тала гроза, и ее  зарницы еще
посверкивали в разных сторонах темного неба.
     Пастух  ехал,  неукоснительно четко соблюдая правила  движения.  Громко
шелестя по  мокрому асфальту широкими шинами,  их обгоняли летящие на  дикой
скорости такие же "джипы", иномарки, да и наши старались не отставать.
     -- Что  значит -- люди не ценят собственной  жизни, я  уж  не говорю  о
чужих, -- задумчиво сказал Перегудов. -- Человек, в сущности, такая хрупкая,
уязвимая букашка... Правда, с большими резервами.
     Сергей молча  кивнул.  Он  был  сосредоточен и собран, как всегда перед
выходом на боевую операцию.
     --  Что, брат,  маленько  поколачивает? --  спросил  Док. -- Нормальная
реакция центральной нервной системы. Конечно, с такой крупной клиентурой нам
еще работать  не доводилось. Хотя... пока мы  им нужны,  можно не трепетать.
Другое дело, если... решат вывести за штат.
     --  Голос...  --  сказал  Пастух.  -- Обратил внимание? Другой голос...
Сейчас звонил не тот, с кем мы беседовали на той даче. Что бы это значило?
     -- Да  все что угодно, -- усмехнулся Док. -- Брат, сват, заместитель. А
может, и еще кто...
     Миновали нескончаемый Ленинский проспект, пронеслись Якиманкой. У храма
Иоанна Воина Пастух притормозил и некоторое время провожал глазами в зеркале
заднего  вида  удаляющийся черный  силуэт  церкви. Он  знал, что  теперь тут
служит  вторым  священником  их отец  Андрей из Спас-Заулка. Тот  батюшка, к
которому они приходили, отправляясь на новые задания.
     На  под®езде  к  Большому  Каменному,  откуда  открывалась   знаменитая
панорама Кремля  за Москвой-рекой,  Пастух снова сбросил  скорость, глядя на
ночные терема,  соборы и тускло золотящийся купол колокольни Ивана Великого.
Как  и  сталинские высотки, их  уже  несколько лет  с  наступлением  темноты
подсвечивали  невидимыми  прожекторами,  отчего  они  становились  какими-то
призрачно-таинственными, как изображения на рентгеновских пленках.
     Оба  молча и  пристально смотрели  на  кремлевские  дворцы,  на кое-где
светящиеся  окна  в зданиях над зубчатой стеной,  на трехцветный  российский
флаг -- обвисший и мокрый после ливня.
     -- Не знаю как тебя, а  меня так просто разбирает любопытство,  что они
нам собираются предложить, -- сказал Док.
     -- Скоро узнаем, -- угрюмо промолвил Пастухов.
     Как  и собирались,  к "Рижской" прибыли загодя. У  станции  метро людей
почти не было, только  изредка в свете уличных  фонарей появлялись  прохожие
под зонтами.
     Покрутившись минут десять по улицам и проездам, сделав пару контрольных
кругов под  эстакадой,  они доехали до Крестовского моста, развернулись  под
ним и вернулись по проспекту Мира к Рижскому вокзалу.
     Немного  постояли  у  тротуара,  потом снова вернулись  туда, где  было
назначено свидание и, наконец,  минут за десять  до условленного времени, не
сговариваясь,  одновременно  сняли,  обесточили  и  спрятали  под  сиденьями
выданные им пейджеры, загнали машину в тень, заперли ее и не спеша двинулись
пешком  на другую сторону  проспекта Мира, к  остановке, где  их должны были
встретить.
     Видно, ни автобусов, ни троллейбусов не было  давно -- за то время, что
они  кружили,  проводя  наружную разведку, на остановке  собралась  изрядная
толпа.  Они  смешались  с  ней  и  стояли,  невольно  прислушиваясь к  чужим
разговорам,  внимательно  приглядываясь к тем людям, что ежились под мокрыми
зонтиками.
     Моросил мелкий дождик.  Было  черно,  мокро, неуютно.  Но  вот подкатил
восемнадцатый троллейбус,  за  ним  пустой  сорок второй,  народ  ринулся  к
дверям, и  вскоре  машины  унеслись по блестящим  мокрым мостовым.  В  свете
золотистого фонаря на высокой мачте остались лишь они двое.
     Пастухов взглянул на часы.
     -- Двадцать два пятьдесят девять, -- сказал он негромко. -- Пора бы...
     -- Угу... -- прогудел Док.
