спеха
-- какой  нормальный  служивый  разбежится уродоваться  и  рвать  пупок?  --
вразвалку двинулись  туда,  где шла погрузка. Навстречу подскочил  маленький
злющий прапор.
     -- Чего, бля, будки воротите? Народ надрывается, а эти ходют, как курвы
в пачках! Из какой команды?
     -- Из второй, -- вытянулся Пастух.
     -- А ну марш! Во-он тот контейнер тягайте! Нечего, нечего!
     -- Есть! -- вяло козырнул Пастух и закатал рукава.
     Как  и положено,  техники безопасности тут не знали никакой -- страшная
тяжесть могла  подмять,  придавить, раздавить  любого ежесекундно. Из  всего
инвентаря имелись только  пятитонный  автокран,  который  осторожно  шуровал
стрелой, чтоб  между делом не шарахнуть контейнером по самолету,  да толстые
рабочие рукавицы для личного состава. Напялив их, друзья деловито кинулись в
гущу солдат, уперлись плечами, руками -- и пошла работенка!
     В темноте ярко светили прожектора, мелькали тени, блестели мокрые лица,
в  воздухе  висел  мат,  десятки хриплых дыханий,  смех, команды  и извечное
"И-и-и-раз! И-и-и-два!  Взяли! Взяли!". Самое  трудное было стащить ящики  с
открытых прицепов тягачей и осторожно, мягко установить на ролики аппарелей.
За  этим  бдительно следили  авиаторы, ответственные за  сохранность  летной
материальной части.
     Пятый ящик, седьмой, девятый... Мускулы горели, в них словно вскипала и
пузырилась  кровь.   Оба  --   и  Пастух  и  Боцман  --   с  их  многолетней
физподготовкой  и  то  выдохлись  через  полчаса.  А  внутренние  лебедки  и
транспортеры втягивали груз внутрь самолета. Несколько офицеров в кожанках и
в  форме  ВВС,   видимо  члены  экипажа,  строго  распоряжались   правильным
размещением груза, чтоб не нарушить центровку "Руслана".
     -- Куда спешим-то так, товарищ лейтенант? -- задыхаясь, повернулся один
из солдат к здоровенному парню в замызганной полевой форме.
     -- Значит, надо, раз спешим! -- огрызнулся тот.
     -- Перекур бы, товарищ лейтенант.
     --  На  гражданке,  бля,  перекуришь,  --  мыча  от  натуги,  отозвался
лейтенант.
     Однако и сам, видно, обессилел, крикнул зычно:
     -- Первая, вторая! Пять минут на передых!
     Пастух  и  Боцман  вместе  с  другими  солдатами  и младшими  офицерами
вповалку рухнули --  кто на бетон, кто на травку. Момент был опасный -- этот
верзила лейтенант запросто мог задать крайне  неприятный вопрос, кто такие и
откуда взялись. Но темнота, сутолока, усталость... -- как и всем, лейтенанту
было ни до чего.
     Пять минут  пролетели  мигом,  и  снова,  поплевав на  ладони  и  надев
рукавицы,  они  вместе  с  другими  кинулись  на  ящики,  как  в   последний
решительный бой. Где-то здесь, в этих контейнерах и обшитых сосной коробках,
скрывалось  то,  ради  чего  они  выкладывались  и  рвали  жилы,  ради  чего
отправлялись теперь, может быть, в самое дальнее, невозвратное путешествие.
     Вдруг рука Боцмана крепко сжала локоть  Сергея.  Тот  быстро обернулся.
Хохлов  показывал  куда-то глазами. Пастух  глянул искоса -- в тени самолета
негромко переговаривались  несколько офицеров. Один из них стоял вполоборота
-- худой, высокий, в форме подполковника военно-воздушных сил. Не узнать его
было невозможно.
     Дядю Костю они узнали бы в любом мундире.
