вать и скрипачом и  живописцем,  смотря
по тому, какая муха меня укусит; да будет вам известно, что я сам держу пару
лошадок, на которых по очереди (мне все равно, кто об этом знает)  частенько
выезжаю погулять и подышать воздухом; - иногда  даже,  к  стыду  моему  надо
сознаться, я предпринимаю  несколько  более  продолжительные  прогулки,  чем
следовало бы на взгляд мудреца. Но все дело в том, что я не мудрец; - - - и,
кроме того, человек настолько незначительный, что совершенно не важно, чем я
занимаюсь; вот почему я редко волнуюсь или кипячусь по этому поводу, и покой
мой не очень нарушается, когда я вижу таких важных господ  и  высоких  особ,
как нижеследующие, - таких, например, как милорды А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3, И,
К, Л, M, H, О, П и так  далее,  всех  подряд  сидящими  на  своих  различных
коньках; - иные из  них,  отпустив  стремена,  движутся  важным  размеренным
шагом, - - - другие, напротив, подогнув ноги к самому подбородку, с  хлыстом
в зубах,  во  весь  опор  мчатся,  как  пестрые  жокеи-чертенята  верхом  на
неприкаянных душах, - - -точно они решили сломать себе шею. - Тем  лучше,  -
говорю я себе; - ведь если случится  самое  худшее,  свет  отлично  без  них
обойдется; - а что касается остальных, - - - что ж, - - - помоги им бог, - -
пусть себе катаются, я им мешать не буду; ведь  если  их  сиятельства  будут
выбиты из седла сегодня вечером, - -ставлю  десять  против  одного,  что  до
наступления утра многие из них окажутся верхом на еще худших конях.
     Таким образом, ни одна из этих странностей  не  способна  нарушить  мои
покой. - - - Но есть случай, который, признаться, меня  смущает,  -  именно,
когда я вижу человека, рожденного для великих дел и, что служит еще больше к
его чести, по природе своей всегда расположенного делать добро; - - когда  я
вижу человека, подобного вам, милорд, убеждения и поступки которого столь же
чисты и благородны, как и его кровь, - и без которого по этой причине ни  на
мгновение не может обойтись развращенный  свет;  -  когда  я  вижу,  милорд,
такого человека разъезжающим на своем коньке хотя бы минутой  дольше  срока,
положенного ему моей любовью к родной стране и моей заботой о его  славе,  -
то я, милорд, перестаю быть философом и в первом порыве  благородного  гнева
посылаю к черту его _конька_ со всеми коньками на свете.

          Милорд,

     Я утверждаю, что эти строки являются посвящением, несмотря на  всю  его
необычайность в трех самых существенных отношениях: в отношении  содержания,
формы и отведенного ему места; прошу вас поэтому принять его как  таковое  и
дозволить мне почтительнейше положить его к ногам вашего сиятельства, - если
вы на них стоите, - что в вашей власти, когда вам угодно, -  и  что  бывает,
милорд, каждый раз, когда для этого представляется повод и, смею  прибавить,
всегда дает наилучшие результаты.

                Милорд,
         вашего сиятельства покорнейший,
                     преданнейший
                         и нижайший слуга,
                                           Тристрам Шенди.


