роповеди,  то
протягивая во всю длину, и остановился только по окончании фразы.)
     "В каких только странах на свете не производил опустошений крестоносный
меч сбитого с толку странствующего рыцаря,  не  щадившего  ни  возраста,  ни
заслуг, ни пола, ни общественного положения; сражаясь под знаменами религии,
освобождавшей его от подчинения законам справедливости и  человеколюбия,  он
не проявлял ни той, ни другого, безжалостно попирал их ногами, -  не  внемля
крикам несчастных и не зная сострадания к их бедствиям".
     - Я бывал во многих сражениях, с позволения вашей милости, - сказал  со
вздохом Трим, - но в таких ужасных, как это, мне быть  не  доводилось.  -  У
меня рука не поднялась бы навести ружье на беззащитных людей, - хотя бы меня
произвели в генералы. - Да что вы смыслите в таких делах?  -  сказал  доктор
Слоп, посмотрев на Трима с презрением, которого вовсе не заслуживало честное
сердце капрала.  -  Что  вы  понимаете,  приятель,  в  сражении,  о  котором
говорите? - Я знаю то, - отвечал Трим, - что никогда в жизни не отказывал  в
пощаде людям, которые меня о ней просили; - а  что  до  женщин  и  детей,  -
продолжал Трим, - то прежде чем в них прицелиться, я бы тысячу  раз  лишился
жизни. - Вот тебе крона, Трим, можешь выпить сегодня  с  Обадией,  -  сказал
дядя Тоби, - а Обадия получит от меня другую крону.  -  Бог  да  благословит
вашу милость, - отвечал Трим, - а я бы  предпочел  отдать  свою  крону  этим
бедным женщинам и детям. - - Ты у меня молодчина, Трим, - сказал дядя  Тоби.
- - - Отец кивнул головой, - как бы желая сказать - - да, он молодец. - - -
     - А теперь, Трим, - сказал отец, - кончай, - я вижу, что у тебя остался
всего лист или два.
     Капрал Трим продолжал:
     "Если свидетельства прошедших веков  недостаточно,  -  посмотрите,  как
приверженцы этой религии в настоящее время думают служить и  угождать  богу,
совершая каждый день дела, покрывающие их бесчестием и позором.
     "Чтобы  в  этом  убедиться,  войдите  на  минуту  со  мной   в   тюрьмы
инквизиции". (Да поможет бог моему бедному брату Тому.) - "Взгляните на  эту
_Религию_, с закованными в цепи у ног ее _Милосердием_ и  _Справедливостью_,
- страшная,  как  привидение,  восседает  она  в  черном  судейском  кресле,
подпертом дыбами и орудиями пытки.  -  Слушайте!  -  Слышите  этот  жалобный
стон?" (Тут лицо Трима сделалось пепельно-серым.) -  "Взгляните  на  бедного
страдальца, который его издает", - "(тут слезы покатились  у  него)  -  "его
только что  привели,  чтобы  подвергнуть  муке  этого  лжесудилища  и  самым
утонченным пыткам, какие  в  состоянии  была  изобрести  обдуманная  система
жестокости". - (Будь они все прокляты!  -  воскликнул  Трим,  лицо  которого
теперь побагровело.)  -  "Взгляните  на  эту  беззащитную  жертву,  выданную
палачам, - тело ее так измучено скорбью и заточением..."  (-  Ах,  это  брат
мой! - воскликнул бедный Трим в крайнем возбуждении, уронив на пол проповедь
и всплеснув руками, - боюсь, что  это  бедняга  Том.  -  Отец  и  дядя  Тоби
исполнились сочувствием к горю бедного парня, - даже  Слоп  выказал  к  нему
жалость. - Полно, Трим, - сказал отец, - ты читаешь  совсем  не  историю,  а
только проповедь; - пожалуйста, начни - фразу снова.) -  "Взгляните  на  эту
беззащитную жертву, выданную палачам, -  тело  ее  так  измучено  скорбью  и
заточением, что каждый нерв и каждый мускул внятно говорит, как он страдает.
