азгар
рабочего дня,  однако Синяков все же рискнул покрутить телефонный диск. Из трех
абонентов ответил  только  один,  тот  самый  милицейский начальник по  фамилии
Мартынов,  на  которого,  если  честно сказать.  Синяков возлагал самые большие
надежды.
     Судя по  всему,  Мартынов ждал какого-то совсем другого звонка и  долго не
мог  взять в  толк,  кто  же  это беспокоит его в  столь неурочный час.  Особой
сообразительностью он  никогда не  отличался,  но в  конце концов до него дошла
суть ситуации.
     - А,  Синяк...  - без особого энтузиазма пробурчал он. - Ну, здравствуй...
Вот уж не думал, что еще свидимся. Ты по делу к нам?
     - Можно сказать и так. Хотелось бы увидеться.
     - Увидеться... - задумчиво повторил Мартынов. - Это можно. Вопрос - где.
     - Ты же хозяин. Сам должен знать... Давай в каком-нибудь кабаке.
     - Ну ты скажешь тоже! Только кабаков мне еще не хватало... Ладно, приезжай
ко мне. Часам к пяти. Записывай адрес.
     - У меня есть, - наивно признался Синяков.
     - Комик ты!  Думаешь, я тебя к себе приглашаю? Это совсем другая хата. И в
другом районе.
     - Конспиративная? - Синяков понизил голос.
     - Какая тебе разница. Записывай.
     - Говори. Я и так запомню...
     Славка Мартынов занимался борьбой самбо в  том  же  самом обществе,  что и
Синяков,  но  поскольку вес  имел  куда  более солидный,  их  пути на  ковре не
пересекались.
     Когда   Синяков  забросил  самбо  ради   футбола,   он   продолжал  упорно
совершенствоваться в  избранном виде  спорта и  достиг немалых успехов.  Особой
техникой он не блистал,  но мало кто из соперников мог выиграть у  него хотя бы
"активность".  (Была в  то время в  самбо такая оценка.  Применялась она в  тех
случаях,  когда  борцам  не  удавалось провести ни  одного технического приема.
Тогда  предпочтение отдавалось  тому,  кто  более  удачно  симулировал  желание
бороться.)  Сам  же  Мартынов всегда улучал момент,  чтобы под  занавес схватки
выиграть пол-очка или ту  же самую "активность".  Короче говоря,  был он борцом
стабильным и очень ценился за это тренерами.
     Учился Мартынов примерно так же, как и боролся.
     Звезд с неба не хватал,  однако твердую тройку имел по всем предметам.  На
первом курсе его авантюризм никак не  проявлялся,  но вскоре он стал отмачивать
номера один почище другого.
     Однажды   вечером   Мартынов   поймал   в   темном   коридоре  молоденькую
преподавательницу математики,  делавшую обход  с  профилактической целью.  Надо
сказать,  что  по  этому  коридору частенько шлялись девицы  легкого поведения,
навещавшие проживающих здесь же  иностранных студентов.  Вот и  спутал Мартынов
математичку,  недавно  прибывшую  из  разрушенного  землетрясением Ташкента,  с
банальной проституткой.
     - Пойдем, - сказал он, обхватив ее сзади за грудь. - У меня комната пустая
есть. На палку запирается.
     - Пустите!  - взвизгнула преподавательница, не столько испуганная, сколько
заинтригованная пикантностью ситцуации. - Я же старше вас!
     - Зато у меня член пониже колена,  -  похвалился Мартынов,  втаскивая ее в
комнату, где все уже было готово для разврата - и бутылка дешевого вина стояла,
и постель разобрана.
     Спасло  преподавательницу чудо  -  ее  узнал  кто-то  из  проходящих  мимо
студентов.  Мартынову эта проделка,  в Уголовном кодеске трактуемая как попытка
изнасилования с  применением физического насилия,  сошла с рук только благодаря
легкому и  незлобивому характеру жертвы.  Поговаривали,  что жуткие,  пятипалые
синяки с ее грудей сошли только месяц спустя.
     Следующую проделку,  задуманную и  осуществленную Мартыновым,  можно  было
назвать "битвой народов". Не все африканские студенты, проживавшие в общежитии,
отличались кротостью и  добродушием.  Были  среди них  настоящие оторвы,  вовсю
пользовавшиеся своим  чужеземным происхождением -  и  в  столовую  без  очереди
лезли,  и на чужих девчонок зарились,  и,  выпив лишнюю бутылку пива,  чересчур
хорохорились.   Поставить  их  на  место  было  невозможно.  Любой  конфликт  с
иностранцами грозил немедленным исключением.