     Он  как бы  не  видел  их  в упор.  Стоял  неподалеку, прислушиваясь  к
разговору,  поглядывал  туда-сюда  и  беспокойно  разминал  сигарету,  видно
здорово мучаясь  исполнением  священной  заповеди  авиации:  на  летном поле
курить  строго запрещено. В другой руке он держал обычную офицерскую кожаную
папку-планшетку.
     Пастух  и  Боцман  переглянулись.  Эта  минута,  наверное,  была  самой
радостной за весь этот долгий, выматывающий душу день.
     * * *
     В  подземный  гараж, где человек в  маске  допрашивал Перегудова, вошла
Марина с подносом, на котором была превосходная  закуска и рядом с небольшой
бутылкой коньяка -- сигареты.
     -- Это что же -- пир перед казнью? -- улыбнулся Док.
     --  Возможно,  --  кивнул  человек в  маске.  -- Кстати,  девушка может
остаться с вами.
     -- На  десерт? -- поднял брови Иван. -- Нет уж, благодарю. Неподходящие
условия. Так что уж давайте без сладкого.
     Они ушли. Иван  прошелся по гаражу,  прикидывая,  где бы тут  мог  быть
спрятан глазок телекамеры. Ясное дело, не нашел...
     Этот допрос навел его на серьезные размышления.
     Работа военного хирурга научила его мыслить быстро -- накинуть  крючок,
пережать сосуд, отсечь, подшить, не ошибиться. Многим парням сумел он спасти
жизнь, не растерявшись в критические мгновения у стола.
     Нельзя было ошибиться, растеряться и сейчас. Конечно, не  стоило  тогда
разделяться. Но был ли другой выход? И вот  теперь от того, живы ли Серега с
Митькой, сумеют  ли выкрутиться Семка с Олегом, смекнут ли, как  действовать
дальше и что без них им с Трубачом хана, -- зависело все.
     Он  подумал о матери, о  бывшей жене,  о сыне... Если что -- никогда не
узнают. Никогда.
     Скрипнули засовы.  В гараж втолкнули Трубача.  Лицо  его было  в крови,
огромный кулак распух, он любовно дышал на него и рассматривал с интересом.
     -- Бедняга, -- посочувствовал Иван.
     -- Да уж! -- кивнул Николай. И снова подул на руку.
     -- Да не ты, мудила грешный! -- расхохотался Док. -- А тот, кто попался
под твою кувалду. Что стряслось-то?
     Они  прекрасно  понимали,  что  каждое слово их слышат  где-то  там, за
стеной или наверху.
     -- Что-что... --  мотнул  буйной головой Трубач. -- Говнюки несчастные!
Стали мотать струны, слово за слово -- ну и сказали, будто Пастух с ребятами
вышли из дела, а нас кинули на живодерню. Тут и подвернулся один...
     -- Ну и как? -- с живым интересом спросил Иван.
     -- Водой отливают... -- вздохнул Трубач. -- И рука вот болит. Отвык без
тренировки.
     -- Погоди,  -- сказал Иван.  -- Не скули.  Сейчас попользую тебя старым
народным способом. Так называемая газетная терапия.
     --  Это  что еще  за  способ? --  Николай с грустью посмотрел  на  свой
лиловый кулак.
     В  гараже было сложено немало газет и журналов. Иван оторвал страницу с
черно-белой фотографией улыбающихся друг другу Чубайса и  Коржакова, обильно
смочил минеральной водой из своего ужина, разорвал  на кусочки и обложил ими
ручищу Друга.
     --  Заживет  как на собаке, -- заверил  он. --  Ну  а  помимо  кулачных
упражнений?..
     -- Всю душу вымотали -- кто, что, когда... Расстались на том, что, если
наши не возникнут, кончат...
     -- У меня тот же сюжет, -- сказал Перегудов.
