вздохнул Боцман.
     -- А  еще пару "стингеров"  и пяток гранатометов  в придачу,  -- сказал
Пастух. Его лицо стало жестким, таким, каким знали его все, кто воевал с ним
бок  о бок.  -- Рыщут,  гады...  колотятся на совесть. Имеют  приказ вождя и
учителя -- без наших тушек не  возвращаться. Иначе самим секирбашка! Тут это
быстро, тот же "Аллах акбар!" -- и в аут...  Ладно, Боцман,  за мной. Хватит
высиживать яйца!
     Пастух достал из ранца свой автомат, передернул затвор, вставил рожок.
     -- Слушай, Митя.  Кассета у меня. Вторая -- у Дока. Хоть  кто-то из нас
должен доставить ее по назначению.
     Вездеходы  петляли, взбирались по склонам  холмов  на  возвышенности  и
исчезали   за  гребнями,  вертолеты  расходились  курсами,  разворачивались,
зависали... Но вот и те и другие разом устремились в одном направлении.
     -- Что-то заметили, -- сказал Пастух. -- Давай тоже туда. В обход горы.
     Но те,  кто  был  в  воздухе и  на быстрых колесах,  имели  неоспоримые
преимущества перед теми, кто двигался пешим  порядком. Неожиданно  вертолеты
снова изменили курс и понеслись, кажется, прямо к ним.
     --Ложись! -- крикнул Пастух и, откатившись, прижался к большому камню.
     Боцман  тоже  не  стал испытывать судьбу. Тарахтенье винтокрылых  машин
стремительно нарастало. Уже слышался свист лопастей и специфический звенящий
перестук вертолетных моторов. Они прогрохотали почти над ними и  скрылись за
каменистыми выступами горной котловины.
     -- Не иначе купол мой увидели, -- крикнул Пастух, и Боцман кивнул.
     Один  из  серых пятнистых  вездеходов, подскакивая на  ухабах, пронесся
совсем недалеко, не дальше двухсот метров от них. Боцман перекатился поближе
к командиру.
     -- Большие силы, Серега. В вертушках человек по пять, на  вездеходах --
по четыре. И пулеметы.
     -- Все так, -- кивнул Пастух. -- Но у  них  нет нашего  боевого  опыта.
Ясно одно: район они примерно  определили, парашют мой нашли. Трубача и Дока
пока не обнаружили. Искать будут до посинения, пока не найдут.
     -- Значит, крышка нам? -- спросил Боцман.
     -- Знаешь,  Митя,  -- зло ответил Пастух,  --  извини,  брат,  ты  меня
заколебал.  Третий раз  за  двое  суток  вспоминаешь про крышку. Не суетись,
крышка не убежит.
     * * *
     Артист, Муха и Михаил менялись местами за рулем  каждые  два часа. Один
усаживался за баранку, другой становился штурманом, третий отправлялся назад
-- отсыпаться до следующей  смены. Но только к концу первого дня маршрута по
территории  Ирана все трое  вполне  уразумели, что  приходится  на долю этих
фанатиков, какое самоистязание это ралли.
     Нестерпимо болели  плечи  и  шея.  Слезились  глаза.  Несмотря  на  все
ухищрения, пыль и песок  проникали в салон и скрипели на зубах.  Машина была
оснащена кондиционером,  но он не был рассчитан конечно на  такие нагрузки и
на  пятом часу  забарахлил и  вырубился  вчистую. Ужасные  горные дороги без
каких-либо знаков, а  уж тем более ограждений на поворотах, страшные спуски,
затяжные под®емы,  выматывающие спирали  серпантинов...  И  пот,  заливающий
глаза,  и ноги, еле успевающие управляться с педалями, и мускулы, вздутые от
ежеминутного переключения скоростей...
     --  Фу!  -- отплевывался Муха. --  Вот уж  правда -- охота пуще неволи!
Хорошо еще -- машина с ручной коробкой. Был бы автомат -- хана.
     Иногда  дороги разветвлялись по перевалам, и надо было  смотреть в оба,
чтобы не  потерять  трассу  и не заехать черт-те куда. Тяжелейший  этап брал
свое, собирал свою дань. Еще несколько машин выбыли из соревнований.
     -- Вот сволочи, --  бормотал  Артист, -- неужто нельзя было переправить
эту чертову смесь каким-нибудь более приятным способом?
     -- Ага, -- буркнул в ответ Муха, -- нас не спросили.