     Мартынов,  имевший  широкие связи  среди  спортсменов,  однажды привел  на
институтский  танцевальный  вечер   компанию  борцов-монголов,   обучавшихся  в
сельхозакадемии, и сумел-таки стравить их с заносчивыми африканцами.
     Как сказал потом завкафедрой гуманитарных наук,  это был, наверное, первый
случай  в   истории  человечества,   когда  желтая  и  черная  раса  сошлись  в
непримиримой схватке.
     Коренастые монголы бросались долговязым неграм  в  ноги,  но  те  довольно
удачно встречали их свингами и  хуками.  Борьба шла и  в  стойке,  и в партере,
причем сопровождалась дикими выкриками на самых экзотических языках.
     Местные дружинники в побоище принципиально не ввязывались,  да и прибывшая
вскоре  милиция  поначалу  не   знала,   как   вести  себя  с   распоясавшимися
представителями братских народов.
     В общем,  победителей не оказалось.  И желтые, и черные получили по первое
число,  что,  впрочем,  мало отразилось на их физиономиях:  ведь фингал на коже
негра почти незаметен,  а  у  монголов -  как  битых,  так  и  небитых -  глаза
одинаково узкие.
     Такие эпизоды в  жизни Мартынова нередко случались и  впоследствии,  но он
всегда выходил сухим из  воды.  Даже  когда с  балкона второго этажа на  голову
доцента Варфоломеева упала тумбочка, ответственность за это понес совсем другой
студент.  Как сказал бы  сейчас Синяков,  у  Славки Мартынова был очень сильный
дух-покровитель.
     На  службу в  милицию Мартынов попал благодаря все той же борьбе -  некому
было  защищать  цвета  "Динамо"  во  втором  среднем  весе.  На  него  нацепили
лейтенантские  погоны  (как-никак,  а  образование  позволяло)  и  для  блезира
назначили инспектором отдела боевой и физической подготовки, хотя большую часть
своего служебного времени он проводил на ковре.
     Вскоре дзюдо,  вошедшее в  число  олимпийских видов спорта,  стало теснить
доморощенное самбо.  Позиции Мартынова сразу пошатнулись.  На татами, в отличие
от ковра, надо было бороться, а не симулировать борьбу. Да и приемы оценивались
как-то странно. Хороший бросок именовался "ипон", то есть чистая победа. Бросок
похуже - "вазари", половина победы. И уж совсем плохонький, из тех, что в самбо
считаются "активностью", - "коку".
     Путаясь в  этой чересчур сложной для  него терминологии,  Мартынов угрожал
своим соперникам:
     - Вот  я  тебе  сейчас заделаю куку на  заре!  Впрочем,  "куку" чаще всего
заделывали ему.  Грубая сила,  выручавшая Мартынова раньше,  в  дзюдо мало  что
значила. Нужны были и гибкость, и быстрота, и техника, и выносливость, ведь все
схватки происходили в  течение одного дня.  Попав  несколько раз  на  удушающие
приемы,  он перестал участвовать в официальных соревнованиях,  а потом и вообще
забросил спорт.
     Какое-то время казалось, что жизненная стезя Мартынова, до этого гладкая и
прямая,  пошла извилинами и ухабами.  Его вечные шуточки и подколки становились
все  более злыми,  он  перестал регулярно бриться,  увлекся пивом,  а  однажды,
зазевавшись, не отдал вовремя честь заместителю министра, за что получил кличку
Диссидент.  (В  милицейской среде такое прозвище считалось даже  более обидным,
чем знаменитый "козел вонючий".)
     Неизвестно,  как  сложилась  бы  судьба  Мартынова в  дальнейшем,  но  тут
подоспело время  Олимпийских игр,  впервые проводившихся на  родине победившего
социализма.
     Рядом пролегала трасса,  по которой зарубежные гости должны были следовать
в   Москву.   Более  того,   в   городе  даже  намечалось  проведение  каких-то
незначительных соревнований - не то предварительных игр по травяному хоккею, не
то квалификационных заездов гребцов.
     Возник небывалый ажиотаж.  За городскую черту вымели всех, чей образ жизни
не укладывался в  рамки морального кодекса строителей коммунизма.  Детей срочно
отправили  в   пионерские  лагеря.   Бродячих   собак   и   кошек   уничтожили.
