е
двухкилевые  перехватчики  Микояна  и  Сухого,  пассажирские,  транспортные,
самолеты  старые  и сравнительно  новые, летающие  амфибии, вертолеты разных
типов  и конструкций.  Одни самолеты стояли под чехлами,  другие -- открыто.
Сверкали на  солнце куски разрезанных серебристых и серо-зеленых  фюзеляжей,
лежали на  траве  отсеченные  части  кое-где  почерневших крыльев  и,  уныло
уткнувшиеся в землю, детали хвостового оперения. Людей на поле  было мало --
во всем вокруг ощущалось запустение, упадок, тягостное затишье.
     Наконец приблизились  к самолету,  белоснежный хвост  которого виднелся
издалека на фоне синеющего соснового леса.
     -- Вот он, "Руслан", -- показал Боцман. -- Видали какой!
     И он мельком переглянулся с Пастуховым.
     Когда еще  только  под®езжали  к воротам  аэродрома,  провожатые  молча
раздали  всем четверым новые  разряженные  бесшумные пистолеты ПСС в  легких
наплечных полукобурах. В проходной оружие попросили сдать, а здесь вернули и
выдали полные обоймы.
     Они проверили оружие и сунули под мышки.
     --  Так,  --  огляделся  Пастухов. -- Ну а  где груз?  Нам как  его  --
встречать, принимать?
     -- Груз уже  на борту,  -- сообщил старший из  провожатых. -- Доставлен
утром.
     Они  слонялись  вдоль  самолета,  чувствуя  себя   пленниками.  Наконец
под®ехал тот же автобус и из  него вышли летчики -- четверо цветущих мужиков
лет слегка за тридцать с большими дорожными сумками в руках.
     Старший из провожатых неторопливо пошел им навстречу.
     -- Иванов, космический центр Сабанеева, --  представился он  и протянул
командиру  удостоверение   и   папку  с   документами.  А  эти  товарищи  --
сопровождающие груза.
     --  Что  же  их  так мало?  --  удивился один  из  летчиков,  невысокий
загорелый крепыш с пронзительными узкими глазами, видимо, командир  экипажа.
-- Заявка была подана на шестерых.
     -- Достаточно, -- усмехнулся провожатый. -- Вон какие молодцы! Да что с
ним сделается,  с этим грузом?  Чистая проформа.  В Сингапуре они сдадут его
людям из техперсонала нашей фирмы. По завершении авиасалона полетят с вами с
тем же грузом  обратным рейсом. Знакомьтесь, старший группы сопровождения --
представитель ФСБ майор Воропаев, -- и он чуть подтолкнул вперед Перегудова.
     --  Здорово,  майор,  --  протянул  руку  командир. --  Через полчасика
милости прошу  на  борт.  Устрою вас как у Христа  за пазухой. Полет долгий.
Поесть-почитать что-нибудь взяли в дорожку?
     Иван обескуражено развел руками.
     --  Ну дают!  В первый раз, что ли, летите?  Ладно, у нас найдется... И
пожевать и почитать... Ну а с этим делом,  -- он прищелкнул себя по  кадыку,
-- сами понимаете...
     Мужик,  видно,  был свойский,  без фасонов и  выпендрежа. Заслышав  его
зычный  голос,  из  чрева  самолета повыскакивали  человек восемь  загорелых
техников, доложили экипажу о готовности самолета к вылету.
     -- Пройдемся немного, -- кивнул  старший из провожатых Пастухову и всем
остальным. -- Есть небольшой разговор.
     Они напряглись. Сейчас все станет ясно...
     -- Внимание всем! -- сказал провожатый, когда  они отошли  на приличное
расстояние  от толстого  брюха  "Руслана". --  Последние  указания: вылет  в
шестнадцать ноль-ноль. В девятнадцать сорок по московскому занимаете позиции
по  номерам. Двое  с  оружием  -- в кабину  к пилотам. Третий -- к  радисту.
Четвертый вырубает бортинженера и приставляет ствол. Угрожая хлопнуть его на
месте, приказываете командиру изменить  курс и садиться  вот здесь...  -- он
протянул Пастуху листок с точными координатами.
     -- Где это? -- спросил Сергей.
     --  Не  важно. Командир  сверится с  картой и сообразит. Ваша задача --
пятая степень устрашения. Действуете решительно, точно, синхронно. Как тогда
на шоссе. Никаких вариантов.
     --  Но  там же все пишется на "черный ящик"! --  воскликнул  Трубач. --
Каждое слово будет на пленке.
