чно произносить.
     Эти  презираемые своими  же  собратьями ничтожества в  лучшем случае могли
напасть кучей  на  человека и,  пока  тот  лупил  и  расшвыривал их,  легких  и
слабосильных,  как мартышки,  нанести ему несколько укусов в  наиболее уязвимые
места.  Тем  не  менее  свалки,  постоянно возникавшие по  вине  этого отребья,
отнимали много сил и вносили сумятицу в ряды обороняющихся.
     Немало бесов рангом повыше реяло в  небе,  но  всех их  очень скоро сбили.
Пули,  камни и  арбалетные стрелы не  могли причинить им особого урона,  однако
сильно вредили аэродинамическим качествам их крыльев.
     Один из таких летающих монстров,  прежде чем рухнуть на землю, где его уже
поджидала достойная встреча,  превратился в стаю мышей-полевок,  сначала шустро
разбежавшихся в  разные  стороны,  а  затем  вновь  (но  уже  в  другом  месте)
соединившихся в  единое  целое,  оказавшееся человекообразным существом  вполне
приличного вида. На такие подвиги были способны только бесы класса "Ахелой".
     Синяков,  продолжавший успешно продвигаться вперед, донимал всех встречных
и поперечных одним вопросом: "Как мне отыскать дозор?"
     - Какой именно? - переспрашивали люди с повышенным чувством самообладания.
     - Тот, в котором Синяков и Шмалько.
     Ответы он  получал самые разные.  Кто-то  авторитетно заявлял,  что в  том
самом  месте,  где  прежде  находился искомый дозор,  бесы  собираются провести
кровавое пиршество,  посвященное своей победе. Другой, наоборот, утверждал, что
дозор продолжает держаться,  демонстрируя при этом чудеса героизма. Большинство
же просто махало на Синякова рукой - отстань, дескать, не до тебя.
     Растворный узел,  на недосягаемо высокой крыше которого несколько крылатых
бесов терзали чье-то тело, уже остался позади. Эстакада целиком исчезла в едкой
серой  туче  -  это  бесы,  забравшиеся в  вагоны,  устроили из  цементной пыли
настоящую метель.
     Солдат четвертой роты Мишка,  пострадавший за сыновнюю любовь, карал бесов
при помощи огнемета.  Под воздействием высокотемпературного пламени одни из них
превращались  в  живые  факелы,  а  другие  -  в  дымящиеся  окорока,  покрытые
аппетитной  румяной  корочкой.   Впрочем,  на  боеспособности  бесов  это  мало
отражалось.
     Навстречу Синякову попался солдатик,  судя по всему,  уже выполнивший свой
долг.  Все  на  нем висело лохмотьями -  и  гимнастерка,  и  нижняя рубашка,  и
собственная  кожа.  Баюкая  на  груди  окровавленный обрубок  правой  руки,  он
причитал сорванным голосом:
     - Ой, мати ридна! Ой, яко горэ!
     Дурное   предчувствие   заставило   Синякова,   уже   проскочившего  мимо,
развернуться на сто восемьдесят градусов.
     - Ты    случайно   не    Шмалько?    -    обратился   он    к    раненому.

     - Вин самы,  -  с крестьянской непосредственностью ответил тот. - А хто вы
будэтэ?
     - Неважно. Где твой напарник?
     - Димка?
     - Ага,  Димка.  -  Сердце Синякова на  мгновение замерло,  словно самолет,
собирающийся свалиться в крутое пике.
     - Бисов гоняе. От геройски хлопец!
     - Далеко отсюда?
     - Да ни! Винь за той цэгляной хатой.
     "Цэгляная  хата"  оказалась  бывшим  лесопильным  цехом,   в   котором  от
деревообрабатывающих станков остались одни только станины,  а от пиломатериалов
-груды стружки.
     Внутри и  вокруг цеха  шла  ожесточенная схватка с  многочисленной волчьей
стаей,  чей вой полчаса назад и возвестил о начале атаки.  Столь несвойственное
для  себя  обличье бесы,  в  большинстве своем принадлежащие к  классу "Гидра",
приняли совсем недавно. В волчьей шкуре они чувствовали себя не совсем уверенно
и допускали массу промахов, непростительных для серого племени.
     При том, что Синяков был занят исключительно поисками сына, он не преминул
заметить  одну  особенность,  свойственную  только  этому  месту.  Раненые  или
выбившиеся  из  сил  солдаты  отступали  к  центру  цеха,   а  волки  не  смели
преследовать их  там,  хотя  от  ярости и  вожделения едва  не  откусывали свои
собственные хвосты.