        ^TГЛАВА IX^U

     Торжественно  довожу  до  всеобщего   сведения,   что   вышеприведенное
посвящение не предназначалось  ни  для  какого  принца,  прелата,  папы  или
государя, - герцога, маркиза, графа, виконта или  барона  нашей  или  другой
христианской страны; - - а также не продавалось до сих пор на  улицах  и  не
предлагалось ни великим, ни малым людям ни публично, ни частным образом,  ни
прямо, ни косвенно; но является подлинно девственным посвящением, к которому
не прикасалась еще ни одна живая душа.
     Я так подробно останавливаюсь на этом пункте  просто  для  того,  чтобы
устранить всякие нарекания или возражения против способа, каким я  собираюсь
извлечь из него побольше выгоды, а именно - пустив его честно  в  продажу  с
публичного торга; что я теперь и делаю.
     Каждый автор отстаивает себя по-своему; - что до меня, то я терпеть  не
могу торговаться и препираться из-за нескольких гиней в темных передних, - и
с самого начала решил про себя действовать с  великими  мира  сего  прямо  и
открыто, в надежде, что я таким образом всего лучше преуспею.
     Итак, если во владениях  его  величества  есть  герцог,  маркиз,  граф,
виконт пли барон, который бы  нуждался  в  складном,  изящном  посвящении  и
которому подошло бы вышеприведенное (кстати сказать, если  оно  мало-мальски
не подойдет, я его оставлю у себя), - -  оно  к  его  услугам  за  пятьдесят
гиней; - - что, уверяю вас, на двадцать гиней дешевле, чем за него  взял  бы
любой человек с дарованием.
     Если вы еще раз внимательно его прочитаете, милорд, то убедитесь, что в
нем вовсе нет грубой лести, как  в  других  посвящениях.  Замысел  его,  как
видите, ваше сиятельство,  превосходный,  -  краски  прозрачные,  -  рисунок
недурной, - или, если  говорить  более  ученым  языком  -  и  оценивать  мое
произведение по принятой у живописцев 20-балльной системе, - - то  я  думаю,
милорд, что за контуры мне можно будет поставить 12, - за композицию 9, - за
краски 6,  -  за  экспрессию  13  с  половиной,  -  а  за  замысел,  -  если
предположить,  милорд,  что  я  понимаю  свой  _замысел_  и  что  безусловно
совершенный замысел оценивается цифрой 20,  -  я  считаю,  нельзя  поставить
меньше  чем  19.  Помимо  всего  этого   -   произведение   мое   отличается
соответствием частей, и темные штрихи  _конька_  (который  является  фигурой
второстепенной и служит как  бы  фоном  для  целого)  чрезвычайно  усиливают
светлые тона, сосредоточенные на лице  вашего  сиятельства,  и  чудесно  его
оттеняют; - кроме того, на tout ensemble {На всем в целом  (франц.).}  лежит
печать оригинальности.
     Будьте добры, досточтимый милорд, распорядиться, чтобы названная  сумма
была выплачена мистеру Додсли для вручения автору, и  я  позабочусь  о  том,
чтобы в следующем издании глава эта  была  вычеркнута,  а  титулы,  отличия,
гербы и добрые дела вашего сиятельства помещены  были  в  начале  предыдущей
главы, которая целиком, от слов: de gustibus non est disputandum - вместе со
всем, что  говорится  в  этой  книге  о  _коньках_,  но  не  больше,  должна
рассматриваться как посвящение вашему сиятельству. -  Остальное  посвящаю  я
Луне, которая, кстати сказать, из  всех  мыслимых  _патронов_  или  _матрон_
наиболее способна дать книге моей ход и свести от нее с ума весь свет.

                 _Светлая богиня_,

     если ты не слишком занята делами _Кандида_ и мисс _Кунигунды_, - возьми
под свое покровительство также _Тристрама Шенди_.


