ачем всемогущий Аллах, мир ему,
     содеял чудо, что вместо пупка
     у принца - золотая гайка.
     И огорчался принц,
     когда юные шемаханские девы,
     лаская его нежными перстами и устами,
     ощутив неземную прохладу и жар его тела,
     жаждали ласкать также и его пупок,
     а находили лишь странную,
     ни с чем не сообразную,
     пусть даже и золотую гайку.
     И когда слышал принц вопрос:
     "О мой повелитель что это?.." -
     чресла его слабели, дух тоже падал,
     и он отсылал шемаханских дев... "
     -  Отсылал?..  -  с  интересом  спросил  Долметчер  внезапно  смолкшего
колдуна. Тот искал по корешку продолжения и недовольно шевелил губами.
     -  Тут  не сказано, куда  отсылал. Впрочем,  ладно,  вот какой-то кусок
дальше:
     "И когда принц миновал
     полчища рыкающих львов Катхиявара,
     он вступил на Малабарское побережье Индии,
     где, как он знал, его должны встретить
     полчища разъяренных и голодных лоном
     малабарских красавиц, которых ему
     предстоит или победить,
     или обмануть иным способом,
     и лишь тогда вожделенный берег
     заветной Тапробаны..."
     Долметчер перестал слушать:  кажется,  помимо змеиного  рецептурника он
теперь получил еще и сверхплановую шахерезадную ночь. "Чего  только эти змеи
на себе  не пишут:  нет бы объяснить, с чем  их лучше подавать  - с  молодым
лучком  или   с  юным   пастернаком,  с   черемшой,   а  тут  все  про  одно
несъедобное..."
     -  Дальше  ничего  нет.  Есть  ли  возможность найти  оставшуюся  часть
переплета? Возможно, ее хранят в своих библиотеках  местные графы,  герцоги,
бароны, виконты, или даже видамы? - вдруг оборвал свое чтение колдун.
     - Нет уж, на фиг, на фиг, как, думаю, выразились бы  в  этом  случае...
графы, герцоги и остальные. - Долметчер хотел взять  книгу у колдуна, но тот
вцепился в  переплет мертвой  хваткой, давая понять, что покуда  не  прочтет
книгу целиком - не отдаст.  Ресторатор нащупал в кармане жилетки серповидный
ножичек для  вскрывания устриц  и решил пойти на крайние меры. Собственно, в
отношениях с вудуистами никакие иные меры обычно не годились.
     Резать  книгу  было  жалко,  но она требовалась  для дела -  и  срочно:
Долметчеру полагалось к завтрашнему вечеру прочесть ее и дать о ней отзыв, -
похождения  же  Принца Золотая Гайка  сюжета для  разговора с императором не
сулили, к  тому же  нынешние границы Южной Армении,  добровольно  вошедшей в
состав Российской Империи, были слишком близки к Катхиявару и прочим районам
Западной  Индии:  эдак подашь  царю идею,  а завтра Иран без выхода  к  морю
останется, а там и еще что-нибудь случится, - уж по крайней мере  за перевод
языка  хинди на кириллицу Долметчер нести ответственности не хотел. Нет, он,
конечно,  мог  подложить другу-покровителю гремучую змею - но уж  никак не в
постель,  а  разве  что  на  тарелку. То  же можно сказать и  о  свинье.  На
угождении клиенту Долметчер давно собаку съел. Эдакую Вилю-Баскервилю.
     Взмахнув   ножичком,  Долметчер  одним  движением   вырезал  книгу   из
переплета.  Колдун  притих,  бумага  ему,  видимо, только мешала,  осторожно
разложил  осиротевший  переплет на журнальном  столике и углубился в руны. А
ресторатор  унес  к  себе  в  "люкс"  (в  другом конце коридора)  собственно
рецептурник, и углубился в тонкости профессии. До сих пор  ему он знал  лишь
около десятка рецептов приготовления змеятины.  На первой же странице  книги
рецептов было десятка два - и ни одного знакомого.
     Долметчер читал  допоздна, потом  сбросил с  ног меховые полусапожки  и
задремал прямо в  кресле.  Много сна ему не требовалось, да и ел он мало, не
любил  этого  занятия  вне  искусства.  Народы,  устраивающие  чемпионаты по
обжорству, вызывали у него легкую брезгливость, хотя, - что поделаешь,  - по
долгу политической своей службы всем господам сразу, приходилось  стряпать и
для таких народов. И  далеко  не худшее  это  было из того,  чем приходилось
заниматься Доместико Долметчеру.
