иденного им
сегодня   в   этом   городе   наиболее  благотворное  впечатление  оставил  вид
покуривающих под каштанами девиц.
     Многое изменилось в  мире за  последние четверть века,  но "Джунгли" так и
остались джунглями.  Хотя небосвод был еще достаточно светлым,  под сенью парка
уже царила глухая тьма, и если бы не огни фонарей, столь же редкие, как и маяки
на побережье Ледовитого океана,  можно было подумать,  что чугунный забор парка
есть граница,  отделяющая город от  дремучих лесов,  в  которых обитают могучие
зубры,   коварные  рыси,  злобные  совы  и  партизанские  отряды,  до  сих  пор
окончательно не уверовавшие в победу правого дела.
     По старой привычке Синяков проник на территорию парка через дырку в заборе
и, выбрав боковую аллею, тронулся к его центру. Ни одна живая душа не отиралась
здесь  в  столь поздний час,  и  можно было  занять любую скамейку,  но  широта
выбора,  как  известно,  приводит  к  излишней  привередливости.  (Один  пример
буриданова осла чего стоит.)
     В  конце  концов  внимание  Синякова  привлекли  две  составленные  вместе
скамейки, что было удобно и для пиршества, и для сна. Горевший невдалеке фонарь
давал достаточно света для того, чтобы не спутать собственный палец с сосиской.
Кроме  того,  рядом  имелась  чугунная  урна,  похожая  на  старинную  мортиру,
задравшую свое дуло к  небу.  Каких еще  благ мог  пожелать для  себя бездомный
человек?  Ну разве что подругу,  столь же равнодушную к жизненным благам, как и
он сам.
     Жаль  только,  что  завтра  не  удастся  побриться  -  все  соответствуйте
принадлежности остались  в  чемодане,  а  городские парикмахерские,  напуганные
ширящейся волной  СПИДа,  подобную  услугу  клиентам уже  давно  не  оказывают.
Впрочем,  маловероятно,  чтобы свежая щетина на лице отца могла как-то повлиять
на приговор, вынесенный сыну.
     Первая  бутылка  кончилась очень  быстро  и  как-то  незаметно.  Синяков с
запоздалым сожалением подумал,  что надо было брать сразу три.  Ночь еще только
начиналась, и особой тяги ко сну он не ощущал - наверное, в самолете отоспался.
     Курил Синяков редко,  но  сейчас,  похоже,  как раз наступил такой момент.
Сигареты  имелись,  причем  несколько сортов,  труднее  оказалось со  спичками,
однако и они отыскались в кармане куртки,  позаимствованной у Стрекопытова. Там
же находился и пакетик, подаренный Синякову шаманом.
     Любопытства ради он  при свете догорающей спички ознакомился с  содержимым
магического подарка. Порошок, способствующий общению с духами, сам по себе, без
воздействия  огня  или  раскаленной  сковородки,   ничем  не  пах.   Старинная,
кустарного производства иголка,  возможно,  и  могла  сгодиться на  что-то,  но
только не по своему прямому назначению - ее ушко было обломано.
     Странные галлюцинации,  которые Синяков испытал на  стрекопытовской кухне,
скорее всего были вызваны дымом этого самого порошка.  Да и шаман, надышавшийся
им,  вел себя как невменяемый. Ни анаша, ни кокнар таких ощущений не давали, но
мало  ли  сейчас  развелось всякой  химии?  Да  и  реплика  кого-то  из  гостей
относительно сушеных мухоморов могла иметь под собой почву.
     "Дурью" Синяков давно не баловался,  не забирала она его, однако тут решил
рискнуть,  тем более что и' вторая бутылка опустела. Достав свежую сигарету, он
с   помощью  иголки  забил  в  табак  несколько  крупинок  волшебного  порошка.
Получилась так называемая "дурь женатая". Отвратительный запах, сравнимый разве
что  с  вонью  расплавленного битума,  на  свежем  воздухе почти  не  ощущался.
Наоборот,  первая же затяжка показалась Синякову необычайно приятной.  В теле и
мыслях появилась та  особенная легкость,  свойственная только краткому периоду,
отделяющему первую рюмку от пьяного забытья и тяжких мук похмелья.
     На душе повеселело. Он взял пустые бутылки в руки и стал постукивать ими -
дзинь, дзинь, дзинь - все быстрее и быстрее.