     --  Верно. Ваши гарантии продуманы.  Все команды экипажу --  записками.
Прочитано -- уничтожить!  Все! Никаких  следов!  Теперь  главное  --  фактор
времени.  Начинаете точно в  девятнадцать  сорок по  московскому.  В течение
последующих  двух  минут  экипаж  должен  передать  на наземный  пункт связи
международный  сигнал  бедствия,  сообщить об  отказе  двигателя  и  просить
экстренной  вынужденной посадки.  Только это! Ни слова о захвате! Ни слова о
террористах! В этом ваше спасение! Подчеркиваю: сигнал бедствия  должен быть
включен  только в этот промежуток  времени -- не раньше и не позже. Мы будем
отслеживать все.  От того,  насколько точно вы выполните это указание, будет
зависеть ваша жизнь и жизнь ваших близких. Не оплошайте.
     -- Ну  хорошо, а дальше?  -- спросил Пастух.  --  Мы  привели самолет и
сели... Пилоты нас с ходу сдают властям и...
     -- Летчикам втолкуете: все вопросы -- к ним, на вас -- никаких улик, вы
и  понятия не  имеете,  почему  сели не  там. Вы -- только охрана,  знать не
знаете, где оказались. На земле вас задержат до выяснения  обстоятельств. Не
сопротивляйтесь. Будут допрашивать  -- стойте  на  своем. Дальше вас вытащат
наши люди.
     -- А деньги? -- спросил Пастух.
     -- По возвращении в Москву.
     --  Свежо предание... --  сказал Пастух.  --  Ладно,  будь  что  будет.
Гарантии ваши, конечно, плевые. Но деваться некуда.
     -- Ошибаетесь.  Мы люди серьезные. Провернете это дело -- и  в  дамках.
Все будет зависеть только от четкости ваших действий.
     -- Хрен с вами, -- сказал Пастух. -- Двум смертям не бывать.
     Провожатый  усмехнулся и, махнув рукой своим, пошел к автобусу, который
подвез к самолету летчиков.
     * * *
     На  одной  из заправок в небольшом  городке  уже неподалеку от  границы
Михаил воспользовался остановкой  и,  пока  Артист с Мухой  наполняли бак  и
канистры  специально  подвезенным  по  такому  случаю  в  эту  дыру  дорогим
высокооктановым бензином, пошел пройтись вдоль выстроившейся длинной очереди
машин.
     Вернулся он раздосадованный, сбитый с толку.
     -- Мужики, вы ничего часом не перепутали?
     -- А  что  такое?  -- закидывая канистру  в  багажный отсек,  обернулся
Артист.
     -- Он англичанин!
     -- Кто? -- не понял Артист. На их разговор подошел Муха.
     -- О чем базар?
     -- Тот, кого вы приняли за водителя, -- Джеффри Лоуэлл, механик  группы
технической поддержки английской команды. Натуральный англичанин -- я  бывал
в Англии. По-русски ни бум-бум. Приятный  мужик. Работает, видно, как дьявол
-- у британцев явно свой. Вот его визитка.
     -- Туфта какая-то, -- сказал Муха, -- Он далеко от заправки?
     -- Еще минут пятнадцать простоит.
     -- Та-ак, -- сказал Артист.  -- Раз дана визитная карточка, отправляюсь
с визитом.
     -- Пошли вместе, -- сказал Муха. Вернулись они не менее обескураженные.
     -- Ну что? -- спросил Михаил.
     -- Как-никак я закончил  лучшую английскую спецшколу, -- сказал Артист,
-- и заявляю на чистейшем английском: "Полная херня!"
     -- Уточни, -- потребовал Михаил.
     -- Явный лондонец, что называется, кокни. Но это он, Михаил! Он!
     -- Черт  его знает,  -- пожал  плечами Муха. -- Сколько  мы видели  его
тогда? Ну, сидел мужик за рулем, обернулся, сказал пару слов, потом во дворе
бегал. Могли запросто ошибиться... Но вообще -- чистый двойник.
     -- Странный поворот, -- сказал Михаил. -- Ну ладно.  Поставим  еще один
знак вопроса -- и в дорогу.
     Через  два часа,  пропустив  караван  официальных  гонщиков, пройдя все
формальности, они пересекли границу и оказались на территории Ирана.
     Дальше их путь лежал к горным хребтам Эльбруса.
     * * *
     Профессор Стенин много лет прожил под охраной и негласным надзором. Это
состояние  всегда кем-то  опекаемого  и охраняемого  давно  стало нормальным
фоном  его существования,  но теперь все изменилось, как говорят математики,
поменяло знак.
