праздник
"троецыплятницы"  (это  когда несушку, выведшую  три  выводка цыплят,  особо
честные вдовушки вкушают), чтобы им очи поганые Яшкины, вечно норовящие куда
не надо  зыркнуть,  не созерцать? Она  ли  его гвардейцам услуги в  долг  не
отпускала, а если уж совсем гвардейцу плохо, то не она ли  соседей-колошарей
просила за ним до утра  присмотреть?  Не  от  собственных ли курочек  дерьмо
колошарям для проблевательских  нужд  уделяла?  А ей, пречестной вдове Щуко,
такое унижение, что дает ей гость империал, на  сдачу шесть оболов просит, а
нет у нее, у честной вдовы, ни обола, даже осьмушки обола нет, чтоб на Землю
Святого Витта сплавать, на полкe попариться!
     По поводу  оболов  за  спиной вдов  выросла  едва  ли  не  вся  гильдия
лодочников (кроме  Астерия, который  придти побоялся, памятуя, что во  главе
инкассаторов архонтсовета стоит Азох Мак-Грегор, хоть инкассатор,  но все же
природный бобер, а этого племени он боялся пуще любого финансового кризиса).
Однако  же  и  бобры,  особенно  из  клана  Кармоди,  выставили  на  площади
Архонтовой Софии пикет. Они денег не любили, но не превращать же экономику в
дикий бартер?  Не  за  одни  же  засахаренные  каштаны  таскают  они  стволы
железного  кедра из  верховий  Рифея,  где и вода-то  горячая, а  это  шкуре
вредно, седина появляется раньше времени, а молодые бобрихи седых не любят -
словом, даешь Киммерии нормальную медную и  серебряную  монету, золото пусть
за щекой полежит!
     Приплыли, сговорившись с лодочниками, и банщики с Земли Святого Витта -
не только рядовые брюхоправы, костомялы, шайколеи, сухопарники до  ядрогреи,
а  бери  выше  -  полотенщики да буфетчики, пенщики да  челомои,  угрятники,
мозолятники да кровобросы; с ними  приползли и те, кто с Земли Святого Витта
не выбирался  многими  годами -  истопники и  смотрители  кладбища: все  они
привыкли  получать за свой труд  медными, или уж по  крайней  мере сдачу ими
отсчитывать - а теперь что же, отдавай за империал все уменье, а сдачи вовсе
не будет?...
     Явление   пикета   с   Земли   Святого   Витта,   особенно   пришествие
профессиональных  кровобросов,  у  которых  заушные  гируды  Якова  Логофора
отнимали  трудовой  ячменный  хлеб,  перешибло  всякое  терпение  архонтовой
гвардии.  Переговорив с  самыми  могучими из  банщиков,  с костомялами,  они
отрядили  по совету  знающей  женщины,  некоей  Василисы Ябедовой,  поварихи
гостиницы "Офенский  Двор",  что на  Лисьем Хвосте, депутацию  к старейшинам
города,  которые  одни только  и могли призвать  Иакова миром отказаться  от
полномочий. Но старейшины должны  были быть старше Иакова, а ему шла девятая
декада лет, то есть  было ровно девяносто семь годов, четыре месяца и один с
четвертью  день.  Поэтому  отправились   гвардейцы  прямиком  на  Саксонскую
набережную, где проживал старейший камнерез города Роман  Подселенцев,  годы
которого были  старше Логофоровых на  три месяца,  семь дней  и еще полчаса.
Старец не заставил себя долго упрашивать, сел в поданную карету и  четверкой
лошадей киммерийской породы был довезен до Архонтовой Софии.
     Там  камнерез из кареты вылез,  раскрутил над головою резной, каменный,
родонитовый посох и с размаху ударил в двери архонтсовета, которые послушно,
как  по волшебству, растворились, ибо вовсе были не заперты.  Старец доволен
не остался,  ему хотелось бы,  чтобы  двери разлетелись в  щепу.  Однако  по
ступеням прошествовал, бухнул посохом в пол и заорал молодым голосом:
     - Яшка!  Выходь, бить буду! Плохой ты архонт, гнать тебя в  три шеи без
мыла! А ну выходь, покуда сам к тебе не пришел!
     - Я...  народом... назначен!.. - прогудело с длинного балкона над фойе,
куда выходили покои архонта, - Я... архонт!
