дадут другого  слухача.  Раньше службой
слухача  при Европе карали триедских контрабандистов, потом  некоторое время
ее вовсе никто не слушал, а позже кто-то из офеней занес в Киммерион игрушку
- мобильный телефон. Гаспар по доброй воле охотно согласился выслушивать сны
Европы, из-за чего горожане лишь зауважали его еще больше: самопожертвование
считалось у киммерийцев великой добродетелью.
     -  Сплю я, понимаешь, сплю, мешки  золота  во  сне вижу и дочку, Федору
Миноевну. А хочет  она, понимаешь, - это во сне, понятно, - хочет она замуж,
и требует от меня, старухи, чтоб я не меньше чем быка ей нашла, да еще чтобы
бык еще тот был бугай, никак не меньше,  а то ей радости супружеские задаром
не  нужны.  Федора,  говорю, да уж  честная ли ты? Я говорит, честная:  если
хочешь, отчет тебе писать буду на каждого мужика, да и слепки снимать могу в
особо удачных случаях, торговать будет можно,  редко, конечно, но попадаются
очень выдающиеся светлейшие графы и князья... Те еще бугаи, говорит, мать, с
тобою мне не тягаться,  всех,  понятно, не переброешь, но надо к этому как к
сверкающей  цели,  чтоб не  было  мучительно больно  за  бесцельно  пропитые
роги... А  то  останешься бодатая, все-то тебе и  радости,  что  телят потом
пасти.  Открываю я  карты,  что  она  сдала  -  гляжу,  ну  прямо девятерная
приперла,  потому как ход  мой.  Ну, объявляю: "Девять седьмых!" А надо мной
мои гаврики только смеются; глянь, говорят, в масть, она у тебя вся синяя. Я
гляжу  - и правда,  девятерная мне пришла, да  только масть не красная и  не
черная, а синяя, и где у людей жлуди нарисованы, либо же там подковы, у меня
- кукиши! Синие! Представляешь - туз, гляжу,  козырный мне пришел, да только
он  - синий, кукиш посредине! Я виду ни ногой  не подаю,  карты сдали -  так
играем. Ход, говорю, мой. Они  спорить не могут. Ну, решила  я  свои  взятки
отобрать,  хожу  в туза фигового - куда им деться?  Они  свои мелкие фигушки
тоже  сбрасывают. Я тогда я им короля фигового бросаю, марьяж  у меня полный
да валья ж при параде, они тоже скидают, но гляжу  - кончились фигушки. Беру
вторую  взятку,  готовлюсь  им  бабу  фиговую,   каменную,  запузырить,  так
Ипполитка,  подлюга, берет от  злобищи канделябр и  на  меня  идет:  убивать
значит, за  мой законный выигрыш. Я  тоже  за жирандоль, и парирую. Подходит
тогда  рефери,  говорит -  брек.  Ну, разошлись. Мне  мой тренер полотенце в
морду мокрое,  а я  уже чувствую  -  даже  руль не  поверну,  на  первом  же
серпантине врежусь. Сдаваться хочу,  а он  мне шепчет: мол, "феррари" что за
машина, с тобою ли тягаться.  Я усы подкрутила - кураж вернулся, ну, говорю,
по  новой давай -  тащи еще  дюжину - того  быть  не может, чтоб  нас  да на
светлом  пиве  чужесра...  чужесранец  перепил.  И  пью.  Но он тоже  силен,
бродяга, бежит к своему  букмекеру - кричит: даю полтысячи мазу, гну, да вот
еще гляди - утка, не фырчи, что карта фоска, важно, что синяя, ну, Бельмондо
так Бельмондо - мне какая разница. Поспала еще, поспала, но дальше уж совсем
какая-то чепуха.
     Гаспар  аккуратно  записал очередной  "СОН ЕВРОПЫ",  не  слыша в трубке
гудков отбоя, отключил ее: старуха опять уснула прямо  у телефона. Сюжетными
сны Европы не бывали никогда. Это был настоящий, бесконечный сон ее разума -
порождал он, по  известному закону  художника  Гойи, чудовищ.  Но в  прежние
времена эти чудовища влетали в одно бобриное ухо, в другое вылетали. Теперь,
когда Гаспар заносил их на  бумагу,  чудовища обретали  самое долговечное из
известных человеку бессмертий - письменное, точней, писчебумажное. Книгами и
школьными  принадлежностями  в  Киммерионе   торговали  одни  те  же  лавки,
принадлежавшие небольшой, но цепкой бумажной  гильдии,  как  и мастерская по
ручному производству бумаги, в том числе с водяными знаками, как и небольшой
полиграфкомбинат, - и, конечно,  гильдия эта давно приняла  Гаспара Шероша в
свои Действительные Члены, - он, как всегда, был не против. Во всех изданиях
"Занимательной  Киммерии"   глава  "Сны  Европы"  была   наименее  читаемой.