        ^TГЛАВА X^U

     Можно ли было считать  хотя  бы  скромной  заслугой  помощь,  оказанную
повивальной бабке, и кому эта заслуга по праву  принадлежала,  -  с  первого
взгляда представляется мало существенным для нашего  рассказа;  -  -  верно,
однако  же,  то,  что  в  то  время  честь  эта   была   целиком   приписана
вышеупомянутой даме, жене священника. Но я, хоть убей, не могу отказаться от
мысли, что и сам священник, пусть даже не ему первому пришел в  голову  весь
этот план, - тем не менее, поскольку он принял в нем сердечное участие,  как
только был в него посвящен, и охотно отдал  деньги,  чтобы  привести  его  в
исполнение, - что священник, повторяю, тоже имел  право  на  некоторую  долю
хвалы, - если только ему не принадлежала добрая половина  всей  чести  этого
дела.
     Свету угодно было в то время решить иначе.
     Отложите в сторону книгу, и я дам вам  полдня  сроку  на  скольюянибудъ
удовлетворительное объяснение такого поведения света.
     Извольте же знать, что лет за пять до так обстоятельно рассказанной вам
истории с патентом повивальной бабки - священник, о котором мы  ведем  речь,
сделал себя притчей во языцех окрестного населения, нарушив всякие  приличия
в отношении себя, своего положения и своего  сана;  -  -  -  он  никогда  не
показывался верхом иначе, как на тощем,  жалком  одре,  стоившем  не  больше
одного фунта пятнадцати шиллингов; конь этот, чтобы сократить его  описание,
был вылитый брат _Росинанта_ - так далеко простиралось между  ними  семейное
сходство; ибо он решительно во всем подходил под описание  коня  ламанчского
рыцаря, - с тем лишь  различием,  что,  насколько  мне  помнится,  нигде  не
сказано, чтобы  _Росинант_  страдал  запалом;  кроме  того,  _Росинант_,  по
счастливой привилегии большинства испанских коней, тучных  и  тощих,  -  был
несомненно конем во всех отношениях.
     Я очень хорошо знаю, что конь героя был  конем  целомудренным,  и  это,
может  быть,  дало  повод  для  противоположного  мнения;  однако  столь  же
достоверно и то, что воздержание  Росинанта  (как  это  можно  заключить  из
приключения с  ингуасскими  погонщиками)  проистекало  не  от  какого-нибудь
телесного  недостатка  или  иной  подобной  причины,   но   единственно   от
умеренности и спокойного течения его крови.  -  И  позвольте  вам  заметить,
мадам, что на свете сплошь и рядом бывает целомудренное поведение, в  пользу
которого вы больше ничего не скажете, как ни старайтесь.
     Но как бы там ни было,  раз  я  поставил  себе  целью  быть  совершенно
беспристрастным  в  отношении  каждой  твари,  выведенной  на  сцену   этого
драматического произведения, - я не мог умолчать  об  указанном  различии  в
пользу коня Дон Кихота; - -  во  всех  прочих  отношениях  конь  священника,
повторяю, был совершенным подобием Росинанта, - эта  тощая,  эта  сухопарая,
эта жалкая кляча пришлась бы под стать самому _Смирению_.
     По мнению кое-каких людей недалекого ума, священник  располагал  полной
возможностью принарядить своего коня;  -  ему  принадлежало  очень  красивое
кавалерийское седло, подбитое зеленым  плюшем  и  украшенное  двойным  рядом
гвоздей с серебряными шляпками, да пара блестящих медных  стремян  и  вполне
подходящий чепрак первосортного серого  сукна  с  черной  каймой  по  краям,
заканчивающейся густой черной шелковой  бахромой,  poudre  d'or  {С  золотой
ниткой (франц.).}, - все это он приобрел в гордую весну своей жизни вместе с
большой чеканной уздечкой, разукрашенной как полагается. - -  Но,  не  желая
делать свою лошадь посмешищем, он  повесил  все  эти  побрякушки  за  дверью
своего рабочего кабинета и благоразумно снабдил ее вместо них такой уздечкой
и таким седлом, которые в точности  соответствовали  внешности  и  цене  его
скакуна.
     Во время своих поездок в таком виде по приходу и  в  гости  к  соседним
помещикам священник - вы это легко поймете - имел случай  слышать  и  видеть
довольно много вещей, которые не давали ржаветь его  философии.  Сказать  по
правде, он не мог показаться  ни  в  одной  деревне,  не  привлекая  к  себе
внимания всех ее обитателей, от мала до велика. - - Работа  останавливалась,
когда он проезжал, - бадья повисала в воздух на середине колодца, - - прялка
забывала вертеться, - - _ даже игравшие в орлянку и в  мяч  стояли,  разинув
рот, шал он  не  скрывался  из  виду;  а  так  как  лошадь  его  была  не  и