     - Яшка ты, недоучка, сверло  те...  вот пусть народ и  выберет, куда те
сверло всадить да новую дырку провертеть, прежних, те, видать, мало! Выходь,
грю,  с пиявами скопом!  Ядрить тя  щас  всем  народом  будем,  повергнем  с
архонтства, раз  ты мебий мамане твоей в трубу  особенную усунул, страну  от
кризиса удержать по могешь! Ты, Яшка, слова на тя приличного нет...
     - Закакaнец! - взвизгнул кто-то из толпы "приличное" слово.
     - Вот! Народ верно говорит! Закаканец ты, Яшка! Пшел вон из архонтов!
     Народ заржал.  Роман, поддерживаемый под  обе руки, стал подниматься на
антресоли:  Яшку  он  действительно собирался  бить. Впрочем, так вот просто
"Яшка" его слушаться не собирался - подумаешь, финансовый кризис... У  него,
у Иакова Логофора, гипертония - это вот важно! Серьезно! А кризис - дался им
кризис... Шли бы по домам...
     Между   тем   камнерез   шествовал   по   балкону    над   фойе,   руша
последовательными ударами родонитового посоха перила. Ему было важно  совсем
другое:  он, как  старейшина  города, был призван к  поверганию недостойного
архонта, и поручение города он собирался полностью исполнить.
     "Недостойный", разгневанный шумом за  дверью своего покойного кабинета,
- даром что  за каждым ухом у него висела дюжина багровых рифейских  пиявок,
вылетел в коридор. В двух саженях стоял старый  знакомец, Ромка Подселенцев,
с  которым  они  еще  в  школе дрались, и Ромка, как  старший,  Яшку  всегда
оставлял побитым. Почему-то Логофору казалось, что и на этот раз будет точно
так же, но... очень не хотелось ему, Иакову  Логофору,  быть первым за много
столетий  битым архонтом.  Был он старик могутный, кряжистый, на голову ниже
Романа, зато на пядь в плечах шире.
     -  Хрена те? -  выразительно спросил он, стараясь не упасть (пиявки уже
насосались архонтовой крови и готовы были отвалиться).
     - Низвергнись! - возорал Подселенцев, и каменный посох  просвистел там,
где только что была голова архонта, однако тот вовремя присел.
     - Стража! Взять  его! Он на  архонта...  поку...  поку...  шается...  -
внезапно охрипнув,  воспищал архонт: сбросивши  два фунта крови, не очень-то
поорешь. Ответом ему был смех стражи снизу, из фойе.
     Камнерез  вновь  занес посох.  Иаков, пытаясь  защитить  голову, накрыл
виски ладонями, но в пальцах  у него оказалось  множество пиявочьих хвостов.
Пришлось  отступать  к перилам, а того, что перил  этих уже  нет, что минуту
назад  Роман  снес их  посохом,  архонт не  знал. С  диким  воплем,  заливая
киммерийцев потоками крови из себя  и  из  оторванных  пиявок, архонт  Иаков
Логофор рухнул  с высоты в три сажени на  толпу.  А с улицы неслось стройное
пение какого-то строевого  канта времен  Евпатия Оксиринха и Петра Великого,
это гвардейцы временем  на  руках  вносили в архонтсовет нового архонта, уже
избранного ими на всегвардейском (оно же всенародное) собрании.
     Вообще-то  поначалу  встать во  архонты  предложили премудрой  Василисе
Ябедовой,  но та,  ссылаясь на  слишком  большую свою толщину  и  превеликую
любовь  к работе на  Лисьем Хвосте, указала  себе достойную замену. Это была
обер-кастелянша "Офенского двора",  она же заместитель  директора гостиницы,
дважды  военная вдова  и тоже очень в теле  женщина -  Александра Онисимовна
Грек.  Знали ее  многие,  в третейских судах и народных заседателях побывала
она  многажды -  и выбрали ее,  согласившись с  мнением  премудрой Василисы,
практически единогласно.  Не успела  и  опомниться,  как  триста  гвардейцев
подхватили и бегом доставили ее с юга  города на северо-запад, на  Архонтову
Софию, и с Кармазиного Крыльца Архонтсовета выкликнули имя нового архонта:
     - Александра Грек!..
