жайших друзьях.
Так возникло ядро студенческого братства,  с  которым в самом ближайшем будущем
пришлось считаться даже коменданту общежития.  Для  "Агропоселка" и  "Джунглей"
между тем наступили не лучшие времена.  Бандиты так опостылели всем,  что ими в
конце  концов  занялись органы.  Не  менее  полусотни лучших  бойцов угодило за
решетку, еще столько же оказалось под подпиской о невыезде.
     Таким удобным моментом нельзя было  не  воспользоваться.  Сначала незваных
гостей отвадили от  общежития,  а  потом  стали  беспощадно преследовать на  их
собственной территории. Очередной призыв в армию окончательно поставил точку на
существовании обоих  банд,  из  разряда городских напастей перешедших в  разряд
легенд.
     С  Ванькой  Солистом,  кстати,  Синяков  сохранял  нормальные отношения до
самого конца.  Зубы тот вышиб сам,  в  пьяном виде ударившись мордой об  унитаз
(попить оттуда хотел, что ли?), а на улицу его выпроводила техничка, по вечерам
убиравшая  институтские  туалеты.  Модные  туфли  Солиста  она  оставила  себе,
справедливо полагая,  что  после  такого  нокаута  он  про  них  никогда  и  не
вспомнит...
     Задумавшись, Синяков пропустил транспарант, сердечно приветствовавший всех
въезжающих в  город,  только успел  краем  глаза заметить промелькнувший справа
милицейский пост,  чей многочисленный и  хорошо вооруженный гарнизон беспощадно
шмонал  этих  самых  въезжающих,   не  оставляя  никакого  шанса  потенциальным
наркокурьерам,  контрабандистам,  торговцам  оружия,  лицам  без  гражданства и
прочим подрывным элементам.
     Чахлый и  основательно замусоренный лес,  отрезанный серо-стальным лезвием
Кольцевой дороги,  остался позади. Потянулись районы новостроек. Места эти были
Синякову совершенно незнакомы.  В его времена здесь, наверное, собирали грибы и
лишали невинности девчонок.
     Первое здание, которое он узнал - и то не по внешнему виду, а по запаху, -
был дрожжевой завод,  как и четверть века назад продолжавший исправно отравлять
городскую атмосферу.  Здесь всегда вольготно жилось самогонщикам. Мало того что
они никогда не  испытывали дефицита с  одним из важнейших компонентом исходного
сырья,  то  есть браги,  так даже их  деятельность,  по  природе своей довольно
вонючую, постороннему человеку унюхать было просто невозможно.
     Потом стали попадаться и другие знакомые приметы -  фасады домов,  пусть и
как-то иначе оштукатуренные,  пивнушки и ресторации,  которые,  слава богу,  он
знал наперечет,  дремучие лесопарки, где в свое время немало было пролито пота,
крови да и спермы тоже.
     Город, надо сказать, изменился не так сильно, как это можно было ожидать в
период смены общественно-политического строя. Улицы носили прежние названия. На
прежних местах торчали бронзовые истуканы сомнительных героев,  зловещих вождей
и  продажных щелкоперов.  Вот  только  вместо  трамваев повсеместно курсировали
троллейбусы,  побольше стало  уличной рекламы,  раньше  базировавшейся на  трех
китах  -  "Храните...  Летайте...  Пейте...",  да  в  книжных  магазинах теперь
торговали разным ширпотребом.
     Короче говоря,  город был  как  город,  а  люди в  нем  как люди -  зря не
лыбились,  но и  не кусались.  Похоже,  что мрачные пророчества шамана являлись
всего лишь плодом его больного воображения.  Вот только воспоминание о зловещем
городском  пейзаже,  который  Синяков  успел  рассмотреть  на  дне  губительной
воронки, почему-то немного смущало душу.
     Тем  временем автобус  проскочил мост,  под  которым  располагалась другая
оживленная магистраль, поплутал еще немного по улицам и вскоре выехал на хорошо
знакомую Синякову привокзальную площадь.
     Впрочем,  знакомой он  мог назвать только одну ее  сторону,  где на  манер
неприступных бастионов возвышались серые  громады  домов-близнецов,  призванных
олицетворять мощь и нерушимость рухнувшей в одночасье власти.
