ниматься этим постоянно, нужно было приложить слишком много усилий, рисковать и вообще пребывать в постоянном напряжении, чего Леха органически не переваривал с детства. Он жил по принципу "будет день - будет и пища" и никогда не заглядывал дальше, чем на неделю вперед.
     Одно время он прибился было к местной группировке, но это продлилось недолго. Для братвы он был излишне глуповат, болтлив и никчемен, а повседневная жизнь рядового "пехотинца" оказалась совсем не такой веселой, беззаботной и легкой, как представлялось Лехе.
     Буквально на днях ему, казалось, повезло: он нашел непыльную работенку, за которую, к тому же, прилично платили. Точнее, работа сама нашла его, поскольку Леха вовсе не собирался что-то такое искать.
     Три дня назад его остановил на лестнице сосед по подъезду, знакомый Лехе только в лицо. Сосед был крутой - одевался с иголочки, ездил на навороченной тачке и не расставался с кожаным портфелем и "мобилой". Рожа у него была что надо - круглая, гладкая, рыжая и наглая, как у сытого кота.
     Этот тип ни с того ни с сего поймал пробегавшего мимо Леху за рукав, представился Павлом Сергеевичем и заявил, что ему нужен верный человек для работы охранником. Леха, у которого в тот день с перепоя трещала голова, довольно невежливо предложил соседу обратиться на биржу труда и не клепать ни в чем не повинным людям мозги, которые и так гудят, как Царь-колокол. Он вознамерился было продолжить свой путь, но мордатый бизнесмен даже не подумал выпустить его рукав. Более того, этот рыжий умник толкнул Леху, заставив его прижаться лопатками к стене, и упер свой короткий и твердый, как сучок, палец прямо ему в грудину, словно собираясь проколоть Леху насквозь и пришпилить к стенке, как жука.
     Леха, которого Господь Бог не обделил ни ростом, ни физической силой, с искренней жалостью посмотрел на соседа сверху вниз и поднял над головой пудовый кулачище, намереваясь дать нахалу по тыкве и тем самым разрешить все его проблемы. Но осуществить свое намерение Леха не успел, потому что сосед снова открыл рот и заговорил. Говорил он тихо и вкрадчиво, можно даже сказать, ласково, но смысл его коротенькой речи сводился к тому, что если Леха не перестанет корчить из себя Кинг-Конга и не станет делать, что ему говорят, то парочка смешных эпизодов его биографии станет известна широкой общественности и, в частности, представителям "компетентных органов".
     Эпизоды, о которых вскользь упомянул мордатый Павел Сергеевич, были, в сущности, пустяковыми и тянули годика на два-три общего режима. Поразмыслив немного, Леха пришел к выводу, что при неблагоприятном стечении обстоятельств и при наличии слишком строгого судьи ему могут припаять полновесную пятерку. Тогда он снова посмотрел на Павла Сергеевича сверху вниз. На сей раз в его взгляде читалась заинтересованность.
     Вид у соседа был такой, что сразу становилось ясно: уж этот не пожалеет времени, сил и, главное, денег, чтобы обеспечить для Лехи самое что ни на есть неблагоприятное стечение обстоятельств и самого свирепого судью, какого только можно отыскать в Москве. Придя к такому выводу, Леха осторожно опустил занесенный над головой соседа кулак и сказал:
     - Я не понял, отец, че те надо-то?
     Не убирая упиравшегося в Лехину грудь пальца, сосед вежливо пояснил, что ему требуется надежный и физически крепкий молодой человек для охраны некоего объекта от воров, любопытных и вообще от всех на свете, вплоть до участкового милиционера.
     Платить за эту нервную работу он обещал двести долларов в неделю, что в месяц составляло целых восемьсот. При этом наниматель клялся и божился, что объект расположен у черта на рогах, в деревне, и никакие неприятности Леху там не подстерегают. В заключение он вынул из кармана стодолларовую бумажку и похрустел ею перед Лехиным носом, сказав, что готов сию минуту выдать аванс.
