е,  что  могло дать зацепку ретивым следователям,  волшебную иголку засунул в
боковой шов брюк,  а  шаманский порошок рассовал по сигаретам,  благо у Грошева
нашлась початая пачка "Примы".  По  его представлениям,  курить за свой счет не
возбранялось даже в камере смертников.
     Едва только все та  же  женщина (супруга,  дочь,  домработница?)  сообщила
Синякову служебный телефон Мартынова,  на манер двоичного кода сплошь состоящий
из нулей и единиц (наверное,  нынче это был особый начальственный шик),  как он
стал собираться в дорогу.
     - Уходишь?  -  опечалился Грошев, с некоторых пор осознавший наконец смысл
пословицы: "На миру и смерть красна".
     - Отлучаюсь.  Скажем  пока  так.  Не  хочу  тебя  подставлять.  Позвоню из
автомата.  Спасибо за  все.  На  меня не  обижайся.  Тварь ты  хорошая,  хотя и
малодушная.
     - А  разве  я  спорю?  Являюсь типичным представителем своего  малодушного
народа.  Ничего не  могу с  собой поделать.  Как  говорится,  против природы не
попрешь. От волка теля не рождается.
     - Возможно,  в  этом есть некий исторический смысл.  Отважных волков давно
свели на  нет,  а  малодушные телята знай себе лижут молочко.  Но иногда из них
вырастают свирепые быки -  Уже стоя на пороге, они обнялись, и Синяков добавил:
- Ты дверь-то не запирай. Может статься, я еще и вернусь.
     - Моя  дверь всегда для  тебя открыта?  -  произнес Грошев высокопарно.  -
Кроме тех случаев, когда она будет опечатана прокуратурой.
     Выйдя  из  подъезда.  Синяков  огляделся.  Окружающая местность -  игровые
площадки,  песочницы,  беседки,  дорожки,  скверик для выгула собак -  казалась
вымершей. Впрочем, здесь, в отдаленном спальном районе, да еще в такую пору это
было вполне обычным явлением.  Прав был Додик.  До Венеции или Тадж-Ма-хала нам
еще далеко.
     Пропустив  несколько  телефонов-автоматов  подряд,   Синяков  выбрал  тот,
который располагался подальше от дома Грошева, да вдобавок еще стоял на отшибе,
что  позволяло контролировать возможные пути  подхода опергруппы,  если таковая
будет выслана по его душу.
     Знакомый  по  старой  памяти  с  принципами  организации телефонной связи,
Синяков прикинул,  что  для  определения его  местонахождения уйдет минуты три.
Как-никак,  а телефон-автомат своего индивидуального номера не имеет.  Примерно
столько же времени,  если не больше, понадобится оперативникам, чтобы добраться
сюда из ближайшего райотдела милиции.
     Итого шесть минут.  Одну  минуту отминусуем для  того,  чтобы смыться.  До
лесопосадки,  отделяющей жилые дома от  автомобильной трассы,  -  рукой подать.
Короче, надо уложиться в пять минут, которые, как известно, все решают иногда.
     Магнитная  карточка,  предусмотрительно  позаимствованная  у  Грошева,  не
подвела.  Не  прошло  и  секунды после  набора последней цифры,  как  в  трубке
раздался голос Мартынова, слегка изменившийся после разложения на электрические
импульсы  (а   потом  и   после  сложения  этих  импульсов  в   приемлемый  для
человеческого уха звук):
     - Слушаю...
     - Это Синяков. Привет.
     - Привет.  -  Тон Мартынова был столь же  холоден,  как у  диспетчера бюро
ритуальных услуг. - Что ты хотел?
     - Тебе разве не передали?
     - Передали.  Только  дело  государственной важности -  понятие растяжимое.
Намерен указать исполнителей теракта? Или напрашиваешься на явку с повинной?
     Прошла минута.
     - Да погоди ты, - прервал его Синяков. - Бывают дела и поважней.
     - У нас не бывают! - произнес Мартынов веско.
     - Лучше скажи,  ты про Пандемоний что-нибудь знаешь? Про бесов, про судьбу
дисбата, про Додика Сироткина?
     - Ты не пьян случайно?
     - Да или нет?
     -Нет.
     Прошло две минуты!
     - Ладно,  болтать мне недосуг.  Я перешлю тебе один очень важный документ.