     Но вот  первый  горный  участок остался  позади и перед  ними открылись
цветущие  долины,  селения  и  городки, словно сошедшие  не  то  со  страниц
восточных  сказок, не то с  чудесных  древних  миниатюр.  Глинобитные  дома,
купола мечетей, будто выпиленные из сахара зубчатые стены, дворцы и минареты
-- мир странный, почти ирреальный. Но не было времени ни всмотреться в него,
ни понять.
     * * *
     Самое  важное  на войне --  угадать  и предугадать. Что  замыслил,  как
поступит противник. Но и случайность играет ничуть не  меньшую роль... Вот и
теперь. На то не было  их расчета, но белый купол, оставленный на вершине, в
самом деле привлек преследователей. Небольшие вертолеты кружились километрах
в трех за  их спинами, ища место для посадки  в тесных  ущельях. Наконец оба
исчезли за серыми гребнями  и  грохот их двигателей  сделался тише и  глуше.
Туда же устремились и вездеходы.
     -- Ходу, Митя! -- крикнул Сергей. -- Хоть маленький выигрыш, а наш!
     Он  оглянулся. На  этой  спеченной,  припыленной  серо-коричневой почве
следов почти  не было  видно.  Укрыться  можно  было только в нагромождениях
скал, хаотично  набросанных серыми грудами на  равнине.  Идти по прямой было
невозможно -- только по ломаной линии, от одной группы скал к другим.
     Перемещались   перебежками   и   после   двух-трех-минутной  передышки,
восстановив дыхание,  новый  бросок  в  триста --  четыреста метров.  Солнце
быстро  поднималось, становилось все жарче, но сил еще было с избытком. Того
убийственного, испепеляющего зноя,  каким печально славились эти места, пока
еще не чувствовалось.  Они продвигались довольно  быстро, но трехглавая гора
как  будто  не  приближалась. Километр за  километром,  кривыми зигзагами...
Пастух прикинул  --  за  первый  час  они  одолели  километров  пять, и если
захромавший Трубач в таком темпе двигаться не мог, то, вероятно,  они должны
были скоро нагнать его и Дока.
     Они не  обольщались -- белое пятнышко парашютной  ткани на  склоне горы
отвлекло противника  ненадолго. Очень скоро  он  снова  кинется  прочесывать
равнину, методично обшаривая  с воздуха  и на земле каждый квадрат.  И  если
этих раскиданных  там  и  сям древних  скал больше не будет  --  укрыться на
голой, открытой  местности  станет  негде. Надо  было подобраться  как можно
ближе  к  заветной  трехглавой,  и  потому  Пастух и Боцман ускоряли темп  и
дальность перебежек, спрямляя линию маршрута.
     Сергей оглядывался время  от  времени  -- насколько  заметны их  следы,
разглядеть их  было  нельзя,  однако,  вполне возможно,  с воздуха все могло
видеться  совсем  иначе.  Поверхность  почвы могла измениться после  каждого
спуска или  под®ема, слой пыли мог  стать глубже и рыхлее, и  тогда найти их
уже не составило бы труда.
     Гора,  на  которую  они   держали  направление,  неохотно  поднималась,
вырастала из-за горизонта -- они прошли, вероятно, уже больше половины пути.
Проклятое солнце  уходило в высоту, распалялось и жарило все безжалостней --
словно к их спинам и  плечам прижимали огромный утюг,  выпаривая  силы из их
тел...
     -- Погоди, командир... --  помотал головой Боцман на одной из  коротких
стоянок в тени бесформенной базальтовой  груды, привалясь к которой горячими
спинами  они  старались  отдышаться  после  полукилометровой  перебежки,  --
маленько зачухался я. И пить охота...
     Пастух  искоса  глянул на друга: за  те  два  с  лишним  часа, что  они
продвигались,  уходя  от  врагов,  Хохлов  заметно осунулся.  Этот  маршрут,
кажется, забирал у Боцмана больше сил, чем у него самого.
     -- Ладно, -- сказал Сергей, -- над нами  не  каплет. Отдохнем тут минут
десять и -- вперед, геолог!
     --  Это уж  точно... --  тяжело  дыша,  кивнул Боцман. --  Над нами  не
каплет. Только с нас... Слушай, ты Цоя Виктора любишь?
     -- Чего это ты вспомнил вдруг? -- оторопел Пастух, уж больно неожиданно
это прозвучало. -- Люблю, кто ж его не любит. А что?
     -- Жалко парня, -- вздохнул Боцман.
     -- Всех  жалко,  --  сказал  Сергей.  --  А  ты,  Митька,  зубы  мне не
заговаривай. Пить не разрешу, пока не станет совсем невмоготу. Думаешь, я не
иссох? Вставай, пошли!