     --  И  куда они могли  деться,  олухи? Должны же понимать: не прискочат
сюда --  нам  крышка.  Может,  эти  пугают  просто?  -- еле  заметно  Трубач
подмигнул другу. -- Психологическое воздействие?
     -- Не похоже, -- ответил Док. -- Лично я воспринял все это всерьез.
     И, помолчав, прибавил обычную свою фразу:
     --Давай-ка, Никола, исходить из худшего.
     * * *
     Часа через  полтора погрузка  "Руслана" на аэродроме в  Чкаловской  уже
подходила к концу. Почти весь груз был установлен и закреплен в  необозримом
чреве "Руслана",  осталось всего несколько последних  ящиков.  За это  время
они, как и  многие другие, не раз побывали  в самолете,  забирались внутрь и
вновь  выходили  на  летное  поле  --  то  через  переднюю,  то через заднюю
аппарель. Пристрелянным  глазом Пастух уже  выделил  среди  тех,  кто  был у
самолета,  семерых  крепких  парней  в  такой же, как  и  у  них,  пятнистой
камуфляжной форме, но в утепленных куртках.
     Эти в погрузке участия не принимали  -- безразлично стояли в сторонке в
тени  титанического   крыла   "Руслана",  прохаживались   вдоль   груза   на
автоплатформах,  как бы мысленно  примеряясь  к  чему-то.  С  виду --  самые
обыкновенные служивые, люди  как люди. И только лица, только глаза, их общее
непроницаемо-сосредоточенное выражение дало бы  человеку  догадливому ключ к
пониманию того, кто они и зачем здесь.  Всмотревшись, в одном  из них Пастух
без труда узнал давешнего майора Боба.
     --  Приметил компанию? --  столкнувшись  с  Боцманом,  коротко  обронил
Пастух.
     -- Угу. Не слабые парнишки.
     --  Это они, -- сказал  Пастух.  --  Видишь  того  длинного, худого, со
шрамом? Это майор Боб. Он девчонку задавил. Ночью они приходили.
     Уже  давно стемнело. Жизнь на летном поле окончательно стихала,  бортов
больше не  приходило,  и  только здесь, в  лучах  прожекторов,  продолжалась
сутолока  и  движение. А полковник Голубков все не  подходил к  ним, смотрел
куда-то  мимо, по-прежнему  не замечал.  Ну  -- последний  решительный  бой.
Остался всего один  контейнер. Помогая крану,  десятки  солдат облепили его,
началась толчея.
     Вдруг кто-то сильно толкнул Боцмана и, будто споткнувшись, ухватился за
его плечо.
     В  то же мгновение  огромная  лапища  Хохлова ощутила  и  крепко  сжала
небольшой, но увесистый полиэтиленовый пакет.
     -- Извините, товарищ подполковник!
     -- А, ладно! -- махнул рукой Голубков. -- Работай, работай!
     Боцман  незаметно передал Пастуху  посылку  полковника, и Сергей быстро
сунул  пакет  за пазуху. Улучив момент, Пастух как бы мимоходом ощупал пакет
под пятнистой тканью, оглянувшись, быстро присел, вытащил, кинул взгляд. Под
прозрачной оболочкой  лежала  маленькая записка. Он стремительно пробежал ее
глазами.
     "Груз на борту. Вероятно, будет предпринята попытка  угона и  посадки в
Рашиджистане.  Любой  ценой предотвратить изменение  курса и  угон.  Посадка
только в заданном пункте маршрута! Груз ни под каким видом не должен попасть
в чужие руки. Угонщиков оставить живыми!"
     Боцман выжидательно смотрел на командира.
     Те семеро, которыми, видимо, срочно заменили их команду для решения той
же   задачи,   стояли  поодаль  кучкой,  изредка  перебрасываясь  словами  и
оглядываясь  по сторонам. В любую секунду кто-то  из них мог приглядеться...
узнать или вычислить их.
     Фюзеляж все еще был распахнут с обоих концов и просматривался насквозь.
