йте. Дима..." Сегодня хоть какое число?
     - Двадцать третье,  -  опять всхлипнула Нелка.  - Надо завтра лететь. Рейс
такой есть. Я узнавала.
     - Хочешь сказать,  что лететь придется мне?  - Синяков в упор уставился на
нее.
     - Ты  же  отец!  -  Она  соскочила с  табурета и  всем телом навалилась на
Синякова, обдав его забористой смесью запахов, где неизвестно чего было больше:
табака, виски или парфюмерии. - Ты же любишь Димку!
     - А  ты?  -  Он  попытался оторвать Нелку от себя,  но в  минуты душевного
смятения она становилась цепкой, как прирожденный самбист.
     - Я баба!  -  горячо и путано запричитала она. -- Что я могу сделать? Я же
там абсолютно никого не знаю!  А  ты в  том городе пять лет учился!  И в футбол
начал играть! И боролся за сборную! Сам мне рассказывал! У тебя там куча друзей
осталась!  Ты обязан выручить Димку!  Должны же у  тебя,  в конце концов,  быть
отцовские чувства!
     - Что же  ты про мои отцовские чувства раньше не заикалась,  когда по суду
его у меня забирала? - Он бросал ей сейчас в лицо обвинения, как комья грязи, а
она даже не утиралась.
     - Я хотела как лучше...  Хотела ему жизнь устроить... Ты бы ему чем помог?
Ты себе самому помочь не хотел...
     - Зато ты помогла! - с горечью воскликнул Синяков. - Погубила ребенка!
     - У  меня в институте все схвачено было...  Разве я виновата,  что ректора
перед самыми экзаменами за взятки сняли? Поздно уже было... А на службу я Димку
в  хорошее место  пристроила.  В  элитную часть и  подальше от  всяких "горячих
точек".  Кто же знал, что так получится... - Она энергично возилась на кровати,
пытаясь проникнуть под одеяло.
     Возможно,  Нелка действовала скорее инстинктивно,  чем  сознательно.  Тело
было ее главным, а кроме того, хорошо испытанным оружием, и, добиваясь чего-то,
она пускала его в ход так же безотчетно,  как кошка - когти, волчица - клыки, а
змея - жало.
     Но с Синяковым такие номера давно не проходили. Вся душа его была в шрамах
от коварных Нелкиных ласк.
     Едва только ее голая холодная ляжка коснулась его живота, Синяков выскочил
из  постели  и,   прикрываясь  подушкой  (даже  в  гневе  он  стеснялся  своего
заношенного нищенского белья),  высказал все,  что наболело за  последний год и
чего, наверное, сейчас высказывать не стоило бы.
     - Кто же знал, что так получится, говоришь? А то, что каждому воздается по
делам его, слыхала? Вот и дождалась ты наказания! За все твои подлые делишки!
     За то,  что ловчила всю жизнь!  За то,  что на чужое зарилась!  За то, что
везде без очереди лезла! За то, что других дураками считала, хотя сама как была
чуркой неотесанной,  так и  осталась!  Жаль только,  что за грехи твои невинная
душа пострадала!
     - Ах вот ты как заговорил! - Она уселась на кровати, не стесняясь ни своей
задранной до  пояса  юбки,  ни  выставленного напоказ  срама.  -  Упрекать меня
вздумал,  жук  навозный!  Забился себе в  норку и  нос наружу высунуть боишься!
Жизни испугался?  Тряпка!  А  я  еще на него понадеялась...  Ну и  хрен с  вами
обоими!  Что отец, то и сыночек... Ты здесь подыхай, а он пусть там за решеткой
сидит!  В тебя уродился!  Точная копия! Такое же чучело гороховое! Что другим с
рук сходит,  ему на шее камнем виснет!  Ух,  неудачники!  Я за вас упираться не
собираюсь!  Ничего,  пусть  получит  урок.  Может,  и  поумнеет  в  отличие  от
папочки...
     Нелка вскочила, резким движением не только рук, но и бедер подтянула трусы
и энергичным шагом направилась к выходу.
     Походка у нее,  надо сказать,  была весьма своеобразная. Ногу Нелка всегда
ставила на носок, как солдат, но едва только пятка касалась земли или пола, как
все ее тело плавно подбрасывало вверх,  словно в каблуках скрывались невидимые,
но  мощные  амортизаторы.  Недаром еще  в  молодости ей  дали  кличку "Дама  на
рессорах".
     В  дверях Нелка  столкнулась со  Стрекопытовым,  сегодня вернувшимся домой
раньше обычного.