     Леха пожал плечами и принял предложение, а вместе с ним и новенькую зеленую бумажку. Стабильный доход - это то, чего он был лишен на протяжении всей своей жизни. Если вдуматься, то предложенная соседом зарплата очень походила на ренту: делать ничего не надо, а денежки капают. Восемьсот в месяц - это девять тысяч шестьсот в год. Не слишком густо, но все-таки лучше, чем ничего. Во всяком случае, максимум через полгода можно будет приобрести неплохую подержанную машину - не такую крутую, как у соседа, но весьма приличную.
     Это происшествие, казавшееся поначалу подарком судьбы, на самом деле положило начало крупным неприятностям.
     Обзаведясь деньгами, Леха двинулся прямиком в кабак, выбрав такой, где на сто долларов можно было со вкусом провести вечерок. В кабацкой тусовке Лопатин ориентировался, как у себя в сортире, и все было бы просто распрекрасно, если бы в ресторане ему не встретился Валера. Фамилии Валеры Лопатин не знал - знал лишь, что тот отзывается на кличку Пистон. Они были более или менее знакомы - скорее менее, чем более, но к тому времени Леха уже успел принять на грудь ровно столько, что все без исключения люди сделались для него братьями. С Валерой был еще какой-то угрюмый тип с бритым, исполосованным шрамами черепом, который - тип, конечно, а не череп, - представился Колей. После третьей рюмки Коля предложил перекинуться в картишки по маленькой. Леха горячо поддержал это предложение. Пистон Валера начал было отнекиваться, и Лехе вместе с Колей пришлось минут десять его уговаривать.
     Поначалу Леха выиграл у своих партнеров долларов пятьдесят, потом немного напрягся и увеличил выигрыш сначала до трехсот, а потом и до пятисот баксов. Коля и Валера безропотно лезли в бумажники и расплачивались наличными прямо на месте, безо всяких долговых расписочек и попыток оспорить результаты игры. Вошедший в раж Леха дрожащими руками сдавал карты и без умолку нес какую-то чушь насчет того, что карточный долг - дело святое и что проигравшему в карты должно непременно повезти в любви. Если бы он мог знать, чем все это кончится, то непременно заткнулся бы и не стал окончательно загонять себя в тупик своей дурацкой болтовней.
     Когда выигрыш Лехи достиг примерно полутора тысяч баксов, Пистон объявил, что денег у него больше нет. Окончательно раздухарившийся Леха, нервно похохатывая и не выпуская из рук фужера с водкой, заявил, что так дела не делаются, и предложил играть в долг. "Зачем же в долг?" - пожав плечами, сказал Валера и выложил на стол часы в золотом корпусе, "рыжуху" с шеи и две массивные золотые "гайки", которые ему лишь с огромным трудом удалось стащить с пальцев. "Вот, - сказал он, подвигая эту кучу на середину стола. - Это стоит больше полутора штук. Сыграем на все?"
     В этот момент остатков Лехиного рассудка коснулась холодная тень сомнения, но он сам отрезал себе пути к отступлению своим безответственным трепом и понял, что отказаться не сможет. Кроме того, сегодня Фортуна была к нему благосклонна. "Сдавай", - решительно сказал он и похоронил лежавшие на столе "сокровища" под шелестящей грудой зелени.
     В течение следующего часа Лехе довелось пережить массу ощущений, сходных с теми, что испытывает попавший в обдирочную машину сосновый ствол.
     После первого же кона ему расхотелось шутить. Второй кон стоил ему часов и жиденькой золотой цепочки, которую язык не поворачивался назвать "рыжухой", после чего в ход пошли шариковая ручка, весьма кстати оказавшаяся в кармане у молчаливого бритоголового Коли, и ресторанные салфетки, на которых Леха дрожащей рукой писал расписки.
     К тому моменту, как в ресторане начали гасить свет, проигрыш Лехи-Лохи составил ровным счетом двадцать пять тысяч зеленых американских рублей.
     О том, чтобы попытаться скрыться или каким-то иным способом избежать уплаты долга, нечего было и думать: Пистон был хорошим другом небезызвестного Сереги Барабана, и Леха отлично знал, что эти люди не понимают шуток, когда речь идет о деньгах.