Отремонтировали  все   спортивные  площадки,   кроме  городошных.   Проспект  и
прилегающие к  нему  улицы  покрыли дополнительным слоем асфальта.  В  открытой
продаже  появились колбаса и  зеленый горошек.  А  в  Управлении внутренних дел
срочно ввели должность заместителя начальника по спорту.
     Поскольку среди  сотрудников центрального аппарата достойных кандидатов не
оказалось,   вспомнили  про  Мартынова  -   как-никак  чемпион  города,  призер
всесоюзных первенств, мастер спорта.
     Впрочем,  никто  ему  особо не  завидовал.  Должность была  ответственная,
хлопотная  да  еще  и  временная.   После  окончания  Олимпиады  ее  намечалось
упразднить.
     Надо  сказать,  что  за  краткий  срок  пребывания в  высоких  начальниках
Мартынов зарекомендовал себя с самой положительной стороны.  Никаких эксцессов,
а тем более чрезвычайных происшествий допущено не было. В загородную гостиницу,
где проживали спортсмены,  мышь не могла проскользнуть, не то что террорист или
проститутка.  Билеты на соревнования распространялись исключительно по спискам,
утвержденным горкомом партии и комитетом госбезопасности.
     Кроме того, в специально построенной по такому случаю суперкомфортабельной
сауне Мартынов успел лично отпарить все руководство управления.  А уж парить-то
он умел!
     Когда пришло время подводить итоги,  то есть,  по меткому выражению одного
милицейского шутника, награждать непричастных и наказывать невиновных, Мартынов
сумел  сохранить высокое  положение да  вдобавок со  своей  эфемерной должности
переместился на  вполне солидный пост заместителя начальника отдела по  службе.
Это  был  поистине  уникальный случай  -  старший  лейтенант занял  полковничье
кресло.
     Ясное дело, что без поддержки духа-покровителя здесь не обошлось.
     Вот и все, что Синяков знал из чужих уст о карьере бывшего однокурсника.

        "Глава 6"
     Район,  в  котором Мартынов назначил Синякову встречу,  находился на самой
окраине города и  назывался соответственно -  Окопище.  Среди новеньких высоток
кое-где еще торчали деревенские избы.  Наверное, здесь было приятно просыпаться
по утрам, вместо автомобильного гула внимая пению петухов и лаю собак.
     Дверь открыл сам Мартынов,  облаченный в домашний халат и тапочки. Если он
и  изменился за эти годы,  так только в лучшую сторону -  стал суше,  стройнее,
импозантнее.  Обильные прыщи исчезли,  дурь,  вечно туманившая взор,  сменилась
типично жандармской проницательностью (в нехудшем смысле этого слова),  а пряди
благородной седины очень украсили шевелюру.
     После того как они обменялись рукопожатиями, Синяков поинтересовался:
     - Так ты где живешь, здесь или там?
     - Там живу, здесь отдыхаю, - туманно ответил Мартынов. - Проходи на кухню.
     Стол был уже заранее накрыт -  коньяк местного разлива,  минеральная вода,
стандартные деликатесы из тех,  что сейчас,  слава богу,  можно свободно купить
почти в любом магазине.
     - Я спиртного практически не употребляю -  признался Мартынов,  -  но ради
такого случая придется сделать исключение.
     - Я тоже, знаешь ли, не очень... - замялся Синяков, после суда давший себе
зарок не пить попусту.
     - Рассказывай!  - ухмыльнулся Мартынов. - Попахивает от тебя перегарчиком.
И рожа помятая. Про костюмчик я уже и не говорю... Бомжуешь?
     - Ты что!  -  возмутился Синяков.  -  Я  сына приехал навестить.  Он здесь
срочную служит.
     - В  каких войсках?  -  Мартынов уже  выпил и  сейчас разделывал на  своей
тарелке  огромного,  как  лапоть,  рака,  при  более  внимательном рассмотрении
оказавшегося заморским зверем лобстером.
     - В  бригаде  внутренних  войск.  -  Второго  рака-лобстера  на  столе  не
наблюдалось, и Синякову пришлось ограничиться ломтиком буженины.
     - Достойная служба,  -  кивнул Мартынов.  -  Весьма достойная...  Охранять
покой наших граждан -  дело  почетное.  -  Слышать эти  суконные истины из  уст
бывшего шпанюка было довольно странно. - На сверхсрочную не собирается?
     - Вряд ли...
     Синяков  уже  решил  было,  что  наступил подходящий момент,  но  внезапно
почувствовал болезненный укол  в  бедро.  Это  давала о  себе  знать  шаманская
иголка, лежавшая в кармане брюк. Интересно, а как она выбралась из пакета?