Киммерийцы уже начинали  сожалеть, что эту  старую дуру  с  собой притащили.
Могла  бы и на Крите, или там Кипре остаться - мало ли чья она родственница.
Но  выгнать  ее  было  невозможно, киммерийское  гражданство ей даровали еще
князья, -  а  как  известно,  архонт за князя  не  отвечает, при этом лишить
гражданства никого без повода  не может.  Пока "Сны  Европы"  занимали  лишь
малую главку в знаменитой книге Гаспара, ее читатели в основном  пропускали,
не читали.  Но и не  изымали. Гаспару было разрешено много такого, за что  с
известного стеллерова быка Лаврентия, к примеру, шкуру бы спустили.
     "ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ" - бисерным почерком нацарапал Гаспар, а дальше  пошел
рисовать рыбок и птичек, тема была очень скользкая. "Надо бы понять, есть ли
единое вероисповедание у бобров. Православными они быть не захотят, евреи их
своими не признaют, в триедские сектанты идут не от хорошей жизни, а бобры в
Киммерии живут очень неплохо, даже безродные: за шкуру свою им у нас бояться
нечего.  Читать они  как будто  не умеют (хотя гласный в  архонтсовете умеет
наверняка), однако почему они так часто интересуются, кто кого убил - Кавель
Кавеля, либо Кавель Кавеля? Это же не киммерийский вопрос, а русский  - ради
этого вопроса люди у  Киммерии молясины покупают, на этом  вопросе вся  наша
экономика стоит, нам  не  до него  - покуда на молясины  спрос есть. А спрос
растет с каждым годом, офени  даже стали на грыжу иногда жаловаться, а этого
не было раньше. Впрочем, при Евпатии никто себе трех японских телевизоров за
одну ходку тоже представить не мог. Раньше офеня что к нам тащил? Кофе. Чай.
Муку на куличи. Изюм-коринку на  глаза печеным жаворонкам. От  нас  - пушные
товары  шли.  Семга.  Лососина.  Сиг. Ну,  еще  точильный камень. Безделушки
резные.  А  теперь  -  одни молясины,  да  еще  сами  с рисунками  приходят.
Косторезы  разбогатели. Предлагают мне  звание Почетного  Костореза.  Приму:
термос дадут бесплатный,  из мамонтового бивня. Буду с ним на работу ходить,
чтобы квас всегда горячий... Но все-таки: зачем бобрам знать: Кавель Кавеля,
или наоборот?"
     Гаспар Шерош, единственный в Киммерии Почетный Бобер, не знал ответа на
этот  вопрос. Не знали  его  и  простые  бобры, не  почетные. Знали  бы - не
спрашивали бы. А во  Внешней  Руси с  тем же  вопросом мыкались  не бобры, а
люди. Ответа не предвиделось  (хотя верующие знали, что по пророчеству ответ
будет обретен внезапно,  как "Дзын-нь!"). Спрос  на молясины  рос. Все более
высокими куличами могли похвастать на Пасху киммерийские хозяйки.
     Гаспар  достал   из  кармана  два  крашеных  яйца  -  синее  и  желтое.
Перекрестился, ударил одним яйцом об другое. Желтое треснуло. Гаспар очистил
его, съел и снова перекрестился, а скорлупу спрятал - не забыть положить под
иконы, как жена  велела. Так  в Киммерии делали всю пасхальную неделю. Жаль,
запить было пока нечем - в Почетные Косторезы Гаспара обещали принять только
на Красной Горке.
     "Как время-то  летит!" - подумал Гаспар, разглядывая двух золотых рыбок
на монументе Евпатия  Оксиринха. Именно золотой рыбкой в минойском  слоговом
алфавите записывалось слово "Виктория". Ну, а их у Евпатия было две.
     Длинным свистком из верхней форточки размышления Гаспара были прерваны:
жена  ждала  его к  ужину. С грустью сложил академик записки. Как  же  много
всего  еще не было записано! Если бы старуха Европа не тратила свою жизнь на
сны - она, быть может, успела бы кое-что записать.
     Но дура она старая, эта Европа.



9

     Владыко мой! К чему сии доносы?
     Что в них завертывать?
