ое-то  непонятное скрытое напряжение  в нем.  Отчего, почему? Может быть,
просто показалось? Да  и  мало  ли  причин для каких-то переживаний у такого
человека, как Курцевский.
     Однако успокоиться не удавалось. Он связался  с начальником аэродрома в
Кубинке,  с которым был давно  и хорошо знаком, но тот ни о каких неполадках
специального Ил-76 не знал. А к услышанному отнесся на удивление благодушно,
утешив Стенина тем, что у  всех  "илов", как  и у  любой  машины, где-нибудь
что-нибудь маленько барахлит, однако же  летают, не  падают, драматизировать
тут нечего.
     -- Уж как-нибудь довезут мои летуны вашу "керосинку", -- заверил он. --
На другом "иле".
     -- Да  нет, -- вздохнул  Стенин. --  У.  нас  тут  кое-что  изменилось.
Повезут уже не ваши.
     Все  это  было  странно,  и Роберт Николаевич,  набравшись духу,  решил
позвонить Клокову. Но не успел  он  поднести руку к трубке, как своим особым
сигналом басовито загудел телефон  правительственной связи, еще  с советским
гербом на диске. Это был Клоков.
     Поздоровавшись,  он  попросил генерального  конструктора,  отложив  все
дела, срочно приехать к нему в Москву для очень важного разговора.
     -- Просто  удивительно!  --  воскликнул  Стенин.  -- Своим  звонком  вы
опередили  меня буквально на несколько секунд. Тут,  понимаете,  в сущности,
ерунда, конечно...
     -- Что-то мне голос ваш не нравится, Роберт Николаевич. Что случилось?
     Стенин вкратце изложил ситуацию и причину своей непонятной тревоги.
     --  Да бросьте вы! -- засмеялся Герман  Григорьевич.  -- Какая, в конце
концов, разница? Чкаловская так Чкаловская. Груз под охраной. Военные теперь
его фактические хозяева,  пусть везут как  хотят. А вы  садитесь в  машину и
приезжайте.
     День   уже  кончался,  но   срочный  вызов  одного  из   первых  лиц  в
правительстве,  по сути,  был приказом,  а после того разговора  тет-а-тет в
кабинете у Клокова  -- и подавно. Хотел того Стенин или  не хотел, в глубине
души он  прекрасно понимал: все,  что пришло  к нему,  все,  чем  он обладал
теперь, напрямую связано с тем  разговором, когда,  сумев  не  назвать кошку
кошкой,  они  заключили  с  Клоковым  тайный  сепаратный  договор,  основным
условием которого должна была стать его, Стенина, абсолютная преданность.
     Быть обязанным, быть зависимым -- разумеется, радости в этом было мало.
Но  было  и еще  нечто,  что  сделало их с Клоковым  не  просто  партнерами,
союзниками  и  соратниками,  но и... соучастниками.  Их связывали  теперь не
только  деловые  отношения. Их  связал Черемисин, его  судьба  низверженного
патриарха, отправленного ими на покой.
     Да, они  не назвали тогда кошку кошкой, и тем не менее кошки скребли на
душе у Стенина. Он не хотел чувствовать себя предателем, интриганом, но дело
было  сделано. Единственное, чем он пытался утешить и уговорить себя, -- это
то, что их руками был исполнен закон жизни, непреложный закон диалектики.
     * * *
     Они завершали уже четвертый или пятый круг по реке на борту теплоходика
"Москва-17", когда к ним в нижний салон спустился капитан.
     -- Ну, как вы тут? Еще долго будете?
     -- Можем доплатить, -- сказал Артист.
     -- Я-то не возражаю, -- блеснул глазами капитан.
     -- Ну что ж, алаверды, -- кивнул Пастух и протянул ему еще сотенную.
     -- Ну так вот, --  сказал капитан, пряча купюру. -- Я  чего заглянул...
Прошла радиограмма по всем судам. Менты досматривать будут на всех пристанях
и дебаркадерах. Так что, если что... соображайте сами.
     -- То-то  ты мне сразу  понравился, капитан, -- серьезно сказал Пастух.
-- Может, где-нибудь высадишь нас?
     -- Не имею права. Категорически запрещено. Да и негде.
     Он  повернулся  и пошел к трапу. Уже поднявшись  на несколько ступенек,
обернулся:
     -- Ближайшая  пристань --  Ленинские горы. Там  народу  будет  навалом.
Запущу к вам в салон... И потом, может, этих, фараонов, еще не будет?
     -- Слушай, кэп, -- сказал Пастух, -- такие досмотры часто бывают?