     Именно поэтому солнечное, с легким морозцем ноябрьское утро выглядело для него издевательской насмешкой жестокой и равнодушной природы над его бедственным положением. Этим утром весь мир ополчился против Лехи Лопатина, а Леха, увы, не принадлежал к тем, кто может в одиночку выстоять в такой битве. Он чувствовал себя хорошо только в стае себе подобных. Теперь Леха-Лоха понимал, каково бывает раненому волку, когда его голодные приятели решают, что пришла пора перекусить.
     Лежа на боку и с тоской разглядывая желтоватое жирное пятно, какие появляются на обоях, когда кто-то в течение нескольких лет спит у самой стены, Леха всерьез обдумывал различные способы ухода из жизни, пытаясь выбрать самый быстрый и безболезненный. Стреляться ему было нечем; повешение он отмел сразу, поскольку до судорог боялся удушья; топиться в конце ноября было холодно, а где достать яд или хотя бы сильнодействующее снотворное, Леха не имел ни малейшего понятия. Способ самоубийства а-ля Анна Каренина тоже не годился, равно как и прыжок из окна или шаг с тротуара навстречу движущемуся с большой скоростью автомобилю: Леха очень сомневался, что у него хватит решимости сделать последний шаг. Полосовать себе вены лезвием от безопасной бритвы было страшно и ненадежно, а об отравлении бытовым газом не стоило даже думать, поскольку все плиты в Лехином доме были, как назло, электрическими.
     Перебрав все, что пришло на ум, Леха пришел к неутешительному выводу, что в наше время покончить с собой не так-то просто. Можно было, конечно, впрыснуть себе смертельную дозу какой-нибудь дури наподобие героина, но для этого ее надо было, как минимум, купить. Со дна финансовой пропасти, где в данный момент обретался Леха, такая идея смотрелась достаточно дико. Оставшейся у него наличности не хватило бы даже на трамвайный билет, не говоря уже о билете в загробный мир.
     Леха-Лоха издал протяжный стон и зарылся лицом в подушку. От этого импульсивного движения в его истерзанной страхами и тяжким похмельем голове что-то сместилось, и он с внезапной холодной ясностью осознал, что понапрасну теряет время, изыскивая способ сделать то, что почти наверняка будет сделано и без его участия. Если он не вернет деньги в назначенный трехдневный срок, его попросту тихо шлепнут в темном углу, так что в этом плане беспокоиться не о чем. Если ему и стоило о чем-то думать, так лишь о том, где и как достать двадцать пять тысяч долларов.
     Как назло, ничего путного в голову не лезло.
     Квартиру, которая служила ему прибежищем, Леха-Лоха снимал у какого-то деятеля с Крайнего Севера, который годами пропадал в своем Норильске, выколачивая бабки из вечной мерзлоты, так что решить вопрос путем продажи жилья не представлялось возможным. Машины у него до сих пор не было, да и откуда у него могла появиться такая машина, за которую при быстрой продаже можно было бы выручить двадцать пять штук? Для вооруженного ограбления требовалось все то же оружие плюс хорошая наводка и время на тщательную подготовку, а на то, чтобы выиграть такую сумму у лохов в пригородных электричках, потребовались бы годы упорного труда без выходных и перерывов на прием пищи.
     Леха понял, что пропал с потрохами. За последние десять минут он понимал это уже раз пятьдесят но всякий раз это понимание с неизменной новизной обжигало душу ледяным холодом поджидавшей могилы.
     В этот драматический момент раздался телефонный звонок. Леха глухо замычал в подушку и попытался сделать вид, что его нет дома: он почему-то решил, что звонит Пистон, которому срочно понадобились деньги. Но в следующее мгновение силы разума все-таки возобладали над слепыми инстинктами, и Леха для начала посмотрел на жестяной китайский будильник, поскольку наручных часов у него теперь не было.
     Будильник показывал без десяти десять, а это означало, что звонит Павел Сергеевич, о котором Леха за своими треволнениями как-то позабыл. Сегодня был первый рабочий день Лехи Лопатина в качестве охранника, и через десять минут, согласно предварительной договоренности, Леха должен был встретиться со своим работодателем внизу, у подъезда, чтобы тот доставил его к месту несения службы.
     Леха снова замычал. Только этого ему сейчас и не хватало! Как будто мало было Пистона с его страхолюдным приятелем! А теперь еще придется тащиться неизвестно куда и сторожить неизвестно что - скорее всего, какой-нибудь гнилой сарай с ворованным спиртом или что-нибудь еще в таком же роде.
