е пакости),  Синяков навалился на плот и, словно плуг
или  борону,  проволок его  через всю мель,  в  значительной мере состоявшую из
пустых бутылок,  рваной обуви,  пластиковых пакетов,  ржавых консервных банок и
всякой другой дряни, характерной для рек, протекающих через большие современные
города.
     - Торопись, пока она не очухалась! - крикнул вслед ему Шишига.
     - Спасибо,  -  отозвался Синяков, вновь оказавшийся на глубокой воде. - За
все спасибо! Теперь я твой должник! При встрече рассчитаемся!
     - Прощай! - отмахнулся Шишига. - Мы в расчете! Лучше нам с тобой больше не
видеться!
     Отступив на  шаг  от  перил,  он  стал менять облик -  так медленно и  так
натужно,  что  Синяков даже не  мог  понять,  что является конечным итогом этой
метаморфозы -  птица или рептилия.  Что ни  говори,  а  бес он был слабоватый и
потому, наверное, столь добрый к людям.
     Из-под моста вдруг взмыли вверх зеленоватые щупальца-плети и легко утащили
Шишигу в реку -  он даже вякнуть не успел.  На месте его падения вода забурлила
так, словно там дельфин сражался с напавшим на него спрутом.
     Конечно,  Шишигу было  жалко,  но  Синяков решил,  что  человеку не  стоит
ввязываться в  разборки между бесами.  Стараясь не прислушиваться к  тому,  что
творилось позади,  он  погнал плот  подальше от  этого злополучного моста,  чьи
могучие быки и ажурные арки едва не стали для него могильным памятником.
     Дальнейшее путешествие по  Свиристелке прошло  без  приключений,  если  не
считать таковыми тщетные попытки некоего быка  (или,  если  хотите,  рогатого и
четырехногого беса) догнать плот  по  берегу.  Гонка эта,  имевшая цели  скорее
спортивные,  чем  охотничьи,  закончилась  для  быка  печально.  Он  с  головой
провалился в  выгребную яму,  мистическая тень которой попала в  преисподнюю не
иначе как из какого-то героического времени, когда все у народа было сообща - и
горе, и радость, и отправление естественных надобностей.
     Течение  постепенно  ускорялось,  а  это  означало,  что  до  плотины  уже
недалеко.  Вскоре впереди раздался характерный звук  падающей воды,  и  Синяков
стал энергично подгребать к правому берегу.  Почему именно к правому,  он и сам
не мог понять.
     Плот  причалил к  деревянным мосткам  в  полусотне шагов  от  бревенчатого
мельничного сруба. Раньше Синякову доводилось видеть такие сооружения разве что
в  этнографических музеях-заповедниках.  Поток воды  крутил замшелое деревянное
колесо,  а  внутри  сруба  скрипели жернова.  Мельница,  как  это  ни  странно,
функционировала.
     Не  выпуская  из  рук  шеста  -  своего  единственного оружия,  -  Синяков
осторожно приблизился к  срубу и  стал  прислушиваться к  тому,  что  творилось
внутри.  Там  раздавался перестук,  словно кто-то  рубил в  корыте капусту,  да
звучали   довольно  внятные   голоса,   которые  с   одинаковым  успехом  могли
принадлежать как людям, так и бесам.
     Дабы выяснить,  кто  же  именно заправляет нынче на  мельнице,  нужно было
сначала вникнуть в  тему  разговора,  и  Синяков подполз поближе к  распахнутым
настежь дверям.
     Калякали двое. Один - пропитым басом, другой - надорванным фальцетом.
     - И как ты только до этого додумался? - с завистью поинтересовался бас.
     - Очень просто,  - ответил фальцет. - Я когда срединный мир посещал, то не
глупостями всякими занимался, а приглядывался, что там к чему. Как железо куют,
как дырки в земле сверлят,  как сок из фруктов давят.  Люди ведь вовсе не такие
дураки,  какими их считают.  Существа они,  конечно,  никчемные,  но кое в  чем
соображают.
     - Слушай, не вспоминай про людей, а не то я от вожделения в обморок упаду.
     - Потерпи,  скоро все будет... Для употребления человек, ясное дело, штука
удобная.  Вся кровь в жилах - соси в свое удовольствие. А наш брат совсем иначе
устроен.  Своей крови не имеет, а чужая в нем как сок в морковке располагается.
Равномерно.  Надорвешься,  а  даже  глотка не  высосешь...  На  эту  мельницу я
случайно напоролся.  Ты бы, конечно, мимо прошел, а я вот заинтересовался. Хоть
и  не сразу,  но в  конструкции разобрался.  Попробовал воду на колесо пустить.