Составленный,  кстати сказать,  официальным лицом. Прочти его. А потом поступай
по собственному разумению. Но учти - твоя бездеятельность может дорого обойтись
человечеству.  Всему  человечеству,  подчеркиваю.  Чернобыль вам  тогда  мелким
хулиганством покажется.
     Три минуты! Как мало слов умещается в шестьдесят секунд!
     - Это все? - Голос Мартынова был по-прежнему невозмутим.
     - Нет,  не все.  Ты обязан ознакомить с этим документом Воеводу. Кто-то из
важных чинов скрывает от  него правду.  Страшную правду!  Дорога каждая минута.
Документ,  про  который я  говорю,  через  несколько минут совершенно случайный
прохожий передаст первому встречному милиционеру.  Надеюсь,  им  не подотрутся,
тем более что ты будешь указан на конверте в качестве адресата. Дисциплина ведь
у вас вроде на уровне. Меня искать не надо.
     Четыре минуты! В принципе все - успел.
     - Не хочешь, значит, со мной встретиться? - Это было уже слишком. Мартынов
явно переигрывал, но в запасе Синякова была еще целая минута.
     - Нет!  -  Надо  было сдержаться и  не  нахамить этому держиморде в  самый
последний момент.
     - А придется!
     В трубке раздались короткие гудки,  а за стенами телефонной будки - быстро
приближающийся топот.  Лесопосадка,  в  которой  Синяков собирался спастись,  в
конечном итоге и погубила его. Не менее полудюжины человек - кто в форме, кто в
штатском - бежали именно с той стороны.
     Чтобы  отбиться от  них,  нужно  было  иметь кулаки Майкла Тайсона.  Чтобы
убежать - нога Карла Льюиса.
     Сакраментальные пять  минут истекли как  раз  в  тот  момент,  когда самый
проворный из этих оборзевших сексотов ухватился за ручку телефонной будки. Даже
не представившись,  а тем более не разъяснив задержанному его законных прав, он
заехал Синякову в скулу, за что немедленно схлопотал оборотку, то есть ответный
удар.
     "Лишь бы  не  убили сразу",  -  думал Синяков,  когда под  звон сыплющихся
стекол и  гудение сорвавшейся с рычага телефонной трубки его выволокли из будки
наружу.
     Винить было некого. Сам вляпался. О эта проклятая пятая минута, на которую
он  сделал  столь  необдуманную  ставку!   О   наивность  рядового  гражданина,
вознамерившегося обдурить всесильную контору!  Да не бейте по голове,  сволочи!
Она еще может пригодиться вашим начальникам!
     Дежурка,  куда  доставили Синякова,  была не  простой дежуркой,  поскольку
обычная  для  таких  мест  клиентура -  вонючие профурсетки,  грязные ханурики,
вшивые  голошмыги,  оборванные  богодулы  и  окровавленные  терпилы  -  напрочь
отсутствовала,  повсюду лежали ковровые дорожки, по углам поблескивали латунные
плевательницы,   а  предварительный  шмон  учинял  не  какой-нибудь  похмельный
сержант, а лощеный майор с институтским ромбиком на кителе.
     К  счастью,  швов здесь не распарывали,  а сигарет не ломали.  Злополучный
пакет у  Синякова изъяли еще во время задержания и  тут же сунули в  толстенный
контейнер, предназначенный для транспортировки взрывоопасных предметов.
     После  оформления  всех  надлежащих  бумаг,   которые  наравне  с  другими
официальными лицами  подписал и  врач,  наблюдавший за  обыском  с  безопасного
расстояния,  Синякова поместили в  каморку,  на ментовском жаргоне называвшуюся
"боксом".  Дежурный майор,  выдавая ключи вертухаю-старшине,  так и сказал:  "В
пятый бокс его. Да глаз не сводить. Особо опасный".
     Синяков ожидал худшего, однако кутузка оказалась вполне сносной - крысы по
ней не бегали,  тараканы были представлены в самом незначительном количестве, а
сокамерники-блатные не  разыгрывали новичков в  карты.  Сокамерников вообще  не
было, если не считать таковыми все тех же тараканов.
     Первый час ушел на то,  чтобы отдышаться, кое-как стереть с пальцев черную
мастику,  оставшуюся после дактилоскопии,  и привести в порядок одежду, изрядно
пострадавшую как при задержании, так и при обыске. В конце второго часа Синяков
заскучал.  Какая-либо  печатная  продукция в  камере  отсутствовала напрочь,  а
свежая  побелка не  позволяла узнику приобщиться к  образцам мудрости и  юмора,
оставленным на стенах предшественниками.