     И  на похоронах академика Черемисина --  наверняка  самых мучительных и
страшных  из  всех, на  каких  пришлось  ему присутствовать  в  жизни,  и на
поминках после Новодевичьего,  устроенных в одном из  залов Президент-отеля,
он постоянно  чувствовал эту  перемену знака,  это особое новое  выражение в
глазах своей  новой охраны.  Если прежние телохранители  были  готовы  жизнь
положить, чтобы спасти его от гибели или похищения, то эти трое новых верзил
в обтягивающих  пиджаках  были приставлены к  нему,  чтобы  убить по первому
приказу.  Он  понимал, что как  раньше был  привычен к  постоянному сознанию
своей  защищенности, так теперь надо будет привыкать к неотступному ужасу --
везде и всюду. Теперь  жизнь, в которой он всегда так ценил азартный игровой
момент, дух состязания, стала игрой лицемерной, притворной, унизительной.
     На поминках  собрался  весь  цвет  науки,  высокое воинское начальство,
руководители многих  ведомств, космонавты. Среди  них  -- и  на  кладбище  и
здесь, в этом траурно убранном зале, с большим портретом академика и рядом с
ним,  чуть  ниже,  но   неотделимо,   портретом  дочери,  --   Стенин  видел
встревоженного генерала  Курцевского, видел  Клокова, видел многих и многих,
кого знал десятки лет, но которым теперь уже не мог больше верить.
     Стенин  знал:  по  глумливой  иронии  судьбы  именно  в  этот  день,  в
шестнадцать  ноль-ноль,   со  взлетной  полосы  испытательного  аэродрома  в
Жуковском поднимется "Руслан", несущий в чреве  элементы выставочного макета
ракеты "Зодиак".
     Где-то  там,  в  Сингапуре, будут люди с ракетной фирмы Сабанеева.  При
состыковке и сборке все  обнаружится, и тогда...  Тогда -- смерть. Пусть  бы
еще быстрая, мгновенная, как у Черемисина. Но нет, с ним  так не будет... Он
помнил  глаза,  прищуренные  голубые  глаза  в  той  небольшой  комнате  для
переговоров  при кабинете в Доме правительства. И при  этом воспоминании тот
ужас, в  котором он жил и дышал теперь, на миг делался паническим,  утробным
ужасом кролика перед пресловутым удавом. Все эти дни -- что бы ни делал, что
бы ни говорил, за ним постоянно следовала мысль о самоубийстве. И он не знал
уже, произнося слова в память об  Андрее Терентьевиче и на  правах преемника
выслушивая чьи-то соболезнования, верно  ли он  поступил,  пойдя на смертный
риск с этой  рокировкой, или сделал  самую страшную ошибку  в своей трудной,
многогрешной и  все-таки честной  жизни... Пойти туда,  куда так и не доехал
Черемисин? Ему наглядно показали, куда ведет этот маршрут...
     А поминки шли своим чередом. О чем-то с ним говорил генерал Курцевский,
что-то    рассказывал    Клоков,    и    глаза    его   были    насмешливые,
брезгливо-равнодушные --  глаза всевластного  крепостника,  снисходящего  до
холопа. В  этом зале,  впрочем, было немало и незнакомых лиц, с кем когда-то
сводила жизнь великого Черемисина.
     Стенин поглядывал на большие настенные часы.
     "Руслан" с "пустышкой" взлетит через  полтора часа... Теперь  --  через
час... Вот он взлетел... Набрал высоту... Вышел на трассу...
     Стенин  знал уже о судьбе  другого "Руслана", того, что вылетел три дня
назад поздним вечером из Чкаловской.
     О  случившемся  сообщили  из  Главного штаба ВВС и дальней транспортной
авиации.  То же  вскоре подтвердил  и  страшно  взволнованный,  расстроенный
Курцевский.
     В  ходе полета на  борту  "Руслана" отказал навигационный компьютер,  а
после, как всегда бывает, одно потянуло другое --  произошла разгерметизация
пилотской  кабины,  в  результате  экстренного снижения прервалась  связь  и
экипажу  пришлось  вернуться  с  полпути. На  подходе к запасному  аэродрому
попали в грозу, каким-то чудом дотянули до спасительной полосы...