     * * *
     Трубач  и Док были совсем  недалеко  от них, всего  в каких-то полутора
километрах. Но увидеть друг друга на холмистой равнине они не могли, а вновь
обнаружить себя в эфире и быть запеленгованными ни те,  ни другие  больше не
рисковали.  Они двигались  почти параллельно, постепенно сходясь под  острым
углом к одной точке, но до нее еще было шагать и шагать.
     Несмотря на заверения  великого  целителя всех стран  и  народов  Ивана
Георгиевича  Перегудова,  нога  Ухова   продолжала  болеть,  и  это  заметно
задерживало движение. Николай  пытался не  прихрамывать, но  все  равно  при
каждом  шаге  норовил  ступить  осторожнее  --  тут  помимо  желания  и воли
срабатывали механизмы древнего инстинкта.
     -- Не трепыхайся, Колька,  как идем, так  идем, --  подбадривал Док. --
Конечно, тут  нужен покой, но покой нам только снится.  Главное -- держаться
верного направления. Что, здорово болит, да?
     --  Терпимо...  -- пыхтел Трубач. -- Так оно, знаешь, вроде и ничего, а
как наступишь -- чувствительно.
     --  Чувствительный  ты  мой...  А  ну  подожди...  помассирую  немного.
Полегче?
     Они  продвигались  по  равнине зигзагами  --  сам рельеф  и  обстановка
подсказывали  эту идиотскую ломаную линию  пути. Дышать становилось трудней,
солнце  жгло  все нестерпимей. Но так или  иначе,  гора-трезубец росла перед
глазами, казалась уже намного ближе -- она  звала и манила, она была для них
теперь символом смысла и цели...
     Но тут...
     Первым  звук автомобильного мотора услышал  Трубач. Он  приостановился,
повертел головой, сразу забыв о боли...
     -- Атас, Иван! Едут... оттуда, сзади....
     -- Точно! -- прислушался Док. -- Это они! А ну в укрытие!
     И  они  кинулись к  скалам,  видневшимся метрах в  двухстах впереди,  и
забились  в   тенистой  щели  между  бесформенными   выветренными  глыбинами
темно-серого песчаника.  Рокот мотора  приближался,  но  слышался немного  в
стороне -- значит, ехали наобум, а не по их следу. Звук  то удалялся и почти
пропадал,  то  снова  становился  ближе  и  громче.  Видимо,  преследователи
хаотически метались  в надежде  заметить  тех,  за кем  их послали. Судя  по
звуку, машина была одна -- видимо, выслали  на разведку  отдельную передовую
группу. Вертолетов не  было слышно давно,  но они могли  тут появиться через
считанные минуты  по сигналу дозорных. Док выглянул  из-за  выступа  скалы и
посмотрел  на темнеющую гряду  гор  позади,  там, откуда  они шли с  раннего
утра... Уже достаточно далеко. Если что -- там не услышат.
     -- Оружие! -- коротко  приказал он Трубачу.  И сам привычно взял в руки
лучший в мире автомат.
     Звук  машины послышался  совсем  близко.  На миг  донесло ветром  едкий
бензиновый запах выхлопа.  Где-то неподалеку пискнули  тормоза,  послышалась
быстрая встревоженная гортанная речь, отрывистые команды.
     Иван опасливо выглянул опять. Невдалеке, метрах в ста, у поднимающегося
из  почвы  островка таких  же  скалистых  нагромождений,  стоял, приглушенно
тарахтя мотором, открытый американский армейский "джип" с брезентовым тентом
и длинным высоким хлыстом  антенны над щитком ветрового стекла. За его рулем
сидел  молодой  бородач  в  легкой  серо-коричневой военной  форме, головном
платке и темных  очках. В разные стороны от машины разбегались трое в  такой
же  форме  и платках,  с  маленькими израильскими  автоматами "узи" в руках.
Легко маневрируя на бегу и оглядываясь по сторонам, они направлялись к таким
же раскиданным по равнине скоплениям скал, в которых прятались Док и Трубач.
Через какие-то минуты, обойдя вокруг и удостоверившись, что там никого нет в
щелях, выбоинах и разломах, они неизбежно должны были прийти сюда, к ним.
     -- Видал? -- подполз Док к Трубачу. -- Не иначе их спецназ. Четверо. Но
действуют  не ахти. Каждую  группу  скал  осматривают  по одному. Главное --
отрубить их связь с "вертушками". Хотя бы на время.
