данным до костей.
   Сдавив зубами фильтр сигареты, майор поправил на голове  кепку  и  поднял
воротник своей потертой  кожанки.  С  низкого  серого  неба  сеялась  мелкая
водяная пыль, в  чем-то  даже  более  неприятная,  чем  обыкновенный  дождь.
Оператор наконец разобрался со своими причиндалами, включил камеру,  вскинул
ее на плечо и навел объектив на Абзаца. Проклятый  мокрушник  обворожительно
улыбнулся в камеру и сделал ручкой. Чиж раздраженно дернул рукой, к  которой
был прикован арестованный: этот продолжавшийся почти месяц бенефис  ему  уже
надоел.
   - Веди, - угрюмо буркнул он.
   Оператор, не отрываясь от  объектива,  скривился  и  укоризненно  покачал
головой. Чиж демонстративно  плюнул  под  ноги  и,  повернувшись  к  Абзацу,
произнес:
   - Покажите место, с которого вы  вели  обстрел  автомобиля  Кондрашова..,
депутата Кондрашова.
   - Там, - сказал Абзац и  указал  свободной  рукой  на  поросший  сосняком
песчаный откос.
   Пока они поднимались на невысокий  бугор  и  продирались  сквозь  колючие
заросли, Абзац любезным тоном давал пояснения, без утайки рассказывая, каким
оружием пользовался, с какой стороны подошел к посадке  и  на  какой  эффект
рассчитывал, сидя в засаде с мелкашкой в руках.
   - Кажется, здесь, - сказал он наконец,  останавливаясь  перед  неглубокой
промоиной в песке, доверху заваленной прошлогодним хворостом.
   - Постарайтесь быть поточнее, - строго сказал  Чиж,  у  которого  немного
отлегло от сердца. Он очень боялся  напутать  и  одновременно  хотел  этого.
Путаницы  не  получилось,  и  майор  почувствовал,  как  глодавшее  его   на
протяжении последних двух суток чувство раздвоенности разом ослабло. Теперь,
слава Богу, все зависело не от него. Ну  пусть  не  все,  но  большая  часть
наверняка...
   Абзац огляделся, присел на корточки, чтобы бросить взгляд на шоссе, снова
встал и уверенно кивнул.
   - Точно, здесь. Я подошел оттуда. Винтовка была спрятана под хворостом. Я
вынул хворост из ямы...
   - Покажите, - бесстрастно перебил его Чиж.
   - Что?..
   - Покажите, как вы это сделали. Это следственный эксперимент,  вы  должны
точно повторять все свои действия.
   Приступайте.
   Выньте хворост из промоины.
   - Послушайте, майор, он же мокрый!
   Чиж упрямо выпятил подбородок и ничего не ответил. "Чертов  белоручка,  -
подумал он. - Ты мне еще горбатого будешь лепить! С-скотина..."
   Демонстративно кряхтя, Абзац присел и начал  по  одной  вынимать  из  ямы
сырые ветки, брезгливо  беря  их  двумя  пальцами.  Раскисшая  мертвая  кора
оставляла на его ладони грязные следы.
   - Так же, как тогда, - железным голосом напомнил неумолимый Чиж.
   - Это произвол, - заявил Абзац.
   На это заявление никто не отреагировал, и тогда  он,  вздохнув,  подцепил
обеими руками охапку хвороста и с брезгливой миной отшвырнул его в сторону.
   - Довольны?
   - Дальше, - сказал Чиж.
   - Дальше я наклонился... - Абзац наклонился, и голос его слегка  дрогнул.
- Наклонился и взял...
   - Что?
   - А вот это!
   Абзац резко выпрямился, поднес что-то ко рту, вцепился зубами,  рванул  и
выплюнул  под  ноги  тусклое  металлическое  кольцо,  на  котором  болталась
какая-то проволочка. В его поднятом над головой кулаке каждый  желающий  мог
без труда разглядеть черное стальное яйцо с кольцевым выступом по  центру  и
блестящей трубкой запала в торце. Одновременно он  сделал  сложное  круговое
движение правой рукой, к которой был прикован  Майор.  Чиж  оказался  прижат
спиной  к  его  груди,  с  собственным  локтем  у  подбородка  и  наполовину
перекрытым кислородом.
   - Ох, е... - выдохнул кто-то.
   - Стволы сюда, - деловито скомандовал Абзац. - Сюда, мне  под  ноги.  Ну,
живо! И без этих ваших выходок! Мне терять нечего, а ваш майор  жив  до  тех
пор, пока я держу рычаг. Может, мы и еще кого  из  вас  с  собой  прихватим.