     Другая сторона площади,  непосредственно примыкавшая к перрону, разительно
изменилась.  Уютное  здание  старого вокзала,  некогда единственное место,  где
ночью  можно  было  и  перекусить,  и  девчонок снять,  и  водкой  у  таксистов
запастись,  исчезло.  На  его  месте торчала какая-то  грандиозная вертикальная
конструкция,  похожая  на  стартовую башню  космодрома.  Непреодолимые бетонные
стены огораживали строительную площадку,  судя по всему,  давно заброшенную.  С
крыши расположенного наискосок "Макдоналдса" на это архитектурное чудо скалился
огромный надувной клоун.
     Тут автобус наконец остановился, и пассажирам было предложено выходить, не
забывая при этом свой багаж.
     Оттащив "Секретный No З" в камеру хранения, Синяков вновь задумался. Хочешь
не  хочешь,  а  нужно  с  чего-то  начинать.  Неизвестно почему  на  ум  пришел
Стрекопытов,  едва ли не в каждой фразе поминавший прокурора,  который и законы
сам себе пишет,  и  срока немереные безвинным душам вешает,  и в тайге медведям
служит.
     Мысль, похоже, была дельная. Перво-наперво надо переговорить с прокурором.
Военным,  естественно.  Ничего  хорошего от  этой  встречи ждать,  конечно,  не
приходится,  но  хотя бы дело прояснится -  где сейчас Димка,  какая статья ему
грозит и чем она конкретно пахнет.
     Сказано  -  сделано!  Милиции  по  вокзалу  слонялось не  меньше,  чем  по
аэропорту,  и  Синяков,  стараясь дышать в  сторону,  поинтересовался у первого
встречного сержанта адресом военной прокуратуры.
     Юный страж порядка, повадками похожий на дворняжку, которой доверили вдруг
охранять территорию мясокомбината,  на  этот  простой вопрос ответил не  сразу.
Мучительная борьба противоречивых чувств читалась на его конопатом лице, еще не
искореженном гримасой профессиональной бдительности.
     С  одной стороны,  не мешало бы задержать этого явно подозрительного типа.
Но  с  другой  -  зачем  мешать  человеку,  и  так  направляющемуся в  твердыню
правосудия?
     Короче  говоря,  сержант решил  ограничиться проверкой документов.  Каждый
листок паспорта он изучал с таким же вниманием, как сомнительную купюру.
     Убедившись,  что придраться здесь не к чему, сержант вынужден был ответить
Синякову,  руководствуясь той  статьей  присяги,  которая требовала вежливого и
культурного обращения к гражданам:
     - Прямо туда не доедешь.  Топай лучше пешком до проспекта...  Знаешь,  где
это?
     - Ага, - кивнул Синяков.
     - А там всего пару кварталов пройти.  Увидишь большие часы,  они все время
двенадцать показывают,  поворачивай налево.  Дойдешь до  скверика.  За ним храм
божий. Не спутаешь. Прокуратура рядом.
     Поблагодарив милиционера,  на  рукавах которого красовались многочисленные
нашквки с  мечами,  дикими  животными и  какими-то  непонятными аббревиатурами,
Синяков отправился в указанном направлении.
     Лопатками  он  все  время  ощущал  пронзительный  и   недоверчивый  взгляд
сержанта.  Прежде чем  повернуть за  угол.  Синяков успел раза два споткнуться.
Если кто-то и общался здесь с потусторонними силами,  так это славные ребята из
внутренних органов (употребляя термин из популярного анекдота).
     Первый с момента прибытия в этот город приступ ностальгии он ощутил именно
на проспекте,  не раз менявшем свое официальное название, но среди завсегдатаев
- кутил и праздных гуляк - всегда именовавшемся "Бродвеем".
     Вот Главпочтамт,  на  ступеньках которого принято было назначать свидания;
вот   старая  интуристовская  гостиница,   где  всегда  сшивались  валютчики  и
фарцовщики;  вот кинотеатр,  в  то время один из лучших в городе;  вот мрачное,
кубическое здание,  прозванное "Жандармерией", куда непросто было войти, но еще
труднее выйти;  вот если и  не самые шикарные,  то самые популярные рестораны и
кафешки;   вот  общественный  туалет  "Тусовка  педерастов"  и  вот,   наконец,
перекресток,  откуда  хорошо видны  большие круглые часы,  обе  стрелки которых
замерли  на  цифре  двенадцать.  Скверик,  расположенный в  двухстах метрах  за
поворотом.  Синяков тоже хорошо помнил.  Давным-давно поблизости от  него не то
застрелили,  не  то  искалечили какого-то легендарного борца за свободу,  и  по
праздникам сюда принято было приносить цветы.
