ись по возможности вообще  не
размножаться. Но, старайся не старайся, а иной раз и размножишься.
     Последний раз стимфалиды обильно размножались от безделья: на целый год
пришлось уйти им  в глубокие пещеры с азиатской стороны Заполярного Урала, и
отсиживаться под  многосаженной толщей малахита, что было особенно неприятно
потому, что именно  малахитом ходят под  себя их незаконные дети - Хозяева и
Хозяйки  Медной  Горы.  Больше  прятаться  было  некуда, небеса  в то  время
безраздельно  принадлежали  летающему  оборотню, монстру по имени Дириозавр,
которого стая лишь единожды издалека увидела - и мигом нырнула в окаменевшее
дерьмо  собственных деток.  Ходил страшный  слух о том, что это  не  простой
Дириозавр, а лично Зевс Хронович. Но потом Дириозавр куда-то убрался, и стая
вернулась к патрулированию.
     Именно  тогда  Москва предложила стимфалидам штатную работу в  обмен на
неограниченное  право  пользоваться  лучшими  сортами  сырой  нефти,  причем
обязалась в тех местах, где нефти нет,  ставить поилки.  Великий  московский
колдун, Начальник  Наиболее Сырой  Нефти  и  Природного  Газа,  взял птиц на
работу. Впервые с доэллинских времен стимфалиды пошли  на  службу. Отдельным
пунктом  Начальник  гарантировал  защиту  от  несанкционированных  Гераклов.
Совершенно не хотелось птицам с налетанного места из-за чьих-нибудь трещоток
куда-нибудь  уматывать.  Хотя  вообще-то были  приглашения  на  Сверхдальний
Север, туда, за Северный Полюс, где процветает нынче Гренландская империя...
Ну да ладно, пока и тут неплохо.
     Люди изрыли Уральские горы, взяли все, что смогли увидеть, и почти ушли
из этих краев, - не считая, конечно, того  куска  Рифейского Урала,  который
обернул своей  ленточной тушей  одряхлевший Великий Змей. Именно поэтому для
древнейших  чуд и  гад  земли здесь был  истинный заповедник:  живи  в  свое
удовольствие, только носа (хобота, клюва и т.д.) наружу не показывай. Должен
же  быть на круглой  земле угол, куда можно спокойно уползти/улететь/уйти на
старости  лет,  пить  нефть,   кушать  лазурит,  размножаться   в   разумных
количествах. И кое-кто из особо древних полагал, что другого места на свете,
кроме захапанного Змеем Рифея, для древних  на  свете нет,  - однако к Рифею
змей почти никого не  допускал, вот  и толклись они вокруг него,  пугая друг
друга. Кто бы не испугался: выходишь поздно вечером на шоссе попутную машину
поймать, а  там уже  стоит сторукий, половиной рук голосует. Или  летит выше
облаков, в стратосфере, взмокшая белая корова, за  ней - огромный овод,  оба
куда-то  исчезают почти сразу.  Или  выползает  из дыры в  земле престарелая
богиня  Эрида, специалистка по  раздорам, начинает  гнилой хурмой  кидаться,
думает,  что  это  яблоко раздора. Побросает, побросает, обратно  уползет, а
хурму  вороны  поклюют и драка между  ними  начинается. Где-то в  пещере под
кайфом балдеет сверхдревний бог Гипнос,  от которого даже богов в сон тянет,
но его уже давно никто не видел: то ли  белены  объелся, то ли  мухоморов, в
России еще и не то есть, а может, враки это и нет ни бога, ни мухомора.
     Стимфалидам нужен  был воздух  и простор. И  они  его  получили, в  тех
границах, в каких требовалось им, и как раз в тех, охрану которых совершенно
некому  было  поручить  Империи.  Справедливо  бы  поинтересоваться -  зачем
Империя должна охранять свою середину. На этот вопрос у государя был  ответ:
"Я приказал, и надо выполнять". Государь, может  быть, не знал, что  слово в
слово процитировал недоброй памяти  Нестора Махно. Но об этих словах помнили
разве  что в городе Гуляй-Поле, где они  были долотом высечены на пьедестале
памятника.  Памятник  поставили  на частные пожертвования  в первый  же  год
царствования  нынешнего  царя,  теперь  уже  никто не  помнил  -  чего ради.
Примерно  на  таком  же  основании   зачислили  на  нефтяное  довольствие  и
медно-железную стаю. Пусть летает. Наверное, однажды пригодится.