     - Уже  уходите,   мадам?   -   галантно  поинтересовался  он.   -  Рюмочку
Стеклоочистителя на посошок не желаете?
     - Встречаются еще  в  нашей  жизни  малокультурные женщины,  -  философски
заметил Стрекопытов, когда лифт, уносивший Нелку, залязгал по этажам вниз. - Ни
тебе "здравствуйте", ни тебе "в сраку поцелуй".
     Продолжая что-то недовольно бурчать,  он удалился на кухню и  принялся там
сортировать свою дневную добычу,  не  всегда состоявшую только из  одних пустых
бутылок.  Мусорные ящики таили в  себе  самые разнообразные сокровища.  Однажды
Стрекопытов откопал там новенький пистолет с глушителем,  который потом выгодно
продал азерам,  торговавшим по соседству арбузами.  В  другой раз обнаружил еще
вполне живого младенца,  за  что  заслужил устную благодарность от  участкового
инспектора Дрозда.
     Синяков продолжал пялиться на  телеграмму,  так и  оставшуюся в  его руке.
Можно было подумать,  что он искал в  ней некий иной,  потаенный смысл.  Сердце
его,  еще в молодости подорванное спортом,  допингом, алкоголем и целой чередой
неудачных любовных романов,  ныло так,  словно в  каком-то  из клапанов застрял
обломок железной стружки.
     Срочно нужно было принять лекарство, и Синяков позвал Стрекопытова.
     - Сгоняй в гастроном,  -  попросил он.  - Купи водки. Пару банок. Деньги в
куртке.
     - Празднуешь  что-нибудь?  -  поинтересовался Стрекопытов,  обычно  мутные
глаза которого после принятия внутрь стеклоочистителя светились,  как  весенние
льдинки.
     - Наоборот... - неопределенно ответил Синяков и, смежив веки, вытянулся на
кровати.
     Нужно было ехать к Димке. Двух мнений тут существовать не могло. Даже если
он и не сможет выручить сына,  то хотя бы поддержит в трудную минуту. А там как
знать...  Некоторые его бывшие сокурсники,  по слухам, действительно выбились в
люди. Кто-то сделал карьеру в ментовке, кто-то что-то успешно перепродавал, еще
кто-то  подвизался  в  политике,  а  один  малахольный малый  даже  числился  в
литераторах.   Многие,  правда,  успели  благополучно  спиться  или,  скошенные
циррозом  печени,  ранними  инфарктами и  дорожно-транспортными происшествиями,
парили землю на кладбище.
     Как это часто бывает,  когда внезапно возникшая животрепещущая проблема не
оставляет никакой возможности для колебаний и рефлексий.  Синяков сразу забыл о
всех своих действительных и мнимых болячках. Собственные беды отступили куда-то
на  задний план,  а  предстоящее путешествие через три или четыре часовых пояса
уже не  казалось чем-то кошмарным (и это при том,  что еще совсем недавно он не
допускал даже мысли о самостоятельном походе в магазин).
     Уж  если судьба сама взнуздала и  запрягла тебя,  остается только скакать,
пока держат ноги, стучит сердце и не лопнула селезенка.
     Проблема состояла лишь в  том,  что у Синякова совершенно не было средств.
Существовал  он  на  мизерное  пособие,  выплачиваемое какой-то  подозрительной
фирмой,  скрывавшейся под вывеской общественного фонда помощи ветеранам спорта,
а на самом деле торговавшей контрабандными сигаретами и фальшивой водкой.
     Конечно,  денег можно было попросить у Нелки, но после того, что случилось
сегодня,  он  не  стал  бы  унижаться перед ней  даже  под  угрозой немедленной
кастрации.  Знакомых с тугими кошельками у Синякова отродясь не водилось,  да и
времени на  всякие финансовые операции не оставалось,  ведь у  него обязательно
потребовали бы залог, надежное поручительство, нотариально заверенный договор и
еще  какую-нибудь  подобную фигню.  Оставалось только  одно  -  воспользоваться
обширными, хотя и не совсем безобидными связями Стрекопытова.
     А тот, легкий на помине, уже маячил в дверях.
     - Ты прости меня,  - с порога заявил он. - Я полбанки по дороге прикончил.
Подругу встретил. Клавку Метлу, ты же ее знаешь.
     - Это которая лысая? - машинально поинтересовался Синяков.
     - Нет,  которая на протезе.  Народная артистка.  На углу у  пивного ларька
поет.  "Полосатая рубашка, полосатые штаны, привязались ко мне парни, покажи да
покажи..."
