к губам, призывая коллегу к молчанию. Потом он присел, опустившись  на
корточки, и стал медленно поворачиваться из стороны в сторону всем корпусом,
держа перед собой взведенный "ТТ", сильно  напоминая  со  стороны  орудийную
башню линкора. Глаза его были внимательно сощурены, указательный палец лежал
на спусковом крючке.
   Водитель тоже опустился на корточки. Видимость сразу  улучшилась,  потому
что теперь вместо непроглядной колючей мешанины сосновых  ветвей  перед  ним
был  редкий  частокол  тонких  серовато-рыжих  стволов  и  усыпанная   рыжей
прошлогодней хвоей песчаная почва с метелками жесткой травы. Немного  правее
того места, на котором он сидел, водитель увидел кучу сухого  хвороста.  Там
что-то блестело, отражая солнце, и, приглядевшись  повнимательнее,  водитель
разглядел какой-то короткий никелированный цилиндр с  широким  отверстием  в
торце. Он  решил,  что  смотрит  прямиком  в  ствол  направленного  на  него
дробовика, и мгновенно покрылся холодным потом, но в следующее мгновение  до
него  дошло,  что  это  никакой  не  ствол,  а  горлышко   обтянутой   кожей
металлической фляжки, и он с облегчением перевел дух.
   Через несколько секунд водитель и Белый  уже  стояли  на  краю  покинутой
Абзацем рытвины, из  которой  тот  вел  огонь.  Разряженная  мелкокалиберная
винтовка с оптическим прицелом лежала  на  дне  промоины  стволом  к  шоссе.
Водитель поискал глазами и без труда нашел  три  стреляных  гильзы,  которые
тускло поблескивали на  солнце.  Слева  от  рытвины  валялся  видавший  виды
рюкзак. Водитель отстегнул клапан, распустил шнурок и заглянул  вовнутрь.  В
рюкзаке обнаружилось пластмассовое ведро, до половины наполненное боровиками
и подосиновиками.
   - Грибник, ядрена вошь, - сказал водитель, демонстрируя Белому содержимое
ведра.
   Белый поддел носком ботинка аккуратно сложенные мешко