Притороченные надежными фиксаторами, ящики стояли друг за  другом в два ряда
чуть не во всю его длину от носа до хвоста. Их закрепили строго симметрично,
но  они  все  были разные по ширине, и  Сергей,  прикинув,  понял, что между
рядами и по продольной оси должны кое-где образоваться промежутки и зазоры.
     -- Ну, пан или пропал!
     Едва  заметив  первую  же  расщелину,  они  метнулись  к  ней,  кое-как
протиснулись в узкую щель,  еле поместившись между досками обшивки. Пролезли
и замерли, прижавшись плечом к плечу.
     -- Значит, тут и карачун нам,  --  со странным  спокойствием  прошептал
Боцман.  -- Если пойдет смещение на вираже хоть сантиметров на пятнадцать --
раздавит, как мух. Одна юшка останется.
     -- Значит,  юшка, -- сказал  Пастух.  -- Хотя,  по-моему, закреплено на
совесть.  Вихлять не должно. Иначе эти  киты  никуда бы  не долетали. Думай,
Боцман!  Перед  взлетом  наши  голубчики   наверняка  обнюхают  все  углы  и
закоулки... Пока рядом никого -- лезем наверх,  там должно быть заглубление.
Заляжем, как в окопчик. Может, и не заметят.
     -- А! -- махнул рукой Хохлов. -- Да гори оно все! А ну, подсади меня...
     Они взобрались и  прижались к верхним  доскам ящиков. Все ладони были в
занозах,  но они даже не замечали этого.  И  действительно,  буквально через
минуту внизу раздались шаги многих ног, мелькнули отсветы фонарей.
     -- Нету, все чисто... -- донесся чей-то голос.
     -- Кабан, наверху погляди!
     --  Ага, сейчас... -- отозвался  кто-то. --  Тьфу,  бля, тут  все  руки
занозишь...
     В  то же  мгновение  Пастух  и  Боцман соскользнули вниз,  в продольный
нижний зазор,  где были  пять  минут назад. Из-за массивных контейнеров  эта
щель насквозь не просматривалась.
     -- Хорош! -- послышался из-под  потолка грузового  отсека  тот же голос
проверяющего. -- Никого!
     -- Шмонялы  хреновы!  -- прошипел Боцман. --  Кажись, мы закрепились на
плацдарме.
     -- Ну давай, брат, глядеть, что нам тут за подарки от Деда Мороза... --
прошептал Пастух.  Он отодрал скотч и заглянул  в пакет. Там было именно то,
что  и требовалось им, -- тонкие листы кальки с чертежами разрезов  фюзеляжа
"Руслана", на таких же кальках  -- фрагменты  навигационной карты  со схемой
маршрута и четко проставленными показаниями магнитного компаса и московского
времени в  разных  точках,  три  пары  легких  пластиковых наручников, моток
крепчайшего  пенькового  шнура,  два  почти  невесомых  маленьких  пистолета
"колибри", а также  две плоские  черные  "зажигалки",  точно такие же, как у
самого Голубкова.
     -- Живем! -- прошептал Боцман. -- Классное ассорти. Пальчики оближешь.
     Внезапно  одна  из   "зажигалок"   начала  дрожать   и  вибрировать  --
точь-в-точь  как  пейджер с отключенным  звуковым  сигналом.  Недолго думая,
Сергей щелкнул, и из крышки выскочил  тонюсенький штырек-антеннка. Он поднес
"зажигалку" к уху.
     -- Значит, на  месте, -- чуть слышно пискнуло из черной  коробочки.  --
Можете поддерживать связь между собой. Прием!
     Боцман поднес к губам свою "зажигалку":
     -- Благодарим. Устроились с комфортом. Экипаж с ними?
     --  Информацией  не  располагаю,  --  хором  пиликнули обе  "зажигалки"
искаженным голосом Голубкова. -- Там разберетесь. Ну, удачи вам!