     Москва,  которую Долметчер  не  очень-то любил, тоже  по  большей части
спала,  но  далеко  не вся.  В  самом  разгаре  была  игра  за сотней столов
знаменитого казино "Мускус", где кроме привычных блэкджека,  покера, канасты
и фараона можно было  попытать счастья и в  знаменитые "Тринадцать поросят",
лицензию на которые владелец "Мускуса"  откупил эксклюзивно для всей России.
Игра  эта, учебник  которой  выдавался  бесплатно каждому  новому посетителю
"Мускуса", была настолько сложна, что шанс надуть даже самого ловкого крупье
просто лез в глаза. Неделя,  две, три изучения шестисотстраничного пособия -
и  новичок  смело  входил  в  двери  "Мускуса", рассчитывая, что раз уж он -
блондин, да  фамилия  у него заканчивается на гласную, да сядет он  лицом на
запад, да день недели  сегодня  нечетный, в названии месяца  есть буква "я",
луна  в  Скорпионе,   снег  пойдет   едва  ли,   плюс  еще  триста-четыреста
модификаторов  - и  выигрыш ему  обеспечен.  Чаще  всего  так  и  случалось,
выигранные империалы сгружались в  фирменные портфели  "Мускуса",  а  охрану
казино обеспечивало вплоть до размещения денег там, где укажет клиент  (хоть
в банке  "Устричный", хоть  в чемодане под тахтой  - без разницы),  а газеты
трубили  наутро  о новых убытках "Мускуса".  Однако до  следующего подобного
сочетания  выигрышных модификаторов  могло  пройти не  одно столетие, о  чем
выигравший в "тринадцать поросят" начинал подозревать лишь к концу взятого в
"Устричном" кредита. Казино процветало, и  сорок  девять  процентов  прибыли
уносилось  на   счет   малоизвестного  отставного  полковника  с  украинской
фамилией. Остальные проценты  делились между  сотнями акционеров,  одним  из
которых,  не стыдясь, признавал себя молодой предиктор Гораций Аракелян.  Но
кроме     императора     да     нескольких     с     потрохами     купленных
техников-компьютерщиков, никто не знал, что  патент на изобретение этой игры
принадлежит именно Горацию.
     Как  всегда  чисто,  но  неохотно выбритый,  в  неизменном  ненавистном
галстуке и в привычной  шелковой рубашке, слегка раздавшийся  в талии Стасик
Озерный  вступил  в  зал "Тринадцати поросят"  в  то  самое мгновение, когда
Долметчер скинул  с левой ноги сапожок и  откинулся в  кресле.  Рабочая ночь
Озерного  только начиналась, крупье смотрели на него как на едва знакомого -
хотя у каждого  в эту минуту между лопаток стекала  струйка холодного  пота.
Озерный  знал правила "поросят" настолько досконально, что  мог  бы  закрыть
игру  на любом столе в неполный  час: хотя Гораций  и придумал эту  игру, но
учебник по ней  сочинил  именно Озерный,  и лишь он сам знал -  на какой  ее
странице таится не тринадцатый, а страшный четырнадцатый  поросенок, отпрыск
мохнатого  и  беспощадного  вепря,  сеющий  страх  и  отчаяние  одним  своим
появлением: а ну как ретроградный  Меркурий  в сочетании  с  Цербером в Псах
увеличивает  стоимость каждой красной восьмерки вдвое, - это  крупье помнили
не хуже  таблицы  умножения,  -  но  Харон, проклятый спутник Плутона, вошел
нынче  в Рака, и удвоенную стоимость предстоит делить натрое, а из-за Черной
Луны  в  сердце Солнца  окажется,  что это и не восьмерка вовсе, а  двойка -
вспотеешь!.. Или  еще какая-нибудь  небесная  пакость  влияет на монопольные
Е.И.В. Мануфактур игральные карты, брошенные нынче на зеленое  сукно?  Можно
было, конечно,  прервав  игру,  набрать номер  Сусана  Костромича,  платного
консультанта "Мускуса", но кто ж не знал, что Озерный и Сусан в одной сворке
ходят,  и  помимо  точного  знания  насчет  положения  Харона  вынырнет  еще
какая-нибудь корова через ять, из-за коей  все  ставки полетят  в тартарары?