     - Ты  пей,  закусывай,  -  Мартынов сделал жест Креза,  одаривающего своих
прихлебателей драгоценными камнями.
     - Спасибо,  я обедал недавно,  - пробормотал встревоженный Синяков, однако
за копченой курочкой потянулся.
     В  это  время  за  окном  захлопали  птичьи  крылья.  И  гость,  и  хозяин
непроизвольно  вздрогнули.   Снаружи   на   карниз   опустился   голубь-сизарь,
обыкновенный  городской  попрошайка,   неведомо  что  разыскивающий  на  уровне
девятого этажа.
     - Пошел вон! - Мартынов застучал по столу. - Брысь, зараза!
     - Подожди.  - Синяков отломал кусочек хлеба и через форточку подал голубю.
- Воркует... Птенцы у них сейчас...
     - Ты,  я  вижу,  жалостливый стал,  -  Мартынов уставился на Синякова так,
словно видел его впервые.  - А про то, как на первом курсе мне по морде заехал,
помнишь?
     - Нет, - искренне признался Синяков.
     - Конечно,  почему ты должен помнить о такой мелочи...  Кто я был для тебя
тогда?  Деревня...  А  я,  может,  именно  после  той  зуботычины спортом решил
заняться. Чтобы с тобой рассчитаться.
     - Почему ж не рассчитался? - Синякову вдруг расхотелось есть и пить.
     - А  это  никогда не  поздно.  -  Мартынов жизнерадостно заржал и  хлопнул
Синякова по плечу.  -  Ладно,  пошутили и хватит.  Давай выпьем за студенческие
годы.
     "Ладно так ладно,  -  подумал Синяков,  -  будем считать,  что я лазутчик,
действующий на чужой территории. Поэтому чем больше я съем и выпью, тем больший
урон нанесу противнику".
     Рассправившись с очередной рюмкой, он как бы невзначай поинтересовался:
     - С кем из наших общаешься?
     - Ты про кого? - Мартынов замер, не донеся до рта вилку с куском ветчины.
     - Про ребят из нашей группы.
     - А-а-а...  - Мартынов надкусил ветчину, и Синяков смог убедиться, что его
зубы выглядят гораздо лучше,  чем двадцать пять лет назад. - Если честно, то ни
с кем...  В люди никто из них не выбился. А с бродягами и алкоголиками мне и на
службе разговоров хватает,
     - Грошев, говорят, писателем стал.
     - Попадалась мне  его  фамилия в  сводках,  -  поморщился Мартынов.  -  То
распитие в неположенном месте, то семейный скандал... А насчет его литературной
деятельности ничего  сказать  не  могу.  В  последнее  время,  кроме  служебной
документации,  ничего не  читаю.  Тем  более что к  нынешним писакам отношусь с
сомнением...  Ну  ладно  там  Островский или  Фадеев.  Они  народ исключительно
хорошему учили.  Воспитывали. Путь указывали... А эти только ноют. И то не так,
и это! Очернять все мастера... Но, слава богу. Воевода им воли не дает. К ногтю
взял.  Во  всех редакциях наших людей поставил.  Проверенных,  выдержанных.  Уж
они-то  никаких сомнительных идеек  не  пропустят.  Не  можешь  про  патриотизм
писать,  пиши про цветочки...  Забегали эти писателишки сразу.  Засуетились. Мы
хорошие, дескать! И рады бы Воеводе задницу лизать, да не подпускают. Такое еще
заслужить надо.
     - А как же свобода печати? - наивно удивился Синяков.
     - Так это и есть настоящая свобода,  - в свою очередь удивился Мартынов. -
Ты свободен гавкать, а я свободен тебе пасть затыкать.
     Сказано это было с таким убеждением,  что Синяков не сумел возразить, хотя
и понимал,  что подобные умозаключения могут завести очень далеко и совсем не в
ту сторону, куда якобы следует шагать цивилизованной нации.
     Выпив по третьей и уже ощущая себя как парашютист, подхваченный восходящим
потоком воздуха, Синяков спросил:
     - Стало быть, ты вашим Воеводой доволен?
     - Почему нашим?  Не исключено,  очень скоро он станет всеобщим,  - сказано
это было как о чем-то само собой разумеющемся.
     - Что ты имеешь в виду? Силой власть захватит?
     - Зачем...  Не  те  времена нынче.  Путем,  так  сказать,  демократических
выборов.