     "Наблюдайте последнее движение этой страшной машины!" - ( - Я бы скорее
заглянул в жерло пушки, - сказал Трим, топнув  ногой.)-  -  -  "Смотрите,  в
какие судороги она его бросила! -  -  Разглядите  положение,  в  котором  он
теперь простерт, - каким утонченным пыткам он подвергается!" - - (- Надеюсь,
что это не в Португалии.) - "Больших мук природа не в состоянии  вынести!  -
Боже милосердный!  Смотрите,  как  измученная  душа  его  едва  держится  на
трепещущих устах!" - (- Ни за что на свете не прочитаю дальше ни строчки,  -
проговорил Трим. - Боюсь, с позволения вашей милости, что все это происходит
в Португалии, где теперь мой бедный брат  Том.  -  Повторяю  тебе,  Трим,  -
сказал отец, - это не описание действительного события, - а вымысел.  -  Это
только вымысел, почтенный, - сказал Слоп, - в нем нет ни слова правды. - Ну,
нет, я не то хотел сказать, - возразил отец. -  Однако  чтение  так  волнует
Трима, - жестоко было  бы  принуждать  его  читать  дальше.  -  Дай-ка  сюда
проповедь, Трим, - я дочитаю ее за тебя, а ты можешь идти. - Нет, я бы желал
остаться и дослушать, - отвечал Трим, - если ваша милость позволит, - но сам
не соглашусь читать даже за жалованье полковника. - Бедный  Трим!  -  сказал
дядя Тоби. Отец продолжал:)
     " - Разглядите  положение,  в  котором  он  теперь  простерт,  -  каким
утонченным пыткам он подвергается! - Больших  мук  природа  не  в  состоянии
вынести! - Боже милосердный! Смотрите, как измученная душа его едва держится
на трепещущих устах,  -  готовая  отлететь,  -  -но  не  получающая  на  это
позволения! - - Взгляните, как несчастного страдальца отводят  назад  в  его
темницу!" ( - Ну,  слава  богу,  -  сказал  Трим,  -  они  его  не  убили.)-
"Смотрите, как  его  снова  достают  оттуда,  чтобы  бросить  в  огонь  и  в
предсмертную минуту осыпать оскорблениями, порожденными тем предрассудком, -
-  тем  страшным  предрассудком,  что   может   существовать   религия   без
милосердия". - (Ну, слава богу, - он умер, - сказал Трим, -  теперь  он  уже
для них недосягаем, - худшее для него уже осталось позади. - Ах, господа!  -
Замолчи, Трим, - сказал отец,  продолжая  проповедь,  чтобы  помешать  Триму
сердить доктора Слопа, - иначе мы никогда не кончим.)
     "Самый верный способ определить цену какого-нибудь спорного положения -
рассмотреть, насколько согласуются с духом христианства вытекающие  из  него
следствия. - Это простое и  решающее  правило,  оставленное  нам  Спасителем
нашим, стоит тысячи каких угодно доводов. - По плодам их узнаете их.
     "На этом я и заканчиваю мою проповедь,  прибавив  только  два  или  три
коротеньких самостоятельных правила, которые из нее вытекают.
     "_Во-первых_. Когда кто-нибудь распинается  против  религии,  -  всегда
следует подозревать, что не разум, а страсти одержали верх над его  _Верой_.
- Дурная жизнь и добрая вера неуживчивые и сварливые  соседи,  и  когда  они
разлучаются, поверьте, что это делается единственно ради спокойствия.
     "_Во-вторых_. Когда вот такой  человек  говорит  вам  по  какому-нибудь
частному поводу, что такая-то вещь противна его совести, - вы можете  всегда
быть уверены, что это совершенно все  равно  как  если  бы  он  сказал,  что
такая-то вещь противна ему на вкус: - в обоих случаях истинной причиной  его
отвращения обыкновенно является отсутствие аппетита.
     "Словом, - ни в чем  не  доверяйте  человеку,  который  не  руководится
совестью в каждом деле своем.
     "А вам самим я  скажу:  помните  простую  истину,  непонимание  которой
погубило тысячи людей, - что совесть ваша не есть закон. - Нет, закон создан
богом и разумом, которые вселили в вас совесть, чтобы она выносила  решения,
- не так, как азиатский кади, в зависимости от  прилива  и  отлива  страстей
своих, - - а как британский судья в нашей  стране  свободы  и  здравомыслия,
который не сочиняет новых законов, а лишь честно применяет существующие".