     Стимфалидам такое положение  вполне нравилось. Эти  невероятные  чудища
были  самодостаточны: поругаться всегда могла одна  голова  с другой, но при
общении между собой (и в  редчайших случаях - с посторонними) птицы говорили
парой голов,  хором. И  вот настал  такой день, когда дважды тридцать девять
железных глоток единым хором вынуждены были гаркнуть: "Будет исполнено, ваше
превосходительство!"  Гаркнуть  пришлось в ответ на предложение разыскать  в
Уральских горах  хитротазого Призрака,  норовящего пробраться в Европу и там
бродить вопреки исторической необходимости. И в  Москве, и  в стае полагали,
что  искать  его  специально  не  надо:  так  и  так   попадется  во   время
патрулирования. А  дальше  предполагался следующий  сценарий:  пусть подонок
убирается куда хочет, но чтоб в Европу больше  не  совался.  Наелась  Европа
призрачной каши до отвала, аж рыгать сил нет.
     Однако пока  что  Призрак  не попадался.  Возможно, что  развалился  на
отдельные кости и зря на него охота  идет, но  еще  возможней, что  сидит он
где-нибудь в  болоте по макушку и новые козни выдумывает: замышляет  стачку,
стычку  или  стучалку всенародную. Между тем  никто Призрака  (в отличие  от
стимфалид) в штат не оформлял.  Рано  или  поздно вылезет он  из  болот  под
Ханты-Мансийском, и обычным своим путем, через Уральское Междозубье в районе
истоков Печоры попытается пройти в Европу. Тут его и взять за тазовую кость.
В скалах над пропастью Междозубья имелись у стимфалид кое-какие  неприметные
ни сверху, ни снизу "гнезда" с некоторым запасом сладкой сырой нефти. Отсюда
открывался широкий обзор  троп  из  Европы в Азию; следуя  привычке, Старшая
Стимфалида  улеглась  на  сторожевое  место.  Поскольку облюбованная  пещера
находилась в южном  обрыве,  лечь пришлось  по-особому,  переплетя шеи,  ибо
азиатской голове  совершенно  не  хотелось  смотреть в Европу,  и  наоборот.
Настроение у птицы было ниже среднего; из-за сырости в  воздухе перья быстро
покрывались  зеленью  и  крошились, оба  железных клюва нуждались в заточке.
Пользуясь  случаем,  птица положила обе головы  на приготовленные московской
прислугой  бруски, вздохнула,  ругнулась  на ею  же самой  позабытом языке и
стала елозить клювами по влажному от тающего снега камню.
     Несмотря на сытный запах нефти из глубины пещеры, аппетит у птицы так и
не  проснулся. Последнее время это случалось  так часто, что  поневоле в обе
головы к ней закрадывалась мысль - уж не старость  ли это? Она вылупилась из
пернатого яйца в южной Греции в  те годы, о  которых можно  сказать лишь то,
что медный век был тогда на исходе  и  начинался железный, оттого и  клюв ее
был иным, чем оперение. Не очень прочно, зато легко затачивается. Точильного
камня здесь, на Урале, вдоволь. Однако - холодно.
     Откуда взялось само слово Урал? Лет всего пятьсот прошло, как стали его
употреблять. А  до того  говорили просто  Камень. И  все  вокруг  называлось
похожими словами, включая  тот  кусок земли,  где  не утихала  вулканическая
деятельность,  который  обхватил  мертвой  хваткой  Великий  Змей:  когда-то
назывался он  Кеми, теперь на греко-славянский манер -  Киммерия. Стимфалида
иной  раз  хотела  бы  нырнуть  под  ту  скалу,  с  которой прыгал вниз граф
Палинский, и поглядеть - что там творится. Тем более, что располагался замок
совершенно незаконно, большая часть его находилась в Азии, но  десять  аршин
главной,  "ломберной" гостиной размещалось  в  Европе,  ибо замок висел  над
обрывом.  Змей  в  этом  месте  разместил  свое  тело   в  дыре,  проходящей
непосредственно  под  горой, и  получалось, что  в  его владения вход сверху
все-таки  есть. Стимфалида знала,  что  есть в  эти  владения  и  подземный,
подречный  вход из  Европы.  Так  что не очень-то строго  оберегал Змей свои
владения.  Но  снизу входили на  эту территорию  лишь коробейники,  сверху -
вовсе  никто  не входил,  только граф  здоровье закаливал и  два-три раза  в
неделю туда упрыгивал. Любопытно, конечно, - но на всякий  случай стимфалида
убедила себя в том, что ничего интересного там, внизу, нет.
