об  этом,  но  и  оправдывал  перед  отцом  свое
намерение при помощи довода, заимствованного из закона - око за око и зуб за
зуб. - Вы лежите, сэр, с моей матерью, - сказал юнец, - почему же я не  могу
лежать с вашей? - - Это argumentum commune  {Вульгарный  довод  (лат.).},  -
добавил Йорик. - Лучшего они не стоят, - сказал Евгений, схватив шляпу.
     Собрание разошлось. - -


        ^TГЛАВА XXX^U

     - Скажите, пожалуйста, - спросил дядя Тоби, опираясь на Йорика, который
вместе с отцом помогал ему осторожно сойти с  лестницы,  -  не  приходите  в
ужас, мадам: нынешний разговор  на  лестнице  гораздо  короче  давешнего,  -
скажите, пожалуйста, Йорик, - спросил дядя Тоби, - как же в конце концов эти
ученые мужи решили дело с Тристрамом? - Весьма удовлетворительно, -  отвечал
Йорик, - оно не касается никого на свете - ведь миссис Шенди, мать  ребенка,
не находится ни в каком родстве с ним - а если мать, сторона более  близкая,
не сродни ребенку - то уж мистер Шенди и подавно.  -  Словом,  он  такой  же
чужой человек по отношению к нему, сэр, как и я -
     - Это вполне возможно, - сказал отец, покачав головой.
     - Пуста, себе ученые говорят что угодно, все-таки, - сказал дядя  Тоби,
- между герцогиней Саффолкской и ее сыном было некоторое кровное родство.
     - Люди неученые, - заметил Йорик, - до сих пор так думают.