     От  нечего делать Синяков решил  пообщаться с  волшебной иголкой,  которую
условно можно было считать предметом одушевленным. Не без труда извлек он ее из
брючного шва и  положил на  ладонь.  Иголка не стала бесноваться понапрасну,  а
лишь  тихонько уколола Синякова в  основание большого пальца  -  сам,  дескать,
видишь, как мы вляпались.
     Укол этот подействовал на Синякова весьма благотворно -  мятущийся дух его
успокоился,  ушибы  перестали ныть,  тревожные мысли  рассеялись,  потянуло  на
дрему. Однако заснуть окончательно ему не дали - вызвали на допрос.
     Комната для  допросов находилась в  том же  коридоре,  только в  самом его
конце,  даже дальше туалета,  хотя,  как  известно,  подобные заведения издавна
отмечали у нас ту грань, за которой пропадают все другие признаки цивилизации.
     От бокса номер пять,  уже почти обжитого Синяковым, эта комната отличалась
несколько большими размерами и  наличием скромной меблировки в виде письменного
стола и двух одинаково скрипучих стульев.
     Следователь был похож на  школьного учителя,  давно достигшего пенсионного
возраста, - нудного, желчного, нечистоплотного, от общения с молодым поколением
слегка  тронувшегося умом,  а  по  причине возраста и  здоровья лишенного милых
человеческих слабостей.  Из  ноздрей у  него  торчала седая щетина,  из  ушей -
грязная вата.  Воротник застиранной форменной рубашки,  надетой под гражданский
пиджак, практически истлел.
     Однако  Синяков  знал,   как  обманчиво  бывает  первое  впечатление.   То
обстоятельство,  что  допрос  столь  важного преступника доверили именно  этому
доисторическому монстру,  свидетельствовало о  наличии у  него каких-то особых,
весьма существенных достоинств.
     Допрос следователь вел нудно, медленно, раз за разом возвращаясь к одним и
тем же  фактам.  Только на  регистрацию анкетных данных ушло не менее получаса.
Долго выяснялась причина отсутствия документов.,  Наконец с  обоюдного согласия
сторон остановились на обтекаемой формулировке:  "Утрачены во время самообороны
от неизвестных лиц".
     Вопросов по существу дела следователь почти не задавал, а только бормотал:
"Рассказывайте, рассказывайте..."
     После изложения причин приезда (сын Димка, суд, дисбат) перешли к описанию
путешествия в Пандемоний (город мистической тени,  бесы,  дисбат,  сражение). У
другого от такой ахинеи давно бы терпение лопнуло,  а старичок-следователь знай
себе  писал,  аккуратно выводя  каждую  буковку,  и  время  от  времени задавал
уточняющие вопросы  типа:  "Поподробнее опишите приметы милиционера по  фамилии
Решетняк".
     Историю своих злоключений в  том  и  этом мире Синяков изложил без утайки,
воздержавшись только  от  упоминаний Дашки  и  Грошева -  людей,  находящихся в
пределах досягаемости подручных Мартынова.
     У  него  уже  слипались  от  усталости  глаза,  когда  следователь сказал:
"Прервемся" - и вместе с протоколами допроса удалился. Синякову принесли поесть
что-то  давно  остывшее и  малоаппетитное,  приготовленное -явно  не  на  кухне
ресторана.  Поскольку,  по  его представлениям,  уже стояла глубокая ночь,  сию
внеплановую трапезу нельзя было назвать ни поздним ужином, ни ранним завтраком.
Просто это был сигнал, что работа с ним на сегодня отнюдь не закончена.
     Так  оно  и  случилось.  Дверь  следственного кабинета -  обычная тюремная
дверь, снабженная "глазком" - лязгнула, пропустив внутрь нового посетителя.
     На этот раз им оказался Вячеслав Иванович Мартынов собственной персоной.
     Одет  он  был  с  подчеркнутой скромностью окопного офицера -  камуфляжный
костюм с  простыми суконными погонами,  грубые ботинки,  берет  бордового цвета
(примерно такой же, но только без кокарды носила некогда мамаша Синякова).
     - Ну, привет, - сказал Мартынов.
     - Здоровались уже недавно, - ответил Синяков хмуро.
     - По телефону не считается... Вопросы есть?
     Этой фразой он несколько огорошил Синякова, ожидавшего, что от него сейчас
потребуют ответов, а вовсе не вопросов. Однако замешательство длилось недолго.