     Мог,  конечно, там прятаться известный  Призрак, тем более что Киммерия
вся целиком располагалась  в Европе. Но тогда было бы всем плевать на него в
Москве - в высшей  степени. Киммерия - место закрытое, бродить туда-сюда  по
нему, из него и  вокруг него дано лишь Змееблюстителю. Он первый Призрака бы
и прищучил. Раскрыл бы пасть Змею,  Призрака туда бросил -  броди, милый, по
кругу. Но у Вечного Странника в Москве начальства не было. Нет пока на него,
видать, штатной единицы. Где же  Призрак-то? Может,  переломал  где в  тайге
кости, да гниет, бедолага,  под корягой, болезный, гнида  подколодная... Или
вовсе угулял во льды? Ищи его теперь от Колгуева до Чугуева... Сволочь.
     Птица кончила точить  клювы, сполоснула их свежим снегом и придвинулась
к обрыву. Зрение у нее было всякое,  любую движущуюся в  Междозубье  букашку
она бы отследила... и вот только что отследила. Что-то. Где-то за версту под
стимфалидой  одинокая фигура  топталась, словно исполняла  ритуальный танец,
или же вино из невидимых гроздьев клюквы выжимала. Это был никак не человек,
не  Вечный  странник, не  зверь, не птица, не  рыба, не... Не  мясо? Да нет,
вроде бы мясо. С запахом рыбы. Притом  - на такие вещи  у стимфалиды нюх был
настоящий - очень древнее это было мясо. Тысячи лет было этому мясу. И пахло
оно совершенно неприлично. Такой запах стоит в комнате
     бардака, где много дней идет  непрекращающийся трах, а белье не меняют,
к  этому  надо  прибавить  запах  еще другого чего-то  подобного,  но  людей
поменять  на  лошадей -  словом,  воняло на дне  пещеры живое  олицетворение
случки.
     Стимфалида  рывком  упала  с  обрыва,   более  безопасная  левая  пасть
перехватила вонючку поперек того, что  с натяжкой  могло у  вонючки сойти за
талию, и вернулась на карниз возле  пещеры. Тварь  почти не сопротивлялась и
шлепнулась  на  условную   задницу  там,  где  была  поставлена.  За  спиной
стимфалиды послышалось шевеление: стая заинтересовалась.  Но стаю немедленно
отослали подальше, добыча никак не могла быть Призраком, ибо ни один призрак
так не  воняет. Впрочем,  на очень  глубокое знание  всех  мировых мифологий
птица не претендовала, - а вдруг все-таки вонючие призраки бывают? - поэтому
отпускать чудище без выяснения обстоятельств она не собиралась.
     Не  принадлежи  стимфалида  к  биомифологическому роду,  от которого на
всей-то  Земле  осталось  тридцать девять особей, она решила  бы,  что таких
существ не может быть. Верхняя половина тела у существа была с одной стороны
человеческой, но  с другой - это было  тело крокодила, из-за  такой розни  с
одной стороны у существа была человеческая рука, с другой - крокодилья лапа,
а лицо  и  вовсе сочетало в  себе черты  человека и крокодила, и оттого было
перекошено. Пасть была скорей человеческой, зубы - определенно крокодильими.
Нижняя  часть  тела  представляла  собой  уж  и  вовсе   издевательство  над
эстетическими  канонами: одна  нога  была петушиной,  другая была...  рукой,
настоящей  волосатой  нижней  рукой  гориллы. У  развилки  этих  конечностей
находилось  нечто вроде слоновьего хобота, приглядевшись, стимфалида поняла,
что  размеры  роли  не  играют, но  пойманное  существо  -  это самец.  Даже
наверняка самец. Словом,  изловлено: черт знает что. Особые приметы: самец и
воняет.  Попыток  бегству не  делает.  Ну, и дальше что?  Впрочем,  четверть
натуры у  существа была птичьей,  стимфалида прококотала на  курином обычный
вопрос: мол, сразу  вижу молодца, да из какого ты яйца? Чудище пошевелило...
ну,  тем,  что  было  у  него  вроде  хобота,  а  потом скрипло  ответило на
современном русском:
     - Никогда!
     "Тоже мне ворон..." - зло  подумала  стимфалида. Но русский  она  знала
получше, чем курий.
     - Даку-у-у-менты!
     Чудище пошевелило тем, чем, видимо, шевелило всегда, откашлялось (очень
простужено) и изрекло:
     - Токолош. К вашим услугам.
     - Чего тут делаешь? Здесь закрытая для полетов зона!
     Токолош изумленно вскинул хобот.
     - Когда это я летал? Где?