     --  Случается. Если тревога  по  всему  городу.  Когда  большая облава,
крутых ловят... Ну давайте, подходим. Сейчас швартовка будет.
     Все шестеро переглянулись. Ни слова не говоря, Пастух с усилием опустил
стекло иллюминатора. В салон ворвался свежий речной воздух.
     -- Жаль, -- сказал он, -- очень жаль. С этими словами он вытащил из-под
полы куртки  стальную  черную коробочку  сложенного автомата.  Иван  вытащил
точно  такую же  коробочку,  и через мгновение "ПП-95М"  отправились на  дно
Москвы-реки.  Вслед  за  ними полетели и  две  трофейные рации и  пистолеты,
полученные от Голубкова.
     Пастух понюхал руки. От них исходил явный запах оружейной смазки  и РЧС
-- раствора чистки стволов.
     -- Ну и запах!  --  хмыкнул Иван. -- А вот с долларами  что  делать?  У
каждого по пачке. Ни документов, ни расписок, ни квитанций.
     Теплоход  медленно  подходил  к  дебаркадеру. Муха  перебежал  к  борту
швартовки, глянул в иллюминатор.
     -- Точно, менты! Усиленный наряд.
     --  Ха! --  вдруг  вскрикнул  Боцман.  -- Все бабки мне! Да живее! -- С
этими  словами  он  извлек  из  внутреннего  кармана  большой,  чуть  не   в
пол-ладони, памятный медальон призера победителя гонок на выживание. -- Авто
выиграл? Выиграл. Загнал? Загнал.  Как говорится, "моя вещь, хочу -- крашу".
Вот и  бабки.  Награждение  должны  были  по телеку показывать,  в  новостях
спорта.  А  вот еще  доказательство.  -- И на  его жесткой ладони  появилась
цветная карточка "Поляроида" -- Боцман в белом костюме у своего "форда".
     -- Такая тачка  не тянет  на шестьдесят  штук, -- сказал  Муха, --  сам
знаешь.
     -- А, ладно, обойдется.
     Теплоход  ткнулся  бортом  в  причал,  взревел  и  захлебнулся  дизель.
Послышались голоса, топот ног. Вполне возможно, вся эта ментовская катавасия
была затеяна из-за них.
     -- Надоела  мне  Москва,  -- вдруг заявил  Трубач. -- На  волю хочу, на
простор.
     --  Лучшее  средство  от  всех депрессий --  вот такие трое  суток,  --
усмехнулся Перегудов. -- Все психозы как рукой снимет.
     --  Ну что, пошли сдаваться?  --  сказал Пастух.  Они стали подниматься
друг  за другом  по трапу.  Вышли на верхнюю палубу к ограждению фальшборта,
легко,  пружинисто,  чуть  снисходительно  улыбаясь,  сбежали  по  трапу  на
дебаркадер.   Менты  трясли  всех  подряд,  мужчин  и  женщин,  просматривая
документы с подчеркнутой хмурой серьезностью.
     Пастух, а за ним и остальные полезли в карманы, достали красные корочки
общегражданских  паспортов, а у  кого были  -- и заграничные.  Артист  вдруг
замешкался, отстал, и  это не прошло мимо внимания блюстителей порядка. Один
из милиционеров шагнул к нему:
     -- Ваши документы.
     Семен растерянно смотрел то на товарищей, то на милиционеров. Он хлопал
себя по бокам, рылся в карманах,  пожимал плечами. Пастух чувствовал, что их
уже профессионально взяли в незримое кольцо, отсекли от остальных. Он шагнул
к Злотникову:
     -- Ну что у тебя?
     --  А фиг его  знает! -- нервно пожал плечами Семен. -- Ни паспорта, ни
черта... Видно, выронил где-то.
     Один из милиционеров, видимо, старший в наряде, криво усмехнулся:
     -- Знаем мы  вас! Вечно вы то роняете, то теряете. Ты откуда? Из Грузии
небось? Или армян?
     -- Азебарджан! -- огрызнулся Артист.
     -- Регистрационное удостоверение, быстро!
     -- Слушайте,  лейтенант, -- вмешался  Боцман. --  Вы  что,  не  видите,
москвич он. Просто паспорт с собой не взял.
     -- С таким шнобелем надо брать, -- хохотнул лейтенант.
     --  Во!  -- вскрикнул  Семен.  --  Тоже  мне,  нашли  "лицо  кавказской
национальности"! У  вас  рация -- свяжитесь  с  Центральной,  сверите адрес,
данные паспорта я помню...
     -- Щас  прям!  --  оборвал  начальник наряда. -- Делать нам нечего! Вот
возьмем тебя на тридцать суток, тогда и разберемся.