     Лишь  приглядевшись повнимательнее,  Синяков  понял,  в  чем  тут  секрет.
Посреди  цеха  из  пучков  сушеной  полыни  была  аккуратно  выложена  какая-то
геометрическая  фигура,   куда  более  замысловатая,   чем   уже  знакомая  ему
пентаграмма.   Все  ее  лучи,   направленные  во  внешнее  пространство,   были
дополнительно защищены загадочными знаками, похожими на древние иероглифы. Даже
на  Синякова,  по  складу  своей  души  очень  далекого  от  мистики,  вся  эта
каббалистика произвела определенное впечатление.
     Интересно, кто же является автором этой фигуры, так пугающей бесов? Димка?
Вряд ли.  Тут надо и в оккультизме разбираться, и в теософии. А он из всех наук
до  самого последнего времени выделял только механику,  вернее,  ту  ее  часть,
которая была  связана с  устройством автомобиля.  Хохол Шмалько?  Маловероятно.
Люди  его  типа  с  нечистой силой  общаются только после употребления горилки.
Скорее всего здесь поработал Дарий.
     От  этих  размышлений,  вихрем  промелькнувших в  сознании  Синякова,  его
отвлекло  грозное  рычание,   исходившее  из  пасти  огромного  волка,  правда,
почему-то совершенно лишенного шерсти.  Пристальный взгляд зверя и его лобастая
голова с висячими брылями смутно напоминали Синякову кого-то из знакомых.
     - Узнал меня, суслик? - недружелюбно осведомился волк.
     Этот тягучий голос Синяков, безусловно, уже слышал раньше. Осталось только
вспомнить,  где  именно.  Да  не  в  пивной ли!  Неужели перед  ним  тот  самый
привратник, который в открытую хлебал кровь своих клиентов?
     - А,  старый знакомый, - произнес Синяков. - Узнал. Узнал тебя, упырь. Все
еще пивком балуешься? Или другое пойло предпочитаешь?
     - Со вчерашнего дня только воду лакаю. И то в основном болотную, - сообщил
волк. - Между прочим, я сюда только из-за тебя попал. Такие обидьте прощаются.
     - Может,  договоримся?  -  Синяков медленно пятился в  ту сторону,  откуда
доносился запах полыни.
     - Смотря о чем. - Волк столь же осторожно двигался вслед за ним.
     - За кружку крови отпустишь меня?
     - За  кружку?  -  Волк мотнул своей башкой,  такой массивной,  что на нее,
наверное, и ведро бы не налезло. - Хм... Ладно, согласен.
     - А за полкружки?  -  Синякову надо было любой ценой выиграть хоть немного
времени.
     - Какой ты  жадный,  -  волк облизнулся.  Язык его был размером с  хороший
лопух.  -  Хрен  с  тобой!  Сойдет и  полкружки.  Очень уж  мне  твоя  кровушка
понравилась. Чистый нектар!
     - Нектар,  говоришь...  А мне,  признаться,  твоя шкура нравится!  Готовое
шевро! - взорвался вдруг Синяков. - Почему бы из нее сапоги не сшить?
     - Попробуй сначала снять!  -  произнес волк с угрозой.  - Не по зубам тебе
еще такое. Кружку крови сожалел? Да я из тебя сейчас не меньше пяти выжму!
     Приступ слабости,  однажды уже  случившийся с  Синяковым в  пивной,  вновь
накатил на него. Однако там он был один-одинешенек среди толпы злобных бесов, а
здесь вокруг находились люди,  жизненная сила которых на  этот раз  помогла ему
выстоять. Напрасно волк пялился на него своими жуткими гляделками.
     Как всегда в минуты смертельной опасности,  все способности Синякова,  как
физические,   так  и  умственные,  обострились  до  предела.  Врагом  его  было
мистическое существо,  а  значит,  бороться  с  ним  следовало  соответствующим
оружием.
     Руки Синякова сами собой взметнулись вверх и повторили все подсмотренные у
Дария пассы.  Ноги стали выписывать вокруг волка какие-то кренделя,  а  с языка
сорвались  зловещие  заклинания,   намертво  запечатлевшиеся  в  самых  дальних
закоулках памяти.
     Кровожадный зверь,  уже  собравшийся было  броситься  на  Синякова,  резко
отшатнулся и поджал хвост.  Его грозный рык перешел в утробное шипение, а уши ,
припали к черепу.