     Николай Лесков. Соборяне

     - Вам давно не говорили, что вы старый дурак?
     Анатолий Маркович Ивнинг, уже скоро пятый год бессменно управлявшийся с
делами Его  Императорского Величества Личной  Канцелярии,  обращался  с этой
фразой  к  своему платному конфиденту уже  третий раз  за аудиенцию, так что
Хохряков мог  ответить точно: последний раз старым дураком его назвали минут
тому назад десять, одна-две плюс-минус.
     -   И   в  этом  словосочетании   слово   "старый"   прошу  не  считать
оскорбительным,  это  лишь  констатация  вашего  трудового стажа на поприще,
которое указано вторым словом.
     Они беседовали в  кремлевском кабинете Ивнинга, единственном месте, где
стояла  чудовищно  дорогая глушилка для  подслушивающих аппаратов. В  России
таких и не делали, их собирали креолы вручную в Ново-Архангельске при  дворе
царя Иоакима.  Само собой, для Старшего  Друга, для России, там  делали  все
самое лучшее. Но  почти все глушилки государь забрал в личные покои. Ивнингу
досталась  только одна,  да и  ту,  видимо,  могли в любой миг отнять. Новые
люди,  которыми  окружил  себя  государь,  тоже  хотели всевозможной защиты.
Государь  следил за тем, чтобы они были хорошо защищены, - конечно, от всех,
кроме самого  государя. А  какая  может  быть  защита  от  верховного  дьяка
Кремлевского приказа, он же управляющий государевыми делами? Впрочем, данный
разговор до поры до времени был  секретом даже от  государя. Неизвестно ведь
еще, что из всего этого выйдет.
     Уже пять лет прошло с коронации, уже  отпраздновал весь мир сорокалетие
Белого Царя, но не светило даже малой надежды на то,  что  государь  подарит
стране  законного наследника. Ибо  жениться он  хотел  на одной-единственной
женщине, и  только эту женщину ни  секретные службы,  ни личная сеть агентов
Ивнинга найти не могли. Что хуже всего - это точно известный факт, что когда
она пропала - носила она под сердцем сына царя, до рождения  всего-то месяц,
кажется,  оставался. Ну,  наследник получился  бы  "привенчанный", однако со
времен Петра  Алексеевича  ничего  плохого  в таком  наследовании никому  не
виделось:  привенчанная  дочь  Петра, Елисавета,  и по сей  день числилась в
народе большой  любимицей,  упокой Господи  ее  любвеобильную душу, а другая
дочь, Анна, была матерью Петра Третьего, родного дедушки государя Александра
Павловича, который один только и обеспечил нынешний  престол России законным
владетелем.  Ну,  проживет  нынешний  государь  даже  еще  сорок  лет.  Даже
пятьдесят. А потом что? Опять самозванцы?
     Самозванки  на  роль  "временно  отсутствующей  невесты"  царя,  княжны
Антонины, появлялись регулярно. Однако государь даже не уделял  им внимания,
все женщины  делились  для  него  на  две  категории  -  "невеста",  будущая
императрица,  мать наследника, будущего императора Павла  III  Антонина -  и
прочие,  причем  для  выяснения  "подлинная"  очередная  Антонина  или  нет,
всего-то и нужно было снять телефонную трубку и спросить. Нет, вовсе не царя
спросить,  а  спросить  Горация  Игоревича;  неизменно   получить  "Анатолий
Маркович,  что вы меня все от дела отрываете?  Не даете играть... Нет, вовсе
не Антонина..." Ивнинг  с грустью отключал  связь.  Ну  что стоит  человеку,
видящему  будущее,  просто  и ясно  сказать: где  потенциальная императрица?
Знает  ведь  небось... И ведь во что  играет? Или  на чем играет? Даже этого
знать не положено, потому как прямой  приказ царя имеется: "Гораций Игоревич
мне сказал все, что мне  нужно. А вам - все,  что  нужно  вам.  Так  что  не
предиктора  спрашивайте,  а  Тоню  мне  найдите. Где?  А  вот где  есть она,
уважаемый, там и найдите..." Ивнинг хорошо знал, что такие приказы государя,
да и всей его семьи,  исполняются всегда. И  еще вчера он понятия не  имел о
том,  как такой приказ исполнить. Сейчас начинала маячить кое-какая надежда.
Не очень  ясная.  Но  те  кусочки, что принес  Хохряков,  кое-какую  надежду
сулили. Хотя какую?..
     -  И вот,  Геннадий Павлович, мы с вами приехали туда, откуда начинали.