     Ужин был сервирован на  том самом табурете,  где еще совсем недавно сидела
Нелка.  Разрезая деревянной линейкой ливерную колбасу (после  недавней кухонной
драки участковый Дрозд изъял из  квартиры все ножи),  Стрекопытов как бы  между
прочим поинтересовался:
     - Что  это за  краля к  тебе наведывалась?  На  порядочную не  похожа,  но
шалавой тоже не назовешь.
     - Жена моя, - нехотя признался Синяков. - Бывшая... Ну, поехали!
     - За  ваше уважение!  -  Это был любимый,  но  отнюдь не единственный тост
Стрекопытова.
     Сам он пил из серебряной церковной чарки, опять же найденной на помойке, а
в   распоряжение  квартиранта   предоставил  хрустальный  бокал   с   фирменной
гравировкой парижского ресторана "Корона".
     - Неприятности у меня,  -  сказал Синяков после третьего захода.  -  Сын в
беду попал. Судить его будут. Телеграмма пришла. На, прочти.
     - Ни-ни,  -  замахал руками Стрекопытов.  -  Лучше на словах расскажи. Сам
знаешь, какой я читатель, особенно ежели под мухой...
     Тут  хозяин квартиры был  абсолютно прав  и  в  чем-то  даже самокритичен.
Выпив,  он начинал медленно,  но верно регрессировать,  а проще говоря,  терять
человеческий облик -  переставал пользоваться какими-либо  столовыми приборами,
абсолютно не  разбирал как  печатные,  так и  рукописные тексты (за исключением
тех,   что  имелись  на  винно-водочных  этикетках),  забывал  все,  касающееся
абстрактных понятий,  и подозрительно косился на бытовые приборы, хоть немногим
более сложные, чем штопор или электророзетка.
     Зато при  всем при этом Стрекопытов как бы  в  виде компенсации приобретал
обезьянью ловкость (вкупе с обезьяньими ужимками), звериную интуицию и какую-то
совершенно невероятную атавистическую память,  проблески которой не раз ставили
Синякова в тупик.
     После  первой  бутылки он  обычно садился на  корточки,  а  после  второй,
случалось, и на четвереньки становился.
     Впрочем,  все  это  было  еще  впереди,  а  покуда  Стрекопытов окружающую
действительность воспринимал вполне  адекватно,  рассуждал здраво  и  кильку из
консервной банки брал  не  рукой,  а  все  той  же  линейкой.  Выслушав Димкино
послание, он глубокомысленно заявил:
     - Случай тяжелый,  но не смертельный. Бывает и хуже. Жаль, конечно, что он
статью  свою  не  сообщил...   Ну  ничего,   если  в  зону  загремит,   я  туда
соответствующую маляву организую.  Чтобы, значит, не обижали парня и на хорошее
место пристроили.  Хлеборезом,  там,  или сантехником...  Но если его на дизель
упекут, тут я пас. С вояками отродясь никаких дел не водил...
     - Что такое дизель?  -  не  понял Синяков,  благодаря спортивным успехам в
свое время сумевший от армии увильнуть.
     - Дисциплинарный  батальон,   -   охотно  объяснил  Стрекопытов.  -  Место
пребывания военнослужащих,  наказанных за  воинские преступления,  а  также  за
любые другие преступления,  влекущие за  собой лишение свободы на срок не более
двух лет.  По  старому кодексу это была в  основном статья двести сорок пятая и
двести пятидесятая, а теперь даже и не знаю. Кстати говоря, отбытие наказания в
дисбате судимости не порождает. Просекаешь?
     - Просекаю...   -   пробормотал  Синяков,   пораженный  эрудицией   своего
собеседника. - Ты что, весь кодекс наизусть помнишь?
     - Уголовный наизусть,  а уголовно-процессуальный и административный только
частично, - скромно признался Стрекопытов.
     - В дальнейшем буду рассчитывать на твою помощь...  А теперь объясняю суть
дела. Сам понимаешь, мне нужно обязательно присутствовать на суде.
     - Святое дело, - кивнул Стрекопытов.
     - Но  тут  есть  одна загвоздочка.  В  настоящий момент не  имею при  себе
наличности.  Даже билет не на что купить.  А ведь,  наверно,  еще и на адвоката
придется тратиться.
     - Это хуже,  -  согласился Стрекопытов.  - Как говорится, были бы денежки,
так и  ума не надо.  Нынче без них,  родимых,  даже в  сортир не сунешься...  А
далеко тебе добираться?
     - Не близко.
     - В какую хоть сторону?