     Осталось найти главный из указанных сержантом ориентиров -  церковь, но ее
скрывали пышно разросшиеся за четверть века деревья.  Дабы понапрасну не топать
туда-сюда,  можно было поспрошать граждан, отдыхавших здесь же на скамейках, но
тут церковь сама обнаружила себя мелодичным колокольным перезвоном.
     Внезапно  какое-то  недоброе  предчувствие кольнуло  сердце  Синякова.  Он
невольно  придержал  шаг,  но  под  оценивающим взглядом  юной  курящей  особы,
закинувшей ногу за  ногу так  нахально,  что из-под юбки даже пупок выглядывал,
вынужден был вновь заторопиться.
     Сквер кончился.  Мимо его ограды по узкой улочке неслись машины -  ожившие
покойники со всех автомобильных кладбищ старушки Европы.  Поодаль высился храм,
выкрашенный в цвет яичного желтка.
     Кошмарное видение обрело реальность.  Это были те  же самые улицы,  только
полные суеты и жизни.  Это был тот же самый храм, только сейчас на его маковках
сверкали золоченые кресты.
     Рядом находилось здание-близнец с такими же толстенными стенами,  с такими
же окнами-бойницами и  такое же ярко-желтое,  правда,  без куполов и колоколен.
Люди,  входившие в его двери и выходившие из них,  как правило, были облачены в
защитного цвета мундиры...
     Похоже,  сегодня удача не  отходила от Синякова ни    на шаг.  В  его душу
даже закралась тревога:  а не собирается ли эта капризная дамочка с завтрашнего
дня взять отпуск?
     Прокурор оказался на  месте (как  нарочно,  у  него  были  сейчас приемные
часы),  и очередь к нему собралась совсем небольшая, человек пять-шесть. Точнее
сказать было нельзя, потому что мужчины все время выходили курить, стреляя друг
у друга то сигареты,  то спички.  Женщин было всего две.  Та, что постарше, все
время натягивала на глаза черный траурный платок,  а та,  что помоложе, нянчила
на  руках  ребенка.  Отлучаясь покурить,  она  оставляла ребенка  на  попечение
секретарши, надо думать, своей близкой знакомой.
     В очередной раз вернувшись в приемную, она поинтересовалась у секретарши:
     - Что же, так и будете в этих поповских хоромах сидеть? Не наезжают еще на
вас хозяева?
     - Еще как наезжают!  -  усмехнулась секретарша.  -  Митрополит, видите ли,
пожелал здесь свою канцелярию открыть. Во все инстанции на нас жалобы строчит.
     - А вы что?
     - А мы ничего.  Пускай построят для нас в другом месте прокуратуру,  суд и
гауптвахту,  тогда съедем.  Думаешь,  приятно каждый день эти колокола слушать?
Голова раскалывается!
     "Оказывается,  все учреждения здесь в одной куче,  -  догадался Синяков. -
Удобно, ничего не скажешь..."
     - Ты за свекрухой-то своей поглядывай,  - секретарша покосилась на женщину
в черном платочке.  - Не в себе она, похоже... Как бы не отрубилась. Бывали Уже
такие случаи. А у меня даже нашатыря нет.
     - Ничего ей не сделается, - беспечно махнула рукой девица. - Она еще нас с
тобой переживет. Кремень, а не баба.
     - Не  скажите,  -  вмешался в  разговор один  из  мужчин,  похоже,  слегка
подвыпивший.  -  У меня тоже,  между прочим, жена была. И тоже... кремень. Даже
трактор.  Потом какой-то прыщик расковыряла и р-раз - сгорела в три дня. А я ей
перед этим еще зубы вставил. За пятьсот баксов! - Неподдельная печаль звучала в
голосе вдовца.
     - Ну и что такого!  - заерзал на стуле другой мужчина, сидевший к Синякову
ближе всех. - Раз зубы на твои средства вставлены, имеешь полное право их перед
погребением изъять. Никто тебя в нынешние времена за это не упрекнет.
     - Так ведь они-то не золотые,  а керамические!  -простонал вдовец.  - Кому
они теперь нужны?
     Тут прокурор разделался с  находившимся у  него посетителем,  и секретарша
кивнула женщинам: "Заходите".
     Пробыли они в  кабинете прокурора очень недолго и  вышли оттуда в  слезах.