Гляжу,  все  работает.  Хотя зачем нам мельница?  Мы  зерна не  сеем,  хлеба не
едим...  А  потом  меня  вдруг  осенило!  Ведь  в  принципе  это  та  же  самая
соковыжималка.  Привод  от  водяного колеса  вращает  верхний жернов.  Исходный
материал,  разрубленный на мелкие кусочки,  бросаешь вот в эту дырку. А отсюда,
снизу,  получаешь конечный продукт.  В нашем случае - кровушку. Видишь, сколько
уже натекло...
     - С  полведра,   не  меньше...  И  где  только  этот  придурок  успел  так
насосаться?
     - Шустрый, значит, был... Хотя это нас не касается.
     - Одно плохо,  -  раздался тяжкий вздох.  -  Уж больно нудная это работа -
своего брата беса на мелкие кусочки крошить. Даже тесак затупился.
     - Я и про это подумал!  -  фальцет задребезжал от гордости.  -  Лезь сюда,
покажу...
     Некоторое время  внутри сруба  царила относительная тишина,  а  потом  бас
озадаченно прогудел:
     - Никак не могу взять в толк, что это такое...
     - Дробилка,  -  пояснил фальцет.  -  Я ее сам соорудил.  Нашел в сарае два
старых жернова и поставил их вертикально обод к ободу.
     - Здоровые какие!
     - И с железной наковкой,  обрати внимание. Бросай в эти жернова хоть беса,
хоть человека -  от него одна мезга останется.  А уж эта мезга по желобу пойдет
на  мельничные жернова.  Глубокая  переработка,  как  говорят  люди.  Ни  капли
кровушки зря не пропадет... Подожди, сейчас испытания проведем. Я только привод
переброшу.
     "Ну  и  бесы  нынче пошли,  -  подумал Синяков.  -  Куда там  Кулибину или
Эдисону!  Если они  в  наш  мир прорвутся,  добра не  жди.  И  танки освоят,  и
бомбардировщики".
     Скрип жерновов на пару минут утих,  а когда возобновился,  имел уже совсем
другой характер.
     - Нравится? - поинтересовался фальцет.
     - Класс!  - Тот, кто говорил басом, пришел в восхищение. - А почему ты эту
дробилку сразу не запустил? Сколько времени зря потеряли!
     - Как тебе сказать... Ты ведь все равно от безделья мучился. А тут хоть на
что-то сгодился.... И еще сгодишься. Поэтому ныряй в дробилку!
     Бес  взвыл  дурным голосом,  и  лязгающий скрип окованных железом огромных
камней сразу  стал  приглушеннее и  мягче,  словно между ними  оказалось что-то
вроде ватного матраса.
     - За что? - ревел угодивший в дробилку бес.
     - А ни за что, - пояснил его коварный приятель. - Сам посуди - зачем мне с
тобой эти полведра делить? Авось мне одному целое ведро достанется.
     - Ничего тебе от меня не достанется! Зря надеешься! Я уже и забыл, когда в
последний раз кровушку пробовал!
     - Только не надо врать!  А кто вчера на огородах в Агропоселке человечишку
прихватил?
     - Не было меня там!
     - Был!  Я точно знаю.  Человечишка этот,  говорят, брюкву воровал. А ты из
него всю кровь до капли высосал.  Один.  Ни с  кем не поделился!  Вот и страдай
теперь за это.
     - Пощади! Больше такое не повторится!
     - Поздно. От тебя уже и не осталось почти ничего.
     - Что же со мной теперь будет?
     - Не  знаю...  Снова  бесплотным духом  станешь...  Впрочем,  это  не  мои
проблемы.
     Что-то противно чавкнуло, и дробилка вновь заработала вхолостую.
     - Ну наконец-то,  - с облегчением вздохнул оставшийся в одиночестве бес. -
И что мы за существа такие! Пока целиком в мезгу не превратимся, все болтаем да
болтаем.  Несолидно как-то...  Надо бы  наружу выглянуть.  А  не  то  на  запах
кровушки столько дармоедов сейчас налетит. Не отобьешься...
     Синяков с  лихорадочной поспешностью оглянулся по  сторонам и  понял,  что
спрятаться здесь негде. Вокруг было голое, без единого кустика торфяное поле, а
плот, который он поленился вытащить на берег, теперь дрейфовал посреди реки.