     Но  Артист,  незаметно  подмигнув своим,  вдруг  качнулся,  как пьяный,
толкнул  плечом дюжего  парнягу в бронежилете с  автоматом  и как  бы на миг
повис на Пастухе, успев шепнуть:
     --  Сваливайте,  живо! С  Трубачом! --  и  внезапно  рухнул на  дощатый
причал.
     Милиционеры отпрянули. А Семен  вскочил,  будто подброшенный  подкидной
доской и  кинулся  в  толпу.  Вскрикнули  женщины,  чья-то  услужливая  нога
высунулась,  намереваясь сделать убегающему подножку, но Артист  перепрыгнул
ее  и  кинулся вверх по гранитной лестнице. За  ним  следом  метнулся и Олег
Мухин.
     -- Рвем когти! -- хриплым шепотом быстро  проговорил  Пастух и помчался
вверх  по   гранитным  ступеням   противоположной   лестницы,  выходящей  на
набережную. Трубач, Боцман и Док, не рассуждая, бросились за ним.
     Артист   миновал   верхнюю   ступеньку,  без   труда   оторвавшись   от
преследователей -- физподготовка у тех была явно не та.
     -- Стой, стрелять буду! -- кинул в спину старший под визг шарахнувшихся
в разные стороны прохожих. И тот, что  был  с автоматом, на бегу  передернул
затвор.
     Злотников тут же остановился  и присел на гранитный парапет,  с улыбкой
поджидая  парней в голубых  рубашках с погонами. Те подскочили, заломили ему
руки.
     -- А в  чем,  собственно, дело? -- благодушнейшим  тоном, уже не  делая
попыток  вырваться, с удивленной улыбкой повторял он. -- Ничего не  понимаю!
Хватают граждан средь бела дня, применяют насилие...
     Один из наряда с садистским наслаждением вытянул его резиновой дубинкой
по спине.
     -- Ой-ей-ей! -- даже не поморщившись и все так же улыбаясь,  воскликнул
Артист. -- Господа!  Граждане! Обратите внимание! Лупцуют мирных людей ни за
что ни про что! Чем я провинился, что нарушил?!
     Дрожа  от нервного возбуждения, рядом стоял  и  Муха,  сбитый  с  толку
метаморфозой, внезапно  произошедшей с товарищем. Как водится, из  мгновенно
возникшей толпы послышались сердобольные женские голоса:
     -- Совсем озверели! Избивают людей!
     --  В   чем  дело?  --  выступил  дюжий  мужик,  не  иначе  свой  брат,
офицер-отставник. -- Что случилось, капитан?
     -- Без документов, хотел удрать...
     -- То есть в  каком  смысле  без  документов?  -- часто-часто  заморгал
Семен.  -- Пожалуйста, вот мой  документы. Скажите лучше --  мой нос  вам не
понравился. Может, он  мне и  самому не нравится,  что ж теперь делать?  Что
выросло -- то и есть.
     В толпе засмеялись.
     --  Ты мне  тут цирк кончай!  -- рявкнул лейтенант.  --  То у него  нет
документов,  то они  есть! -- Он торопливо  пролистывал странички новенького
паспорта.  --  Та-а-к,  та-ак...  Злотников  Семен  Львович...  прописан  --
Вавилова, тридцать семь... квартира сто сорок восемь... А чего тогда убегал?
     -- Испугался очень, -- развел руками Артист и подмигнул Мухе. -- Нервы,
знаете ли... проблемы... Трудное детство...
     Лейтенант, видно, не знал, что делать.
     --  Подожди,  --  вдруг  спохватился  один  из его  подчиненных.  --  А
остальные-то где? Их же вроде еще четверо было.
     До лейтенанта вдруг что-то дошло.
     -- У с-сука! -- заорал он на Семена. -- А ну в машину!
     -- Да почему, -- кинулся к ним Муха, -- почему в  машину, какую машину?
Товарищи, да помогите вы, это ж полный беспредел!
     -- И этого тоже в машину! -- вновь заорал лейтенант.
     -- Ну так и я  с вами! -- гаркнул мужик, похожий на отставника. -- А то
знаю -- привезете сейчас, изметелите парней, а после с вас и взятки гладки.
     -- Да, да, поезжайте! -- закричали в толпе. -- Поезжайте обязательно!
     --  Вы  из какого отделения?  --  подскочила какая-то дамочка в дорогих
очках. -- Я тоже поеду!
     -- Спасибо вам большое! -- обернувшись, сердечно поблагодарил их Мухин.
     Их  затолкали  в  два  патрульных  милицейских  "жигуленка",  и  машины
тронулись с места.