Рыдала не  только пожилая женщина,  действительно казавшаяся невменяемой,  но и
легкомысленная девица,  и  даже  младенец,  до  этого державшийся на  удивление
спокойно. Секретарша потянулась было к графину с водой, но на нее замахали, как
на привидение.
     Спустя еще  полчаса Синяков оказался в  очереди первым,  а  одновременно и
последним, потому что других желающих на прием не было. Никто из посетителей не
задержался в кабинете долго,  и все они,  кроме вдовца,  ушли несолоно хлебавши
(сосед Синякова даже зло  выматерился в  коридоре).  Зато вдовец,  заполучивший
какую-то важную для себя бумажку,  прямо цвел. Когда секретарша шлепнула на эту
бумажку штамп, он даже совершил неуклюжую попытку чмок-нуть ее в щеку.
     - Заходите,   -   не  глядя  на  Синякова,  буркнула  секретарша,  занятая
наведением красоты на своем довольно-таки банальном и блеклом личике.
     Конечно, она здесь была самым мелким из винтиков, но от одной мысли о том,
что  Димкина судьба может зависеть вот от  такой лахудры,  на  душе становилось
тошно.
     Бочком проникнув в  кабинет,  Синяков первым делом  узрел  не  хозяина,  а
глянцевый лик Воеводы,  одновременно и мудрый,  и простецкий, снисходительный и
взыскующий, добродушный и строгий.
     Сам прокурор располагался не  напротив дверей,  как это обычно принято,  а
где-то   в   углу.   Планировка  монашеских  келий  шла   вразрез  с   казенной
целесообразностью госучреждения.
     Числившийся по  военному ведомству прокурор состоял в  звании  полковника.
Выглядел  он  достаточно  моложаво,   хотя  о   его  реальном  возрасте  ничего
определенного  сказать  было  нельзя,   точно  так  же,   как  и   о   возрасте
монументальной фарфоровой пепельницы,  украшавшей стол.  Подобные вещи делаются
на века,  и  ветры времени не властны над ними.  В  этой пепельнице,  возможно,
тушил сигарные окурки еще граф Бенкендорф, а человек с таким лицом мог заседать
и в иудейском синедрионе,  и в трибунале святой инквизиции,  и в приснопамятной
ежовской тройке.
     - Слушаю вас,  -  произнес прокурор скрипучим голосом,  глядя куда-то мимо
Синякова.
     Тот  хоть  и   волновался  (а  кто  не  волнуется,   оставшись  наедине  с
прокурором), но суть дела сумел изложить кратко и толково.
     - Синяков Дмитрий Федорович,  рядовой, - повторил прокурор и, вооружившись
толстенными очками,  стал вглядываться в какой-то список, лежавший перед ним на
видном месте.  -  Действительно,  есть  такой...  Суд  назначен на  завтра,  на
одиннадцать ноль-ноль. Хотите присутствовать?
     - Конечно,  конечно,  -  заторопился Синяков.  -А можно узнать, за что его
судят?
     - Вас  статья интересует?  -  Прокурор тщательно протирал очки белоснежным
платком.
     - В  статьях я  не  очень...  Вы  лучше  скажите,  какое  он  преступление
совершил. Украл что-нибудь или подрался?
     - Неуставные взаимоотношения, - сухо ответил прокурор.
     - Вот те на!  -  Синякову вдруг перестало хватать воздуха. - Никогда бы не
подумал...
     - Детей надо лучше воспитывать, тогда и удивляться не будете, - все тем же
постным голосом посоветовал прокурор.
     - Я бы не сказал, что он плохо воспитан... А сколько ему грозит?
     - До трех лет,  - закончив полировать очки, прокурор теперь любовался ими,
поворачивая к себе то одной, то другой стороной.
     - Ничего себе!  -  Эта  весть была для  Синякова как  удар под ложечку.  -
Ничего себе... А помочь ему никак нельзя?
     - Наймите   адвоката,   -   отложив   очки,   прокурор  стал   внимательно
рассматривать свои ногти. - Все вопросы к нему.
     - А где этого самого адвоката найти?  Рабочий день уже заканчивается...  -
произнес Синяков неуверенно.
     - Третий кабинет налево.  И советую поторопиться, - уставившись на портрет
Воеводы, прокурор забарабанил по столу пальцами.
     Это  означало,  что  разговор закончен.  Синяков хотел еще разузнать,  где
сейчас  может   находиться  Димка,   но   внимание  прокурора  отвлек  телефон,
затрезвонивший на приставном столике.