     Видимо, разведчики облазили за это утро уже  столько подобных скал, что
утратили бдительность и осторожность, -- тот  что выбрал их скалу, бежал без
боязни,  открыто,  чуть  подскакивая  и  часто  переставляя  ноги  в  легких
ботинках.
     Он подбегал с  солнечной стороны, чтоб заглянуть в  тень, также халатно
подошли к делу они все. А воина шаблонных ходов не прощает.
     По мере  его приближения Док и Трубач отползали все глубже в свою узкую
щель, в темноту. Как и остальные, этот разведчик  тоже был  в солнцезащитных
очках. Сидящий за баранкой посматривал из стороны в сторону -- вероятно, это
был старший в дозоре, их командир.
     Разведчик, смуглый жилистый бородач, был уже  рядом, они слышали  тихий
шорох  его  шагов. Вот  он  вошел  в тень, и  в  тот  же миг  огромная  рука
стремительно высунулась из сквозного разлома, зажала ему рот и, как стальной
рычаг,  втянула  в  черноту каменной щели. Док подхватил его "узи", на  лету
поймал сбитые  темные очки -- вытаращенные  темные глаза бородача были полны
ужаса и ярости,  он  изгибался, выкручивал шею и пытался  вонзиться зубами в
железную лапищу Трубача.
     Война есть война. Николай стиснул пальцы сильней...
     Старший в  "джипе"  все поглядывал на подчиненных,  куда  они движутся,
потом  врубил передачу, прибавил газ и медленно тронулся в  сторону тех, что
направлялись к другим скалам.
     Док накинул себе на голову платок противника, нацепил его очки, схватил
"узи"  и,  пригнувшись,  побежал,  догоняя удаляющуюся машину.  Противник за
баранкой,  видно, заметил  в зеркале приближающийся  силуэт,  притормозил и,
тотчас получив сзади удар  рукояткой  автомата, ткнулся  лицом в  руль.  Док
оттолкнул его  тело, сбросил на  дно  машины, уселся  на его  место,  рванул
провода,  идущие  к  зеленому стальному корпусу  армейский  рации, оборвал и
провод  длинной антенны, вдребезги --  так  что брызнули черные  осколки  --
расколотил переносную "соньку"... Нажал на газ,  прибавил оборотов и покатил
туда,  где  у  отдаленных  скал  топтался  один  из  рядовых  дозорных  и  с
недоумением тряс такую же рацию, как та, какую  только что  раскурочил Иван.
Он обернулся на приближающийся звук мотора и махнул рукой.
     Док  пригнул голову  к рулю, наддал скорости. Этого человека, что  тряс
рацию,  послали  за его  головой, за головами Пастуха,  Боцмана,  Трубача...
Простой и жестокий закон войны. Не ты -- так он. Не он -- так ты.
     Но врач Перегудов не смог ударить противника массивными дугами "джипа".
Буквально в метре от него  крутанул руль влево, тормознул -- машину занесло,
повело боком,  и она отшвырнула того  пыльным  пятнистым бортом. Удар  вышел
скользящим, но противник  кубарем покатился  по земле. Не дав ему времени на
выход из  шока, Иван навалился на  поверженного  сверху,  вырвал  автомат  и
пережал  горячей  черной сталью сонную  артерию. Но добивать не стал. Просто
надолго  вывел из  строя, растоптал его рацию  и  кинулся обратно к "джипу".
Вскочил на жесткое сиденье и дернул рычаг передачи. Сердце бухало в груди --
остался всего один из четверых, и он не должен успеть подать сигнал.
     Газ, газ...  Выписав большой круг среди мертвых скал. Док развернулся и
по собственной колее понесся туда, где оставил друга, куда в любое мгновение
мог подойти противник.  Солнце стояло уже высоко, от  скал ложились короткие
черные тени. Привстав  на сиденье,  Иван крутил головой, но  не  видел того,
кого должен был  опередить,  -- либо разведчик  разобрался, что к чему, либо
его скрывали камни.
     Ну где, где он тут? И  словно в  ответ  над  головой  взвизгнули пули и
следом  долетел звук короткой очереди. Чуть не перевернув машину, Иван резко
взял  вправо, потом  влево и,  еще не соображая, откуда ведется  огонь, увел
"джип" в тень торчащего из земли утеса.
     Рядом  шла  жаркая  перестрелка на два  голоса  --  короткими хлесткими
очередями работал  "Калашников", "узи"  огрызался  и стрекотал, как  детская
трещотка.  Короткими  перебежками,  падая, залегая  и  вскакивая  вновь, Док
бросился  в бой, пытаясь определить, откуда  кто стреляет. Пули  выбивали из
земли   пыльные  фонтанчики,  рикошетировали   от  скал,  отлетая  с  осиным
жужжанием... Смерть пронизывала раскаленный воздух.