Нигде в  мире поэтому не рисковали начать  игру в "тринадцать поросят": один
визит Озерного разорил бы любое казино. В него, конечно, стреляли. Но  Сусан
одним  глазом  глядел  в  небо,  другим  -  в  дела  напарника, и тот  вечно
оказывался   предупрежден  загодя,  так   что   впору  было  открывать   для
покушающихся на Озерного отдельное кладбище. А за всеми этими спинами маячил
и  вовсе невозможный  человек, государев предиктор Гораций - акционер казино
"Мускус", как раз входившего к этому часу в полный вкус поросячьей игры. Ибо
раньше  половины  первого  Озерный  не  приезжал:  тут  все  было,  конечно,
схвачено, но поди  не присмотри одну ночь, и все тринадцать поросят взмоют в
распахнутое  небо, обернутся  чудищами и сделают отсюда  ноги, копыта  и все
модификаторы.
     Впрочем, пусть изредка, но имелась у Озерного возможность встретиться с
Горацием,  а  Гораций  часто виделся  с  государем, Сусан  же  ненароком мог
попасть в поле зрения (или в ресторан  во время гастролей, скажем, в Париже)
Долметчера, а Долметчер ежедневно посещал Марселя-Бертрана Униона; но ни при
каких  обстоятельствах  эти  люди не могли бы  собраться  вместе,  лишь одно
существовало у них  общее - ночь, простертая над Москвой. А  в ней было  так
много  интересного  и  без  них  -  чего  стоили  одни только  синемундирные
гвардейцы  на серых в  яблоках и белых  лошадях,  объезжавшие  Кремль;  чего
стоили круглосуточные бистро, где уж хоть лапши-то с грибами под сто грамм и
серенаду  Шуберта  на губной  гармонике, всегда  можно  отхватить  за  сущие
копейки;  чего  стоили  тащившиеся из  аэропорта  "Шереметьево-3"  цистерны,
прозванные в  народе  "осьминожниками", - в  них каждую ночь доставлялась  в
Москву морская живность с Бермудских островов, которым решительно нечем было
заплатить  за  русский   газ  и   русскую  нефть,  кроме  как   осьминогами,
каракатицами, трепангами, мидиями и мясными барракудами!.. Блистали также  и
лучи прожекторов на стройплощадке  в том самом месте, где некогда можно было
от  перил обозреть Москву с Воробьевых гор:  теперь строился  тут никогда не
воплощенный в жизнь  храм архитектора  Витберга  в  честь победы России  над
войсками  Наполеона.  Впрочем, много  было  в Москве  строек и  помимо этой:
империя переживала  наконец-то экономический  бум, тот  самый, о котором так
долго блеяла коза  Охромеишна, неизвестный миру точнейший козий Нострадамус.
Ночные строители почему-то считали своим профессиональным  блюдом осьминога,
тушеного  с  сахаром. Никто уже давно  ничему  не  удивлялся. Но  за хорошим
вкусом  все-таки  следили,  а  гарантом  хорошего  вкуса  в России  выступал
государь. Высказал кто-то в газете мнение, что  мало России двуглавого орла,
нужен  трехглавый  - и пошли  споры. Шуму было!..  Особенно по телевизору. А
потом  сказал государь,  что третья  голова хороша только для Змей-Горыныча,
всем прочим это вроде как соли в кофе насыпать - и кончились споры, осталась
Россия о двух головах.
     "Филе Змея-Горыныча требует известной ловкости и тренировки" - произнес
голос с кавказским акцентом, и Долметчер проснулся. Книги он не дочитал и до
середины,  а на часах было утро, и чашка  кофе, сваренного женой, уже стояла
рядом  на столике. Жена сидела напротив  и допивала свою  чашечку. Долметчер
любил и жену, и кофе. Жену - всегда и как угодно, а кофе - только на завтрак
и по-доминикски:  с  солью.  Ни в одном  из ресторанов такого не подавали, и
никто, кроме прекрасной  Лаппорос Долметчер, не умел его правильно готовить.
Долметчер,  путь к сердцу которого с утра пораньше  лежал через кофейник,  в
этом  пункте был однолюбом.  Конечно, попроси император угостить его любимым
напитком, он не  отказал  бы императору,  но  надеялся., что  император, как
белый человек, истинно тонкого вкуса все-таки лишен, а потому не попросит. И
боялся, что  зря  он надеется: уже много раз  действительность  слишком даже
превосходила любые его, самые тайные, надежды.
     Цветом  кожи  Лаппорос  напоминала  хорошую  греческую маслину:  так  и
хотелось  положить  ее  в коктейль.  Но  дальнейшие  аналогии  могли  увести
ресторатора во фрейдистские образы, глубоко ему чуждые, и он, поцеловав жену
взглядом, вернулся к суровой материи жизни: углубился в змеиный рецептурник.