     Телефон звонил.
     Не вставая с постели, Леха по-быстрому прикинул, не стоит ли ему послать Павла Сергеевича подальше вместе с его работой, оценил возможные последствия такого поступка и пришел к выводу, что хрен редьки не слаще. Мордатый сосед мог запросто исполнить свою угрозу и закатать Леху за проволоку, а там... "Тюремное радио" очень быстро разносит новости, и когда паханы узнают о его долге, Леха будет жить, как сказал один видный политический деятель, "плохо, но недолго".
     В общем-то, предложенная соседом работа была для Лехи в некотором роде спасением. Конечно, Пистон включит счетчик, но, выплачивая ему долларов по пятьсот-шестьсот в месяц, можно будет выиграть время и хоть как-то собраться с мыслями. Неизвестно, сколько продлится эта работа, но сейчас Лехе следовало радоваться каждому дню отсрочки. Потом, возможно, подвернется какое-нибудь выгодное дельце, а там, глядишь, и Пистон наконец подлезет под пулю во время очередной разборки...
     Леха рывком сел на кровати и схватил телефонную трубку.
     - Спишь, что ли? - вместо приветствия недовольным голосом спросил Мышляев.
     - Как можно! - возмутился Леха. - Это я, извиняюсь, в сортир заскочил - на посошок, как говорится. Буду на месте, как договорились.
     - Ну, давай. Я через пять минут выхожу.
     - Ага, - деловито сказал Леха. - Я тоже.
     С такой скоростью он не одевался с тех пор, как демобилизовался из армии. На то, чтобы умыться, времени, разумеется, не осталось, и Леха в этом плане ограничился тем, что сунул в рот подушечку жевательной резинки и проковырял заспанные глаза согнутым указательным пальцем. Занимался он этим уже в лифте, попутно застегивая "молнию" на куртке и поправляя загнувшиеся в спешке задники туфель.
     Бомбой вылетев из подъезда, он остановился на крыльце, глотая отдающий морозцем воздух и растерянно оглядываясь по сторонам в поисках похожей на обтекаемый черный рояль машины Мышляева. В это время стоявший на подъездной дорожке неказистый "жигуленок" коротко бибикнул. Лопатин не обратил на старую жестянку внимания. "Жигуленок" просигналил снова. На сей раз Леха снизошел до того, чтобы повернуть голову, и с удивлением разглядел за рулем этой разболтанной тележки своего нового босса. Мышляев нетерпеливо махнул рукой, и Леха поспешно втиснулся на переднее сиденье машины.
     В узком салоне "жигулей" было холодно, тесно и пахло старым табачным дымом. Резиновый коврик под ногами был покрыт слоем засохшей грязи, которая неприятно похрустывала, когда на нее наступали.
     С зеркала заднего вида на шнурке свисала резиновая куколка: девица в узеньком купальнике, сидевшая в кокетливой позе, поджав под себя непропорционально длинные ноги с пухлыми ляжками. Все это убожество плохо вязалось с респектабельным видом Мышляева, но Леха не рискнул донимать соседа вопросами.
     Мышляев был оживлен и весел. Леха, как умел, поддерживал разговор, про себя терзаясь дилеммой: попросить у Павла Сергеевича денег или нет? В конце концов он пришел к выводу, что просить не стоит - все равно не даст, да еще и передумает брать на работу. Кому нужен охранник с финансовыми проблемами, да еще такими серьезными? Того и гляди, сопрет что-нибудь на продажу...
     Дорога оказалась длинной и, по мнению Лехи, беспредельно нудной. Разговор не клеился: слишком разными были собеседники, да и настроение у Лехи по вполне понятным причинам никак не поднималось.
     Шутки Мышляева были ему по большей части непонятны, а когда он, поднатужившись, попробовал пошутить сам, Мышляев повернул к нему голову и долго разглядывал Леху с тупым изумлением, силясь вникнуть в смысл произнесенной им фразы. Потом он снова переключил свое внимание на дорогу, сделав вид, что ничего не слышал. На этом разговор окончательно увял, от чего Леха испытал кратковременное облегчение.