Осколочная граната - это как лотерея... Ну, шевелитесь веселее!
   - Задушишь, урод, - просипел Чиж.
   - Переживешь, - огрызнулся Абзац, но хватка на  майорском  горле  немного
ослабла, и он задышал свободнее.
   Один за другим пистолеты полетели на землю.
   - Так, - сказал Абзац  Чижу.  -  Теперь  мы  аккуратно  приседаем,  берем
пистолетики с земли,  вынимаем  из  них  обоймы  и  очень,  очень  аккуратно
насыпаем во все дырочки  песочка...  Ты  будешь  насыпать,  а  я  -  держать
гранатку и наблюдать за нашими друзьями. Здесь собрались  очень  симпатичные
люди, и мне бы не хотелось, чтобы кто-то пострадал.
   - Все равно мы тебя возьмем, - угрюмо сказал один из оперативников.
   - Попытка -  не  пытка,  -  афористично  ответил  Абзац,  заставляя  Чижа
опуститься на корточки. - Приступай, майор. Только  один  пистолетик  оставь
для меня, он мне еще пригодится. Да,  и  давай  без  фокусов!  Рука  у  тебя
тяжелая. Еще двинешь, чего доброго, и - бах!..
   Чиж хотел ответить, но сдержался, потому что камера продолжала работать и
объектив смотрел, казалось, прямо ему в лицо. "Ничего, - подумал он, - одной
рукой неловко набивая в стволы "Макаровых" сырой песок вперемешку с  опавшей
хвоей. Ничего, я с тобой еще поговорю..."
   - Плотней, плотней набивай, - подгонял его Абзац. - Не жалей песка! Мы  с
тобой, как в песне поется, одной веревкой связаны, а  точность  боя  у  этих
пугачей сам знаешь, так себе. Так что моя пуля может достаться тебе, майор.
   Чиж отшвырнул в сторону последний пистолет. Теперь оружие превратилось  в
груду  бесполезного  железа  и  останется  таким  до  тех  пор,   пока   его
тщательнейшим образом не вычистят. А за это время Абзац успеет уйти далеко."
   К машинам они спустились вдвоем. Действуя по команде Абзаца, Чиж  спустил
два из четырех колес "уазика", вывел из строя рацию и лишь  после  этого,  с
трудом нащупав в кармане ключ, разомкнул наручники. Абзац оттолкнул  его  от
себя. Теперь в одной  руке  он  держал  пистолет,  а  в  другой  -  гранату.
Пистолета Чижу было жаль. А с другой стороны - ну что они все могли сделать?
Кто же  мог  знать,  что  там  окажется  граната?  "Все-таки  организованную
преступность победить сложнее, чем СПИД", - подумал Чиж, неохотно отступая к
обочине. Остальные так  и  стояли  на  краю  сосняка,  держа  в  руках  свои
бесполезные пистолеты.
   - Ты бы прилег, майор, - сказал  Абзац  перед  тем,  как  сесть  за  руль
"Волги". - Не могу же я вести машину с  этой  хреновиной  в  руке.  Придется
бросить.
   Чиж оглянулся. Его товарищи были далеко и вряд  ли  могли  его  услышать,
поскольку он не собирался орать.
   - Можешь хоть в задницу ее засунуть, - сказал он негромко.  -  Все  равно
это муляж.
   Секунду Абзац молча смотрел ему в глаза, а потом его  губы  тронула  тень
улыбки: он все понял.  Его  пальцы  медленно  разжались.  Наблюдая  за  этим
движением, Чиж испытал  инстинктивное  желание  упасть  носом  в  асфальт  и
зажмурить глаза, хотя и знал, что взрыва не будет. Потом Абзац незаметно для
стоявших в отдалении людей бросил  безобидную  железку  на  сиденье,  уронил
пистолет на дорогу, боком упал за руль, хлопнул дверцей и дал газ.
   "Волга" сорвалась с места, как выпущенная с борта корабля торпеда. Чиж  в
два прыжка подскочил к тому  месту,  где  она  только  что  стояла,  схватил
валявшийся на асфальте пистолет и разрядил обойму вслед удалявшейся  машине.
Одна из пуль разбила задний фонарь, остальные прошли мимо. Майор плюнул и  с
размаху грохнул разряженным пистолетом об асфальт - очень  эмоционально,  но
при этом так, чтобы, не дай бог, не повредить механизм.