     - Сводка?  -  поинтересовался он,  напяливая свои необычные очки. - Почему
так поздно? Хорошо, сейчас запишу... Вы помедленнее диктуйте, помедленнее...
     Тут  только Синяков понял,  почему прокурор так ни  разу не  глянул в  его
сторону.  Слепой, как крот, и ничего не видящий дальше своего носа, он прибегал
к помощи очков лишь тогда, когда заглядывал в бумаги.
     Людей,  а  особенно их  лица,  то  искаженные горем,  то заискивающие,  то
распухшие от слез, он не замечал принципиально.
     Если бы Синяков был настроен более воинственно и его не скрутили бы в дугу
личные неприятности,  он  мог  бы  сейчас патетически воскликнуть,  обращаясь к
прокурору,  что именно такие бездушные служители неправедных законов засудили в
свое время Иисуса из  Назарета,  Джордано Бруно,  академика Вавилова и  доброго
христианина Стрекопытова.
     Впрочем,  если  говорить откровенно.  Синяков  никогда  бы  не  решился на
подобный поступок,  потому что  хорошо помнил одну  из  заповедей Стрекопытова,
гласившую, что спорить с прокурором то же самое, что брызгать против ветра.
     Оказавшись в  узком сводчатом коридоре,  где нельзя было ни  присесть,  ни
даже к стене прислониться (все они были свежевыбелены известкой), Синяков очень
скоро  убедился,  что  председатель  суда,  прокурор,  комендант  гауптвахты  и
адвокаты занимают практически смежные кабинеты.  Надо думать,  все  они не  раз
участвовали в  приятельских попойках и  даже  крестили друг у  друга детей.  Не
исключено,  что к  этой же компании принадлежал и  митрополит,  обитавший через
улицу напротив.
     Адвокат,  в  отличие от  других должностных лиц,  нашедших приют под этими
древними  сводами,   был  облачен  в  цивильный  костюм  и  старался  держаться
рубахой-парнем.  Впрочем,  вскоре он признался, что в свое время тоже служил по
прокурорской части, правда, простым следователем.
     "Это то же самое, как если бы вышедший на пенсию палач устроился на работу
акушером,  -  подумал Синяков. - Хотя так оно, может, и к лучшему. Он здесь все
ходы-выходы должен знать".
     Перед  адвокатом лежали  большие конторские счеты,  и,  закончив очередную
фразу,  он  для  вящей  убедительности громко щелкал костяшкой.  Возможно,  это
удерживало его от излишнего многословия.
     - Я свои услуги не навязываю,  -  заявил адвокат первым делом.  -  Решайте
сами, исходя из ваших финансовых возможностей.
     - Помочь-то вы ему чем-нибудь можете? - напрямую спросил Синяков.
     - Заранее сказать трудно. Я ведь еще и дело не читал.
     - Когда же вы успеете прочесть?
     - Прямо перед судом.  Какие сейчас дела...  Три странички.  -  Адвокат уже
раскрыл было рот, чтобы рассказать о том, какие грандиозные дела он раскручивал
раньше,  но тут же энергично перебросил косточку на счетах, тем самым самолично
пресекая ненужную откровенность.
     - Как же так получается, за три странички - три года, - Синяков все еще не
мог оправиться от пережитого шока.
     - Случалось на моей памяти,  что и за три слова расстрел давали.  -  Снова
громкий щелчок.
     - Так то когда было...
     - Бывает,  времена возвращаются,  -  адвокат почесал счетами спину. - Вы с
собой никаких документов не захватили?
     - А какие документы я должен был с собой захватить? - удивился Синяков.
     - Неплохо было бы  иметь справку о  тяжелом заболевании одного из  близких
родственников.  Желательно психическом.  А  еще  лучше о  ранении или контузии,
полученных при выполнении интернационального долга.  Мог же у  вашего сына быть
брат, потерявший в Афгане, скажем, ногу.
     - Нет у него такого брата.
     - Да нам не брат нужен,  - проникновенно произнес адвокат. - Его к делу не
подошьешь. Нам справка нужна.
     - Фальшивая? - догадался Синяков.
     - Почему сразу фальшивая?  -  адвокат даже обиделся.  -  Фальшивыми деньги
бывают. А в процессе защиты обвиняемого любые средства хороши. Разве вы об этом
не знаете?
     - Таких документов у меня