     - На запад... А какая разница?
     - Разница есть.  На западе все дороже. В Караганде, к примеру, доза "дури"
одну цену имеет, а в Риге - совсем другую. Просекаешь?
     - Просекаю...  -  повторил вконец обескураженный Синяков.  -  Так  как  же
насчет денег? Ты меня не выручишь? Я бы отдал потом...
     - Вопрос сложный.  -  Стрекопытов покосился на свои хоть и допотопные,  но
безотказные часы,  имевшие на  задней  крышке дарственную надпись:  "Лейтенанту
НКВД Гробовому И.  И.  за успехи в боевой и политической подготовке,  а также в
связи с переходом на вышестоящую должность".
     - Я понимаю,  что сложный, - Синяков по справедливости разделил оставшуюся
водку. - Иначе бы я к тебе обращаться не стал.
     - Так,  надо подумать...  -  Стрекопытов засунул в нос указательный палец,
что у него означало крайнюю степень сосредоточенности. - Деньги, конечно, нужны
в валюте?
     - Даже не знаю... - пожал плечами Синяков. - Думаю, не обязательно.
     - Не скажи...  В дальней дороге все может случиться.  Еще неизвестно, куда
тебя занесет. А доллар, он и в Африке доллар.
     - Согласен,  - сказал Синяков, раньше видевший эти самые доллары разве что
в чужих руках.
     - Поэтому всякие там магазины и ларьки исключаются... - Стрекопытов уходил
в  стихию  размышлений все  глубже,  словно в  болотную топь  погружался.  -  В
ближайшие обменники соваться не стоит. Там меня в лицо знают, да и охрана нынче
сплошь с автоматами... Сберкасса возле "Ромашки" через полчаса закрывается... А
в той, что возле "Бомбея", уже инкассаторы успели побывать... Что нам остается?
Остается  какой-нибудь  нехилый  коммерсант,  который  всегда  при  себе  бабки
имеет...
     - Только попрошу без уголовщины!  -  взволновался Синяков.  -  А не то я с
сыном не в зале суда, а натурально в зоне встречусь.
     - При  чем  здесь  уголовщина?  -  искренне удивился Стрекопытов.  -  Если
коммерсанта хорошенько прижать,  он нам деньги сам отдаст.  По доброй воле. Как
бы спонсирует. От штуки баксов ему не убудет.
     - Ты про охрану не забывай,  - напомнил Синяков. - Как мы с ней справимся?

     - Мы-то?  -  еще  больше  удивился Стрекопытов.  -  Запросто!  Это  же  не
вологодский конвой.  Подумаешь, сопляки мохнорылые. Качки зачухованные. Да я их
так пугну, что сразу уссутся.
     - Нет,  придумай что-нибудь другое,  -  замотал головой Синяков.  - В долг
попроси. Пусть даже с процентами. Ты же местную публику знаешь.
     - Даже очень хорошо. Потому и в долг никогда не прошу.
     - Что же делать?
     - Ладно... Есть один способ. Приличные туфли у тебя имеются?
     - Только вот эти,  что на мне. - Ни босиком, ни даже в тапочках Синяков по
квартире Стрекопытова передвигаться не  рисковал (и  на  осколок стекла,  и  на
гвоздь,  и на чахоточный плевок можно было нарваться).  -  А туфли-то зачем? За
них много не дадут.
     - Чудак ты  в  самом деле.  Без туфлей в  казино не пускают,  -  просветил
квартиранта Стрекопытов,  сам обычно носивший разномастную обувь.  В  настоящий
момент,  например, на его правой ноге красовалась почти новая кроссовка "Найк",
а на левой - стоптанный войлочный ботинок.
     - Неужели ты в казино пойдешь? - Изумлению Синякова не было предела. - А в
какое?
     - Там видно будет.  Сначала разузнаю, где ставки повыше и банк побогаче...
Ты пока разувайся.
     - Может, заодно и костюм мой наденешь? Вполне еще приличный.
     - Сойдет  и  так...  -  Стрекопытов сосредоточенно примерял  чужие  туфли,
смотревшиеся на нем, как на клоуне. - Размер, поди, сорок пятый?
     - Сорок четвертый.
     - А я сорок первый ношу... Ничего, на шерстяной носок пойдет... Вот только
удирать в таких лыжах несподручно. Если что, я их сброшу, ладно?
     - Бросай,  - со вздохом разрешил Синяков. - Все равно у них подошвы до дыр
протертые.
     - Ну ладно, жди. Часа через полтора вернусь.
     - Желаю удачи.