Вы принесли нечто. А где вы это нечто взяли - объяснить не можете.
     -  Отчего же!  - не в первый раз, видимо, отбрыкнулся собеседник, - Все
мое казино, все казино имени великого Федора Михайловича Достоевского, может
подтвердить... Весь партком...
     Ивнинг вынул  из ларца  на  столе  большой  бильярдный шар:  старинный,
кремового цвета, под мамонтовую кость, и подбросил на ладони.
     - А шаров вы покупаете за один  раз - шестьсот. Или все-таки восемьсот?
Кто, скажите, в вашем казино за последний месяц крупней всех продулся?
     -  Его  высокопревосходительство  генерал-губернатор  Южной  Армении...
Прилетал из Ново-Сейшельска...
     Ивнинг слегка  поперхнулся.  В  эти дела он  предпочитал не  лезть - он
вообще,  как  всякий  нормальный  гей,  то  есть по-русски  -  голубой,  был
пацифистом. Разницы между двумя вариантами ислама он не понимал, и в толк не
мог взять, почему  западный вариант такового признан  в Империи  чуть ли  не
второй,  "резервной"  государственной   религией,   тогда  как  восточный  -
анафематствован  всеми  мыслимыми  способами.  А вот  следствие  по  делу  о
бильярдных  шарах передоверить было  никому  нельзя. Если  только все это не
страшно премудрая  подделка,  похоже, впервые имелся  какой-то  пригодный  к
оперативной разработке след пропавшей Антонины.
     Следов  на  стежках-дорожках нынешней Российской  Империи  было слишком
много, никакая виртуальная гончая, мифическая Виля-Баскервиля  не унюхала бы
на  них след одного отдельно взятого  человека. Чего только  не  случилось в
мире  и  в  России  со  времен  коронации  императора!  Орбитальная  станция
"Москва-сортировочная"  уже  третий год  висела в  небе  на  геостационарной
орбите, и год назад император лично на ней побывал в сопровождении канцлера.
Император лично  написал курс русской  истории для шестого класса российских
гимназий.  Император  ввел закон  о всеобщем и полном  альтернативном высшем
образовании. Император одобрил постройку понтонного моста из Владивостока на
Гавайи.  Император  ликвидировал  статус Санкт-Петербурга,  Екатеринбурга  и
Паульбурга (бывшего Кенигсберга) как городов, превратил их в города-спутники
Великой Москвы,  -  как  и  орбитальную  станцию  ("Москва-Орбитальная"),  -
собирался  проделать  то же  самое  еще с  десятком  городов.  Император то,
император се...
     А  совсем недавно, вопреки  всякой  логике, царь даровал  независимость
Армянскому  Царству. Два  дня весь  мир гадал  на кофейной гуще, что бы  это
означало,  а  на   третий  день  генерал-полковник   Аракелян  уже  стоял  в
Эль-Кувейте в  приемной  у  растерянного шейха  с грамотами,  гарантирующими
маленькому государству  полную  защиту и от персов,  и от иракцев, ибо ровно
половина  - западная  и,  конечно бoльшая половина  - бывшего  Ирана  теперь
именовалась Южной  Арменией. Аракелян спешил заверить, что никаких претензий
к кувейтским мусульманам (разумеется, только к суннитам) ни один человек  во
всей Федерации Всех Армений  претензий  иметь не будет вовеки. Сперва  никто
ничего  не  понял,   но  спутники  всяких  промышленно-переразвитых   держав
подтвердили: ни Турция,  ни  Ирак, ни Кувейт больше не имеют общей границы с
Ираном.   Ибо  граничат  они   с  новым   государством  -   Южной  Арменией,
расположившейся  на большей половине Западного Ирана, со столицей  в древнем
армянском городе Исфагане, - и с Западной Арменией, которая,  в свою очередь
с юга защищает  границы Священной Армении. Ирану, так и быть, пока позволили
существовать в  границах восточней Исфагана и Йезда.  Все иранское побережье
Персидского залива  называлось  теперь Армянским. А  залив предполагалось  с
общего согласия российского императора и царя Южно-Армянского Тимона Первого
переименовать  в  Армянский.  Столицей  новорожденной  Западной  Армении  ко
всеобщему ужасу оказался Трапезунд, мимоходом откушенный у Турции, - но это,
как  выяснилось,  временная  мера,  лишь до  тех пор,  пока древняя  столица
Армении -  Ани  - не будет перестроена в современный сейсмоустойчивый город.