К трем  часам  дня книга была дочитана, к  четырем  -  Долметчер уже  выбрал
десяток  наиболее  эффектных  рецептов,  чтобы  ненавязчиво   предложить  их
императору в любом из своих  ресторанов. И Доместико, и Лаппорос готовы были
съесть  две трети каждой гадюки  -  если  государю  будет  угодно угоститься
остальной  ее частью. А  "питоновый  балык" Долметчер готов  был приготовить
хоть сегодня. Дайте питона! Выньте из Красной Книги - и дайте.
     В половине девятого Долметчер был готов полностью: глубокая уверенность
креола в том,  что элегантней метрдотеля в  природе  никого нет  и  быть  не
должно, в полной  мере  иллюстрировалась его костюмом: однако же  приглашает
император не метрдотеля! Дипломат воспользовался сложной комбинацией нового,
весьма  дорогого материала "чертова кожа"  с вошедшими в моду  в этом сезоне
темным шелком  и светло-серым  галстуком.  Запонки пришлось по  той  же моде
ввинчивать - тяжелые, платиновые, с брильянтами, хотя можно бы и с топазами,
прием  все-таки   неофициальный,  и  такой  же  заколкой  украсить  галстук.
Брильянты - в  точности такого  размера,  чтобы не  казаться искусственными.
Хотя  хрен их знает - может, на  самом деле  это  топазы?  В любом  варианте
годится:  только не царские рубины, на  этом можно и  без  головы  остаться,
невзирая  на  дружбу  и  дипломатический  иммунитет  (которого,  кстати,   у
Долметчера в России не было: Павел  упразднил этот обычай как идущий вразрез
с  русскими традициями).  Трудно все  же выдумать дипломатический костюм для
ресторатора. Одно хорошо, что прием в "домашней обстановке" как бы позволяет
явиться вовсе без галстука. И даже небритым. Но борода у креола-мулата росла
плохо, клочками, а поэтому брился он иной раз и по три раза за день.
     Лаппорос...  Лаппорос...  О, она тоже была  одета. Лучше,  изящней, чем
Долметчер. Только черное и  белое Ресторатор поймал  себя на мысли,  что  не
помнит,  где он, собственно говоря, нашел себе жену.  Помнит, что в своем же
ресторане. И  уже давно.  А когда?  А в  котором  из?..  Вспомнить, конечно,
можно,  но... пора  ехать к императору. Лаппорос, как  и  самого Долметчера,
порой спрашивали - зачем она красит кожу: ясно ведь, что она белая. Лаппорос
весело смеялась и объясняла, что родилась сразу крашеная, и с тех  пор никак
не может отмыться от этого вопроса. Не было случая, чтобы разговор тут же не
закончился. Ну,  а чернокожий ЗИП последней модификации, на эфирном топливе,
тронул  от  "Яра"  и  понес  супругов  на  север.  Мимо  "Сокола", влево  по
Волоколамке, потом еще куда-то, куда-то и, наконец, еще куда-то.
     Усадьбу  "Царицыно-6" Долметчер  признал с первого взгляда: прежде  она
носила название "Архангельское" и располагался в ней, кажется, музей, однако
император конфисковал для своих нужд не только поместье и дворец, но и титул
Юсуповых: как говорили в народе, что, мол, ежели появится новый Распутин, то
титул  этот  достанется кому-то сходу,  чтоб знал новый Юсупов,  чем  дальше
заниматься. Ну,  а переименовал  усадьбу из-за гнусных  происков незаконного
сына; негоже царю  иметь "Архангельское-2",  или даже "Архангельское-1", раз
уж необратимо  (из-за Мишки  и  Гаврюшки)  существует еще одно. Кстати, всем
сплетникам отчего-то  было  хорошо известно, что  именами незаконных  внуков
император недоволен в высшей степени. Ну,  признай он внука Гавриила - кто в
перспективе  станет  наследником престола?  Будущий  царь  Гаврила?  Еще  не
хватало...
     Стол  в маленькой  угловой гостиной  был  накрыт на  троих; над  столом
оказалась  нелепая   французская   картина   позапрошлого   века   -   "Опыт
электрического  месмеризма",  с маэстро  в пудреном  парике  и  падающими  в
обморок девицами: неаппетитный сюжетец. "А что, "Натюрморт  с арбузом" лучше
тут  смотрелся бы?" - укорил себя Долметчер. Император  сам решает,  что ему
потребно для аппетита, да и сядет к этой картине наверняка спиной...