     -  Александра Грек!  -  долгим  эхом отозвался народ и, понятное  дело,
пошел  немедленно такое событие, как провозглашение  нового архонта, обширно
отмечать.  Запасов  бокряниковой  хватило  Киммериону  лишь  на  полчаса,  в
следующий   час  были  дочиста  потреблены  запасы  клюквенной,  морошковой,
брусничной и других  настоек, оставался еще известный ерофеич "три девятки",
но и его хватило ненадолго. Знающие люди потянулись под мосты к колошарям, к
вдовам  на  Срамную набережную (с тем намеком,  что новый  архонт  - вдова ж
как-никак),  но Харита  разъяснила, что  дело это  двоякое: Александра Грек,
конечно, вдова, но к гильдии вдов не  имеет никакого  отношения; посему цены
на те напитки, которые подаются при обычных услугах, остаются прежними, цены
же на услуги на вынос на сегодня поднимаются вдвое, на аналогичные напитки -
втрое. Огорченные посетители рванули было  к  колошарям,  но те, что  имели,
успели распродать. И остался бы народ глухо  роптать, не добравшие  свое, но
тут  новый  архонт,  женщина  в  таких делах,  как  поиск  хмельного  весьма
умудренная,  распорядилась арестовать  имущество медицинской гильдии,  главу
таковой  посадить под  арест, а запасы  спирта  оной  выкатить народу. Народ
возликовал,  ибо спирт у медицинской гильдии был удивительно чистым,  хоть и
без вкусовых добавок, но, глядишь, так оно и спокойней.
     Протрезвел Киммерион, и то лишь отчасти, на  третье утро. Запасы кислой
капусты, моченой брусники, разных рассолов и прочего, чем нормальный человек
от  похмелья лечится, ближе к середине  дня  привели народ в  себя, а  когда
народ, туда (в себя!) приведенный, поинтересовался, что дальше, то, понятно,
первым делом захотелось ему узнать  новости. "Вечерний Киммерион" (почему-то
вышедший с утра и пораньше только сегодня) возвещал, что финансовый кризис в
Киммерии объявляется оконченным. Отныне Римедиум Прекрасный, где не осталось
ни единого живого человек, превращается в сорок первый дистрикт Киммериона и
отдается новососоздаваемой гильдии  чеканщиков, которые будут в нем  жить на
всем готовом -  без права, впрочем, выезда. Становиться же чеканщиками будут
не по наследству, а по решению архонтсовета лишь некоторые, особые люди, а в
чем  их особость заключена  имеет быть  - о том будет сообщено... ну, особо.
Кроме того, газета сообщала, что  образцово-показательный процесс над бывшим
главой медицинской гильдии Киммериона Антиохом Гендером назначен на двадцать
пятое, притом в силу неоспоримости преступлений Антиоха Гендера ему отказано
в адвокате, прокуроре, присяжных  и народных заседателях, следствии и даже в
судье, а приговор будет окончательным и обжалованию не подлежит.
     Ну,  дальше  был  увоз полумертвого  и  все еще  кровоточащего от  злых
рифейских пиявок Иакова  Логофора, в больничку закрытого типа при  монастыре
Св.Давида Рифейского, в казематы которого, прямо под палату Иакова, но двумя
сотнями  аршин глубже, пожизненно  теперь угодил Антиох  Гендер,  признанный
виновным по неисчислимому количеству пунктов обвинения (первый - составление
преступных   любовных  зелий,   второй  -  подпольная   торговля  эретейским
наркотическим корнем "моли", от которого у людей  и  памяти-то не остается о
его употреблениии,  словом,  злое зелье, - ну, и  третий пункт -  сгноение в
Киммерии такой важной для киммерийского народа науки, как сексопатология), и
оправданный лишь по пункту обвинения в истреблении  киммерийского  мохнатого
носорога. В признании сумасшедшим было ему отказано, ибо семь лет возглавлял
он  гильдию  точно  такой  же,  а  самой  же  гильдии  признавать,  что  она
добровольно назначила  своим  главой  старого сумасшедшего, ей  не  хотелось
никак. И суждено было Антиоху прожить в тех казематах неизвестное количество
лет, когтями  выцарапывая на  спине проползавших через  его камеру во  время
миграции к Триеду  жирных кенхров письмена, при этом  пользоваться потаенной
офенской азбукой, мефодьицей, которую знал он неизвестно откуда, а сектантам
принимать исцарапанных  им змей за  травмированных по пути и съедать их всех
до  единой,  в результате чего все  письма Антиоха Гендера  миру и потомству
декадами лет валялись на захолустных помойках, где  были понемногу изгрызены
местными санитарами, хищными бактериями "мyрловая  тапочка". Когда же Антиох
умер,  сын  его,  к  тому  времени  уже  преуспевающий   глава  киммерийской
подгильдии сексопатологов  и  пожизненно-почетный  глава  гильдии  наймитов,
забрал тело отца и  похоронил его  в бронзовом гробу на Сверхновом кладбище,
заказав по  покойному  лишь  стандартные требы  в  монастыре Святого  Давида
Рифейского.  Никто  не осудил  Пола Антиоховича -  слишком  многим  его отец
навредил.