                                   Finis. {*}
                                   {* Конец (лат.).}

     - Ты читал проповедь превосходно, Трим, - сказал отец. -  Он  бы  читал
гораздо лучше, - возразил доктор  Слоп,  -  если  бы  воздержался  от  своих
замечаний. - Я бы читал в десять раз лучше, сэр, - отвечал Трим, -  если  бы
сердце мое не было так переполнено. - Как  раз  по  этой  причине,  Трим,  -
возразил отец, - ты читал проповедь так хорошо. Если  бы  духовенство  нашей
церкви, - продолжал отец, обращаясь к доктору Слопу,  -  вкладывало  столько
чувства в произносимые им проповеди, как этот бедный парень, - то,  так  как
проповеди эти составлены прекрасно, - (- Я  это  отрицаю,  -  сказал  доктор
Слоп) - я утверждаю,  что  наше  церковное  красноречие,  да  еще  на  такие
волнующие темы, - сделалось бы  образцом  для  всего  мира.  -  Но,  увы!  -
продолжал отец, - с огорчением должен признаться, сэр, что в этом  отношении
оно похоже на французских  политиков,  которые  выигранное  ими  в  кабинете
обыкновенно теряют на поле сражения. - - Жалко было бы,  -  сказал  дядя,  -
если бы проповедь эта затерялась. - Мне она очень нравится, - сказал отец, -
-  она  драматична,  -  -  и  в  этом  литературном жанре, по крайней мере в
искусных  его  образцах,  есть  что-то  захватывающее.  -  - - У  нас  часто
проповедуют   в  этом роде, - сказал доктор Слоп. - Да, да, я знаю, - сказал
отец, -  но  его тон и выражение лица при этом настолько же  не  понравились
доктору   Слопу, насколько приятно ему было бы простое согласие отца. - - Но
наши   проповеди, - продолжал немного задетый доктор Слоп, - - очень выгодно
отличаются   тем,  что  если  уж  мы вводим в них действующих лиц, то только
таких,  как  патриархи,  или жены патриархов, или мученики, или святые. -  В
проповеди,  которую  мы только что прослушали, есть несколько  очень  дурных
характеров,  -  сказал отец, - но они, по-моему, нисколько ее не портят. - -
-  Однако   чья   бы   она  могла быть? - спросил дядя Тоби. - Как могла она
попасть  в моего Стевина?  - Чтобы ответить на второй вопрос, - сказал отец,
-  надо  быть  таким  же  великим  волшебником,  как  Стевин. - Первый же, -
по-моему,  -  не  так   труден:   -   ведь  если мне не слишком изменяет моя
сообразительность,   -   -  я  знаю  автора: конечно, проповедь эта написана
нашим приходским священником.
     Основанием для этого предположения было сходство прочитанной  проповеди
по стилю и манере с проповедями,  которые  отец  постоянно  слышал  в  своей
приходской церкви, - - оно доказывало  так  неоспоримо,  как  только  вообще
априорный Довод способен доказать такую вещь философскому уму, - что автором
ее  был  Йорик  и  никто  другой.  -  -  -  Догадка  эта  получила  также  и
апостериорное доказательство, когда на другой день Йорик прислал  за  ней  к
дяде Тоби слугу своего.
     По-видимому, Йорик, интересовавшийся всеми видами знания, когда-то брал
Стевина у дяди Тоби; по рассеянности он сунул в книгу свою проповедь,  когда
написал  ее,  и,  по  свойственной  ему  забывчивости,  отослал  Стевина  по
принадлежности, а заодно с ним и свою проповедь.
     - Злосчастная проповедь! После того как тебя нашли,  ты  была  вторично
потеряна,  проскользнув  через  незамеченную  прореху   в   кармане   твоего
сочинителя за изодранную предательскую подкладку, - ты глубоко была втоптана
в грязь левой задней ногой его Росинанта, бесчеловечно наступившего на тебя,
когда ты упала; - пролежав таким образом десять дней, -  ты  была  подобрана
нищим, продана за полпенни одному деревенскому причетнику,  -  уступлена  им
своему приходскому священнику, - навсегда потеряна для  ее  сочинителя  -  и
возвращена беспокойным его манам только в эту минуту,  когда  я  рассказываю
миру ее историю.
     Поверит ли читатель, что эта проповедь Йорика произнесена была во время
сессии суда присяжных в Йоркском соборе перед  тысячей  свидетелей,  готовых
клятвенно это подтвердить, одним пребендарием названного собора, который  не
постеснялся потом ее напечатать, - - и это произошло всего  лишь  через  два
года и три месяца после смерти Йорика! - Правда, с ним и при  жизни  никогда
лучше не обращались! - - а  все-таки  было  немного  бесцеремонно  этак  его
ограбить, когда он уже лежал в могиле.