     Что-то шевельнулось на скамейке рядом с  ним -  тихо шевельнулось,  словно
таракан,  подкрадывающийся в  темноте к хлебной крошке.  Оказывается,  это была
иголка,  ерзавшая  сама  по  себе,  словно  магнитная  стрелка,  выведенная  из
состояния покоя.
     По  мере  того,  как  темп ударов нарастал,  вся  сущность Синякова,  а  в
особенности сердце  и  мышцы,  старались  подстроиться под  него,  найти  самый
удобный для себя ритм.,  как это бывает в  минуты чувственных утех или при беге
на  длинные дистанции.  Он уже не сидел на лавке,  а  отплясывал какой-то дикий
танец,  вряд ли имеющий аналоги даже в богатейшем репертуаре Терпсихоры,  самой
грациозной из муз.
     Затем  Синяковым  овладело  жертвенное вдохновение,  в  моменты  отчаянной
схватки иногда вытесняющее чувство самосохранения. Тела своего он уже не ощущал
и,  чтобы проверить это,  уколол палец иголкой. Боли не последовало. Теперь, по
примеру других шаманов,  он  мог бы,  наверное,  лизать раскаленные сковородки,
танцевать босиком на углях и пригоршнями черпать кипяток.
     Его неудержимо тянуло куда-то,  и  он  уже знал -  куда именно.  Остатками
здравого смысла Синяков понимал, что это могила, ад, темница для заблудших душ,
что  там  его ожидают самые невероятные опасности и  самые неприятные сюрпризы,
однако сопротивляться столь противоестественному влечению не мог да и не хотел.
     Чтобы поскорее освободиться от  пут ненавистной реальности,  он  воззвал к
духам,  несомненно,  уже  привлеченным запахом тлеющей адской  смолы  и  мерным
перестуком бутылок.
     - Как там вас... владыки небес я преисподней... - запинаясь, взмолился он.
- Валите все сюда мне на помощь...  И те,  кто пасет стада мертвецов, и те, кто
носит плащи из мрака...  Тьфу,  кажется, перепутал... Правда, союза с вами я не
заключал, но на содействие надеюсь...
     - Чушь-то всякую не тюри, - буркнул кто-то, скрывавшийся во мраке.
     Голос был какой-то  бестелесный -  не  мужской,  не женский и  не детский.
Скорее всего  он  звучал только в  распаленном воображении Синякова.  Поэтому и
реагировать на него не имело смысла.
     - Не  я  ли  кормил вас своим мясом?  Не  я  ли  поил вас своей кровью?  -
продолжал он увещевать тех, чье существование еще недавно ставил под сомнение.
     - А вот это уже наглая ложь, - констатировал все тот же голос. - От тебя и
щепотки табака не дождешься... Жмот.
     - Курить вредно,  - парировал Синяков.-И вообще, не сбивай меня... Как там
дальше?
     - Пришло время и вам позаботиться обо мне, - подсказал голос.
     - Пришло время и вам позаботиться обо мне...  - послушно повтррил Синяков.
- Спешите на выручку...  Ведь без вашей силы я,  собственно говоря, никто. Ноль
без палочки. Ком грязи.
     - Хорошо сказано, - не без ехидства подтвердил загадочный голос. - В самую
точку.
     - Короче,  ждать мне  вас  или нет?  -  Синяков уже готов был обидеться за
такое пренебрежительное отношение к его персоне.
     - Много чести для тебя. Если хочешь, сам иди к нам, - таков был ему ответ.
     Синяков еще  не  успел оценить значение этих слов,  как его отвлекло новое
любопытное  обстоятельство.  Он  убедился,  что  мрак  теперь  не  представляет
препятствия для  его  взора.  Более того,  сейчас он  мог  видеть даже то,  что
находилось внизу -  нет,  не под землей, являвшейся такой же фикцией, как и все
другие предметы,  окружавшие Синякова, а гораздо глубже - в том мире, куда вела
таинственная, доступная далеко не всем дорога, которую люди принимали раньше за
реку, извергающуюся на поверхность из мрачного царства Плутона.
     Воду этой реки они  черпали для  питья,  а  потом сбрасывали туда же  свои
нечистоты, в ее струях полоскали белье и баранью требуху, в ней топили недругов
и  обмывали покойников,  а  потом  вообще  взяли  и  загнали в  каменную трубу,
превратив в поток-невидимку, в городскую клоаку.
     Не  чувствуя никакого страха,  Синяков нырнул в  волшебные воды  подземной
реки,  и  какая-то сила сразу увлекла его вниз с такой скоростью,  что летевшие
навстречу пузырьки воздуха  казались стремительными метеорами,  тем  более  что
каждый из них сверкал поярче любого метеора.