     - За что меня арестовали? - осведомился он.
     - Задержали,   -   уточнил  Мартынов.   -   Если  личность  гражданина  не
установлена,   закон  позволяет  за-   держать  его  на  срок  до  трех  суток.

     - Но ведь моя личность установлена!
     - С  твоих слов.  А  это,  согласись,  недостаточно.  Нужно произвести все
необходимые проверки. Мало ли что... Сам знаешь, какое нынче время.
     - Трое суток...  И потом меня отпустят? - Синяков волновался не за себя, а
за Дашку, оставшуюся одинешенькой в могильном склепе.
     - Обещать не могу,  -  Мартынов изобразил на лице скорбь. - Ты ведь оказал
сопротивление работникам милиции. Это как минимум пятнадцать суток. Да и другие
грешки за тобой могут отыскаться.
     - Покушение хочешь на меня списать, иуда?
     - Потише... Покушение уже практически раскрыто. В нем не такие индюки, как
ты, сознались. Тут не Техас и не Швеция. Политические преступления раскрываются
по горячим следам. Народная любовь и поддержка кое-что значат.
     - Зачем же я тогда тебе понадобился?
     - Я  по  долгу  службы  охраняю  порядок.  Ты  по  собственному недомыслию
нарушаешь его.  Что мне прикажешь делать? Смотреть на это сквозь пальцы? Только
потому, что мы когда-то учились в одной группе?
     - Тогда я к тебе больше вопросов не имею,  -  отчеканил Синяков.  -  О чем
можно говорить с человеком, лишенным стыда и совести?
     - Брось!  Тоже мне -  стыдливый нашелся...  Ладно, оставим это. - Он потер
свои благородно запавшие виски.  -  Читал я  твои бумаги...  И протокол допроса
читал...
     Он умолк,  ожидая ответной реакции Синякова, но тот демонстративно молчал,
словно воды в рот набравши. Пришлось Мартынову продолжать дальше:
     - Времена,  конечно,  изменились. И в плане мировоззрения подвижка есть...
Мы в некоторых райотделах даже часовни оборудовали. Хотя такая же ерунда, как и
с ленкомнатами получилась...  То пустой стакан в алтаре найдешь, то презерватив
использованный...  Тем не  менее существование чудес уже не отрицается огульно.
Обратил  внимание,   какого  тебе  следователя  подсунули?  Думал,  что  чучело
огородное,  молью побитое?  ан нет! Это старикан в своем роде уникальный. Порчу
может запросто навести.  Боль снимает.  Заговорами лечит.  Наверное,  и другими
делишками балуется. А главное, всяких колдунов да чернокнижников через каменную
стену чует...  В тебе же он ничего сверхъестественного не заметил.  Более того,
склонен  верить  твоим  россказням.  При  всей  своей  нелепости  они,  как  он
выразился,  "внутренне непротиворечивы".  И мне не остается ничего другого, как
согласиться с  ним!  Знаешь,  что меня больше всего убедило в твоих показаниях?
Упоминание  об  инспекторе  дорожно-патрульной  службы  Решетняке.   Я   с  его
командирами связался.  Описание -  один к одному.  Лучше не скажешь.  А ведь ты
Решетняка знать не мог,  поскольку исчез он еще до твоего появления здесь. Да и
справки о  его внешности и привычках вряд ли успел бы навести...  Жив,  значит,
курилка...
     - Мало того, процветает, - буркнул Синяков. - Что доказывает прозорливость
вашей кадровой политики.
     - И доказывает!  Нечего здесь ехидничать. Если человек даже среди бесов не
пропал, значит, правильно мы его воспитывали.
     - Кто же спорит... Взятки с бесов брать не каждому по силам. Я и в мировой
литературе сходного случая найти не могу. Разве что поповский работник Балда...
     - Клеветы мы не боимся. Особенно голословной. Привычные... Однако не будем
отвлекаться.  Давай допустим,  что ты прав.  Есть где-то в другом измерении мир
бесов,  который  по  неведомым  причинам  стремится слиться  с  нашим  миром...