     Тем не  менее,  уверяю  вас,  я  бы  не  стал  предавать  анекдот  этот
гласности, - ибо  поступивший  таким  образом  джентльмен  был  в  наилучших
отношениях с Йориком - и, руководясь духом  справедливости,  напечатал  лишь
небольшое количество экземпляров, назначенных для бесплатной  раздачи,  -  а
кроме того, мне говорили, мог бы и сам сочинить проповедь не хуже"  если  бы
счел это нужным; - - и рассказываю я об этом  вовсе  не  с  целью  повредить
репутации упомянутого джентльмена или его церковной карьере; -  предоставляю
это другим; - нет, мной  движут  два  соображения,  которым  я  не  в  силах
противиться.
     Первое заключается в том, что,  исправляя  несправедливость,  я,  может
быть, принесу покой тени Йорика, -  которая,  как  думают  деревенские  -  и
другие - люди, - - до сих пор блуждает по земле.
     Второе мое соображение то, что огласка этой истории служит мне  удобным
поводом сообщить: ежели бы характер священника Йорика  и  этот  образец  его
проповедей пришлись комунибудь по вкусу, -  что  г.  распоряжении  семейства
Шенди есть и другие его проповеди, которые могли бы составить порядочный том
к услугам публики - - и принести ей великую пользу.


        ^TГЛАВА XVIII^U

     Обадия бесспорно заслужил две обещанные  ему  кроны;  ибо  в  ту  самую
минуту,  когда  капрал  Трим  выходил   из   комнаты,   явился   он,   гремя
инструментами, заключенными в упомянутом уже зеленом байковом мешке, который
висел у него через плечо.
     - Теперь, когда мы в состоянии оказать некоторые услуги миссис Шенди, -
сказал (просияв) доктор Слоп, - было бы  не  худо,  я  думаю,  узнать  о  ее
здоровье.
     - Я приказал старой повитухе,  -  отвечал  отец,  -  сойти  к  нам  при
малейшем затруднении; - - ибо надо вам сказать,  доктор  Слоп,  -  продолжал
отец со смущенной улыбкой, -  что  в  силу  особого  договора,  торжественно
заключенного между мной и моей женой, вам принадлежит  в  этом  деле  только
подсобная роль, да и то лишь в том случае, если  эта  сухопарая  старуха  не
управится без вашей помощи. - -  У  женщин  бывают  странные  причуды,  и  в
случаях такого рода, - продолжал отец, -  когда  они  несут  всю  тяжесть  и
терпят жестокие мучения для блага наших семей и всего человеческого рода,  -
они требуют себе права решать en souveraines {Самовластно (франц.).}, в чьих
руках и каким образом они предпочитали бы их вынести.
     - Они совершенно правы, - сказал дядя Тоби. -  Однако,  сэр,  -  заявил
доктор Слоп, не придавая никакого значения мнению дяди Тоби  и  обращаясь  к
отцу, - лучше  бы  они  распоряжались  другими  вещами;  и  отцу  семейства,
желающему продолжения  своего  рода,  лучше,  по-моему,  поменяться  с  ними
прерогативами и уступить им другие права вместо этого. - Не знаю, -  отвечал
отец с некоторой резкостью, показывавшей,  что  он  недостаточно  взвешивает
свои слова, - не знаю, - сказал  он,  -  какими  еще  правами  могли  бы  мы
поступиться за право выбора  того,  кто  будет  принимать  наших  детей  при
появлении их на свет, - разве  только  правом  производить  их.  -  -  Можно
поступиться чем угодно, - заметил доктор Слоп. - - Извините,  пожалуйста,  -
отвечал дядя Тоби. - - Вы будете поражены, сэр. - продолжал доктор  Слоп,  -
узнав, каких усовершенствований  добились  мы  за  последние  годы  во  всех
отраслях  акушерского  искусства,  в  особенности  же  по  части  скорого  и
безопасного извлечения плода, - на одну эту операцию пролито теперь  столько
нового света, что я (тут он поднял руки) положительно удивляюсь, как это  до
сих пор... - Желал бы я, - сказал  дядя  Тоби,  -  чтобы  вы  видели,  какие
громадные армии были у нас во Фландрии.


        ^TГЛАВА XIX^U

     Я опускаю на минуту занавес  над  этой  сценой,  -  чтобы  кое-что  вам
напомнить - и кое-что сообщить.
     То, что я собираюсь сообщить вам, признаться, немного несвоевременно, -
ибо должно было быть сказано на сто пятьдесят страниц раньше, но я тогда уже
предвидел, что это кстати будет сказать потом, и лучше  всего  здесь,  а  не
где-нибудь в другом месте. - Писатели непременно должны заглядывать  вперед,
иначе не будет жизни и связности в том, что они рассказывают.