быстроходных, то обыкновенно у  него  было  довольно  времени  чтобы  делать
наблюдения - слышать ворчание людей серьезных - - и смех легкомысленных, - и
все это он переноси  с  невозмутимым  спокойствием".  -  Таков  уж  был  его
характер, - - от всего сердца любил он шутки, - а так как и самому  себе  он
представлялся смешным, то говорил, что не может сердиться на других  за  то,
что они видят его в том же свете, в каком он с такой непререкаемостью  видит
себя сам вот почему, когда его друзья, знавшие,  что  любовь  к  деньгам  не
является  его  слабостью,  без  всякого   стеснения   потешались   над   его
чудачеством, он предпочитал, - вместо того чтобы называть истинную  причину,
- - хохотать вместе с ними над собой; и так как у  него  самого  никогда  не
было на костях ни унции мяса и по части худобы он  мог  поспорить  со  своим
конем, - то он подчас утверждал,  что  лошадь  его  как  раз  такова,  какой
заслуживает всадник; - что оба они, подобно кентавру, составляют одно целое.
А иной раз  и  в  ином  расположении  духа,  недоступном  соблазнам  ложного
остроумия, - священник говорил, что чахотка скоро сведет его в могилу,  и  с
большой  серьезностью  уверял,  что  он   без   содрогания   и   сильнейшего
сердцебиения не в состоянии взглянуть на откормленную лошадь и что он выбрал
себе тощую клячу не только для сохранения собственного спокойствия, но и для
поддержания в себе бодрости.
     Каждый раз он давал тысячи новых забавных  и  убедительных  объяснений,
почему смирная, запаленная кляча была  для  него  предпочтительнее  горячего
коня: - ведь на такой кляче он мог беззаботно сидеть и размышлять de vamtatt
mundi et fuga saeculi {О суетности мира и быстротечности  жизни  (лат.).}  с
таким же успехом, как если бы перед глазами у него находился  череп;  -  мог
проводить время в каких угодно занятиях, едучи медленным шагом, с  такой  же
пользой, как в своем  кабинете;  -  -  мог  пополнить  лишним  доводом  свою
проповедь - или лишней дырой свои штаны - так же уверенно в своем седле, как
в своем кресле,  -  между  тем  как  быстрая  рысь  и  медленное  подыскание
логических  доводов  являются  движениями  столь  же   несовместимыми,   как
остроумие и рассудительность. - Но на  своем  коне  -  он  мог  соединить  и
примирить все, что угодно, - мог  предаться  сочинению  проповеди,  отдаться
мирному пищеварению и, если того  требовала  природа,  мог  также  поддаться
дремоте. - Словом, разговаривая на эту тему,  священник  ссылался  на  какие
угодно причины, только не на истинную, - истинную же причину он  скрывал  из
деликатности, считая, что она делает ему честь.
     Истина же заключалась в следующем: в молодые годы, приблизительно в  то
время, когда были приобретены роскошное  седло  и  уздечка,  священник  имел
обыкновение или тщеславную прихоть, или назовите это как угодно, - - впадать
в противоположную крайность. - В местности, где он жил, о нем шла слава, что
он любил хороших лошадей, и у него в конюшне  обыкновенно  стоял  готовый  к
седлу конь, лучше которого не  сыскать  было  во  всем  приходе.  Между  тем
ближайшая повитуха, как я вам сказал, жила в семи милях от  той  деревни,  и
притом в бездорожном месте, - таким  образом,  не  проходило  недели,  чтобы
нашего бедного священника не потревожили слезной просьбой одолжить лошадь; и
так как он не был жестокосерд, а нужда в помощи каждый раз была более острая
и положение родильницы более тяжелое, - то, как он  ни  любил  своего  коня,
все-таки никогда не в силах был отказать в просьбе; в  результате  конь  его
обыкновенно возвращался или с ободранными ногами, или с костным шпатом,  или
с подседом; - или надорванный, или с запалом, - словом, рано или  поздно  от
животного оставались только кожа да кости;  -  так  что  каждые  девять  или
десять месяцев священнику  приходилось  сбывать  с  рук  плохого  коня  -  и
заменять его хорошим.
     Каких размеров мог достигнуть убыток при таком балансе communibus annis
{В течение года в среднем  (лат.).},  предоставляю  определить  специальному
жюри из пострадавших при подобных же обстоятельствах; - но как бы он ни  был
велик, герой  наш  много  лет  нес  его  безропотно,  пока,  наконец,  после
многократного повторения несчастных случаев  этого  рода,  не  нашел  нужным
подвергнуть дело тщательному обсуждению; взвесив все и  мысленно  подсчитав,
он нашел убыток не только несоразмерным с прочими  своими  расходами,  но  и