     - Ты... четвертьпетух! Значит, покушаешься летать.
     Морда Токолоша приобрела очень человеческое выражение.
     - Совсем обалдела, да?
     Стимфалида смутилась.
     - А ты откуда знаешь, что я женщина?
     Хобот победно взлетел вверх.
     -  Это-это-это...  я  чую! На  то  и  Токолош! Занесен  в  ярко-красную
книгу!.. В спецгруппу...
     -  Кончай  махать...  аппаратурой.  Приступим  к  допросу. Какого хрена
ошиваешься в  закрытом  для  ошивания  районе?  Сюда  вход  разрешен  только
древним, либо с разрешения Москвы.
     -  Я?  Я-таки древний! Человечество в Африке  на  свет вылупилось,  а я
тамошний. Я  даже человек  на  четверть. Бабушка  у  меня  была  человечиха.
Дедушка крокодил ее догнал. И получилась моя матушка. А дедушка-петух догнал
бабушку-гориллу. Получился мой батюшка. А  потом батюшка догнал матушку. Ну,
и  получился  Токолош.  Мне  теперь  все  равно  кого  догонять  -  лишь  бы
шевелилось. Но в Африке стреляют... и жарко.  Теперь все сюда ползут. Мы  по
дедушке-крокодилу с Великим  Змеем пресмыкающиеся родственники. Хочу  к нему
проситься. Сексуального убежища прошу.
     Стимфалида  задумалась.   Токолош   забыл,  что  по  дедушке-петуху  он
приходится родней  и  ей,  вольной стимфалиде. Получалось,  что через  этого
вонючего она, да и  вся  ее стая, приходились свойственницами Великому Змею.
Интересная  новость. Вообще-то и  Палинский что-то дольше живет, чем простые
люди, со скалы  на две версты не прыгающие. И  Кракен, древний  десятиногий,
говорят,  где-то   в  Карском   море   лежит,  в  речку  Кару  втискивается.
Притягательны  здешние места для древних. И  ведь это  только  те, кого Змей
внутрь захапанной  им территории явно  пускать  не хочет! Бродил  тут где-то
последний  Василиск,  змееподобный  гад, от взгляда которого  должны  бы все
каменеть, но уже давно вот не каменеют: Вечный Странник, говорят, поймал его
и неделю держал в зеркальной комнате, тот  на себя  нагляделся, не то,  чтоб
околел или  там окаменел,  но  подагру теперь имеет страшную.  Австралийский
чудо-юдий Баньйип, громадина полупрозрачная, тоже сюда приперся, но этот как
холодно  - так впадает  в спячку, лежит  небось в  луже  где-нибудь  и  ждет
Великого Парникового эффекта, - а дождется, того гляди, Ледникового периода.
Словом, все  древние  тут, некуда им  податься,  кроме  как под бок  к Змею.
Призрак (тот, что по Европе раньше ходил, воздух портил), значит, тоже  тут.
Не зря Москва предупреждала, чтобы не путали с Призраком ходячего языческого
идола Посвиста  (безвредного, кажется),  и  еще  кто-то,  вроде  на "Э"  его
фамилия - ну да, Франкенштейн...
     -  Ты чего  делаешь!.. - взвизгнула стимфалида на вонючего, но он  свое
дело знал туго и убирать хобот оттуда, куда единожды влез, не был намерен.
     - Я делаю... природе соответственно. Я... ы... я... ы... о!.. Ну, летай
дальше...
     Возмущенная  стимфалида  резким  движением   азиатской  головы  скинула
Токолоша с карниза: внизу больше версты, по другому разу нагличать не будет.
Стимфалида не заметила, как ловко развернул он за спиной  одинокое петушиное
крыло,   как  изящно   спланировал  на  противоположный  карниз,  совершенно
неприлично облизнулся  -  и стал спускаться. А  стимфалиду обуяла  обида.  И
жажда. Она протянула обе шеи в пещеру и поискала бочку. Сунула обе  головы в
нее и хорошо отхлебнула.
     И тут  же  обе  головы вытащила назад. В бочке был чистый мазут. Опять,
черт  возьми,  придется  размножаться.  Опять  пойдут  Хозяйки  медной  горы
плодиться с писателями Бажовыми... Яйца пернатые тоже класть  больно...  Это
только Дириозавр мог позволить себе яйцами-болтунами города бомбить. А тут -
вишь, Токолоша подослали, мазут подсунули. А Призрака кто ловить будет?