     Новый архонт - хоть и была  это женщина - взялся за наведение порядка в
городе очень бурными темпами. Ни один колошарь  не  имел теперь  права выйти
из-под моста без бляхи на  правой  стороне груди, на которой было оттиснуто:
"Пречестный колошарь города Киммериона". Ни одна вдова со Срамной набережной
не смела носа высунуть из дома  даже к  Харите Щуко, не вдев в ухо серьгу, в
которой крохотными буквами  на колечке было проставлено: "Пречестная вдова".
Ничуть  выходило  не  хуже,   чем  "пречестный  оружейник"  или  "пречестный
чертожильник",  сама  же Александра  гордо навесила  на правую  часть своего
обширного  бюста эмалированную медаль с  надписью "пречестный архонт". Пошли
по  городу разные ревизии,  пополз  слух,  что  образована  вскорости  будет
"гильдия  ревизионистов". Кроме того, Александра Грек установила  постоянную
связь  с  консулом  Киммерии,  аккредитованным  во  Внешней  Руси, в  городе
Арясине,  на углу  улиц  7  ноября  и  25  октября -  аллергиком  Спиридоном
Комарзиным.  И  в  первую  голову  захотела   знать:  нет  ли  для  Киммерии
государевых  указов  в  последние годы, нет  ли  у  государя к  Киммерийской
волости  каких претензий, а  пуще  того -  не может  ли Киммерия  каким-либо
образом государю угодить.
     И вот, оказалось, может.
     По  всем  темным  углам   Российской  Империи  (каковых  углов   в  ней
полным-полно,  и вовсе  не нужно для того,  чтобы получился угол, скрещаться
двум  прямым: глядишь, вот тебе лес, или вот  тебе озеро...  и  готов  угол)
рыщут ныне государевы  тиуны и где добром, где силою,  где  иными  способами
ищут редкие  кулинарные книги.  Самому государю они,  понятно, до  фени,  но
нужно  ему  кому-то  сделать  подарок.  Большой.  Не  одну  неведомую  книгу
подарить, а много. Кликнула тогда Александра Грек свою верную Академию Наук,
и вопросила: может ли Киммерия в этом вопросе соответствовать.
     Оказалось - может! Своей кулинарной  книги Киммерия, конечно,  сроду не
заводила,  передавала умения от  поварихи к  поварихе, но  имелась  такая  у
триедских  сектантов.  "Интересно, а  у бобров есть кулинарная  книга?.."  -
подумала  архонт и  приказала  к ней  в  кабинет таковую  (змееедскую) книгу
доставить. Ибо угодить государю...  В общем, возьмите  выражение "не угодить
государю", узнайте, что за  это бывает, представьте это на собственной шкуре
- а потом из всего этого выстройте антоним.  Так что угодить государю... ну,
имеет немалый, успокоительно говоря, смысл.
     Хотя  и  дубликат,  но отдавать его  -  да еще на вынос  из Киммерии  -
Гаспару было, понятно, жалко. Он гладил  то щекой,  то ладонью  маслянистую,
очень старую змеиную кожу  переплета, сидя в  приемной у Александры Грек: та
разнимала намертво  вцепившиеся друг другу  в горло  гильдии  металлорезов и
металлоплавов, утверждавших,  что  им, и только им принадлежит  в дальнейшем
право  чеканить (или тонко вырезать) из готовых слитков будущие киммерийские
медные,  а особенно серебряные  деньги.  Гаспар много  узнал  о личной жизни
каждого  из  глав  гильдии,  о  поведении их жен, дочерей,  сыновей, а также
предков  до двенадцатого колена. Гаспар  узнал  также о  размерах взяток и о
кличках предназначенных  на взятки  лошадей и собак.  Вообще он много  всего
такого  узнал,  что  в  другое  время,  глядишь, внес  бы  в  "Занимательную
Киммерию",  но в  какое  сравнение вся  эта болтовня могла идти  например, с
таким вот рецептом, даже просто с любым отрывком из сектантской книги:
     "...К фрикаделькам  де  гурмэ по-триедски  из  требухи кротала потребно
мягчайшее пюре,  умятое из ящеричьих хвостов  с прибавкою отваренной и мелко
нарубленной правой клешни рифейского рака,  которую можно с легкостью купить
на любом  рынке  в  Киммерионе  (по  сезону).  Заправить  ядом  и  маслом по
вкусу..."