     И  в ту  же секунду откуда-то вынырнула, видимо  из  темной ниши  между
двумя киосками, мужская фигура.  Человек  был один -- немного  выше среднего
роста,  коренастый. Возможно,  он ^некоторое время  наблюдал из  укрытия,  а
теперь неторопливо направлялся прямо к ним  вразвалку, сунув  руки в карманы
полосатых спортивных штанов.
     И когда  приблизился.  Пастух и Док  без труда узнали в  нем немолодого
водителя того минивэна "мицубиси", на котором  их доставили назад в Москву с
таинственной загородной дачи.
     --  Здорово,  ребята, -- по-свойски, буднично  приветствовал  он их как
старых знакомых и  протянул  руку.  Рука была железная.  Видно, этот человек
умел не только крутить баранку. -- Не опоздал? Вы,  смотрю, маленько  раньше
приехали? Ну, топайте за мной.
     Он повернулся и двинулся куда-то во тьму узкого прохода между каменными
ограждениями и рядами палаток закрытого до утра  оптового  рынка.  Они молча
повиновались и двинулись за ним.
     Шагали в темноте мимо бесчисленных закрытых и задраенных щитами ларьков
и  магазинчиков, иногда  спотыкались  о  какие-то  коробки,  ящики,  обломки
стальной арматуры.  Было грязно,  мокро,  отовсюду несло мочой  и  фруктовой
гнилью. Шли  через какие-то лабиринты проходных  двориков,  вдоль железных и
кирпичных заборов, спускались и поднимались по темным скользким лестницам --
вокруг делалось все мрачней и глуше -- как будто и не было совсем рядом иной
жизни и иного мира огромного города.
     Где-то   поблизости   время   от  времени  грохотали   поезда,  коротко
посвистывали электрички.
     Наконец вслед за этим человеком, пригнувшись,  нырнули в пролом толстой
бетонной   стены.  И  оказались  в   сырой  черноте,  где  пахло   углем   и
железнодорожной смазкой. Вдали, в темноте,  тревожно светились синие огоньки
на стрелках, горели прожектора на высоких мачтах и в отсвете их лучей тускло
отблескивали бесчисленные мокрые рельсы.
     Громадные черные  тени высились  вокруг. Приглядевшись,  они  различили
нескончаемые  ряды  неподвижных  электричек и  пассажирских вагонов дальнего
следования, загнанных в тупики. Это был черный спящий город, составленный из
вагонов,  отстойная зона Ленинградского  и Ярославского вокзалов -- составы,
составы,  составы...  В вагонах  кое-где тускло  горели  окна,  скользили за
мутными стеклами  какие-то подозрительные пятна  света,  а  в основном  было
темно.
     Но  этот  странный город жил своей неведомой  тайной  жизнью...  Где-то
слышались голоса, смех, где-то хныкал  ребенок, откуда-то доносилась  пьяная
песня и матерная ругань.
     Провожатый остановился -- под одеждой у него пиликнула и что-то гнусаво
пробормотала  рация. Он сунул руку за  пазуху,  достал и  приблизил  ко  рту
какое-то помигивающее разноцветными огоньками связное радиоустройство.
     -- Так  точно,  прибыли, -- ответил он на чей-то запрос. -- На  девятом
пути. Направляемся к вам.
     -- Можете следовать, -- распорядилась рация.
     -- Понял вас.
     И  снова  зашагали  между составами, мимо  поездов, по  узким коридорам
между  путями, --  поминутно  попадая  в  лужи  и глядя  под  ноги,  чтоб не
оступиться на шпалах, не зацепиться за кабели и штабеля старых рельсов, чтоб
не  разбить головы  о поручни и стальные ступеньки, торчащие из  распахнутых
вагонных дверей. Идти порой приходилось вдоль  веток действующих  перегонов,
по   которым  время   от   времени  то   навстречу,   ослепляя  прожекторами
электровозов,  то  нагоняя,  с  тяжелым  лязгом проходили  дальние  поезда и
пригородные электрички.
     Тут было самое подходящее и  удобное  место, чтобы в случае  надобности
спровадить на тот свет человека, да так, что и комар носа не подточит -- без
свидетелей и улик. И немало, наверное, людей не по своей воле расстались тут
с жизнью вот такими мрачными грозовыми ночами.
     Мимо них, мерно постукивая колесными парами и набирая скорость, проплыл
от Ленинградского поезд  до Санкт-Петербурга.  Пассажиры стояли возле окон и
смотрели, раздвинув занавески, на идущих куда-то троих мужчин.
     Тот, что встретил их, шагал уверенно -- видно, хорошо  знал эту опасную
дорогу.