 
*** 
 
   Операция "Перехват" не дала никаких результатов, поскольку была введена в
действие с большим опозданием. Два дня Чиж терпеливо ждал вестей, а в начале
третьих суток из сводки происшествий по городу  узнал  о  смерти  уголовного
авторитета Павла Букреева по кличке Хромой. Смерть эта была описана в сводке
как очевидный несчастный случай: в первом часу ночи  тяжелый  "континенталь"
Хромого, идя на огромной скорости, потерял управление  и  врезался  в  опору
троллейбусной контактной сети. Живых в  машине  не  осталось.  Прибывший  на
место инспектор ГИБДД установил, что причиной аварии послужил прокол правого
переднего  колеса  -  баллон  просто  взорвался,  послав  тяжелую  машину  в
смертельный занос.
   Дочитав сообщение, Чиж откинулся на спинку стула, закурил и стал думать о
принесенной Лаптевым бутылке водки, которая  до  сих  пор  поджидала  его  в
холодильнике. Случай был особенный, и  Чиж  решил,  что  вечером  непременно
примет сто граммов перед тем, как отправится  на  прогулку  по  Гоголевскому
бульвару.



   Андрей ВОРОНИН
   ГРУППА КРОВИ





Анонс

     На страницах этой книги вы снова встретитесь с киллером-одиночкой Абзацем, которому удалось бежать из-под стражи следственного эксперимента. Он продолжает бороться с подонками своим, только ему понятным способом, полагая, что избавит мир от грязи, зла и несправедливости...

Пролог

Дядя Федя съел медведя

     Свернув на Остоженку, дядя Федя остановился перед коммерческой палаткой, застекленная витрина которой пестрела яркими обертками шоколадок, пачками жевательной резинки, разноцветными коробками сигарет и этикетками бутылок. Последние притягивали взгляд дяди Феди так же, как сильный электромагнит притягивает новенькую стальную иголку - неумолимо и мощно.
     Несмотря на то, что последняя капля спиртного была им принята больше суток назад, двигался дядя Федя не вполне уверенно, - очевидно, по многолетней привычке. Вообще-то, он собирался пройти мимо палатки, даже не повернув головы, чтобы лишний раз не мучиться, но непослушные ноги сами собой тормознули и развернули туловище в нужном направлении. Дядя Федя встал как вкопанный и тупо уставился на витрину воспаленными слезящимися глазами, более всего походившими на два гнойных чирья, вскочивших среди складок морщинистой кожи по обе стороны его вдавленной переносицы. На дряблых щеках дяди Феди играл нехороший румянец, а крупный вислый нос здорово смахивал на топографическую карту из-за испещривших его фиолетовых прожилок.
     Разглядывая бутылки с горячительными напитками, дядя Федя сглотнул слюну и переступил с ноги на ногу. При этом в полиэтиленовом пакете, который он держал в левой руке, что-то глухо звякнуло. Мимо прошла парочка: худой парень в клетчатой куртке и высокая блондинка с длинными прямыми волосами.
     Оба окинули громоздкую фигуру дяди Феди насмешливыми взглядами: уж очень явными были его бесплодные терзания. Парень что-то негромко сказал, девушка в ответ рассмеялась, еще раз оглянувшись на пожилого, скверно одетого мужчину, который торчал перед витриной с бутылками, как Ромео под балконом у Джульетты.
     Услышав этот смех, дядя Федя встряхнулся. Это произошло не потому, что хихиканье незнакомой девицы оскорбило его или как-то еще ранило его чувства. Просто, заглядевшись на витрину, дядя Федя будто заснул наяву, грезя о том, как сделает первый глоток прямо из горлышка, и хихиканье блондинки вывело его из ступора, заставив вспомнить, кто он есть и куда направляется...