     Когда машина, хрустя все еще державшимся в тени тонким, как папиросная бумага, ледком, вкатилась в заросший черным бурьяном двор, Леха самым неприличным образом разинул рот от удивления. Меньше всего он ожидал увидеть в этой забытой Богом дыре все эти фантастические механизмы и приспособления. Здоровенная металлическая тренога высотой с двенадцатиэтажный дом сама по себе могла повергнуть в немое изумление кого угодно, а тут еще эти тракторы и торчащий посреди двора глиссер, больше похожий на реактивный истребитель...
     По двору, бесцельно трогая заиндевевшие железяки мозолистыми руками, слонялся какой-то жилистый тип в кожаной кепке и линялом офицерском бушлате поверх рабочего комбинезона. Вид у него был грустный и неприкаянный, и Лехе стало немного легче на душе: все-таки не он один в этот день не находил себе места. Впрочем, обладатель бушлата мог просто страдать от похмелья.
     Мышляев поздоровался с этим персонажем вежливо и даже предупредительно, но Леха, который был искушен в тонкостях неформального этикета, легко различил в этом вежливом приветствии оттенок снисходительного пренебрежения, свойственный большим начальникам, когда они по тем или иным причинам вынуждены разыгрывать из себя демократов. Потом из прорезанной в железных воротах здоровенного, наполовину ушедшего в глинистый склон ангара низенькой калитки, согнувшись, вылез какой-то засаленный горбун и, прихрамывая, направился к Мышляеву.
     - Явились, - сказал он, делая неопределенное движение рукой, которое при желании можно было расценить как приветственный взмах. - Это и есть твой охранник?
     - Совершенно верно, - ответил Мышляев. - Познакомься, его зовут Алексей. Алексей, это Геннадий.., э-э-э...
     - Просто Геннадий, - бросив на Леху равнодушный взгляд, сказал горбун. - Надеюсь, показывать паспорта с пропиской мы друг другу не будем?
     Горбун Лехе активно не понравился. Мышляев разговаривал с ним подчеркнуто сухо, но чуткое ухо Лехи Лопатина не подвело и на сей раз: он прекрасно понял, что быть начальником над этим калекой не так-то просто. Во всяком случае, Мышляеву это не удавалось. Они были скорее партнерами в каком-то непонятном бизнесе, чем начальником и подчиненным.
     - Заболотный не возвращался? - спросил Мышляев.
     - Нет, - ответил горбун. - Как вчера уехал, так и пропал. Я боюсь...
     - А ты не бойся, - перебил его Мышляев. - Нечего тебе бояться.., пока.
     Горбуна перекосило, словно он вместо водки хлебнул полный стакан уксусной эссенции. Выражение лица у него стало таким, что Леха не сомневался: сейчас он что-нибудь сказанет, да так, что мордатому Павлу Сергеевичу небо покажется с овчинку. Предвидя скандал, Леха деликатно отошел в сторонку, изображая маленького человека, которому нет никакого дела до ссор и раздоров старших. При его габаритах изображать маленького человека было сложновато, но на него никто не обратил внимания. Горбун немного пожевал губами, шмыгнул коротким красным носиком, утерся рукавом и, взяв, по всей видимости, себя в руки, довольно спокойно обратился к Мышляеву:
     - Ты сейчас обратно в город?
     - Конечно, - сказал Мышляев. - Чего ради я стану здесь торчать?
     - Меня подбрось, - не то попросил, не то скомандовал горбун. - Заболотного все равно нет, так что делать мне здесь нечего. В конце концов, я ванну хочу принять.
     - Ты? - удивился Мышляев. - Ванну?!
     Горбун посмотрел на Павла Сергеевича кротким, как у ягненка, взглядом. В этом взгляде даже такое неискушенный психолог, каким был Леха-Лоха, без труда разглядел угрюмую жажду крови. Это был взгляд тигра-людоеда, в целях конспирации напялившего на себя овечью шкуру, но Мышляев ничего не заметил: нахмурившись и закусив нижнюю губу, он смотрел на работягу, который продолжал бесцельно слоняться по двору с видом вышедшего на прогулку лунатика.
     - Да, - спокойно сказал горбун, погасив свой людоедский взгляд. - Я. Ванну. А что тебя уд