     Теперь тот самолет стоял вместе с грузом на аэродроме в Андреаполе, под
Тверью,   в   ожидании   начала  работы   аварийной  комиссии   совместно  с
представителями антоновской  фирмы, которые должны были прилететь  из Киева,
однако  почему-то  не спешили...  Положение  сложилось нелепое.  До  разбора
комиссии  и  ее  заключения  самолет не  ремонтировали,  чтобы  точно узнать
причины  возникших неисправностей, и груз застрял на  земле, за  что  теперь
перевозчикам  надо было ежесуточно отваливать  иностранным покупателям груза
-- нефтеперегонной насосной установки -- огромную неустойку в валюте.
     "А самолет  уже в пути, -- думал Стенин. -- Он уходит все дальше, туда,
к бананово-лимонному Сингапуру... И мне самому лететь через несколько дней с
российской  делегацией  на  открытие  этого салона... Самолет  летит... А на
борту --  пустой фантик,  как говорят  уголовники -- "кукла", и,  значит,  с
каждой  секундой приближается мой конец. Не будет  Сингапура, ни бананового,
ни лимонного..."
     Он взглянул туда, где неподалеку со скорбным  выражением на благородном
лице  восседал  вице-премьер,  который  уже  поглядывал  на  часы --  видно,
призывали его по минутам расписанные государственные дела.
     И  вновь  взгляды  их на мгновение  встретились. И та  же  нескрываемая
насмешка мелькнула в льдисто-холодных глазах вице-премьера.
     Стенин  вдруг  будто  проснулся,   будто   вырвался   из  затягивающего
водоворота. Да  нет же! Не как  на раба,  не как на  смерда  смотрел на него
Клоков. Он смотрел  на  него как на... заведомо  приговоренного, как  на уже
стертого с лица земли.
     Все мысли его прояснились до пронзительной четкости.
     Да  ведь он действительно уже приговорен. Обречен  в любом случае -- во
всех вариантах...
     Самолет поднялся, он на  курсе, он ^тащит в своем брюхе какую-то жуткую
клоковскую авантюру,  следовательно, Роберт Николаевич Стенин свое дело  уже
сделал, роль сыграл. А  стало быть, оборотню вице-премьеру  он не только уже
не  нужен, но и  опасен. И  его,  Стенина, непременно  уничтожат в ближайшие
часы.  Возможно,  сразу  после  этих   поминок,  или  ночью,  или  утром  на
рассвете... А это значит -- бояться нечего. Смерть подошла настолько близко,
что перестала быть страшной. Надо было решаться и действовать на опережение.
Он мог спастись только так.
     Стенин  поднялся и не спеша пошел вдоль длинного стола, вокруг которого
сидели десятки известных именитых людей,  пришедших проститься с  трагически
погибшим академиком.
     Он  подошел к одному,  другому, третьему... Он благодарил их за то, что
они нашли время  разделить  их горе. Подошел к сидящим особняком  нескольким
видным   военачальникам   --   командующим   соединениями  стратегических  и
военно-космических  войск, подошел  к генералу  Курцевскому, поблагодарил  и
его.
     Чуть  ли не четверть тех, кто был на поминках, --  ведущие руководители
"Апогея", начальники крупных отделов, цехов,  лабораторий... Среди них сидел
и тот,  кто  был сейчас нужен ему, тот единственный человек, который  мог бы
теперь  его  спасти.  Тот, кого знал  он много  лет,  кому мог безоговорочно
доверять,  --  начальник первого отдела "Апогея" Матвей Петрович  Кривошеий,
представитель КГБ, а ныне ФСБ, в их особо режимном об®единении.
     Он подошел к нему точно так  же, как подходил к другим, и точно так же,
как  и другие,  при его  приближении  Кривошеий  встал,  чтобы  обменяться с
генеральным несколькими словами о  покойном. Все это происходило на глазах у
всех, на глазах у Курцевского, на глазах у Клокова...
     --  Матвей Петрович,  -- так,  что  его  мог слышать только  Кривошеий,
быстро сказал Стенин, -- мне угрожает смерть. От тех, что убрали Черемисина.
Любым способом вытащите меня отсюда. Сейчас, или будет поздно.
     Полковник Кривошеий был, несомненно, профессионалом высокого класса. Он
и бровью  не  повел,  а  на  лице  его возникла лишь скорбная мина  и,  чуть
повернув голову, он бросил взгляд на портрет покойного.
     Они обменялись рукопожатием, слегка обнялись.
     -- Проходите  дальше  вдоль стола... -- держа его  за локоть и  глядя в
глаза, сказал Кривошеий. -- Возвращайтесь на свое место.  Через десять минут
выходите из зала. Ничему не удивляйтесь. Здесь много наших людей.