Перспектива не ахти какая,  хотя еще неизвестно,  кто хуже -  свой брат человек
или бес этот.  Кстати,  в пользу такой версии есть немало... если не фактов, то
намеков.  Например, бесследное исчезновение людей. Не бомжей, не наркоманов, не
неблагополучных подростков,  а  вполне нормальных людей,  даже,  можно сказать,
домоседов...  Потом - обескровленные трупы, найденные на кладбищах, в карьерах,
вблизи заброшенных строек, то есть в таких местах, где нечистая сила чаще всего
проникает  в  наш  мир...  Странный  интерес  некоторых  спецслужб к  людям  со
сверхъестественными  способностями.   Сейчас,  говорят,  все  знахари,  ведьмы,
колдуны  и  гипнотизеры  на  особый  учет  поставлены...   Отсутствие  в  нашем
информационном центре каких-либо  данных о  людях типа  Сироткина или  того  же
комбата,  которого ты называешь Дарием. Хотя личность эта хорошо известна нашим
патрульным.  Не раз его задерживали за нарушение правил движения.  Да все как с
гуся вода...  Но с другой стороны - борьба с бесами ведется. Пусть и в условиях
секретности,  пусть и не совсем, так сказать, конституционными методами. Значит
- власти в  курсе дела.  Не  все,  конечно,  а  те,  кого  это  непосредственно
касается.  А  вот в неосведомленность Воеводы я не верю.  Без его ведома мышь в
подвале не заведется. Ты со мной согласен?
     - Допустим. Однако лишний раз напомнить не помешает.
     - Это тебе так кажется. Откуда я знаю, кто курирует этот самый Пандемоний?
Армия? Разведка? Служба безопасности? Охрана Воеводы? Как я буду выглядеть в их
глазах,  если попытаюсь дать ход твоим бумагам?  Как человек, лезущий не в свое
дело. А за такое знаешь, что полагается?
     - Что у вас полагается - не знаю. А у урок могут и язык укоротить.
     - У  нас  могут  всего тебя  укоротить!  На  голову!  Хотя...  -  Мартынов
задумался.  -  Хотя,  с другой стороны,  это козырь.  Проморгали, недосмотрели,
скрыли,  извратили!  Не оправдали доверия!  Один я оказался на высоте.  Проявил
бдительность,  служебное рвение и личную преданность...  Заманчиво...  Карту ты
мне  подсунул,  конечно,  красивую,  но  вот как ее  разыграть,  чтобы не  было
перебора... Не знаешь?
     - С некоторых пор в азартные игры не играю.
     - Значит,  не знаешь... И я не знаю... А если не уверен, что сорвешь банк,
то лучше остаться с недобором. Подождать другого расклада. Вот такие дела...
     Синяков  не   мог   пока   понять,   куда  клонит  Мартынов,   однако  его
многозначительный тон и  блудливый взгляд внушали тревогу.  В комнате наступила
тишина,  нарушаемая только шорохом таракана, выползшего из зарешеченной ниши, в
которой скрывалась стосвечовая электрическая лампочка, и сейчас совершавшего по
потолку какие-то сложные маневры.
     - Ты не юли,  -  выдавил из себя Синяков.  - Говори прямо, как собираешься
поступить. Неужели прошлая дружба не обязывает тебя даже к откровенности?
     -На откровенность потянуло?  Так и  ты был не до конца откровенен с  нами.
Почему умолчал о  контактах с этим писакой Грошевым?  Ведь недаром тебя взяли в
квартале от его дома. А Грошев напрямую с врагами Воеводы связан... И про некую
дамочку ни слова не сказал,  хотя она, между прочим, подозревается в поджоге...
Вот ты,  оказывается, какой! А еще про стыд и совесть распинаешься. Кому из нас
должно быть стыдно?
     - Конечно,  мне! Я хотел предотвратить большую беду - срам! Не выдал своих
безвинных  товарищей -  стыд!  А  ты  засадил  меня  ни  за  понюшку  табака  и
выставляешь себя ангелочком.
     - Не тебе меня учить...  инструктор спорткомитета,  -  брезгливо скривился
Мартынов.  -  Мы с тобой птицы разного полета. Клевал бы потихоньку зернышки из
навозной кучи и не лез туда,  где орлы за утками гоняются... Ну а коль разговор
пошел на откровенность,  то слушай сюда... Ты мне ничего не говорил, а я ничего
не слышал.  Бумаги твои я спрячу и,  может,  сожгу, от греха подальше... Насчет
тебя даже и не знаю, что сказать...
     - Отпусти,  - произнес Синяков тоном вовсе не просительным. - На том свете
зачтется.
     - Я  бы  отпустил.  Но уж больно ты шебутной.  Совсем как этот таракан,  -
Мартынов глянул вверх.  -  Это же надо,  до мира бесов добраться, а потом назад
живым вернуться! Нет, таким л