     Тогда  Синяков,  действуя скорее по  счастливому наитию,  чем  по  заранее
определенному плану,  ворвался в  сруб  (полумрак,  душный залах  крови,  налет
мучной пыли на  потолке и  стенах) и,  прежде чем  стоявшее на  высоком помосте
горбатое,  совсем не похожее на человека существо успело опомниться,  сковырнул
его шестом в продолжавшую работать дробилку.
     Бес-изобретатель мог, конечно, спастись, превратившись в клубок червей или
стаю  саранчи (имелось у  Синякова такое  опасение),  однако  по  меркам своего
племени был  он,  как  видно,  существом заурядным.  Жернова мягко,  без хруста
приняли его тело в свои жесткие,  беспощадные объятия и медленно потащили вниз,
туда, где грубые железные наковки сходились почти вплотную.
     Последнее,  что запомнилось Синякову,  были огромные, как плошки, страшные
глаза  беса,  лопнувшие за  мгновение до  того,  как  его  голова исчезла между
жерновами.
     Пулей вылетая из  сруба,  он  услышал позади себя отвратительный чмокающий
звук -  это,  словно коровья лепешка, в приемный лоток плюхнулась первая порция
размолотой в кровавую кашу бесовской плоти...
     Шест Синяков сразу выбросил за ненадобностью, зато подобрал возле мельницы
увесистый шкворень. Против бесов он вряд ли помог бы, но все равно приятно было
ощущать  в  руках  что-то  железное,  особенно  сейчас,  в  условиях вражеского
окружения.
     Выбирать  направление  не   приходилось  -   лишь  бы  подальше  от  этого
города-призрака,  подальше от реки, подальше от дорог, по которым шастают бесы.
Общение с этими лукавыми и кровожадными существами так опостылело Синякову, что
он расцеловал бы сейчас даже инспектора Решетняка, попадись тот ему навстречу.
     Хотя что можно спрашивать с  бесов,  если люди иногда ведут себя еще хуже,
чем они?  Интересно,  как стали бы относиться к роду человеческому другие живые
существа,  обрети они вдруг разум?  Например,  свиньи,  которых откармливают на
мясо?  Или  стельные важенки,  которых убивают только ради того,  чтобы содрать
нежнейшую шкурку с  еще не родившихся оленят?  А  рыбы,  попавшие на крючок,  а
птицы, запутавшиеся в силках, а раки, живьем ныряющие в кипяток?
     "Нет уж!  -  поклялся Синяков самому себе,  -  если вернусь назад, никогда
больше не притронусь ни к мясу, ни к рыбе. Запишусь в вегетарианцы".
     Кочковатое болото, на котором совсем недавно пробовали добывать торф (кто?
зачем?),  скоро кончилось,  и дальше пошел типично шишкинский ландшафт -  елки,
березки,  осины, бурелом, пни. Разве что медведей не хватало. Даже не верилось,
что  перед  тобой  только  тень  давно  исчезнувшего леса,  магическим  образом
сохранившаяся в преисподней.
     Залюбовавшись  этим   скромным   великолепием,   Синяков   вновь   утратил
бдительность и  тут  же  поплатился за  это.  Еловая  валежина вдруг  дала  ему
подножку,  корень березы навалился на спину, а мох, до этого мягкий, как губка,
сжал тело тисками.
     Ловушка  была  хоть  и  грандиозной,  но  рассчитанная на  простачков (при
ближайшем рассмотрении и березы оказались не березами и ели - не елями). Просто
удивительно, что Синяков купился так дешево.
     Впрочем, бесы, взявшие его в плен, обозначать свои дальнейшие намерения не
торопились -  то  ли собирались с  силами для дальнейших перевоплощений,  то ли
поджидали кого-то, обладающего как минимум клыками.
     В   схватках  на  борцовском  ковре  Синяков  нередко  попадал  в  опасные
положения, грозящие неминуемым поражением, однако благодаря завидной гибкости и
умению терпеть боль,  почти всегда благополучно выходил из  них.  Но  тогда ему
противостояли люди,  пусть даже и  очень сильные физически,  а  отнюдь не бесы,
принявшие столь экзотический облик. Поэтому прошлый опыт и прошлые навыки здесь
пригодиться не могли. Оставалось или дожидаться смертного часа, или придумывать
что-то новенькое.
     Руки  Синякова  были  сравнительно  свободными,  и  он  не  преминул  этим
воспользоваться.   Тщательная  ревизия  содержимого  карманов  дала   следующие
неутешительные результаты:  паспорт,  носовой платок,  несколько мелких  монет,
волшебная иголка,  не имевшая в Пандемонии никакой силы, и столь же бесполезный
шаманский порошок.