     Впереди  послышался шум:  там двигались  и толпились  какие-то  неясные
фигуры, раздавалась гортанная речь и негромкие резкие возгласы.
     .-- Цыгане? -- спросил Пастухов.
     -- Тут  целые таборы ночуют,  --  обернулся провожатый,  --  гоняют их,
гоняют,  а  ничего,  держатся.  Тут  много  их.  Могут погадать  --  будущее
предсказать... Не желаете?
     -- Мы  уж как-нибудь  на обратном пути  погадаем,  -- усмехнулся Док. И
тот, что вел их, тоже улыбнулся.
     Наконец от одного из вагонов отделились и выступили навстречу несколько
рослых  мужчин,  в  которых  они,  люди  военные,  тотчас  угадали своих  --
служивый, привычный к опасности народ.
     Подошли трое,  тихо приказали поднять руки, проверили и обыскали вполне
профессионально, водя  по  одежде  каким-то  нежно попискивающим электронным
приборчиком  --  удостоверились,  что  нет  ни  записывающей аппаратуры,  ни
оружия, и показали на лесенку, ведущую в открытую дверь вагона.
     --  Давайте  забирайтесь, --  сказал провожатый, и, потянув  в  темноте
Пастуха за полу куртки, подвел к вагонной лесенке. -- До встречи!
     Пастух  оглянулся и решительно полез вверх по стальным ступеням. За ним
вскарабкался и Док.
     В вагоне было совершенно темно.
     -- Проходите вперед по коридору, -- сказал сопровождающий.
     Двинулись  в  скользящем  луче  фонаря  и  оказались в  купе  с наглухо
зашторенным окном. В этой  кромешной тьме  раздался вдруг голос, но не  тот,
что тогда, на той вилле, -- другой, незнакомый:
     -- Здравствуйте. Садитесь. Прошу простить, что принимаю в  таком месте.
Зато здесь мы сможем спокойно поговорить.
     -- Говорите, -- сказал Пастух.
     --  Нас уведомили, -- сказал человек  из темноты,  -- что вы  не просто
контрактники. Вы люди, готовые служить идее. Так или нет?
     -- Допустим,  что так, --  сказал  Док. -- С поправкой на то, что нам и
нашим близким надо есть и пить.
     -- Не слышу ответа. Прошу по существу. Повторить вопрос?
     -- Ну, скажем, осталось шестеро таких чудаков.
     -- Тогда  слушайте, -- продолжил их собеседник. -- Есть группа сильных,
решительных мужчин, для которых не безразличны интересы Отечества...
     Он тоже не  мог  их видеть.  Иначе заметил бы  на  лицах обоих усмешку.
Потому что они уже хорошо знали, что стоит за такими  словами. Стояло всегда
одно и то  же -- жажда власти и денег, добытых  чужими руками. Да и много ли
стоили  эти  слова после того, что  взяли на душу  эти люди  там, на  ночной
дороге?
     --  Идейные разговоры оставьте для новобранцев, -- сказал Пастух. -- Мы
подрядчики. Наши гарантии -- наши головы. И весь разговор.
     --Ладно, годится,  -- сказал невидимый  визави. -- Хотя есть люди,  для
которых это пока еще не пустые слова -- Родина, Отечество, офицерская честь.
Прошу  внимания! Итак, в  точке "А" имеется груз "Б". Имеется  маршрут  "В".
Имеется самолет "Г". И, наконец,  где-то имеется  некто "Д", которому  нужен
груз  "А". Как  видите,  уравнение  даже  не из высшей  математики. Школьная
алгебра.  Вам  надлежит оказаться на  борту  "Г",  изменить  маршрут  "В"  и
доставить "А"  туда, где  его будет ждать  "Д".  Все! Разработан  детальный,
строго  просчитанный план. С  начала нашего совещания  пошел отсчет  времени
операции. Завтра  в двадцать три ноль-ноль  вам  надлежит  прибыть  на борт.
Любая самодеятельность  запрещается. Любое отступление от  плана карается по
законам  военного времени. Ваша  функция --  перехватить груз у врагов нашей
страны и переправить его друзьям. Есть вопросы?
     -- Вопросов  навалом,  -- сказал Пастух. -- Только не  знаю,  имеет  ли
смысл задавать их.
     --  Понимаю  вас, -- сказал собеседник. -- Учитывая вашу ставку,  будет
лучше,  если между  нами не  останется недомолвок.  Задавайте вопросы.  Если
смогу -- отвечу. Если нет, то нет.
     -- Почему вы решили задействовать именно нас? -- спросил Док. -- Думаю,
в вашем распоряжении имеется немало людей, способных выполнить такую задачу.