     Впрочем,  сверкало здесь все:  и сама вода, в которой можно было без труда
дышать,  и  обитавшие в  ней живые существа.  Некоторые из них имели совершенно
невообразимый вид, зато другие были хорошо знакомы Синякову.
     Особенно  причудливо -  сплошными  изумрудами и  яхонтами  -  переливалась
огромная щука, как раз в этот момент подплывшая к нему. Синяков сразу узнал ее.
Это была та самая щука,  которую он в детстве поймал на самодельную блесну.  По
тем временам это был для него настоящий подвиг.
     Правда,  с  тех  пор  щука  прилично  подросла  и  сейчас  могла  запросто
проглотить самого Синякова.  То обстоятельство, что это пятнистое чудовище было
нафаршировано и съедено много лет назад, почему-то ничуть не смущало его.
     Выглядела щука абсолютно натурально - помахивала хвостом, шевелила жабрами
и разевала пасть, изнутри сплошь утыканную зубами.
     Вполне естественно, что они завели между собой разговор.
     - Так это и  есть нижний мир?  -  поинтересовался Синяков.  -  Я почему-то
представлял его совсем иначе.
     - Разве не нравится?  -  У щуки был тот же самый голос, что и у неведомого
существа, недавно глумившегося над Синяковым в парке.
     - Подходяще...
     - Это еще что!  Тут красот побольше, чем во всей вашей вселенной. Миллиона
лет  не  хватит,  чтобы  все  осмотреть.  Я,  бывало,  как  только  соберусь на
экскурсию, так обязательно какое-нибудь неотложное дельце подвернется.
     - Например? - полюбопытствовал Синяков.
     - Например - ты.
     - Не понял... Это как в сказке про Емелю? Служить мне будешь?
     - Захотел...  -  щука  презрительно мотнула  своим  тяжелым рылом,  нижняя
челюсть  которого  была  куда  длиннее  верхней.   -  Условно  говоря,  я  твой
дух-покровитель. Должна тебя защищать. По мере сил и возможностей, конечно.
     - Почему же ты раньше меня не защищала?
     - Вот  новости!  -  возмутилась щука.  -  А  кто  тебя еще  в  зародышевом
состоянии от  аборта спас?  Уже  все  договорено было.  Даже аванс абортмахерша
получила. Отрез на платье, свиной окорок и сто рублей деньгами.
     - Не помню, - признался Синяков.
     - А сливовую косточку помнишь? Которой ты в яслях подавился?
     - Кажется,   бабушка  что-то   такое  говорила...   -   смутился  Синяков.

     - Раззява твоя бабушка!  Кто  же  годовалое дитя сливой угощает!  И  таких
примеров, прямо скажу, не счесть. Коклюш, скарлатина, бешеные собаки, замыкание
электропроводки,  выгребная яма,  крысиный яд,  соседские дети-бандиты,  пьяные
водители.  Думаешь,  легко мне было? А потом, когда ты подрос? С косточкой или,
там,  с бешеной собакой это еще цветочки!  Ты драки свои припомни! Тебя сто раз
могли прибить или  искалечить!  Кто тебя выручал?  Между прочим,  у  всех твоих
врагов тоже духи-покровители имелись! Кое у кого даже по нескольку!
     - Верно.  Сначала мне везло,  - вынужден был признаться Синяков. - Спасибо
тебе...  Да только потом, лет этак с тридцати, все почему-то наперекосяк пошло.
Почему бы это?
     - Когда ты сам на себя рукой махнул, мне обидно стало. Столько сил впустую
потрачено!  Сколько надежд рухнуло! И что я, кстати говоря, с этого имела? Хоть
какую-нибудь благодарность,  хотя бы  слово доброе!  Фигушки!  Другие-то  своих
духов регулярно ублажают!  И вином,  и табаком, и маслом! И собственной кровью!
Ты же на меня плевать хотел!
     - Прости, я и знать про тебя не знал...
     - А догадаться трудно было?  Как же!  -  с издевкой воскликнула щука. - Ты
ведь уверен был,  что  сам  всего добился!  Своим умом!  Своим талантом!  Своей
силой!  Своим мужским хозяйством!  Дурак! Тупица! Слабак! Импотент! Мне за тебя
отдуваться приходилось! И на ковре, и на футбольном поле, и в институте! Даже в
постели!  Это я твоих баб до экстаза доводила!  Собственными средствами!  Нужно
мне это?  Ну скажи?  Я ведь тоже живая тварь!  И любить могу,  и ненавидеть!  И
свободой воли обладаю в полной мере! Зачем ты мне такой сдался?