     Оставалась,  правда,  еще коробка спичек, не отсыревшая только потому, что
вместе с  порошком хранилась в  целлофановом пакете,  но  против бесов это было
средство столь же сомнительное, как и железный шкворень, при падении отлетевший
черт знает куда.
     Впрочем,  имея  столь  ограниченный арсенал  средств борьбы,  пренебрегать
спичками не стоило. Бесы, продолжавшие удерживать Синякова в прежнем положении,
скорее всего гореть не  могли,  хотя и  смахивали на растения.  Можно было лишь
надеяться,  что поблизости найдется подходящая пища для огня, всегда спасавшего
людей и  от хищников,  и  от нечистой силы.  Первая спичка улетела в  сторону и
благополучно потухла во мху.  Бесы-деревья неодобрительно зашумели и попытались
перехватить правую руку Синякова,  чем только укрепили его веру в действенность
своего замысла.
     Еще  пять  или  шесть  спичек также  пропали втуне.  Их  судьбу разделил и
носовой платок,  не горевший,  а лишь тлевший.  Тогда настала очередь паспорта,
вещи безусловно ценной,  но  для мертвеца,  каковым Синякову предстояло стать в
самое ближайшее время, абсолютно бесполезной
     Начал он с  малозначительных листков,  не имевших ни штампов,  ни записей.
Горящие комки бумаги один  за  другим улетели прочь,  однако никакого реального
эффекта не произвели.
     Как  назло,  оправдал себя  только листок,  предназначенный для  отметок о
прописке,  -  любимое чтение милиционеров и кадровиков. Он угодил в кучу сухого
валежника и почти сразу воспламенил ее.
     Может,  Синякову это только показалось, но бесов обуяла паника. При полном
безветрии их ветки затряслись так, словно над лесом бушевала буря.
     Потянуло  дымком.  От  валежника занялась прошлогодняя трава,  а  потом  и
нижние ветки ближайших сухостоин.  Когда же, стреляя искрами, запылал смолистый
сосновый пень, стало ясно, что пожара не миновать.
     Бесы-деревья или не могли,  или не хотели сняться с места,  ставшего вдруг
таким опасным.  Корень проклятой лжеберезы так нажал на  спину Синякова,  что у
того едва хребет не треснул.
     - Спасите! - заорал он, не отдавая себе отчета в том, что точно с таким же
успехом  можно  взывать  о  помощи,  находясь  в  самом  центре  Сахары  или  в
окрестностях полюса недоступности.
     Огонь  угрожал Синякову ничуть  не  меньше,  чем  бесам,  по  крайней мере
имевшим шанс вернуться в  свое исходное,  бестелесное состояние,  однако в  его
представлении такая смерть была предпочтительней медленного умирания от  потери
крови.
     Впрочем,  когда подступивший сзади жар  стал почти невыносимым и  на  хоре
деревьев-бесов  запузырилась какая-то  беловатая  пена,  вопль  Синякова  вновь
огласил мрачные просторы Пандемония:
     - Погибаю! На помощь!
     На этот раз его мольба не осталась безответной. Чей-то голос, едва слышный
за треском пожара, с нескрываемой ненавистью произнес:
     - Что гады делают!  На жалость берут.  Криком подманивают,  как охотники -
уток.   Каждый  день  тактику  меняют!   Раньше  только  камнями  да  деревьями
прикидывались. А теперь навострились! И бочкой спирта могут обернуться, и бабой
сисястой, и огнем, как сейчас.
     - Огонь, по-моему, настоящий, - произнес другой голос с сомнением.
     - Откуда здесь настоящий огонь возьмется?  Гроз не  бывает.  Вулканических
извержений - тоже. Бесы настоящего огня чураются.
     - Не знаю... Возможно, кто-то из наших окурок бросил.
     - Не должно тут наших быть...  Так говорить между собой могли только люди.
Синяков, уже дошедший до последней стадии отчаяния, завопил:
     - Есть тут наши! Есть! Я человек! Меня бесы схватили! Помогите!
     - Во дают!  -  изумился первый голос.  - Совсем обнаглели. За дурачков нас
держат. Ну ничего, пусть себе порезвятся.
     - Козлы  вонючие!  -  взвыл  Синяков,  которому пламя пожара в  буквальном
смысле уже лизало пятки.
     - Сам такой! - донеслось до него из-за дымного марева. - Бэ-э-э...