Еще через два часа Тимон Первый присягнул на верность Российскому императору
и вернулся в Москву (не из Трапезунда вообще-то, а всего лишь с подмосковной
дачи, но это мелкие детали). Царь Западной Армении Грант Первый находился на
пути  в Трапезунд,  и от него никто ничего хорошего  не  ждал, ибо  никто не
знал, кто  он такой.  А император милостиво разрешил недовразумленным персам
(проживающим на территории Южной  и Западной Армении) пока что  пользоваться
армянским алфавитом.  Пока. Пока  для персидского  наречия не  будет сложена
правильная кириллица...
     "Тегераном  больше,   Тегераном   меньше..."  -  кошмарные   эти  слова
принадлежали  кому-то  из  южноамериканских президентов,  в том смысле, что,
мол, далеко  эта  страна и  не нас касается границами.  В  самом же Тегеране
фраза звучала страшненько.  Куда девалось полстраны? - спрашивали себя шах и
его правительство. "Ты еси муж сотворивый сие!" - грозно  рявкали на него из
Парижа  духовные  лидеры  запрещенных разновидностей ислама. А как дело было
осенью, то спустя  неделю  Норвежский Нобелевский  комитет присудил русскому
царю  свою  премию,  а  царь  пожертвовал  ее на восстановление разрушенного
Тегерана.  Ужас  подобного жеста  дошел  до  народов  лишь  тогда,  когда со
спутников проверили и убедились: Тегеран цел. Пока что. Но уже  есть фонд на
его  восстановление...  Ну, а  духовное управление персидскими  мусульманами
правильного  толка было теперь размещено в уездном городе Касимове Рязанской
губернии. Император  ведал, что творил, делая именно  такое забытое  Аллахом
место,  как Касимов, духовным центром персидских суннитов.  Царь -  историк:
это знают все.  А кто еще не знает - "Тегераном больше, Тегераном меньше..."
Нет, ничего не подумайте, но мало ли какие бывают... стихийные бедствия.
     Южная Армения признала себя  частью Российской Империи.  Западная тоже,
хотя   позже.   Северная,   "Священная",   почему-то  осталась   независимым
государством.  Притом нейтральным,  лихие  газетчики немедленно  назвали  ее
"Закавказская Швейцария".  "Гораздо лучше!"  - откомментировал русский царь.
Но отдыхать  в Армению пока что так  и не приехал: ни в Священную, ни  какую
другую. Отдыхать царь  ездил  в  какое-то село  на Брянщине, а чаще проводил
одинокие дни в пустом мемориальном особняке в Староконюшенном  переулке, где
под ветками старой  латании установил скошенную  глыбу светлого мрамора,  на
ней же написал золотом:  "Здесь я был счастлив".  Поглядел на этот камушек с
неделю,  матернулся,  велел   убрать  к  чертовой   матери  -  пошлятина!  И
сфотографирует еше какая-нибудь  сволочь... В особняк никого  не пускали. Но
Анатолий Маркович слишком  хорошо знал  -  что  такое мокрые  от  слез  щеки
железного императора,  проведшего  час-другой в этом доме. Иногда царь  даже
напивался там.  Впрочем, через день-другой, получив от Ивнинга SOS, прилетал
из  дружественного Ново-Архангельска седеющий  царь  Иоаким, и император  на
какое-то  время  обретал  душевный  покой.  Не  было покоя  одному  Анатолию
Марковичу Ивнингу; он обязан был найти царскую... м-м-м, невесту.
     Спасало  только то, что придворный предиктор,  младший брат отрекшегося
царя Южной  Армении, искать Антонину велел, но  с  нахождением - не торопил.
Царю он явно сказал на этот счет что-то такое, чего Ивнинг не знал, но путем
некоторой  экстраполяции дьяк понял, что если уж сам  царь не знает, где его
наследник,  то покусители на здоровье наследника (и жизнь, пронеси Господи!)
уж и подавно ничего не знают. Или же предиктор сказал что-нибудь другое. Или
вообще ничего не сказал... Но меры-то принимать надо?
     Царь в последние годы  творил на Руси иной раз вещи как  бы безобидные,
но  совершенно непонятные. Мало того, что он запретил всю живопись художника
Репина  и  приравнял ее  к в уголовном  кодексе  к  сексуальной эксплуатации
малолетних,  он  давно  убрал  с   Триумфальной  площади  памятник  великому
пролетарскому поэту Маяковскому  - но  теперь перелил его в памятник  своему
собственному любимому писателю, точней, писательнице - Тэффи.  "А  фер-то ке
мне было с ним  делать? Смотреть