     Потрясенный этим монологом,  Синяков даже не стал искать оправданий.  Одно
дело корить за ничтожество самого себя,  а совсем другое -  выслушивать критику
из уст столь авторитетного существа, как дух-покровитель.
     - Выходит,  не сложились у нас отношения... - вздохнул он наконец. - Зачем
же тогда ты меня здесь подкарауливаешь?
     - Ой, я умру! Где - здесь? Как это ты себе все представляешь? Вот, значит,
я,  вот -  ты,  а  там,  неподалеку,  скамеечка,  на которой ты только что вино
хлестал, так?
     - Примерно... А разве нет?
     - Ну и  дела!  -  Щука взмахнула хвостом так,  что окружающий мир вспыхнул
грандиозным фейерверком.  -  Нет тебя здесь!  И меня нет! И места этого нет! Не
было,  нет и  никогда не  будет!  И  еще неизвестно,  вернешься ли  ты  на свою
скамеечку!
     - Ты мне толком объяснить можешь? - взмолился Синяков. - Где я? Кто я? Сон
это? Бред?
     - Нет, миленький, это явь! Реальность! Только совсем-совсем другая! И даже
не пытайся в этом разобраться. Рано еще. Не готов ты. Радуйся, что вообще сумел
сюда попасть...  Хотя чему тут радоваться! Пропадешь ведь... И даже уху из тебя
не сварят. Мелковата рыбка...
     - Это опасное место? - догадался Синяков.
     - Еще как!
     - Пожалуйста, не бросай меня.
     - А  что  я  могу?   Это  тебе  не  срединный  мир.  Тут  только  попробуй
рыпнуться... Кстати, обрати внимание, тобой, похоже, уже заинтересовались.
     С  другой стороны к  Синякову приближались два вечно голодных,  лупоглазых
окуня, между которыми крутился шустрый, колючий ершик.
     А  между тем  события шли  своим чередом не  только в  одной из  ипостасей
нижнего  мира,   куда   по   собственной  глупости  угодил  Синяков  (ну   что,
спрашивается, с пьяного человека взять?), но и в так называемом срединном мире,
а  именно в  той его точке,  которая именовалась парком культуры и отдыха имени
Диктатуры пролетариата.
     К  скамейке,  где бесновался какой-то  не  то  поддатый,  не то обкуренный
мужик,  приближался  милицейский  патруль  со  служебной  собакой  на  поводке.
Согласно  существующим правилам в  столь  криминогенном месте,  как  знаменитые
"Джунгли",  да еще в ночное время,  патруль должен был состоять не менее чем из
четырех  человек.  Однако  считалось,  что  четвероногий друг  с  успехом может
заменить парочку двуногих.
     - Глянь,  Леха,  -  сказал старший наряда. - Ну и фраер! До того набрался,
что на бутылках чечетку выбивает. С проспекта слышно. Вот народ пошел!
     - Ты  поосторожней,  -  буркнул его напарник,  который на учебных занятиях
получил недавно травму носа и  теперь очень берег эту часть тела.  -  Сейчас он
как запустит в нас этими бутылками...
     - В землю зарою!  -  ответил старший,  назначенный на эту должность совсем
недавно и  потому  не  устававший демонстрировать служебное рвение.  -  Собакой
затравлю! Джера, вперед. - он отстегнул поводок.
     Однако  немецкая  овчарка  Джера,  чемпионка  своей  породы,  неоднократно
бравшая призы именно за агрессивность,  повела себя более чем странно - поджала
хвост, жалобно заскулила и попыталась спрятаться за спиной хозяина.
     - Что за херня!  -  удивился тот. - Не отравилась ли она? Вот будет номер!
Говорил же я тебе, не корми ее биг-маком.
     - Пошли лучше назад,  - набычился Леха. - Ну что с этого гаврика возьмешь?
Бич какой-то... На штраф не наскребет.
     - Все равно проверить надо, - настаивал старший. - А вдруг он в розыске...
Тем более наркоман. Чуешь, как "планом" пахнет?
     Сказав  так,  он  направил  на  подозрительного субъекта фонарик.  Тот  на
присутствие милиции до  сих  пор  никак не  реагировал,  однако под лучом света
перестал судорожно дергаться и как бы окаменел.
     А  затем медленно поднял свой  взор на  тех,  кто  посмел потревожить его.
Истошно завизжала собака...