     - Во-во!  -  саркастически хохотнул Стрекопытов.  -  Ты  мне  еще здоровья
пожелай. В казино за удачей ходить то же самое, что в суд за справедливостью.

        "Глава 2"

     Хотя Стрекопытов вернулся в  точно обещанное время.  Синяков успел изрядно
переволноваться.
     В затею с казино он абсолютно не верил. Неверие это базировалось на личном
опыте,  приобретенном в крымских санаториях, интуристовских гостиницах и скорых
поездах,  на печальной судьбе знакомых,  рискнувших принять участие в  одной из
многочисленных уличных  лотерей,  и  на  произведениях литературных  классиков,
спускавших за  игорным  столом  не  только  драгоценности своих  невест,  но  и
собственные гениальные рукописи.
     Однако,  судя по всему,  Стрекопытов находился с  фортуной совеем в других
взаимоотношениях.  Ни слова не говоря, он выложил на кухонный стол гору никогда
не виданных здесь деликатесов -  икру, красную рыбу, сервелат, копченую курицу,
оливки,  а  вдобавок еще  выставил две литровые водочные бутыли,  на  этикетках
которых медалей имелось не меньше, чем на груди у самого бравого из генсеков.
     - Это чтобы твой отъезд отметить,  -  как о чем-то само собой разумеющемся
сообщил он и,  предваряя немой вопрос Синякова, извлек из шерстяного носка пять
новеньких стодолларовых бумажек.
     - Ну спасибо, - пробормотал тот. - Век не забуду...
     - Извини,  больше не получилось.  День сегодня неудачный. Это я еще с утра
понял,  когда бутылки собирал.  Пятьдесят штук  всего вышло.  Из  них  половина
"бомбы". А такие нынче попробуй сдай.
     - Честно сказать, не ожидал даже, - признался Синяков. - На рулетке играл?
     - Еще чего!  Я только в картишки.  Тут дело верное.  Местных банкометов их
ремеслу  те  фраера  учили,  которых я  еще  при  развитом социализме до  нитки
раздевал. Они против меня, как "Шинник" против "Ювентуса".
     - Зачем же ты тогда по помойкам шатаешься, если за один вечер можешь такие
деньги настрогать?
     - А на фига мне они?  -  пожал плечами Стрекопытов. - Имел я уж деньги. Да
еще какие.  И горя с ними хлебнул, и счастья. Хватит. Ну что, спрашивается, мне
сейчас от жизни надо?  Банку денатурата, кусок хлеба, рвань какую-нибудь - срам
прикрыть, да шалашовку, желательно со справкой из вендиспансера. Всего этого на
свалке хватает.  Зачем судьбу зря  гневить...  А  в  казино я  только ради тебя
сунулся.
     - Возможно,  ты и прав,  - согласился Синяков, голова которого сейчас была
занята совсем другими заботами.  -  Я,  пожалуй, по магазинам прошвырнусь. Надо
кое-что в  дорогу прикупить.  А  не  то у  меня даже рубашки приличной нет,  не
говоря уже о белье. Плюс мыло, одеколон, зубная паста...
     - Зубную пасту ты и в аэропорту свободно купишь, - сказал Стрекопытов. - А
насчет одежонки не беспокойся.  Сейчас подберем что-нибудь.  Не на свадьбу ведь
едешь. Зачем зря тратиться...
     Из  антресолей,  до  этого всегда закрытых на ржавый навесной замок,  были
немедленно извлечены на свет божий два узла с носильными вещами,  хотя далеко и
не  новыми,  но  вполне  подходящими  для  человека,  переставшего пользоваться
услугами  модных  магазинов  еще   лет   десять  назад.   Стрекопытов  принялся
сортировать одежду,  женскую и детскую отбрасывая в одну сторону, а мужскую - в
другую. Делал он это со сноровкой опытного старьевщика.
     - Свитерок как раз на тебя, - приговаривал он при этом. - Скромный покрой,
полушерсть...  Вот только на локте маленькая дырочка.  Заштопаем без проблем...
Трусы семейные,  в цветочках. Стираные... Клифт импортный. Без пуговиц, зато на
подкладке...
     - Что это за пятна на нем?  -  подозрительно поинтересовался Синяков. - Не
кровь?
     - Скорее всего томатный соус.  - Стрекопытов понюхал лацканы пиджака. - Но
если сомневаешься, лучше не бери... Джинсы отечественные. Твой размер, но замок
на ширинке неисправен...  Еще одни трусы семейные, в горошек... Футболка. Клуба
"Динамо".
     - Не надо,