     --  Слушай, Пастух, -- шепнул  Боцман, -- в  ногах правды нет. Давай-ка
ляжем. Тогда нас и вовсе никто не приметит...
     Он не успел договорить -- по  телу  самолета  пробежала  тяжелая дрожь,
загудели  электромоторы  и приводы гидравлики:  поднималась, закрывая проем,
задняя  аппарель.  Одновременно, задраивая фюзеляж спереди,  опускался  вниз
обтекаемый нос.
     -- Отдали швартовы, -- прошептал Боцман.
     -- Знаешь, -- ответил Пастух, -- курить хочется. И... выпить.
     --  Вах-вах, -- приглушенным смешком отозвался Боцман. -- А как же наши
святые обеты?
     В  этот  момент в кармане у  Пастуха и на  поясе у Боцмана одновременно
завибрировали  пейджеры. Пастух  вытащил  плоскую  черную  коробочку,  нажал
маленькую кнопку дисплея и подсветку. На экранчике значилось:
     "23.45. Вновь подтверждаем место встречи в любое время завтра до 22.00.
В случае неявки после указанного времени известные вам лица будут отправлены
в Могилев".
     Они встретились глазами в полумраке.
     Теперь все зависело только от Всевышнего.
     * * *
     Через два  с  лишним  часа, уже  в наступившей  ночной  темноте, личный
вертолет  Ми-8  генерала   Нифонтова  совершил  вторую  посадку  на  военном
аэродроме в  Андреаполе  под  Тверью,  невдалеке  от  тяжелого транспортника
Ил-76.
     -- Можете пока отдыхать, -- сказал  тот немногословный человек, заботам
которого Голубков при расставании в Чкаловской поручил Артиста и Муху. -- Мы
получили пока  еще не все, что вам потребуется...  Полет  предстоит тяжелый.
Погода на маршруте дрянь. Но времени нет. Вылетим при любых метеоусловиях.
     --  Новости,   как  обычно,   самые  приятные,  --  заметил  Семен.  --
Обнадеживают. А в чем именно наблюдается недокомплект?
     -- Увидим.
     Этот  замкнутый  парень, не намного старше  их самих,  видимо  ровесник
Боцмана и Пастухова, а может, и Трубача, был явно не склонен к сближению.
     -- Все понятно, -- сказал Муха. -- Ждать, так ждать.
     --  Можете  сразу  располагаться в  транспорте, -- кивнул  попутчик  на
открытые  люки и заднюю  аппарель  "ила", -- на нем  и  полетим. Там для вас
приготовлены спальные места и ужин.
     Места, отдых, ужин... Но на уме было другое:  как там друзья, что там с
ними, удалось ли им то, что должны были выполнить, или...
     -- Мы пойдем... малость пройдемся, подышим, -- сказал Артист.
     --  Нет,  -- непреклонно покачал головой сопровождающий.  -- Отлучаться
запрещено. Будьте у самолета в поле зрения.
     -- Во гусь! -- мотнув головой, прошептал Муха. Артист осведомился:
     -- Что, и на пять минут нельзя?
     -- Даже на одну. Таков приказ.
     -- Так точно, товарищ... капитан, -- прикинув, наугад сказал Артист.
     -- Подполковник, -- спокойно  поправил  попутчик. -- Впрочем, не важно.
Можно без званий.
     -- Ну а как зовут вас хотя бы -- узнать можно?
     -- Можно. Хотя пока и это не обязательно, -- невозмутимо отозвался тот.
     Они  стояли втроем  на ночном  аэродроме  у  огромного  черного силуэта
самолета,  в  котором  тускло  светились лишь несколько иллюминаторов.  Было
прохладно,  звезды  затянуло  тучами,  все сильней  задувал  ветер, где-то у
горизонта посверкивали зарницы.
     -- Сюда идет, -- заметил молчун подполковник.
     -- Кто? -- с некоторой обидой в голосе спросил Олег.