     - Они  что,  сожрать меня  хотят?  -  Синяков с  беспокойством наблюдал за
маневрами окуней.
     - Само собой, - ответила щука.
     - И даже тебя не боятся?
     - Меня они видеть не могут.  А  в каком облике они видят тебя,  я,  честно
сказать, даже не представляю.
     Ёршик,  словно почуяв неладное,  поотстал,  но окуни явно не желали менять
своих злодейских планов.  Интересно,  за  кого  именно они  принимали Синякова,
измененного нижним  миром  до  потери человеческого облика?  Неужто за  жирного
червячка?  Или за аппетитную гроздь лягушачьей икры? Синяков вспомнил знакомого
рыбака,  говорившего,  что если бы окуни вырастали хотя бы до размеров хорошего
леща, в наших реках и озерах давно не осталось бы другой рыбы.
     - Как  же  мне  быть?  -  упавшим  голосом  поинтересовался  он  у  своего
духа-покровителя.
     - Ладно уж, - сжалилась над ним щука. - Сейчас пугнем...
     Истошно завизжала собака.  Леха был уже далеко,  и его не могли остановить
даже ветки, хлеставшие по лицу и, естественно, задевавшие травмированный нос.
     Старший наряда держался до  последней возможности,  то есть целую секунду.
Затем он попытался броситься вслед за Лехой и,  несомненно,  догнал бы его,  но
помешала путавшаяся в ногах у хозяина Джера.  Неловко оступившись, он грохнулся
на землю и задел темечком край чугунной урны...
     Смертельно перепуганные окуни  рванули от  них  так  резво,  что  едва  не
угодили в пасть какой-то другой, несоизмеримо более крупной рыбине - та как раз
в  этот момент проплывала мимо.  Веселое это  было местечко -  прихотливая игра
света в хрустальной воде,  мелкая веселая живность,  сверкавшая вокруг,  словно
конфетти,  и  страшные  прожорливые пасти,  таящиеся среди  этого  маскарадного
великолепия.
     - Видал,  какие  экземплярчики здесь иногда встречаются,  -  щука  мотнула
рылом в сторону уже пропавшего из виду чудовища.
     - Это тоже чей-то дух-покровитель? - ужаснулся Синяков.
     - Не исключено...  А как,  по-твоему,  стал владыкой полумира тот же Тимур
или,  скажем,  Иосиф Виссарионович?  Подумаешь,  гении всех  времен и  народов!
Недоучки малограмотные. Один хромой, другой сухорукий. Нет, тут чистая магия...
     - В каком смысле?
     - Это не я придумала... Человек, который умеет приманивать к себе побольше
могучих духов-покровителей,  у вас называется магом.  Все великие люди, начиная
от древних царей,  в  какой-то мере были магами.  В  вашем понимании,  конечно.
Отсюда их заслуги и подвиги.  Правда,  у нас,  духов,  на этот счет есть совсем
другое мнение...  А  теперь тебе пора трогаться в  обратный путь.  Главное,  не
дрейфь.  На  этот  раз  я  постараюсь помочь тебе.  В  виде  исключения.  Но  в
дальнейшем не очень-то на меня рассчитывай.
     Стремительный вихрь закружил Синякова и опять понес по подземной реке,  на
этот  раз  уже  по  ее  течению,  наперегонки с  мириадами воздушных пузырьков,
сверкающих, как кружащиеся над пожаром искры.
     Вновь оказавшись на скамейке в парке, вернее, воссоединившись с той частью
самого  себя,  которая и  не  думала покидать срединный мир,  Синяков некоторое
время еще оставался под воздействием осенившей его магической силы.
     Он  сразу обнаружил бессознательное тело милиционера и  скулившую над  ним
верную  Джеру.  У  несчастного стража  порядка дух-покровитель был  маленький и
слабый,  как мотылек.  Сам напуганный до полусмерти, он беспомощно вился где-то
поблизости и не мог ничего сделать для своего протеже.
     У  немецкой овчарки Джеры никаких потусторонних заступников не  было -  не
полагались они ей.
     С  помощью  холодной воды  (поблизости оказалась канава) и  искусственного
дыхания  (пришлось-таки  облобызаться с  милиционером) Синяков  кое-как  вернул
пострадавшего в чувство, а потом проводил до ворот парка, где опомнившийся Леха
с помощью неисправной радиостанции пытался вызвать подмогу.
     К этому моменту все сверхъестественные способности Синякова развеялись,  и
все  случившееся  представлялось ему  просто