     - Ах,  подонки! - Синяков зашелся мучительным кашлем. - Ничего, доберусь я
еще до вас!
     Неизвесно,  что  стало тому  причиной -  то  ли  вспышка ярости,  внезапно
овладевшая  Синяковым,  то  ли  упадок  сил,  наступивший  у  бесов  вследствие
отравления дымом,  -  но  он  сумел-таки вырваться из  могучей хватки древесных
корней и,  сначала на четвереньках,  а потом уже на своих двоих,  спотыкаясь на
каждом шагу, бросился вон из горящего леса.
     На опушке Синякова ожидал очередной сюрприз, как всегда, неприятный.
     Не  успел  он  еще  как  следует  дохнуть  свежего  воздуха,  как  кто-то,
скрывавшийся в  ближайших кустах,  почти  в  упор  окатил его  струей жидкости,
пахнувшей луком, чесноком и полынью одновременно.
     Едкая настойка попала Синякову в  глаза,  и без того пострадавшие от дыма.
Не выдержав резкой боли, он волчком завертелся на месте.
     - Что,  не нравится?  -  ехидно поинтересовался тот голос,  который совсем
недавно рассуждал о коварстве бесов. - Еще добавить?
     - Бросьте  ребята,  я  же  человек!  -  прикрывая лицо  руками,  взмолился
Синяков. - Сам от бесов спасаюсь.
     - Че-ло-в-е-е-к? - с издевкой протянул голос. - А чем докажешь?
     - Да чем угодно! - заявил Синяков с готовностью.
     - Документы предъяви.  -  Это предложение почему-то было встречено взрывом
хохота. Смеялись сразу человек шесть-семь. - Есть у тебя документы?
     - Были,  -  признался Синяков.  -  Еще минуту назад были. Да только в лесу
сгорели.
     Резь  в  глазах  поутихла,  и  через  щелку  между  пальцами  он  уже  мог
рассмотреть своих  недоброжелателей -  чумазых,  заляпанных грязью  солдатиков,
отягощенных весьма странной амуницией -  многочисленными фляжками,  подсумками,
вещмешками,  зелеными армейскими термосами и брезентовыми лифчиками,  в которых
мотострелки обычно носят автоматные магазины.  Огнестрельного оружия,  впрочем,
ни у кого не было,  только штык-ножи да саперные лопатки. Наверное, это были те
самые штрафники, не по своей воле защищавшие срединный мир от экспансии бесов.
     Сердце Синякова сразу  заныло,  однако,  как  он  ни  всматривался в  лица
солдат, Димки среди них так и не обнаружил.
     Возглавляли этот небольшой отряд двое вояк постарше - не то офицеры, не то
прапорщики.
     На  Синякова смотрели с  любопытством,  хотя и  не  без  опаски.  При этом
реплики на его счет сыпали самые разные:
     - Гляньте, у него задница дымится!
     - Доходяга какой-то...
     - Ага,  доходяга...  Вот он  сейчас в  тигра превратится да как кинется на
нас!
     - А мы его укропчиком, укропчиком!
     - Есть, говорят, такие бесы, что плевать хотели на твой укропчик.
     - Тогда бензинчиком! Чирк!
     - Лучше кол в брюхо!
     - Кольев не хватит. Их в городе, как муравьев в лесу.
     Этот неуставный гомон разом оборвал один из командиров, тот самый, который
едва не лишил Синякова зрения.
     - Прекратить разговорчики! - гаркнул он - Отойти на полсотни шагов назад и
расссредоточиться.  Внимательно  наблюдать  за  местностью.  Без  моей  команды
никаких действий не предпринимать.
     Когда  отряд,   численностью  не   превышавший  отделения,   разбрелся  по
прилегающему к  лесу полю и  залег за кочками и  кустами,  командир обратился к
Синякову.
     - Допрашивать я  тебя  не  буду,  -  сказал он  с  оттенком брезгливости в
голосе.  - Правды ты все равно не скажешь. Но и отпустить не могу. Тарантулов и
скорпионов при встрече рекомендуется давить.  Чтобы другие люди не  пострадали.
Тем более что вы  наших никогда не  отпускаете.  Поэтому копай себе яму,  -  он
швырнул к  ногам  Синякова саперную лопатку.  -  Только глубиной метра три,  не
меньше. Грунт здесь легкий, особо не перетрудишься. Приступай!
     - П-почему яму? - голос Синякова непроизвольно дрогнул.
     - Чтобы возни меньше было,  -  командир закурил.  -  Ты же не человек,  до
смерти тебя все равно н