     Воспользовавшись замешательством врага.  Синяков  резво  отскочил назад  и
оказался в  пределах недоступного для  бесов пространства.  Теперь можно было и
дух  перевести,  однако  Синяковым  уже  овладело  полузабытое чувство  боевого
азарта,  когда-то  заставлявшее его  на  полной  скорости врываться в  штрафную
площадку соперника или в почти безнадежной ситуации завершать поединок на ковре
болевым приемом.
     Схватив пучок  полыни,  он  настиг уже  полностью деморализованного волка,
ныне жаждавшего не крови, а только спасения.
     - Вот тебе за пиво!  Вот тебе за клопов!  Вот тебе за мою кровь! - Синяков
хлестал серое чудовище с  тем  же  остервенением,  с  каким его  далекие предки
рубили супостатов, злодейства ради врывавшихся в мирные деревни.
     Каждый  новый  удар  оставлял  на  шкуре  беса  багровый след,  как  будто
охаживали его  не  пучком сухой травы,  а  плетью-семихвосткой,  специально для
такого случая вымоченной в крепком уксусе.  Не прошло и пары минут, как хищник,
совсем  недавно  внушавший ужас  (и  не  только  своими  клыками,  но  и  своей
сверхъестественной сущностью),  опрокинулся на  бок  и  принялся сучить лапами,
извергая из пасти поток мутной пены.
     Едва  только с  первым волком было  покончено,  как  Синяков напал на  его
сотоварища,  как раз в этот момент подбиравшегося к горлу тщедушного солдатика,
вопившего сквозь злые слезы:
     - Братцы, ну помогите же! Ведь загрызут меня сейчас!
     Теперь ему  уже  и  полынь не  требовалась.  Одним только мановением руки,
разящим взглядом и  сокровенным словом  Синяков отшвыривал от  себя  волков,  а
потом топтал их, без всякого страха загоняя сапог в ощеренную пасть.
     Опомнился он только в объятиях какого-то парня,  чумазого, как кочегар, да
вдобавок еще  сплошь покрытого омерзительной пеной,  которую извергали из  себя
доведенные до последней стадии изнеможения волки,  а вернее, принявшие их облик
бесы.
     - Ну ты и даешь,  батя!  -  раздался знакомый до обморока голос.  - Вот не
ожидал!
     -Димка! - еле-еле выговорил Синяков. - Ты живой?
     - Как видишь...

        "Глава 17"
     Волки отступили, а правильнее сказать - позорно бежали.
     Поле боя осталось за дисбатом, вернее, за его первой ротой, а уж если быть
абсолютно точным -  за двумя десятками наголо остриженных пацанов, блатных и не
очень,  преднамеренно или случайно оказавшихся вблизи лесопилки,  в силу своего
исключительно  выгодного  местоположения  ставшей  пристанищем  для  одного  из
передовых дозоров.
     О  том,  что происходило сейчас слева и  справа от них,  можно было только
догадываться.  Дым везде стоял коромыслом,  от  шума закладывало уши,  а  земля
тряслась так,  словно ее  топтали знаменитые Гог и  Магог.  Тем не  менее центр
обороны устоял, в чем была немалая заслуга Синякова.
     - Как тебе здесь?  -  это был первый вопрос,  который он задал сыну, когда
накал их взаимных объятий пошел на убыль.
     - Как всем,  -  ответил тот,  пытаясь рукавом стереть с лица копоть, пыль,
собственный пот и волчью пену. - А ты что здесь делаешь?
     - За тобой пришел, - сказал Синяков, глядя на сына, как на икону.
     - Разве пересуд был? - поинтересовался Димка.
     - Нет. Плевал я на все суды и пересуды. Уведу тебя отсюда, и все.
     - Думаешь, это так просто?
     - Я постараюсь. Я очень постараюсь.
     - А от меня что требуется?
     - Идти со мной и не оглядываться.
     - Почему не оглядываться?
     - Когда спасаешься от беды, никогда нельзя оглядываться. На этот счет есть
немало сказок.  Страшных,  но  поучительных.  Одна  дурочка оглянулась на  свой
обреченный город  и  превратилась в  соляной  столп.  А  еще  раньше  такую  же
оплошность допустил знаменитый древнегреческий лабух,  сумевший добраться аж до
самых глубин ада. За это он поплатился потерей любимого человека.
     - Как  же  мне не  оглядываться,  батя?  Тут кореша мои остаются.  Они мне
сегодня сто раз жизнь спасали.
     - Не  оглядываться -  это целая наука.  И  чем раньше ты  ее усвоишь,  тем
лучше.  Не оглядываться -  значит не жалеть о прошлом.  Не страдать зря. Беречь
силы, для того чтобы потом все начать сызнова. Чтобы жить...