     Все островки скал уже казались неотличимыми, и он не мог вспомнить, где
оставил Трубача. От  серых  глыб, многократно множась и повторяясь, отлетало
дробное  эхо -- понять по звуку  направление стрельбы было невозможно, и Док
заметался, рискуя поймать безжалостный остроносый кусочек свинца.
     Но вот, восстановив  в  памяти  ориентиры  и  мысленно  окинув поле боя
сверху, как  бы на огромной полевой  карте, он решил,  что  это  должно быть
метров  на  триста левее,  перебежал  ближе  и вдруг увидел  спину человека,
стрелявшего из  "узи". Тот бил с колена, укрывшись за каменным бруствером --
отлетавшие  гильзы  сверкали  на солнце... Рядом  лежали  наготове несколько
длинных заряженных магазинов.
     Очередь... еще... еще... сейчас  у  него кончится  боекомплект, секунды
три уйдет на смену обоймы... Все!
     И тут от скалы, за которой прятался стрелявший, и от земли совсем рядом
с ним  полетели облачка пыли и каменное крошево.  Били сзади, из "калаша". С
близкого  расстояния. Били метко, не убивая, но и  не давая бойцу дотянуться
до  лежащих у  ног сменных обойм. Док  слишком хорошо знал  этот  стрелковый
почерк.
     -- Серега! -- что есть мочи заорал Иван. -- Мы тут!
     --  Хенде хох! --  совершенно некстати  с другой  стороны  жутким басом
завопил  Боцман  и  прострочил по камню над  головой противника,  осыпав его
коричневый платок беловатой пылью. Поняв, что он окружен, схватка окончена и
проиграна,  боец  отшвырнул  "узи",   быстро  наклонился,  сжался  в  комок,
дернулся, забился в конвульсиях на земле... и затих.
     Док  бросился  к  нему,  наклонился.  Заросший до  глаз  черной бородой
молодой боец по рукоятку вонзил себе в сердце кривой узкий кинжал. Глаза его
остановились и смотрели вверх.
     -- Предпочел так. Я слышал об этом. Таков приказ по армии Рашид-Шаха...
-- сказал Иван.
     -- Ну, мужики... -- часто дыша,  проговорил подбежавший Пастух, -- ну и
перли мы... Думали не успеем.
     Обниматься  было  некогда.  Уже никто не мог бы  ответить им,  успел ли
самоубийца передать сигнал своей группе захвата  на вездеходах и вертолетах.
Если успел -- "вертушки" будут здесь через считанные минуты.
     --  По коням, парни!  --  крикнул Док. -- Не все же Олегу с  Семеном на
ралли форсить!
     Они бросились к захваченному "джипу". Боцман хотел сесть  за руль и тут
увидел скорченное тело старшего в дозоре -- тот был жив и ошалело смотрел на
них бессмысленными глазами, пытаясь нащупать рацию и оружие.
     --Извини, дорогой,  -- ласково сказал Боцман,  вытащил его из  машины и
прислонил к камню.
     Торопливо  собрав  все  трофейное  оружие,  кое-что  из   снаряжения  и
боеприпасы, удостоверившись,  что в баке  достаточно бензина,  они расселись
под  тентом  и  тронулись  в путь. Боцман  газанул и погнал сильную  верткую
машину мимо гористых возвышенностей по плоскогорью.
     -- Куда летим, командир? -- повернулся он к Пастухову.
     Они были  вооружены теперь, что  называется, до зубов --  у каждого  по
спецпистолету ППС, "Калашникову" и взятому в бою  "узи". Все четверо,  ни на
минуту не теряя бдительность, вглядывались в небо -- "вертушек" пока не было
слышно.  Не  было  и  тех  "джипов".  Но  всякая  секунда  промедления  была
искушением судьбы.
     --  Вот что! -- одолев  возбуждение  боя, взял  себя в руки Пастух.  --
Дальше ехать сейчас нельзя. На открытой равнине нас запросто найдут. Догонят
в два счета и размолотят на атомы.
     -- Будем исходить из худшего, -- сказал  Док. -- Допустим, этот храбрец
все-таки  успел  кликнуть  на  помощь.  Тогда они  уже  кружили  бы  тут как
миленькие. Пока их нет. Значит, он опоздал.
     --  Все равно через  сколько-то минут они  обнаружат, что их группа  не
выходит на связь,