     Токолошу между  тем было  плохо. Если после  этого дела нет возможности
сразу в теплый ил зарыться - лихорадка начинается. Простуда. Пневмония может
начаться.  Простатит.  Стимфалидит  инфекционный  подхватить  можно,  а  эта
болезнь не зря  называется еще по-другому- железный триппер. Чем лечить его?
Кто лечить будет? Кому  на Урале  есть  дело до старого, доброго, ласкового,
африканского Токолоша?..
     Токолош плакал крокодильим глазом. Человечий его глаз горел ненавистью.
Обезьянья нога-рука дрожала. Лишь  петушиная лапа держала Токолоша как надо.
Надо  искать  общий  язык с Великим змеем. Иначе - писец  Токолошу. Голубой,
последний. Где ты, где ты, где ты, Великий Змей?..



15

     Проклятая немогузнайка! Намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка,
краткомолвка,  двуличка, вежливка,  безтолковка.От  немогузнайки  много
беды!
     А.В.Суворов. Три воинские искусства

     Азбуку мальчик  выучил сам  - по географическому  атласу  киммерийского
издания,  по  размещенной  на  первых  четырех  страницах  подробной   карте
Киммерии, а  также  по  занимавшему  весь  следующий разворот  плану  города
Киммериона.  Буквы  ему все  сказала  мать, души  в  нем  не  чаявшая, а  на
бесконечные вопросы о родном городе (на них Антонина ответов не знала) самым
подробным  образом  отвечал  дядя   Варя,  из  всех  Павликовых  дядь  самый
наилюбимейший дядя.
     Другие  дяди  были  тоже  любимые: дядя  Поля  и дядя  Ведя,  последний
отличался тем,  что приносил больше всех  подарков. Тети у Павлика были тоже
ничего: тетя  Глаша, тетя Доня и тетя Нина. Были еще дедушки: дедушка Ромаша
и дедушка Федя. И все они в  маленьком мире  Павлика  образовывали (с мамой,
конечно)  девять планет, крутившихся вокруг  него,  солнышка ненаглядного по
имени Павел Павлович,  пяти лет от роду. Все, кроме дяди  Веди, жили в одном
доме с Павликом, и было у  них в жизни одно-единственное важное дело: вокруг
Павлика  танцевать с утра до ночи.  Павлик их всех ужасно любил, потому  что
все они были очень послушные  и вели себя почти всегда хорошо. Павлик за это
водил их гулять: и по набережной, и в Рощу Марьи, и на бульвар через мост, и
в разные другие места, которых они еще  не видели и  которые  нужно было  им
непременно показать - а  то сидят весь  день дома, ничего на свете  не видят
кроме  телевизора да кухни. А воздухом  дышать надо, а то не вырастешь такой
большой и умный, как дядя Варя.
     Павлику шел шестой годик, он уже умел не только читать, но и считать до
сорока восьми. Мама пыталась его учить считать как-то  иначе, по пальцам, но
этому Павлик обучиться  пока не мог.  Он даже умножать  умел: если трех теть
умножить на двух дедушек,  получалась  половина дюжины. А если прибавить еще
трех дядь, маму и  два телевизора, день и ночь не выключавшихся в доме -  то
как раз выходила целая дюжина.  И  при  чем тут пальцы? Да и другие  считают
только на дюжины. Это Павлик точно знал, всегда и все считали на дюжины и на
рынке  Петрова Дома,  и на маленьком рынке  на  Пыжике,  -  на другие  рынки
старшим  было  гулять еще  рано. И  плавать на лодке Павлик  им  еще тоже не
разрешал:  рано.  На трамвае,  когда лето - это  пожалуйста.  С наступлением
теплого времени трамвай превращался для подопечных взрослых, да и для самого
Павлика,  в развлечение. Целых два часа ехал трамвай  на север, на Рифейскую
стрелку  -  и  обратно,  до остановки  "Гостиный двор" на Елисеевом поле.  В
другую сторону, на юг,  Павлик ездить не хотел. Толкотня там, бобров слишком
много. А их с любого места на Саксонской и так видать. Ну, рыжие. Зубы у них
красные.  Каштаны  любят  и  бананы.  Так их  только  дурак  не  любит. Хотя
как-нибудь на досуге Павлик туда, на юг,  этим летом собирался наведаться. И
к дяде  Веде на работу тоже: у  него там, правда,  дыма много, но все  равно
маме нужно показать, как правильно отвечать, если спрашиваешь про что завтра
будет. А то  она все  "не знаю" да "не знаю"! Откуда  у  нее такие  привычки
взялись? Вот тетю  Нину спросишь - она всегда все  точно знает. Тол