     - Ну-ну,  -  Димка слегка поморщился.  -  Пусть только бесы на  белый свет
вырвутся. Они вам покажут жизнь.
     - Тебя это больше всех касается?  Ты кто?  Президент? Министр обороны? Или
митрополит? Ты осужденный! Причем безвинно. Твое пребывание здесь не лезет ни в
какие законные рамки. Я не прав?
     - Прав,  прав.  -  Димка  стал  поправлять пучки полыни,  из  которых была
выложена магическая фигура.
     Синяков представлял себе эту  встречу совсем по-другому.  Все складывалось
как-то не так.  Пройдя через столько мытарств, он нашел наконец своего сына. Но
это был уже совсем не тот Димка,  который всегда смотрел отцу в  рот и на улице
доверчиво вкладывал свою ладошку в его руку.
     - Ты мне вроде и не рад, - произнес Синяков упавшим голосом.
     - Рад,  почему же...  Хотя лучше бы тебе сюда не соваться.  Это,  батя, не
твоя война..
     - Я на нее,  кстати сказать,  и не рвусь.  Я пришел за тобой.  Разве ты не
хочешь вернуться?
     - Кто же  этого не  хочет...  Только как я  ребятам в  глаза гляну,  когда
прощаться будем?
     - Они обречены!  На  вас поставили крест!  Вас все предали!  И  власть,  и
Воевода,  и даже народ, который ничего не знает да и не желает знать! Оставшись
здесь, ты обрекаешь себя на смерть!
     - Это мы еще посмотрим! - Димка ни с того ни с сего подмигнул отцу.
     - Хочешь,  чтобы мое сердце разорвалось?  Если бы  ты  только знал,  что я
пережил, добираясь сюда. Не жалеешь меня, так пожалей хотя бы мать!
     - Жалею я  вас,  успокойся...  И тебя,  и мать.  Только стыдно мне уже под
мамкину юбку прятаться.  Пойми, я здесь не за власть сражаюсь. И не за Воеводу.
Я за себя самого сражаюсь.
     - Похоже, мы говорим на разных языках...
     - Что уж тут поделаешь...  Так,  наверное,  было всегда.  Я молодой,  а ты
старый.   Не  в  смысле,  что  дряхлый,  а  вообще...  Поживший...  Ты  боишься
оглядываться в прошлое.  И меня этому учишь.  А у меня нет никакого прошлого. У
меня все впереди. И на этой дороге я должен пройти через все, что ни выпадет. И
через суд, и через дисбат, и через бесов, и еще через многое другое... А сейчас
извини. Скоро опять начнется заваруха. Надо хоть как-то подготовиться...
     - С  чего ты  взял?  Вроде угомонились бесы.  -  В  душу Синякова вкралось
подозрение, что Димка просто ищет повод прекратить этот тягостный разговор.
     - Способность  у   меня  такая  открылась.   Бес   еще  только  собирается
какую-нибудь пакость совершить,  а я уже чую.  Потому, наверное, и уцелел... Те
двое,  что  вместе со мной сюда прибыли,  в первый же день сгинули... Меня даже
комбат похвалил.  Из  тебя,  говорит,  со  временем еще  тот  колдун получится.
Нечистая сила рыдать будет.
     - Вот даже как...  И  откуда что взялось?  Раньше ты все больше с техникой
возился...  Впрочем,  ясно. По материнской линии пошел. Мамаша твоя - ведьма из
ведьм.
     - Да и  ты перед бесами не спасовал.  А  это не каждому дано.  У  нас есть
старослужащие,  которые от  одного их  вида  в  штаны  кладут.  -  Димка умолк,
вслушиваясь во что-то,  доступное лишь ему одному.  -  Ты бы, батя, лучше в тыл
вернулся. Здесь сейчас жарко будет.
     - Даже и не заикайся, - твердо ответил Синяков. - Я остаюсь с тобой.
     - Как хочешь.  Нам каждый человек дорог.  Только учти,  сейчас бесы другие
козыри предъявят. Повесомей.
     В  пустые  окна  лесопилки  влетела  стая  крылатых  уродцев,  похожих  на
крошечных чертенят.
     - А ну выметайтесь отсюда,  христово стадо!  - хором завопили они. - Иначе
из вас сейчас клоунов сделают! Сам Соломон скоро будет здесь.