        ^TГЛАВА XXXI^U

     Хотя отцу доставили громадное  удовольствие  тонкие  ходы  этих  ученых
рассуждений - все-таки они были не больше, чем бальзам для сломанной  кости.
- Вернувшись домой,  он  почувствовал  тяжесть  постигших  его  несчастий  с
удвоенной  силой,  как  это  всегда  бывает,  когда  палка,  на  которую  мы
опираемся,  выскальзывает  у  нас  из  рук.  -  Он  стал  задумчив  -  часто
прохаживался к рыбному пруду - опустил один из углов своей шляпы - то и дело
вздыхал - воздерживался от резких замечаний  -  а  так  как  вспышки  гнева,
рождающие, такие замечания, весьма способствуют испарине и пищеварению,  как
говорит нам Гиппократ,  -  он  бы,  наверно,  занемог  от  прекращения  этих
полезных функций, если бы мысли его не были  вовремя  отвлечены  и  здоровье
спасено новой волной забот, завещанных ему, вместе с  наследством  в  тысячу
фунтов, тетей Диной.
     Едва успев прочитать  письмо,  отец  взялся  за  дело  по-настоящему  и
немедленно  начал  ломать  себе  голову,  придумывая,  как  бы  лучше  всего
истратить эти  деньги  с  честью  для  нашего  семейства.  -  Сто  пятьдесят
диковинных планов по очереди завладевали его мозгами - ему хотелось  сделать
и то, и то, и это. - Он хотел бы съездить в Рим - он хотел бы начать тяжбу -
он хотел бы купить доходные бумаги - он хотел бы купить ферму Джона  Гобсона
- он хотел бы обновить фасад нашего дома и пристроить, ради симметрии, новый
флигель. - По эту сторону стояла прекрасная водяная мельница, и ему хотелось
построить ей под  пару  по  ту  сторону  реки,  на  видном  месте,  ветряную
мельницу. - Но превыше всего на свете он хотел бы огородить большую  Воловью
пустошь и немедленно отправить в путешествие моего брата Бобби.
     Но так как завещанная сумма была конечной, и, стало быть, на нее нельзя
было сделать все это - ас выгодой, по правде говоря, лишь очень  немногое  -
то  из  всех  проектов,  рождавшихся  по  этому  случаю,  наиболее  глубокое
впечатление на отца произвели, по-видимому, два последние, и  он  непременно
решился бы в пользу их обоих разом, не будь только что указанного маленького
неудобства, которое принуждало его остановить  свой  выбор  на  каком-нибудь
одном из них.
     Это была задача совсем не легкая; в самом деле,  хотя  отец  давно  уже
высказался про себя в пользу этой необходимой части братнина  воспитания  и,
как человек деловой, твердо  решил  осуществить  ее  на  первые  же  деньги,
которые поступят от второго выпуска акций Миссисипской компании,  в  которой
он участвовал, - однако Воловья пустошь,  принадлежавший  к  поместью  Шенди
обширный  участок  превосходной  земли,  покрытой  дроком,   неосушенной   и
невозделанной, предъявляла к нему требования почти такой же  давности:  отец
уже много лет носился с мыслью извлекать из нее какую-нибудь выгоду.
     Но так как до сих пор  обстоятельства  никогда  еще  не  вынуждали  его
установить, не откладывая, первенство или справедливость этих  требований  -
то  он  благоразумно   воздерживался   от   сколько-нибудь   тщательного   и
добросовестного их разбора; вот почему в эту критическую минуту, когда  были
отвергнуты все прочие планы, - - два старых  проекта  относительно  Воловьей
пустоши и моего брата снова поселили в душе его разлад, причем силы их  были
настолько равные, что в уме старика происходила тяжелая борьба - который  же
из них надо привести в исполнение в первую очередь.
     - Смейтесь, если вам угодно, - - но дело обстояло так:
     В  семье  нашей  издавна  существовал  обычай,   с   течением   времени
сделавшийся почти что законом, предоставлять старшему сыну  перед  женитьбой
право свободного въезда в чужие края, выезда и возвращения, - не только  для
укрепления своих сил посредством моциона и постоянной перемены воздуха -  но
и просто для того, чтобы дать юнцу  потешиться  пером,  которое  он  мог  бы
воткнуть в свой колпак, побывав за границей, - tantum valet, -  говорил  мой
отец, - quantum sonat {Стоит столько, сколько шумит (лат.).}.
     А так как поблажка эта была  резонной  и  в  христианском  духе,  -  то
отказать ему в ней без всяких причин и оснований - и, стало быть, дать  пищу
для толков о нем, как о первом Шенди, не покружившемся по Европе в  почтовой
карете только потому, что он парень придурковатый, - значило бы поступить  с
ним в десять раз хуже, чем с турком.
     С другой стороны,  дело  с  Воловьей  пустошью  было  ничуть  не  менее
трудным.
     Помимо первоначальных затрат  на  ее  покупку,  составлявших  восемьсот
фунтов,  -  пустошь  эта  стоила  нашему  семейству  еще  восемьсот  фунтов,
затраченных на ведение тяжбы лет пятнадцать тому  назад,  -  не  считая  бог
знает скольких хлопот и неприятностей.
     Вдобавок, хотя  она  находилась  во  владении  семейства  Шенди  еще  с