     * * *
     --  Артист  он  и  есть  Артист,  --  переводя  дух,  сказал  Пастухов,
выглядывая из арки соседнего дома.
     -- Что-то я ничего не пойму, -- сказал Боцман, -- Чего это он?
     --  А ты подумай, -- строго ответил Пастух. Боцман подумал, но на  лице
его сохранилось прежнее недоумевающее выражение.
     --  Тьфу! -- плюнул Док. --  И до  меня  только сейчас дошло! "Дорожный
патруль"! Колькина будка у  них  наверняка  есть. Отвел Артист от  нас  этих
архаровцев. Ну а дальше-то что будет? Нас же осталось двое и двое.
     -- Как-нибудь выкрутятся ребята. Брать их не на чем.
     -- Ну да, --  сказал Док, -- если  только не подвалят те, что заявились
ночью.
     -- Надо деваться куда-то, -- сказал Боцман.  -- Фото в  "Патруле" -- не
хрен собачий. Колькина личность наверняка теперь у каждого постового.
     * * *
     Артиста  и  Муху  привезли  в  обычное  замызганное  отделение.  Их  уж
собрались пихнуть за решетку в дежурке, где полным-полно было всякого лихого
уличного  народа, но Артист  закричал, что  требует  начальника, сейчас  же,
немедленно, что  творится, мол, форменный  произвол, и  его с Мухой оставили
перед  барьерчиком,  за которым  сидел унылый дежурный, одуревший от криков,
матерщины  и  расквашенных  пьяных  морд.  Лейтенант,  перегнувшись,  что-то
пошептал коллеге,  и  тот  протянул  ему листок протокола  о  задержании, но
отставник, решивший грудью  встать  за правое дело, вдруг гаркнул  привычным
командирским басом:
     --  Товарищ дежурный!  Я свидетель,  и  вот  эта дама  --  тоже. Мы все
видели. Ребят взяли ни за что.
     --  Ну,  так  в  чем дело? --  закрутил головой  дежурный,  попеременно
переводя взгляд  со  скромно  сидящих задержанных на  свидетеля-доброхота  и
ретивого лейтенанта. -- Давайте об®ясняйте...
     Артист  поднялся,  и  с доверительной  улыбкой обратился  к нему  как к
полноправному вершителю истинной справедливости.
     -- Понимаете, лейтенант, я мог бы, конечно, жаловаться, мог бы устроить
грандиозный скандал... Но это не нужно ни мне, ни вам, верно?
     -- Ну, говорите, говорите, в чем дело.
     -- Ваш товарищ потребовал документы, --  начал Семен.  --  Я  пред®явил
документы, они у вашего лейтенанта -- мой паспорт и паспорт моего друга.
     --  Ничего  не  понимаю.  --  Дежурный  даже   глаза  прикрыл:  пытаясь
сосредоточиться.
     --  Ха... -- выдохнул Семен  с вековой скорбью  в глазах.  -- В  общем,
разрешите мне позвонить.
     -- Кому?
     -- Родственнику, дяде... Вы же  не можете отказать  гражданину  в такой
мелочи.
     -- Давайте номер, я сам наберу, -- сказал дежурный.
     Семен назвал семь  цифр.  Это был тот самый  телефон, которым они имели
право воспользоваться только в крайнем случае.
     Артист  и Муха  с  нетерпением смотрели  на аппарат.  Наконец  дежурный
сказал в трубку:
     -- Здравия  желаю! Дежурный сто восемьдесят первого отделения лейтенант
Квашнин. -- Поднял глаза на Артиста: -- Кого позвать?
     -- Дядю Костю.
     -- Здравствуйте, дядю  Костю позовите, --  продолжил  дежурный. -- Дядя
Костя? Гражданин Злотников Семен Львович приходится вам племянником, так? Он
находится у нас, задержан. Передаю трубку.
     -- Что стряслось? -- быстро заговорил на том конце провода Голубков. --
Куда вы делись? Докладывай, племянничек!
     -- Беда, -- дрожащим от волнения и обиды голосом  проговорил Артист. --
Вы меня хорошо слышите, дядя Костя?
     -- Слышу хорошо, говори!
     По  голосу  Артиста Голубкову стало ясно,  что  произошло действительно
нечто непредвиденное и чрезвычайное.
     --  Шли мы по городу  с ребятами, а тут ни  с  того  ни с сего пришлось
прощаться и расставаться. Мы туда, а они -- сюда. Понимаете?
     -- Не совсем, -- сказал Голубков. -- Скажи яснее.