     - Прочь пошли, мандавошки! - Димка запустил в них поленом и уже специально
для отца пояснил:  -  Это мы  такую кликуху ихнему авторитету дали.  Вот бесы и
подхватили.  У  них в  общем-то не принято друг друга по имени называть.  А тут
прижилось.  Соломон да Соломон.  Много я о нем слышал.  Гад еще тот. Дров может
наломать, если захочет.
     - Я в курсе, - кивнул Синяков.
     Димка тем временем высунулся в окно и, сложив ладони рупором, крикнул:
     - Парни,  быть  всем  начеку!  Бесы нам  какой-то  сюрприз готовят!  Пусть
кто-нибудь к ротному сбегает! Без подмоги нам долго не продержаться.
     Вновь взыли волки-оборотни,  и  на разные лады заголосила всякая бесовская
шваль.  Нечистая сила  со  всех  сторон собиралась к  лесопилке,  однако очертя
голову никто в атаку не бросался. Бесы явно кого-то ожидали.
     Вдруг  кавардак в  задних  рядах  прекратился как  по  мановению волшебной
палочки.  Послышались возгласы:  "Идет! Идет!" Толпа бесов расступилась с такой
поспешностью,  словно  здесь  вот-вот  должна была  проехать ассирийская боевая
колесница, сплошь ощетинившаяся пиками, серпами и косами.
     В образовавшийся проход неспешным шагом выступило создание,  внешний облик
которого описать было невозможно,  поскольку его пока просто не существовало. С
калейдоскопической скоростью менялись контуры фигуры и  черты лица.  На  каждый
очередной шаг приходилось по пять-шесть перевоплощений. Бес как бы подбирал для
себя соответствующую внешность,  долженствующую если и  не запугать противника,
то по крайней мере озадачить его.
     Какой-то солдатик попытался преградить ему путь, но тут же сам превратился
в  тучу  праха,  которую услужливо налетевший порыв ветра развеял в  окружающем
пространстве.
     - Атас!  -  крикнул Димка,  чья внезапная бледность проступила даже сквозь
пятна копоти. - Все сюда!
     Повторять это предложение или, если хотите, приказ, не пришлось. Солдатики
врывались в двери,  запрыгивали в оконные проемы и быстро занимали места внутри
магической  фигуры.  Сейчас  они  даже  материться перестали.  Осознание  столь
бедственного поворота событий дошло до  всех -  и  до самых тупых,  и  до самых
отважных.
     Между тем бес,  с легкой руки Додика нареченный Соломоном,  уже замаячил в
дверях лесопилки.  Передвигался он  с  прежней вальяжной неторопливостью,  но в
иные моменты уследить за ним было просто невозможно, как и за летящей пулей.
     Перевоплощения прекратились.  Похоже,  что  бес окончательно определил для
себя тот облик, в котором собирался завершить начатое дело.
     Теперь  перед   горсткой  испуганных  солдатиков  предстал  величественный
человек, напоминавший собой сразу всех известных тиранов нынешнего века. Статью
он удался в генерала де Голля,  усищами -  в Отца народов,  нижней челюстью - в
дуче,  залысинами-в Великого кормчего,  пронизывающим взором -  в Хуана Доминго
Перона,  а легким,  но неистребимым налетом плебейства -  в фюрера.  И все это,
взятое вместе, очень напоминало Синякову какую-то вполне определенную личность,
уже виденную им раньше.
     - Приветствую вас,  -  произнес Соломон голосом, для такой богатой фактуры
несколько писклявым. - Почему приумолкли? Бояться меня не надо. Пришел я в этот
мир надолго, а может, и навсегда. Поэтому привыкайте. А для начала не мешало бы
восславить мое явление перед человеческим племенем.  Громко, хором, а главное -
искренне.  - Он поднял обе руки, словно собираясь дирижировать. - Поехали! Раз,
два, три!
     - Козел!  Шут гороховый!  Упырь!  Рвань мохорылая!  Вахлак!  - раздалось в
ответ.
     В  Соломона полетело все,  что  оказалось у  людей  под  рукой  -  заранее
заговоренные осиновые колья и  обыкновенные булыжники,  сушеные жабьи потроха и
толченый с перцем чеснок, экскременты черного кобеля, собранные безлунной ночью
на перекрестке дорог, и щепки от гроба самоубийцы.
     - И что вы за племя такое,  - произнес Соломон с брезгливой улыбочкой (сам
он  не  пострадал ни  на йоту).  -  Все бы вам только мусорить.  Как вас только
мать-природа терпит. Нет, вопрос с вами нужно решать. Причем самым кардинальным
образом.
     Небрежным жестом он извлек из угла метлу, которой еще секунду назад там не
было, и принялся размахивать ею, не очень старательно