     -- Вопрос резонный. Не  хочу льстить вашему самолюбию,  однако мы сочли
вас  наиболее подходящей командой. Хотя отбор личного состава был  предельно
жесткий.  Здесь  не  годятся  чистые  профи.  Нам  нужны   профи,  связанные
неформальными узами.
     -- Хорошо, -- сказал Док. -- Вопрос второй: что за груз?
     --  Ответственный технологический  узел  нефтеперегонного  комплекса. В
нескольких  ящиках. Общий  вес  брутто -- порядка двадцати  тонн.  Охрана --
спецназ.  Вы возьмете их на себя, нейтрализуете и предложите новый маршрут и
пункт прибытия экипажу. Они исполняют -- ваша задача решена.
     -- Такие  грузы идут  обычным порядком.  Для их  сопровождения не нужен
спецназ. Там что, контрабанда? -- спросил Пастухов.
     --  Назовем это просто  торговлей,  --  поправил собеседник. -- Обычная
сделка:  продавец -- покупатель.  А вы -- ну, скажем так... резерв на замену
для сопровождения груза.
     -- Сколько будет охраны? -- спросил Иван.
     -- Как и вас -- шестеро. "Макаровы" и "каштаны". Для вашей квалификации
задача  посильная. Вы их  просто смените на посту. Так что  они уже будут не
нужны ни нам, ни вам.
     -- Откуда работаем и в каком самолете?
     --  Вылет из  Кубинки. Спецрейс.  Самолет  Ил-76.  Главное  -- грамотно
сделать работу на  борту.  Если  дело выгорит,  наш с  вами контракт  сможет
принести  в  казну  в  десять раз  больше,  чем  экспортная  операция  наших
конкурентов, и поможет созданию у нас нескольких тысяч рабочих мест.
     -- Хотелось  бы верить, --  сказал  Док. -- Только не слишком ли крутую
кашу вы заварили? Мы понятливые, дошло бы и без такой артподготовки.
     Сергей в темноте сильно сжал его  плечо -- мол, замолчи, не выскакивай,
а слушай.
     -- Понимаю, о какой подготовке идет речь, -- откликнулся собеседник. --
Но то и были наши конкуренты. Именно таков их бандитский почерк. Мы знаем, и
поверьте,  все  они  ответят за  то, что сделали. Мы внедрили  к  ним своего
человека. Он  сообщил  нам  все и  вывел  на  вас.  Только  благодаря  ему и
благодаря нам вы еще живы.
     --  Значит,  --  сказал  Док,  --  ваш  человек, заброшенный  в  лагерь
неприятеля, этот... водитель "мицубиси"?
     -- Какого "мицубиси"? -- не понял собеседник. -- Какой водитель?
     -- Перестаньте, --  сказал Док. -- Если  вы  забросили его к ним, такие
вещи вам положено знать.
     -- Попрошу уточнить! -- раздался из темноты командный генеральский бас.
-- Что за "мицубиси" и откуда вас везли?
     -- Странно!  -- удивился Пастух. -- Неужто  мы знаем больше  вашего?  Я
говорю  о водителе "мицубиси",  который вез нас с той вашей дачи, а  сегодня
встретил у "Рижской". Такой, в годах уже...
     --  Что  за  дача?  --  быстро  спросил  тот,  в котором  они  невольно
заподозрили человека при больших звездах на плечах.
     -- Дача как дача. Номенклатурный дворец, -- усмехнулся Пастух. -- Камин
с красными изразцами, телевизор с экраном, как окно... Будто не знаете.
     -- На  телевизоре, -- вспомнил  Док, -- модель подводной лодки "С-145",
голубая, с золотым перископчиком...
     -- А когда вы там были?
     --  Позапрошлой ночью. После "артподготовки", которую  устроили ваши...
конкуренты.
     --Ясно... -- раздался голос из темноты. И  торопливо добавил: -- Можете
быть  свободны. Считаю, мы обо всем договорились, вводные вы получили, ждите
дальнейших указаний.
     * * *
     Иван и Сергей  уехали,  и в квартире профессора Злотникова установилась
тишина тревожного ожидания.
     За открытым  черным окном  еще шумел  ливень, но  гроза удалялась,  и в
комнаты вливалась  холодная  влажная свежесть. Всем  хотелось,  чтобы скорей
пролетело время тягостной неизвестности, чтобы, наконец, послышался звонок в
дверь,  чтобы снова раздались голоса друзей... Но время,  как всегда в такие
минуты, резко сбавило темп и ползло еле-еле... выматывающе медленно.