     Дядя Федя был высок и грузен. Теперь его когда-то мощная мускулатура одрябла, обвисла и словно стекла книзу, сделав его фигуру отдаленно похожей на грушу. Широкие костлявые плечи бессильно ссутулились, а все еще здоровенные, поросшие седоватым жестким волосом мосластые кулачища болтались почти у самых коленей, как два ненужных булыжника. Обширную бледную лысину дяди Феди прикрывала похожая на воронье гнездо кроличья ушанка, из-под которой во все стороны торчали засаленные пряди седых волос; на плечах, как на вешалке, висела мешковатая болоньевая куртка - когда-то черная, а теперь потерявшая и цвет, и форму, а из-под куртки на давно не чищеные ботинки с облупленными носами ниспадали просторные, пузырящиеся на коленях и заду засаленные серые брюки. Короче говоря, с виду дядя Федя больше всего напоминал обыкновенного бомжа, хотя в его собственности до сих пор находилась просторная трехкомнатная квартира в самом центре города. В свое время дядя Федя отклонил множество заманчивых предложений о продаже своего жилья - вовсе не потому, что не нуждался в деньгах или был ярым патриотом своей пришедшей в окончательную ветхость берлоги. В ящике обшарпанного комода у него по сей день хранился засаленный партбилет, и лощеные господа, прибывавшие на своих "ауди" и "мерседесах", чтобы уговорить дядю Федю уступить им квартиру, все до единого были в его глазах жуликами, бандитами и кровососами, с которыми не о чем разговаривать.
     Вздохнув, дядя Федя снова переступил с ноги на ногу и подошел поближе к киоску. Он вспомнил, что нужно купить сигарет, и принялся шарить по карманам, отыскивая деньги. Старомодный дамский кошелек с облупившимися никелированными дужками обнаружился во внутреннем кармане куртки. Дядя Федя щелкнул замочком, запустил в кошелек толстый, коричневый от никотина указательный палец и покопался внутри, пересчитывая мелочь. Бумажных купюр в кошельке не осталось вообще, а никеля набралось в обрез на пачку дешевого "Памира". Дядя Федя пробормотал невнятное ругательство, просунул руку в узкое окошечко и ссыпал мелочь на пластмассовое блюдце. Получив свои сигареты, он зашаркал прочь от киоска, на ходу вскрывая пачку и раздражаясь тем сильнее, чем дальше удалялся от вожделенной витрины с бутылками.
     У дяди Феди имелись очень веские основания для недовольства жизнью. Его пенсии едва-едва хватало на оплату коммунальных услуг и скудное пропитание. На выпивку, до которой дядя Федя был большим охотником, денег не оставалось. До недавнего времени дяде Феде удавалось без труда решать эту проблему, сдавая одну из трех своих комнат. С квартирантом ему, можно сказать, повезло: парень был солидный, уважительный, вел себя тихо, не дебоширил, не лез в глаза, баб не приводил, вовремя платил за квартиру и не забывал время от времени поднести хозяину бутылочку. Да он и появлялся-то у дяди Феди раз, иногда два раза в неделю - приходил, запирался в своей комнате и через час-другой снова уходил, причем так тихо, что дядя Федя частенько даже не замечал, что его квартирант исчез. Ночевал он в дяди-Фединой берлоге крайне редко. В таких случаях он всегда выставлял на стол бутылочку, да не абы чего, а самого настоящего шотландского виски. Употребление виски дядя Федя считал пустой тратой денег, но пилась эта отдающая дубовой бочкой дрянь легко, и похмелья после нее не бывало.
     Кроме того, какой же русский откажется выпить на дармовщинку, особенно если выпивку подносят с уважением?
     Но в последнее время квартирант дяди Феди, что называется, испортился. Сначала он перестал выпивать с хозяином, а потом и платить за квартиру. Хуже того: он ни с того ни с сего переселился к дяде Феде насовсем, сутками просиживая в своей конуре за запертой на задвижку дубовой дверью.
     Однажды общительный собутыльник дяди Феди, въедливый мужичонка по прозвищу Баламут, попытался выманить квартиранта из его берлоги, соблазняя стаканом бормотухи и дружеской беседой. Дело происходило после второй бутылки портвейна, так что Баламут был чересчур настойчив. Но это все равно не давало квартиранту права так обходиться с пожилым человеком. Баламут барабанил в дверь добрых полчаса, после чего та наконец приоткрылась. Из образовавшейся щели стремительно вынырнула рука, заканчивавшаяся крепко сжатым кулаком, и с неприятным треском приложилась к левой половине лица Баламута. Баламут отлетел назад, шмякнулся спиной о противоположную стену, мешком свалился на пол и встал только минут через десять. За это время его физиономия распухла, перекосилась и приобрела необычный багровосиний цвет. Тем временем новенькая дубовая дверь, довольна, дико смотревшаяся на фоне древних, помнивших еще исторический двадцатый съезд партии, обоев, захлопнулась. Лязгнула задвижка, и, сколько дядя Федя ни барабанил по светлой дубовой филенке, пытаясь добиться справедливости, ответом было глухое молчание.