середины прошлого столетия и лежала вся на виду перед домом, доходя по  одну
сторону до водяной мельницы, а по другую до проектируемой ветряной мельницы,
о которой была речь выше, - и по всем  этим  причинам,  казалось  бы,  имела
больше любой части поместья право на заботу и попечение  со  стороны  нашего
семейства, - однако,  по  какой-то  необъяснимой  случайности,  свойственной
людям, - она, подобно  земле  какой-нибудь  проселочной  дороги,  все  время
находилась в постыднейшем пренебрежении и,  по  правде  говоря,  столько  от
этого  потерпела,  что  сердце  каждого,  кто  смыслил  в  ценах  на  землю,
обливалось бы (по словам Обадии) кровью, если бы он только увидел,  проезжая
мимо, в каком она состоянии.
     Однако, поскольку ни покупка этого участка земли - ни тем  более  выбор
места, которое он занимал, не были, строго говоря, делом моего  отца,  -  он
никогда не считал своей  обязанностью  как-нибудь  о  нем  заботиться  -  до
возникновения, пятнадцать лет тому  назад,  вышеупомянутой  проклятой  тяжбы
(из-за границ) - которая,  будучи  всецело  делом  моего  отца,  естественно
вооружила его множеством доводов в пользу Воловьей пустоши;  и  вот,  сложив
все эти доводы вместе, он увидел, что не только  собственная  выгода,  но  и
честь обязывает его что-то предпринять - и предпринять именно теперь  -  или
никогда.
     Я считаю прямо-таки несчастьем то, что соображения в пользу как  одной,
так и другой затеи оказались  до  такой  степени  равносильными;  хотя  отец
взвешивал их во всяких чувствах и условиях - провел много мучительных  часов
в  глубочайших  и  отвлеченнейших  размышлениях  о  том,  как  лучше   всего
поступить, - - сегодня читал книги по сельскому хозяйству - а на другой день
описания путешествий - отрешался от всех предвзятых  мыслей  -  рассматривал
доводы в пользу как одной, так и другой стороны в самом  различном  свете  и
положении - беседовал каждый день с дядей  Тоби  -  спорил  с  Йориком  -  и
обсуждал со всех сторон вопрос о Воловьей пустоши с Обадией, - тем не  менее
за все это время ему не пришло на ум в защиту  одного  из  этих  предприятий
ничего такого, чего нельзя было бы или привести с такой же убедительностью в
защиту другого, или, по крайней мере, настолько нейтрализовать  каким-нибудь
соображением равной силы, чтобы чашки весов удержались на одном уровне.
     В самом деле, хотя при правильном уходе и в руках опытных людей Воловья
пустошь, несомненно, приняла бы другой вид по сравнению с тем, что у нее был
или мог когда-нибудь быть при нынешних условиях, - однако все  это  точка  в
точку было верно и в отношении моего брата Бобби - что  бы  там  ни  говорил
Обадия. - -
     Если подойти к делу с точки зрения материальной выгоды -  борьба  между
Воловьей пустошью  и  поездкой  Бобби,  я  согласен,  на  первый  взгляд  не
представлялась столь нерешительной; ибо каждый раз, когда отец брал  перо  и
чернила и принимался подсчитывать несложный расход на расчистку, выжигание и
огораживание Воловьей пустоши, и т. д. и т. д. - и верный доход, который она
ему принесет взамен, - последний достигал таких фантастических размеров  при
его системе счета, что Воловья пустошь, можно было поклясться, смела бы  все
на своем пути. Ведь было очевидно, что он в первый же год соберет сто ластов
рапса, по двадцати фунтов ласт, - да превосходный урожай пшеницы через год -
а еще через год, по самым скромным выкладкам, сто - - но  гораздо  вероятнее
сто пятьдесят - если не все двести четвертей гороху  и  бобов  -  не  считая
прямо-таки гор картофеля. - Но тут мысль, что он тем временем  растил  моего
брата, как поросенка, чтобы тот поедал все это, - снова все  опрокидывала  и
обыкновенно оставляла старика в таком состоянии нерешительности -  что,  как
он часто жаловался дяде Тоби, - он знал  не  больше  своих  пяток,  что  ему
делать.
     Лишь тот, кто сам ее испытал, может понять, какая это  мука,  когда  ум
человека раздирается двумя проектами равной силы, которые в  одно  и  то  же
время упрямо тащат его в противоположные стороны; ведь,  не  говоря  уже  об
опустошении, которое они неизбежно производят в деликатно устроенной нервной
системе, переправляющей, как вы знаете, жизненных духов и более тонкие  соки
из сердца в голову и так далее, - -  невозможно  выразить,  как  сильно  это
беспорядочное трение действует на более грубые и  плотные  части  организма,
разрушая жир и повреждая крепость человека при каждом своем движении взад  и
вперед.
     Отец несомненно зачах бы от  этой  напасти,  как  он  стал  чахнуть  от
несчастья, приключившегося с моим именем, - не приди к нему на выручку,  как
и в последнем случае, новое несчастье - смерть моего брата Бобби.
     Что такое жизнь человека - как не метание из стороны в  сторону?  -  от
горя к горю? - - завязывание одного повода  к  огорчению  -  и  развязывание
другого?