     Когда то и другое будет сделано, - занавес  снова  поднимется,  и  дядя
Тоби, отец и доктор Слоп будут  продолжать  начатый  разговор,  не  встречая
больше никаких помех.
     Итак, скажу сначала о том, что я  хочу  вам  напомнить.  -  Своеобразие
взглядов моего отца, показанное на примере выбора христианских  имен  и  еще
раньше на другом примере, - мне кажется, привело вас к заключению (я, право,
уже говорил  об  этом),  что  отец  мой  держался  таких  же  необычайных  и
эксцентричных взглядов на  десятки  других  вещей.  Действительно,  не  было
такого  события  в  человеческой  жизни,  начиная  от  зачатия  -  и  кончая
болтающимися штанами и шлепанцами второго детства, по поводу которого он  не
составил бы своего любимого  мнения,  столь  же  скептического  и  столь  же
далекого от избитых путей мысли, как и два рассмотренные выше.
     - Мистер Шенди, отец мой, сэр, на все смотрел со своей точки зрения, не
так, как другие; -  он  освещал  всякую  вещь  по-своему;  -  он  ничего  не
взвешивал на  обыкновенных  весах;  -  нет,  -  он  был  слишком  утонченный
исследователь,  чтобы  поддаться  такому  грубому  обману.  -  Если  желаете
получить истинный вес вещи на научном безмене, точка опоры, - говорил он,  -
должна быть почти  невидимой,  чтобы  избежать  всякого  трения  со  стороны
ходячих взглядов; - - без этого философские мелочи,  которые  всегда  должны
что-нибудь значить, окажутся вовсе  не  имеющими  веса.  -  Знание,  подобно
материи, - утверждал он, - делимо  до  бесконечности;  -  граны  и  скрупулы
составляют такую же законную часть его, как тяготение целого мира. - Словом,
- говорил он, - ошибка есть ошибка, - все равно, где бы она ни случилась,  -
в золотнике - или в фунте, - и там и здесь она одинаково пагубна для истины,
и последняя столь же неизбежно удерживается на дне своего кладезя промахом в
отношений пылинки на крыле мотылька, - как и в отношении диска солнца,  луны
и всех светил небесных, вместе взятых.
     Часто плакался он, что единственно от недостатка  должного  внимания  к
этому правилу и умелого применения его как к практической  жизни,  так  и  к
умозрительным истинам на свете столько  непорядков,  -  что  государственный
корабль  дает  крен;  -  и  что  подрыты  самые  основы  превосходной  нашей
конституции, церковной и гражданской, как утверждают люди сведущие.
     - Вы кричите, - говорил он,  -  что  мы  погибший,  конченый  народ.  -
Почему?  -  спрашивал  он,  пользуясь  соритом,  или  силлогизмом  Зенона  и
Хрисиппа, хотя и не зная,  что  он  им  принадлежал.  -  Почему?  Почему  мы
погибший народ? - Потому что мы продажны. - В  чем  же  причина,  милостивый
государь, того, что мы продажны? - В том, что мы нуждаемся; - не наша  воля,
а наша бедность соглашается брать взятки. - А отчего же, - продолжал  он,  -
мы нуждаемся? -  От  пренебрежения,  -  отвечал  он,  -  к  нашим  пенсам  и
полупенсовикам. Наши банковые билеты, сэр, наши гинеи, - даже наши  шиллинги
сами себя берегут.
     - То же самое, - говорил  он,  -  происходит  во  всем  цикле  наук;  -
великие, общепризнанные их положения  не  подвергаются  нападкам.  -  Законы
природы сами за себя постоят; - но ошибка - (прибавлял он, пристально смотря
на мою мать) - ошибка, сэр,  прокрадывается  через  мелкие  скважины,  через
узенькие щели, которые человеческая природа оставляет неохраняемыми.
     Так вот об этом образе мыслей моего отца я и хотел вам напомнить. - Что
же касается того, о чем я хотел вам сообщить и что приберег для этого места,
то вот оно: в числе многих превосходных доводов, при помощи которых отец мой
убеждал мою мать предпочесть помощь доктора Слопа помощи старухи, - был один
очень своеобразный; обсудив с ней вопрос как христианин  и  собираясь  вновь
обсудить его с ней как философ, он  вложил  в  этот  довод  всю  свою  силу,
рассчитывая на него как на якорь спасения. - - Довод подвел его; не  потому,
что в нем заключался какой-нибудь недостаток; но, как отец ни бился, ему так
и не