     -- Были мы все вместе, а теперь, как  в песне -- "ты налево, я направо,
ну и до свидания".
     --  Вы  чего это, чего мелете? -- вскинулся дежурный. --  При чем здесь
песни?
     -- Понял тебя, -- наконец сориентировался Голубков. -- Вы разделились?
     -- Ну да, да! -- воскликнул Семен. -- Мы-то  думали к Быкову заехать. А
тут, оказывается, еще и Валерий Павлович вызывает, ну тот, знаете?.. Летчик.
Друг нашего дяди Мони! Хоть разорвись!
     -- Понял, понял, -- воскликнул Константин Дмитриевич,  -- все понял. Ну
спасибо, племянник,  ну удружил! Тащись теперь  невесть  куда. Ладно. Сидите
там в отделении и ждите меня. Сейчас приеду, попробую договориться...
     Артист  вернул  трубку дежурному.  Он  и  Муха не  слышали, что  сказал
полковник Голубков лейтенанту, но лицо последнего сразу смягчилось.
     -- Вы  уж извините нас.  Видно,  ошибочка  вышла, --  сказал  дежурный,
возвращая  им  паспорта.  --  Можете  идти. И вы,  граждане  свидетели.  Все
свободны. А ты, Баландин, в другой раз смотри, кого хватаешь...
     Однако,  к удивлению дежурного,  задержанные  уходить  не спешили.  Они
остались  в милиции, скромно сидели  на продавленных стульях  около дежурной
части,  тихо переговаривались  и поглядывали на часы в  ожидании Константина
Дмитриевича.
     -- Понял он? -- спросил Муха.
     -- Да вроде... -- кивнул Артист.
     -- Слушай, а при чем здесь какой-то... дядя Моня?
     --  Не врубился? --  улыбнулся Артист. -- Это  станция  Монино, как раз
рядом с Чкаловской. Олег мотнул головой и усмехнулся.
     * * *
     Звонок  Артиста  по  спецтелефону  был  для полковника Голубкова  самым
радостным событием этого тяжкого  дня. На  много  часов  он утратил связь  с
отрядом Пастухова. В то же время это известие еще туже затягивало запутанный
узел, который им с Нифонтовым надлежало развязать.
     Как  следовало  из  сообщения Артиста,  на  горизонте  внезапно  возник
аэродром в Чкаловской. Что еще  могло скрываться под "Валерием Павловичем" и
"дядей Моней", как не эта крупнейшая  воздушная  база,  которую он узнал как
свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на
север  и на юг, а  в  последние годы --  в  Чечню  и Таджикистан.  Сообщение
Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода.
Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь,
так  или иначе имевшую отношение к ракете "Зодиак", ее  двигателю "РД-018" и
топливу ФФ-2.
     И  как выяснилось, именно  с аэродрома в Чкаловской  был  намечен вылет
гигантского  военно-транспортного  самолета  АН-124 "Руслан"  с  разобранной
ракетой "Зодиак"  и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании
правительства,   это   новейшее   изделие    военно-космической   технологии
отправлялось  прямым  рейсом  в  Сингапур,  на  открывающийся  через  неделю
международный салон.
     * * *
     Два милицейских "жигуленка" унеслись куда-то по  набережной, увозя Муху
и Артиста.
     --  Эх,  --  воскликнул  Пастух, -- хотел бы  я знать,  случайная  была
проверка или по нашу душу.
     --  Теперь не узнаем,  --  сказал  Док.  Они быстро  уходили дворами  в
сторону от Москвы-реки.
     --  И попрощаться не успели, --  вздохнул Трубач. --  Когда увидимся-то
теперь?
     Никто  не  ответил  ему.  Но  все  подумали одно:  увидятся  ли  вообще
когда-нибудь.
     -- Йе-о!.. Да у  них  ведь и денег-то нет, -- вдруг вспомнил Боцман. --
Ни копейки не осталось.
     -- Не гони печаль, -- оборвал его  Пастух  и нервно потер щеку. -- Надо
дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.
     Они  нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана
несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал...
     -- Не берет трубку.
     -- Как поступим? -- спросил Док.
     -- Ну а что, собственно? -- пожал плечами Пастух. -- Задача поставлена,
цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать...
     --  Однако  опасно шибко, начальник, -- с "чукотским"  акцентом заметил
Боцман и цыкнул зубом.
     -- А что теперь не опасно? Выхода нет, -- покачал головой Пастух.
     Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая
лавочка стояла под кленом.
     -- Ну  что?  --  вздохнул  Док.  -- Видно,  и нам  расходиться  теперь.
Разделимся по двое, дождемся часа пик, а п