        ^TГЛАВА XXXII^U

     С этой минуты меня следует рассматривать как законного наследника  рода
Шенди - и собственно отсюда начинается история моей Жизни и моих Мнений. Как
я ни спешил и  как  ни  торопился,  я  успел  только  расчистить  почву  для
возведений постройки - - и постройка эта,  предвижу  я,  будет  такой  какой
никто еще не замышлял и тем более  никто  не  воздвигая  со  времени  Адама.
Меньше чем через пять минут брошу я в огонь свое  перо,  а  вслед  за  пером
капельку густых чернил, оставшихся на дне моей чернильницы. - А за это время
- мне надо еще сделать десяток вещей. - - Одну вещь мне надо  назвать  -  об
одной вещи потужить - на одну вещь понадеяться - одну  вещь  пообещать  -  и
одной вещью пригрозить. - Мне  надо  одну  вещь  предположить  -  одну  вещь
объявим, - - об одной вещи умолчать - одну вещь выбрать - и  об  одной  вещи
спросить. - Главу эту, таким образом, я называю главой о вещах - и следующая
за ней глава, то есть первая глава следующего тома, будет,  если  я  доживу,
главой об усах - для поддержания некоторой связности в моих произведениях.
     Вещь, о которой я тужу, заключается в  том,  что  вещи  слишком  густой
толпой обступили меня, так что я никак не мог приступить к той  части  моего
произведения, на которую все время поглядывал с таким вожделением; я имею  в
виду кампании, а  в  особенности  любовные  похождения  дяди  Тоби,  эпизоды
которых настолько своеобразны и  такой  сервантесовской  складки,  что  если
только мне удастся так с ними справиться и произвести на  все  прочие  мозги
такое же впечатление, какое эти происшествия возбуждают в моем  собственном,
- ручаюсь, книга моя совершит свой путь на этом  свете  куда  успешнее,  чем
совершал до нее свой путь ее хозяин. - - О Тристрам! Тристрам!  если  только
это случится - литературная, слава, которой ты будешь  окружен,  вознаградит
тебя за все несчастья, выпавшие на  твою  долю  в  жизни,  -  ты  будешь  ею
наслаждаться - когда давно уже будет утрачена вся их горечь и всякая  память
о них! - -
     Не удивительно, что мне так не терпится дойти наконец до этих  любовных
похождений. - Они самый лакомый кусочек всей моей истории! - и  когда  я  до
них доберусь -  будьте  уверены,  добрые  люди,  -  (и  начихать  мне,  если
чей-нибудь слабый желудок этим побрезгует) я ни капельки  не  постесняюсь  в
выборе моих слов: - вот та вещь, которую я должен объявить. - Ни за что  мне
не управиться за пять минут, вот чего я боюсь, - надеюсь же  я  на  то,  что
ваши милости и преподобия не обидятся, - а если вы обиделись,  то  имейте  в
виду, что в будущем году я вам преподнесу,  почтеннейшие,  такую  штуку,  за
которую можно обидеться, - - это манера моей милой Дженни - а кто такая  моя
Дженни - и с какого конца следует подступать к женщине - это вещь, о которой
я намерен умолчать, - о ней вам будет сказано  через  главу  после  главы  о
пуговичных петлях - ни на одну главу раньше.
     А теперь, когда вы дошли до конца моих  четырех  томов,  -  -  вещь,  о
которой я хочу спросить: в каком состоянии у вас голова? У меня  она  ужасно
болит.  -  О  вашем  здоровье  я  не  беспокоюсь;  я  знаю,  что  оно  очень
поправилось. - - Истинное шендианство, как бы вы ни были предубеждены против
него, отворяет сердце и легкие и,  подобно  всем  родственным  ему  душевным
состояниям, облегчает движение крови и других  жизненных  соков  по  каналам
нашего тела, оно помогает колесу жизни вертеться дольше и радостнее.
     Если  бы  мне  предоставили,  как  Санчо  Пансе,   выбрать   по   вкусу
королевство, я бы не выбрал острова  -  или  королевства  чернокожих,  чтобы
добывать деньги: - - нет, я бы выбрал королевство людей, смеющихся от  всего
сердца.  А  так  как  желчность  и  более   мрачные   чувства,   расстраивая
кровообращение и нарушая движение жизненных соков, действуют, я вижу,  столь
же вредно на тело государственное, как и на тело человека, - и так как  одна
только привычка к  добродетели  способна  справиться  с  этими  чувствами  и
подчинить их разуму, - то я бы попросил у бога -  даровать  моим  подданным,
наряду с  веселостью,  также  и  мудрость;  тогда  я  был  бы  счастливейшим
монархом, а они счастливейшим народом на свете.
     Высказав это благое пожелание, я теперь, с позволения ваших милостей  и
ваших преподобий, расстаюсь с вами ровне на год, когда (если до тех пор меня
не угробит этот проклятый кашель) я снова дерну вас за бороды и выложу свету
историю, Какой вам, верно, и не снилось.


        ^TТОМ ПЯТЫЙ^U

                  Dixero si quid forte jocosius, hoc mihi juris
                  Cum venia dabis.