     Все  они  хорошо знали  это чувство неприкаянной  опустошенности  после
проводов друзей на опасное задание.  Туда, откуда  те могли  уже  никогда не
вернуться...
     Прошел час, кончался второй.
     Перебрасываясь  пустыми  словами,  все  четверо,  как  могли,  пытались
скоротать эти минуты.
     Трубач лежал на диване, закинув руки за голову, Муха механически  гонял
по экрану  компьютера разноцветные кубики  "Тетриса", Артист с остервенением
метал в коридоре ножи в мишень, Боцман сидел на подоконнике и угрюмо смотрел
в окно на черный ночной двор.
     -- Ладно, -- сказал Трубач и сел. -- В конце концов, это  всего  только
запланированная рабочая встреча. Встретятся, поговорят, привезут задачу...
     --  Скорей бы  они  вернулись, -- вздохнул Боцман. -- Ну  ладно, вы как
знаете, а мне для закалки нервов нужен на ночь "Дорожный патруль".
     Он  нажал кнопку  на пульте, включил телевизор, высветил в углу черного
кинескопа зеленую шестерку и...
     И первое, что они увидели на большом экране, -- бородатое лицо Трубача.
     "Внимание! Управлением внутренних дел города Москвы разыскивается особо
опасный психически больной Ухов Николай Иванович, который совершил побег или
был похищен  из  специального  отделения психиатрической  больницы.  Приметы
Ухова  --  рост  сто  девяносто  сантиметров, плотного  телосложения,  имеет
большие залысины,  носит  усы  и бороду.  Владеет приемами  борьбы  и бокса,
агрессивен и  представляет серьезную угрозу для  окружающих. Может  выдавать
себя за  музыканта-саксофониста  или  бывшего  военнослужащего.  Всем,  кому
что-либо  известно  о  местонахождении  Ухова,  предлагается незамедлительно
сообщить в милицию по телефонам..."
     --  О-па!  --  воскликнул Артист. -- Кажется,  приехали... Хорошо хоть,
побрился!
     Прошло еще минут десять, и вдруг неожиданно у всех четверых -- у кого в
кармане,  у кого на  поясе  --  запиликали пейджеры. Ничего не понимая,  они
переглянулись и, нажав кнопки, уставились на маленькие зеленоватые дисплеи.
     * * *
     Назад к метро  "Рижская" Дока  и  Пастуха  вел другой провожатый.  Того
пожилого добродушного дядьки, который привел их в вагон, уже не было.
     Снова  темнота, вагоны,  колеса,  рельсы,  снова  сырой  черный  туман,
хриплые голоса цыганок у тех  вагонов, где хоронились до утра  тайные таборы
дневных гадалок и попрошаек.
     Обратный путь  показался неожиданно коротким, и они удивились тому, как
быстро вышли к пролому в бетонной стене.
     -- Дальше сами  найдете, -- уже откуда-то  издали  сказал провожатый  и
исчез в темноте.
     Он прошел несколько десятков  метров, нырнул под вагон, и тут у него  в
кармане  часто загудела маленькая  рация. Он поднес ее  к уху и стремительно
ринулся  назад, вслед за теми,  с кем только что расстался, на бегу  сбросив
предохранитель бесшумного пистолета.
     * * *
     Едва Перегудов и Пастухов покинули вагон, тот, что разговаривал с ними,
включил маленькую  мощную  рацию и тотчас  раздался мужской голос -- видимо,
ждал вызова.
     -- Слушаю! Закончил с ними?
     -- Закончил.  Тут какие-то странные дела. Похоже, после того как  мы  с
ними поработали на дороге и нас спугнули, их  кто-то перехватил у гаишников.
Они были на какой-то даче.
     -- На какой еще даче?
     -- Они сами не знают. Попробовал раскрутить, чтобы вспомнили детали...
     -- Раскрутил?
     -- Какая-то херня. Каминный  зал,  модель подлодки с золотым перископом
на телевизоре. Да! И еще -- бортовой номер "С-145".
     Человек, который услышал это в другом районе Москвы, между Пречистенкой
и  Гоголевским бульваром,  в этот момент почувствовал, что у него заныло под
ложечкой.
     Он сразу понял, что это за дача. Он бывал там не раз, в этом загородном
особняке,  у того камина.  Что  же  касается подводной лодки  -- голубой, со
сверкающим  золотым  штырьком перископа над ходовой  рубкой, -- то, как было
ему не знать  ее, если он сам ее и подарил  на пятидесятилетие хозяину этого
дома.
     -- Это все?