независимо от них крайне тяжелым, лишавшим его  всякой  возможности  творить
другие добрые дела у себя в приходе. Кроме того, он  пришел  к  выводу,  что
даже на половину проезженных таким образом денег можно  было  бы  сделать  в
десять раз больше добра; - - но еще гораздо важнее  всех  этих  соображений,
взятых вместе, было то, что теперь вся его благотворительность сосредоточена
была в очень узкой области, притом в такой, где, по его мнению, в  ней  было
меньше всего надобности, а именно: простиралась только на детопроизводящую и
деторождающую часть его прихожан,  так  что  ничего  не  оставалось  ни  для
бессильных, - ни для престарелых, - ни для  множества  безотрадных  явлений,
почти: ежечасно им наблюдаемых, в которых  сочетались  бедность,  болезни  и
горести.
     По этим соображениям решил он прекратить расходы на  лошадь,  но  видел
только два способа начисто от них отделаться, - а именно: или поставить себе
непреложным законом никогда больше не давать своего  коня,  невзирая  ни  на
какие просьбы, - или же махнуть рукой и согласиться ездить на жалкой  кляче,
в которую обратили последнего его коня, со всеми ее болезнями и немощами.
     Так как он не полагался на свою стойкость в первом случае,  -  -  то  с
радостным сердцем избрал второй способ, и хотя отлично мог,  как  выше  было
сказано, дать ему лестное для себя  объяснение,  -  однако  именно  но  этой
причине брезгал прибегать к нему, готовый лучше сносить презрение  врагов  и
смех друзей, нежели испытывать мучительную неловкость, рассказывая  историю,
которая могла бы показаться самовосхвалением.
     Одна эта черта характера внушает  мне  самое  высокое  представление  о
деликатности и благородстве чувств почтенного священнослужителя;  я  считаю,
что ее можно поставить наравне с самыми  благородными  душевными  качествами
бесподобного ламанчского рыцаря, которого, кстати сказать, я от  души  люблю
со всеми его безумствами, и чтобы его посетить, совершил  бы  гораздо  более
далекий путь, чем для встречи с величайшим героем древности.
     Но не в этом мораль  моей  истории:  рассказывая  ее,  я  имел  в  виду
изобразить поведение света во всем этом деле. - Ибо вы  должны  знать,  что,
покуда такое объяснение сделало бы священнику честь, - ни одна живая душа до
него не додумалась: - враги его, я полагаю, не желали, а друзья не могли.  -
- - Но стоило ему только принять участие в  хлопотах  о  помощи  повивальной
бабке и заплатить пошлины за право заниматься практикой,  -  как  вся  тайна
вышла наружу; все лошади, которых он потерял, да в придачу  к  ним  еще  две
лошади, которых он никогда не терял, и также все  обстоятельства  их  гибели
теперь стали известны наперечет и отчетливо припоминались. -  Слух  об  этом
распространился, как  греческий  огонь.  -  "У  священника  приступ  прежней
гордости; он снова собирается кататься на хорошей лошади; а если это так, то
ясно как день, что уже в первый год он десятикратно покроет все издержки  по
оплате патента; -  -  каждый  может  теперь  судить,  с  какими  намерениями
совершил он это доброе дело".
     Каковы были его виды при совершении как этого, так и  всех  прочих  дел
его жизни - или, вернее, какого были об этом мнения другие люди - вот мысль,
которая упорно держалась в его собственном мозгу и очень часто нарушала  его
покой, когда он нуждался в крепком сне.
     Лет десять тому назад герою нашему посчастливилось избавиться от всяких
тревог на этот счет, - как раз столько же времени прошло с тех пор,  как  он
покинул свой приход, - - а вместе с ним и этот свет, - и явился  дать  отчет
судье, на решения которого у него не будет никаких причин жаловаться.
     Но над делами некоторых людей тяготеет какой-то рок. Как ни старайся, а
они всегда проходят сквозь известную среду, которая настолько их  преломляет
и  искажает  истинное  их  направление,  -  -  -  что  при  всем  праве   на
признательность, которую заслуживает прямодушие, люди эти все-таки вынуждены
жить и умереть, не получив ее.
     Горестным примером этой истины был наш священник...  Но  чтобы  узнать,
каким образом это случилось - и извлечь для себя урок из полученного знания,
вам обязательно надо прочитать две следующие  главы,  в  которых  содержится
очерк его жизни и суждений, заключающий ясную мораль. - Когда с  этим  будет
покончено, мы намерены продолжать рассказ о повивальной  бабке,  если  ничто
нас не остановит по пути.


        ^TГЛАВА XI^U

     _Йорик_ было и