     Что  немедленно и сбылось,  -  властитель пятой  части планеты был  без
галстука, в рубашке и в джинсах. Впрочем, если б он вышел в индейском пончо,
Долметчер бровью не  повел бы. Император! Однако руку Лаппорос он поцеловал,
чего  имел полное право не делать. Долметчер похолодел в душе и приготовился
к худшему.
     Ужин  был  скромен  и безукоризнен:  кулинарной  академии русского царя
завидовал даже султан Брунея, все еще самый богатый человек в мире. Говорили
ни о чем - предвестие беды; наконец, перед кофе император спросил главное.
     -  Дон  Доместико, довольны ли вы нашим подарком? Признаюсь, добыть его
было непросто. У вас слишком богатая коллекция.
     Ресторатор  был готов,  и  ответил неторопливой пятиминутной рецензией,
смысл которой сводился  к  тому, что подарок - жемчужина его коллекции. Царь
довольно кивнул, почему-то  вгляделся  поочередно в  каждую  запонку  гостя,
потом  в  глаза гостье,  после  чего  резко сунул руку под  стол.  Не  успел
Долметчер испугаться,  как понял:  в  руках у царя  инструмент  неслыханный,
похожий на исполинский вариант мандолины, известный под именем португальской
гитары. Это еще что за сюрприз?
     Царь  коснулся струн, кратко  проверил настройку,  и  неожиданно  легко
заиграл. Не  слишком  искушенный в  португальской  музыке ресторатор все  же
распознал знаменитую мелодию "Tudo isto e Fado". Император играл так, словно
инструмент  был  для него родным с детства,  а мелодия  налипала  на слух не
хуже,  чем  "Две  гитары". "Что-то будет,  что-то будет, что-то  будет..." -
стучало  в голове у Долметчера на разных  языках.  Император  возвращался  к
рефрену и начинал мелодию вновь - явно наслаждаясь нервным состоянием гостя.
Именно  из-за таких мгновений шел в  народе слух, что векам император  Павел
Второй  останется  известен под прозвищем "Великий". Однако - и вправду:  то
змеиный рецептурник, то португальская гитара!  Жизнь полна неожиданностей, а
государь Всея Руси таковые очень и очень любит, и сам устраивает, когда есть
охота.
     Мелодия  кончилась,  государь  переждал, улыбнулся  одними глазами  - и
начал  требующие  изрядной   виртуозности  "Коимбрские   ночи",  "Noites  de
Coimbra", притом с переходом всей  мелодии  в ре-минор. В воздухе  и вправду
запахло ре-минорными звуками похоронного марша, даром что  играл  венценосец
так, будто фамилия его была Браганца, а не Романов.
     Внезапно оборвав игру на протяжной ноте, царь отложил гитару и постучал
пальцами по  столу. Ниоткуда  появился  кофе. Ресторатор предчувствовал, что
кофе  в его  чашке окажется соленым.  Так и было,  ложка соли на чашку.  И в
сердце Долметчера тут же пришло спокойствие. Царь заговорил.
     - Вы устали, Доместико. Я  запрашивал о вашей ближайшей судьбе  недавно
гостившего здесь, на исторической  родине, предиктора Класа  дю Тойта, и был
поражен его рассказом. Но рассказ этот подтвердил наш собственный предиктор,
известный вам князь Гораций! И я решил не противиться судьбе, тем более, что
ей  противиться...  чрезвычайно  трудно.-  царь  помолчал,   глядя  в  глаза
Лаппорос, которая выучила русский язык не так давно, но медленную речь царя,
конечно,  понимала, - Согласно прогнозу обоих предикторов,  мы предоставляем
вам  полное  гражданство  и пост  министра трактиров Российской  империи.  В
России  совершенно  не  отлажено общественное  питание  простого народа.  Вы
сохраните всю вашу зарубежную собственность и свободный доступ к ней, но нам
бы  хотелось, чтобы жили вы  преимущественно на вашей  новой  родине.  Добро
пожаловать,  говорю  я  вам как  простой русский человек  простому  русскому
человеку.
     Долметчер быстро опустил руки под стол: черная кожа его лица никогда не
бледнела,  но ладони в момент  сильного волнения  становились  серыми. Царь,
видимо, знал об этом, и усмехнулся.
     -  У  вас прекрасные запонки, дон Доместико. И  ведь старинные! Камни в
них отгранены от знаменитого алмаза  португальской короны "Браганца", и даже
то, что эт