     А  ведь Гаспар это даже  ел однажды! Ничего, случалось  хуже... Вот,  к
примеру -
     "Кенхр, шпигованный чесноком и луком под новолуние..."
     "Весенний шашлык из змеиных яиц..."
     О, а вот это - как забыть это!
     "Амфисбена в соусе "самнегам".  Берется амфисбена средней  злобности  и
оборачивается вокруг шеи злейшего врага..."
     Каков стиль, каков  подход!..  Да  и ел Гаспар такую  амфисбену. Ничего
особенного, почти  как салат  из одуванчиков.  Голову  злейшего врага  -  ее
подавали отдельно - есть, впрочем, не стал. Какой это ему злейший враг? Да и
не отличал  он  детей Тараха,  разве что старших от  младших.  Однако  жрать
змеятину одно, а змееедину... в общем, другое. Змеятины он за годы общения с
триедцами, - а это уж полдекады почти,  - съел столько,  что и брюхо  от нее
болеть перестало,  даже вкус  какой-то  в этой пище  начал выявляться, а вот
гарниры, ну, кроме капусты морской... увольте, и все  тут. Может, у государя
во что путное сумеют их трансформировать.
     Александра  Грек,  получив  змеиный рецептурник, пришла  в  несказанный
восторг: никто  и не  наделся найти в  России хоть что-то новое.  Теперь эту
книгу с крестом да с молитвою отнесет офеня Григорий Напалков-Зотов в Кимры,
оттуда тайком в Арясин консулу, уж тот сам должен удумать, как вручить книгу
царю, а  взамен не надо  просить ничего:  у царя не  просят, царь сам  дает,
когда потребно. Зато  все "производительные  расходы" Академии  киммерийских
наук архонт списала единым росчерком пера.
     Личная  гвардия архонта, в которой  по  нынешним временам  бобров  было
почему-то больше,  чем людей, поклонилась выходящему Гаспару.  Нынче  Гаспар
мог  быть доволен: в "Занимательную Киммерию" предстояло вписать целых семь,
а  то и  восемь статей. Едва покинув архонтсовет, он устроился  в скверике и
записал:
     "ЖАЛОБЫ - царь востребовал наши жалобы за триста пятьдесят лет. Следует
ли из этого, что столько же лет он будет заниматься их чтением?"
     "ПОНИМАНИЕ  - что-то все меньше  и меньше  понимаем  мы - что  там,  во
внешнем  мире,  творится. Не пора  ли кому-то  туда сходить? Мне не хочется.
Видать, змеятины перекушал".
     Облака  на  небе  были перистые  -  к  сильному  ветру.  Событие  не из
редкостных: в Киммерионе редко  бывал другой, и  никому это не  мешало здесь
жить. Киммерия вообще страна маленькая -  в  масштабах России. Впрочем, даже
когда сильный  ветер, ветер величайших  перемен, бывает, начинает  дуть  над
всей Россией - это в ней тоже мало кто замечает.



23

     Ох, что тогда будет, Фридрих ты мой батюшка, Клавдия Шульженко матушка,
что тогда будет...
     Юз Алешковский. Синенький скромный платочек

     Никто  не помнил в  Киммерионе подобной  истории:  Басилей  Коварди, не
особенно  и  выпивши-то   бывши,   набил   морды  ну  почти   никак  его  не
провоцировавшим  бобрам,  притом  восьмерым. Из них шестеро  было  из  клана
Мак-Грегор,  один - из  клана Кармоди, а один, словно чтобы  вовсе  запутать
дело, из захиревшего клана Равид-и-Мутон.
     Бобров  люди били  редко,  бобры  людей  еще реже, но  и то,  и  другое
все-таки случалось, шутка ли, в Киммерии вот  уж сколько столетий бок о  бок
уживались две более  или  менее разумные расы, да  еще  и другие кое-какие с
претензиями  на разумность обитали там  же,  или  по соседству. Среди  людей
бытовала  байка  о  том, что задолго  до киммерийцев  на берегах  Рифея  жил
злобный народ, питавшийся преимущественно  лосятиной (то-то лосей в Киммерии
нет почти!), и, жуть высвистать, бобрятиной. И меха этот народ носил бобрьи.
Ну, приполз Великий  Змей,  мерзавцев этих съел, конечно, но  родственниками
нынешние потомки местных и  смешанных людей тем  людям все-таки приходились.
Так  что межрасовый мордобой  по  мере  интенсивности  оного  судили любимой
трехсотой  статьей   Минойского  кодекса,  очень  точно  он   соответствовал
формулировке "А ежели еще кто ка