     Стенин   кивнул   и   подошел   к   следующему.   Это   был   начальник
монтажно-сборочного цеха, вместе с которым они накануне произвели рокировку.
Они тоже обнялись и тоже посмотрели в глаза друг другу. Потом это было еще с
кем-то и еще... Сердце Стенина колотилось...  Он  вернулся  на  свое  место.
Большие настенные часы висели как раз перед ним. Через пять  минут Кривошеий
поднялся и они вместе с начальником сборочного цеха  направились к выходу из
зала.
     Прошло  шесть минут. Семь... На десятой минуте  к Стенину  подошла  его
личная секретарша.
     -- Роберт Николаевич, извините, там вас просят какие-то люди...
     -- Кто такие? -- удивленно поднял он голову. -- Пусть подойдут сюда.
     -- Нет-нет, они  просят, чтобы вы вышли  сами.  Он взглянул на часы  --
осталось тридцать секунд.
     --  Но  вы  же  видите, я  занят,  -- сказал  он  раздраженно  и,  явно
недоумевая, поднялся из-за стола и  медленно пошел к широким двойным  дверям
банкетного зала.
     В  просторном вестибюле,  сверкающем  бронзой и темно-красным мрамором,
было полно людей, но женщин почти  не было. В основном здесь топтались дюжие
парни  с  каменными лицами профессиональных  секьюрити  --  в банкетном зале
находилось немало  охраняемых  персон.  Они ждали  своих подопечных. Из трех
охранников Стенина здесь были почему-то только двое.
     К нему как бы с растерянным, изумленным видом подлетел Кривошеий.
     -- Роберт Николаевич! Простите, пожалуйста, с вами хотят поговорить...
     Немолодой мужчина,  невысокий, довольно  грузный, в  прекрасном  черном
костюме и темном галстуке, неторопливо подошел к Стенину.
     И в тот же миг в большом вестибюле что-то изменилось: несколько молодых
людей одновременно, как заводные фигурки, перегруппировались, так что Роберт
Николаевич вдруг оказался в  плотном  кольце, наглухо  отсеченным  от  своих
телохранителей.
     Один  из  его телохранителей  автоматически сунул  руку за полу черного
пиджака,  то ли  за рацией,  то ли за пистолетом,  но в долю  секунды, как в
убыстренной  кинос®емке,  оказался  на полу  с заломленными руками,  которые
крепко  держали очень  похожие  на  него рослые молодые люди.  Второй делать
резких движений не рискнул.
     За всем происходящим внимательно  наблюдал еще один  пожилой  мужчина в
таком  же  превосходном  черном  костюме,  что  и  у  первого,  но худой,  с
чрезвычайно усталым, бледным лицом.
     Он  вплотную  подошел к  Стенину,  достал  и показал ему  темно-красное
удостоверение.
     -- Гражданин  Стенин  Роберт Николаевич, -- негромко, но почему-то так,
что разнеслось по  всему  вестибюлю,  произнес  подошедший,  --  Федеральная
служба безопасности. До выяснения некоторых обстоятельств вы задержаны.
     -- Что за бред?! -- закричал Стенин. -- Вы же знаете, какой у нас день?
Что еще за обстоятельства?
     --  Обстоятельства чрезвычайно  серьезные, поверьте. Так  что не  стоит
пререкаться. Пройдемте с нами.
     --  Матвей Петрович! --  ища  глазами Кривошеина,  беспомощно обернулся
Стенин. -- Тут какая-то полная ерунда! Об®ясните хотя бы им, с кем они имеют
дело! Просто тридцать седьмой год какой-то!
     -- Да  успокойтесь, пожалуйста,  Роберт Николаевич, -- подошел  к  нему
Кривошеий. -- Поезжайте, разберитесь... ничего страшного...
     -- Идиотизм какой-то, --  возмущенно пожал плечами Стенин. -- Учтите, у
вас будут большие неприятности.
     И  в  кольце  высоких  строгих  молодых  людей  они  оба  двинулись  по
направлению к мраморной лестнице.
     В  этот  момент  один из  равнодушно стоящих в  сторонке  охранников  с
невероятной быстротой  выхватил из-за пояса длинноствольный пистолет  и, как
бы не глядя, навел  его на удаляющегося  генерального конструктора "Апогея".
Однако  выстрелить  не  успел: молодая  женщина  в  черном  траурном  платье
молниеносным  выбросом  руки выбила оружие  и  нанесла  ему  удар  локтем  в
челюсть... Тот упал навзничь.
     Стенин этого не видел, он исчез вместе