                                                               Horatius {*}

                  - Si guis calumnietur levius esse quam
                  decet theologum, aut mordacius quam
                  deceat Christianum - non Ego, sed Democritus dixit.

                                                               Erasmus {**}

                  Si quis Clericus, aut Monachus, verba
                  joculatoria, risum moventia, sciebat, analhema este {***}.


                                ДОСТОЧТИМОМУ
                        ЛОРДУ ВИКОНТУ ДЖОНУ СПЕНСЕРУ


          Милорд.

     Покорно прошу позволения поднести вам настоящие два тома:  это  лучшее,
что могли произвести мои дарования при таком плохом здоровье, как у меня.  -
Если бы Провидение было ко мне щедрее, томы эти составили бы  гораздо  более
приличный подарок вашему сиятельству.
     Прошу ваше сиятельство простить мне смелость, которую я беру  на  себя,
присоединяя в этом посвящении к вашему имени имя леди Спенсер; ей подношу  я
историю Лефевра в шестом томе, руководясь  единственно  тем,  что  она,  как
подсказывает мне сердце, проникнута духом человечности.

      Остаюсь,
           Милорд,
              Вашего сиятельства
                        Преданнейшим
                            И покорнейшим слугой

                                                               Лоренс Стерн


     {*  Если  я  скажу  невзначай  что-нибудь  чересчур  смехотворное,   ты
снисходительно предоставишь мне это право.
     Гораций}

     {**  Если  кто  наклевещет,  будто  я  легкомысленнее,   чем   подобает
богослову, или язвительнее, чем подобает христианину, пусть знает, что не  я
это сказал, а Демокрит.
     Эразм Роттердамский}

     {*** Если какому-нибудь священнослужителю или монаху  ведомы  шутовские
слова, возбуждающие смех, да будет он анафема (проклят).}


        ^TГЛАВА I^U

     Кабы не пара ретивых лошадок и не сорванец-почтарь, который ими  правил
от Стилтона до Стемфорда, мысль эта никогда бы не пришла мне  в  голову.  Он
летел, как молния, по косогору в три с половиной мили  -  мы  едва  касались
земли - неслись с  головокружительной  быстротой  -  как  вихрь  -  движение
передалось моему мозгу - в нем приняло  участие  мое  сердце.  -  -  Клянусь
великим богом света, - сказал я, глядя на солнце и протянув к  нему  руку  в
переднее окошко кареты, когда давал этот зарок, - сейчас же по приезде домой
я запру мой кабинет и брошу ключ от него на глубину  в  девяносто  футов  от
поверхности земли, в колодец за моим домом.
     Лондонская почтовая карета укрепила меня  в  этом  решении:  она  мерно
покачивалась по дороге в гору,  еле  двигаясь,  влекомая  наверх  восьмеркой
грузных животных. - Изо всех сил, - сказал я, качая головой, - но и те,  что
получше вас, тащат таким же способом - понемногу у каждого! - Чудеса!
     Скажите мне, господа ученые, вечно будем  мы  прибавлять  так  много  к
объему - и так мало к содержанию?
     Вечно будем мы изготовлять новые книги, как аптекари изготовляют  новые
микстуры, лишь переливая из одной посуды в другую?
     Вечно нам скручивать  и  раскручивать  одну  и  ту  же  веревку?  вечно
двигаться по одной и той же дорожке - вечно одним и тем же шагом?
     Обречены мы до скончания  века,  в  праздники  и  в  будни,  выставлять
остатки учености, как монахи выставляют останки своих святых, - не  творя  с
их помощью ни единого, даже малюсенького, чуда?
     Неужели человек, одаренный способностями, во мгновение ока  возносящими
его с земли на небо, - это великое, это превосходнейшее и  благороднейшее  в
мире творение - чудо природы, как назвал его Зороастр  в  своей  книге  peri
jusewV  {О  природе  (греч.).},  _шекина_  божественного   присутствия,   по
Златоусту; - _образ божий_, по Моисею, - _луч божества_, по Платону, -  чудо
из  чудес,  по  Аристотелю,  -  неужели  человек  создан  для  того,   чтобы
действовать, как вор - наподобие каких-нибудь сводников и крючкотворов?
     Я гнушаюсь браниться по этому  случаю,  как  Гораций,  -  но  если  мое
пожелание не является  слишком  натянутым  и  не  заключает