     После этого безобразного происшествия дяде Феде стало трудно делать вид, будто все идет так, как должно идти. В его квартире поселился настоящий оккупант, и, хотя до угроз и мордобоя дело не доходило, дядя Федя чувствовал себя не в своей тарелке, словно в одночасье сам превратился в квартиранта в своем собственном доме. Хуже всего было то, что у него не хватало духу поговорить с квартирантом по-мужски и попросить его либо погасить долг, либо съехать с квартиры к чертовой матери. Было в личности этого молчаливого черноволосого парня что-то такое, что заставляло гневные слова застывать на губах у дяди Феди. Стоило дяде Феде поднять кулак, чтобы постучать в запертую дубовую дверь, как перед его внутренним взором вставала перекошенная физиономия Баламута, имевшая такой вид, будто дяди-Фединого собутыльника лягнул конь. Мужики во дворе неоднократно говорили, что Баламуту повезло: таким ударом можно было не только сломать переносицу, но и вовсе сшибить голову с плеч, Баламут же отделался обыкновенным фингалом, пусть себе и редкостной величины и расцветки.
     Дядя Федя вставил в угол своего дряблого, безвольно распущенного рта плоскую сигарету со смазанной черной надписью, долго чиркал спичкой о разлохмаченный, затертый картонный коробок и наконец закурил, окутавшись облаком вонючего дыма. За последние полтора-два года он привык курить сигареты совсем другого сорта, и такой резкий переход на ядовитый "дым отечества" его совсем не радовал. Закашлявшись, он поудобнее перехватил пакет с двумя бутылками кефира и немного ускорил шаг.
     Поднявшись по замусоренной лестнице с исписанными похабщиной стенами, он отпер обшарпанную дверь и вошел в благоухающий старыми щами и тряпьем полумрак прихожей. Справа от входа на стене висела обремененная грудами ветхой одежды вешалка. За отставшими обоями негромко копошились несметные полчища тараканов. Дядя Федя зло хлопнул по обоям широкой ладонью, от души понадеявшись, что раздавил хотя бы парочку этих рыжих стервецов, которых он именовал "Чубайсами". "Чубайсы" за обоями разом перестали жрать мучной клейстер и затаились, ожидая продолжения.
     - Потравить бы вас, сволочей, - вслух сказал им дядя Федя.
     Это была пустая угроза, поскольку отрава тоже стоила денег, которых у дяди Феди не было. Старик не глядя повесил на вешалку свою ушанку и озабоченно почесал лысину: до пенсии оставалось еще больше двух недель, а деньги уже кончились.
     Протянув руку, он нащупал выключатель и дважды щелкнул клавишей. Свет так и не зажегся. Дядя Федя вспомнил, что лампочка в прихожей перегорела еще позавчера, вяло выматерился, стянул с себя провонявшую кислятиной куртку, повесил ее на крючок и прошаркал в кухню, бросив неприязненный взгляд на запертую, как всегда, дверь квартиранта. За дверью было тихо - так, что даже и не поймешь, дома ли постоялец.
     В грязной, загроможденной немытой посудой кухне громко гудел древний, побитый ржавчиной холодильник "Саратов". Дядя Федя распахнул дверцу.
     Из холодильника потянуло слабенькой прохладой, в нос ударила затхлая вонь. На нижней полке тихо догнивал почерневший полукочанчик капусты, под морозилкой валялся подсохший кусок вареной колбасы, в мертвенном свете слабенькой лампочки казавшийся желтовато-зеленым, как лежалый труп. Дядя Федя скривился и выставил в холодильник принесенный из магазина кефир. Он терпеть не мог эту кислую дрянь, но в последнее время у него начались проблемы с пищеварением, и Баламут посоветовал кефир в качестве универсального средства от подобной хвори. Квартирант - вот ведь стервец, прости, Господи! - по этому поводу заявил что-то наподобие: "Блажен, кто рано поутру имеет стул без принужденья..." Он утверждал, что эту белиберду написал лично Пушкин Александр Сергеевич, чему дядя Федя после некоторых колебаний решил не верить: как можно, чтобы классик в своих бессмертных стихах воспевал запоры и поносы?!
     После некоторых колебаний он закрыл дверцу холодильника: при одной мысли о том, чтобы хлебнуть кефира, к горлу подкатывала тошнота. Вот если бы водочки!.. Или, на худой конец, пивка...
     Шаркая ботинками по облупившимся доскам пола, дядя Федя бе