     -- Гроза. И похоже, не слабая.
     -- А вы тоже с нами полетите? -- поинтересовался Артист.
     -- Полечу, -- кивнул подполковник и отвернулся. Артист поманил Олега, и
они отошли немного в сторону, подальше от этого малоприятного суб®екта.
     -- Странный какой-то...  -- сказал Семен. -- Конечно, фирма "Голубков и
К°", прямо скажем, не голубиная. Но все же...
     Время  шло,  они  ждали  и ждали...  Гроза  ходила  кругами,  понемногу
приближаясь, обкладывая со всех сторон небо, и перед предстоящим полетом это
настраивало  не на  самый оптимистичный  лад.  Они  бродили вдоль  самолета,
присаживались на  широкие колеса шасси, поглядывали на зловещее темное небо,
на  мрачного  провожатого, нет-нет да  и  выглядывавшего  из  толстого брюха
самолета.
     -- Прямо хозяин тут... -- бормотал Олег. -- Конвоир, блин...
     Наконец  часа  через  полтора, когда  стояла уже глубокая ночь,  где-то
вдали  послышался приближающийся звук  автомобильного мотора и  рокот шин по
бетону.
     По серебристому фюзеляжу "ила" скользнули  пятна света -- Артист и Муха
одновременно  обернулись  и зажмурились.  Какая-то  машина летела к  ним  из
темноты, будто пропарывая их насквозь горстью ярчайших белых  и  желтых фар.
Вот она ближе, ближе...
     -- А это ваш экипаж, -- сказал, подходя, немногословный подполковник.
     Машина подкатила и замерла. Они пригляделись. Во тьме чуть поблескивали
обводы  белого  внедорожника.  Это  был  английский  "лендровер",  полностью
оборудованный согласно стандартам международных ралли -- со  множеством фар,
с  запасками  и канистрами на  крыше,  с какими-то надписями по бортам  и на
капоте. По  острому  запаху  нитрокраски  легко  было  догадаться,  что  все
картинки и буквы нанесены на кузов совсем недавно,  буквально считанные часы
назад. Из машины выскочил взмыленный водитель.
     -- Кому агрегат?
     --  Вот им, --  подойдя, сказал  подполковник и,  обернувшись к  Олегу,
коротко приказал:
     -- Развернитесь и в®езжайте в самолет.
     Муха  уселся  за руль. Впервые  оказавшись  за рулем такой изумительной
игрушки, он забыл обо всем. Плавно тронувшись с места, он осторожно в®ехал в
брюхо самолета. И в это время, сначала редко, а потом все чаще,  все сильней
и громче застучали капли дождя.
     --   Ну,  вот   и  все,  --  сказал  подполковник.  --  Располагайтесь,
пристегивайтесь.
     Гроза приближалась. Молнии  уже  сверкали  в  разных концах неба,  гром
грохотал почти  беспрерывно. Шум  ливня,  колотящего  по  обшивке  самолета,
казался еще сильнее в гулком пространстве фюзеляжа.
     -- Неужто попремся прямо в ураган? -- проговорил Муха, с тревогой глядя
на Артиста. -- Я не согласен.
     -- Ты же слышал,  он сказал -- при  любых условиях, -- хохотнул Артист.
-- И вообще, лейтенант Мухин, вы меня изумляете. Вы же должны являть образец
мужества.
     -- Ну да, -- сказал Муха,  -- на земле. А там... -- и он опасливо ткнул
вверх, где разверзлись хляби небесные.
     -- Погоди, пойду справлюсь у вагоновожатого. Артист поднялся и, миновав
жестко  закрепленный  белый  "лендровер", а также высокие  штабеля картонных
коробок с чем-то полезным для "свободного Туркменистана", отправился вперед,
в пилотскую кабину. Он вежливо постучал, но за шумом дождя его, кажется,  не
услышали.  Семен п