     - Вряд ли...  -  Синяков с  сомнением покачал головой.   -  Там же  зубры,
мастодонты... Не сдюжит он.
     - Сдюжит, - Мартынов прицелился вилкой в Синякова. - Он все сдюжит. Потому
и шельмуют его везде,  что боятся.  Силу настоящую чуют.  Как только до простых
людей правда о  нем дойдет,  они свои правительства вмиг сметут.  И не только в
Москве, но и в Вашингтоне с Парижем.
     - Скажи пожалуйста! - Чтобы изобразить неподдельный интерес, Синякову даже
пришлось глаза выпучить.  -  А хоть что это за правда такая?  Любопытно было бы
послушать.
     - Правда  в  том,  что  мы  ничего не  смыслим в  истинной демократии.  Не
губернаторов надо выбирать,  ни  мэров с  президентами,  а  отца родного,  -  с
ударением на последнем слове произнес Мартынов.  - Он радеть за нас будет, а мы
ему любовью отвечать.
     - Так просто?
     - Все гениальное просто, сам ведь знаешь.
     - Но ведь уже вроде были у нас отцы...
     - То  самозванцы  были.  А  я  говорю  про  всенародно избранного отца.  В
которого можно верить,  как в самого себя. Ты, конечно, будешь возражать, что в
таком деле и промахнуться можно...
     - Буду,  -  подтвердил Синяков.  -  Я  жену два  года выбирал и  все равно
промахнулся. Значит, и с отцом гарантии нет.
     - Есть гарантия!  -  Мартынов застучал вилкой по столу.  - Такие люди, как
Воевода,  раз в сто лет рождаются, а может, и реже. Не исключено, что его к нам
оттуда прислали,  -  той же  вилкой он указал в  потолок.  -  Как когда-то сына
божьего.
     - Я смотрю, ты и в религии разбираться стал,
     - А  как  же!  Пора  вернуть народу  истинную веру!  Такая  у  нас  сейчас
политика!
     - Да,  озадачил ты меня,  -  Синяков почесал голову.  - Спорить с тобой, я
вижу, бесполезно. Но вот скажи... Недовольные ведь все же останутся. Как с ними
быть?
     - Вот  здесь ты  прав,  -  затряс головой Мартынов.  -  Как же  у  нас без
недовольных обойдется! Но это вопрос разрешимый, поверь.
     - Верю.  Прецеденты в  истории есть.  Я  тебе на эту тему даже книжку могу
подарить.  Инструкцию товарища Вышинского по  перевоспитанию недовольных.  Тебе
должна пригодиться.
     - Какой ты  насквозь обманутый,  -  искреннее сочувствие звучало в  словах
Мартынова.  -  Это  ты  потому так  говоришь,  что нашей обстановки не  знаешь.
Распоясалась разная сволочь!  Люди по ночам из дома боятся выйти. Что ни сутки,
то новый труп.  А то и несколько.  И что интересно -  кто-то из мертвецов кровь
высасывает.  Под  вампиров,  гады,  работают.  Панику хотят посеять.  Разве это
оппозиция? Это ублюдки! Давить их надо!
     - Зачем оппозиции кровь из невинных людей сосать? - пожал плечами Синяков.
- Это уж ты загнул.
     - Я же тебе говорю,  панику посеять хотят. Нарушить смычку между народом и
властью. Скомпрометировать Воеводу... Недавно прямо с поста похитили инспектора
дорожно-патрульной службы.  Так,  бедняга,  и  не  отыскался.  Мы ему посмертно
звание "Отличник милиции" присвоили.
     - Тут  что-то   не  так,   -   покачал  головой  Синяков.   -   В   этакие
страсти-мордасти верить не хочется.
     - Если  мне  не  веришь.  Воеводу  послушай!  Он  каждый  день  с  народом
разговаривает!
     Не вставая со стула,  Мартынов включил маленький телевизор,  приткнувшийся
между кухонным комбайном и  микроволновой печкой.  Экран засветился,  однако по
всем  каналам  гуляли  помехи,  превращая изображение в  утомительную для  глаз
сумятицу, а человеческую речь - в неразборчивое бормотание.
     - Что за черт!  -  Мартынов принялся крутить все ручки подряд. - И вот так
всегда... В самый нужный момент... Что с эфиром творится? Главное, никто ничего
понять не может.  То на электромагнитные бури ссылаются, то на солнечные пятна.
Но  без телевизора еще прожить можно.  Его пресса вполне заменяет.  Хуже,  если
радиостанци