ь  скоро.  Мы  затравим
вас, как собаки травят оленей. Я - все, что  ты  обо  мне  думаешь,  но  я
больше этого. Я волшебник. Я человек,  который  разговаривает  с  будущим.
Твои люди знают меня лучше, чем ты,  Матушка.  Они  называют  меня  Джоном
Завоевателем."
     "Уходи! Оставь меня во имя Всемогущего Господа!"
     Но как она была испугана! Не за людей, окружавших ее, которых во  сне
символизировали куры в торбе, но за саму себя. Она боялась за свою душу.
     "Твой Бог не имеет надо мной никакой силы, Матушка. Он слишком слаб."
     "Нет! Неправда! Моя сила равна силе десяти человек.  Я  поднимусь  на
крыльях, как орлы..."
     Но волк усмехнулся  и  подошел  ближе.  Она  вздрогнула,  ощутив  его
тяжелое дыхание. Страх ее достиг максимальной степени. И волк, по-прежнему
усмехаясь, начал говорить  двумя  голосами,  спрашивая,  а  потом  отвечая
самому себе.
     "Кто добыл воду из скалы, когда мы мучились жаждой?"
     "Я", - ответил волк тоненьким наглым голоском.
     "Кто спас нас, когда мы потеряли мужество?"  -  спросил  усмехающийся
волк,  пасть  которого  была  теперь  от  нее  на  расстоянии  всего  лишь
нескольких дюймов.
     "Я", - проскулил волк, подбираясь еще ближе.
     "Так пади ниц и восхвали мое имя, я принес воду в  пустыню,  восхвали
мое имя, я верный и преданный слуга, который приносит воду  в  пустыню,  и
мое имя - это также и имя моего Повелителя..."
     Пасть волка раскрылась, чтобы поглотить ее.


     - ...мое имя, - пробормотала она. - Восхвали мое имя,  вознеси  хвалу
Богу, источнику благодати, вознесите хвалу Ему вы,  создания,  живущие  на
земле...
     Она подняла голову и оглядела комнату. Ее  Библия  упала  на  пол.  В
окне, обращенном на восток, занималась заря.
     - О, Господи! - закричала она громким, дрожащим голосом.
     "Кто добыл воду из скалы, когда мы мучились жаждой?"
     Господи, так вот почему пелена застилала ее глаза и мешала ей  видеть
то, что она должна была видеть?
     Горькие слезы полились у нее из глаз. С трудом она поднялась с пола и
подошла к окну. Артрит вонзал тупые иглы в суставы ее ног.
     Она посмотрела в окно. Теперь она знала,  что  ей  надо  делать.  Она
вернулась к шкафу и сняла через голову свою ночную рубашку. Рубашка  упала
на пол. Теперь она стояла обнаженной, и тело ее  было  таким  морщинистым,
словно оно было руслом реки времени.
     - Да исполнится воля Твоя, - сказала она и начала одеваться.
     Через час она медленно шла по  Мэплтон  Авеню  в  направлении  лесных
зарослей и узких ущелий за пределами города.


     Стью был на электростанции вместе с Ником, когда ворвался Глен.
     - Матушка Абагейл, - сказал он без всяких предисловий, - Она ушла.
     Ник метнул в него острый взгляд.
     - Что ты такое говоришь? - спросил Стью, отводя его от группы  людей,
наматывавших медную проволоку на неисправные генераторы.
     Глен кивнул. Он проехал пять миль на велосипеде и до сих пор  не  мог
перевести дух.
     - Я пришел ей рассказать о вчерашнем собрании.  Я  хотел,  чтобы  она
узнала насчет Тома, потому  что  я  как-то  засомневался  в  этой  идее...
наверное,  на  меня  подействовали  слова  Фрэнни.  Я  хотел  сделать  это
пораньше, потому что Ральф сказал, что сегодня приходят еще две группы,  а
вы ведь знаете, что она любит  принимать  новоприбывших.  Я  пришел  около
половины девятого. ОНА НЕ ОТВЕТИЛА НА СТУК, И Я ВОШЕЛ.
     Я подумал, что если  она  спит,  то  я  просто  уйду...  но  я  хотел
убедиться, что она не... не умерла или что-нибудь в этом роде...  ведь  ей
с_т_о_л_ь_к_о_ лет.
     Ник ни разу не оторвал глаз от губ Глена.
     - Но ее там вообще не оказалось. А это я нашел у нее на подушке. - Он
протянул им листок бумаги. Крупным, дрожащим почерком там было написано:

     "Мне надо на какое-то время уйти. Я согрешила и возомнила,  что  знаю
волю Бога. Моим грехом была ГОРДОСТЬ, и Он хочет, чтобы я опять обратилась
к Нему.
     Скоро я снова буду  с  вами,  если  будет  на  то  Божья  воля.  Эбби
Фримантл."

     - Что же нам теперь делать? - спросил Стью. - Как ты думаешь, Ник?
     Ник взял записку и перечитал ее. Потом он отдал ее  Глену.  Выражение
боли исчезло с его лица, осталась только грусть.
     - По-моему, нам надо перенести общий митинг на сегодняшний  вечер,  -
сказал Глен.
     Ник покачал головой.  Он  достал  свой  блокнот,  что-то  написал  на
страничке, вырвал ее и вручил Глену. Стью прочитал записку, заглянув Глену
через плечо.
     - Человек предполагает. Бог располагает.  Матушке  Абагейл  нравилось
это выражение, она часто его повторяла. Глен,  ты  сам  говорил,  что  она
руководствуется в своей жизни иными принципами, чем мы.  Что  делать?  Она
ушла. Мы не можем этого изменить.
     - Но ведь поднимется волнение... - начал Стью.
     - Конечно, поднимется волнение, - сказал Глен. - Ник, не стоит ли нам
по крайней мере устроить заседание комитета и обсудить проблему?
     Ник нацарапал: "С какой целью?  Зачем  устраивать  собрание,  которое
ничего не сможет решить?"
     - Ну, мы можем  организовать  поисковый  отряд.  Она  не  могла  уйти
далеко.
     Ник два раза обвел в  кружок  фразу:  "Человек  предполагает,  а  Бог
располагает". Ниже он написал: "Если вы найдете ее, то как вы  собираетесь
привести ее сюда? В цепях?"
     - Конечно, нет! - воскликнул Стью.  -  Но  мы  не  можем  просто  так
бросить ее на произвол судьбы, Ник!  У  нее  появилась  какая-то  вздорная
идея, что она обидела Бога. Что,  если  она  решит  пойти  в  какие-нибудь
проклятые заросли, как какой-то парень из Ветхого Завета?
     Ник написал: "Я почти уверен в том, что именно это она и сделала".
     - Ну так пойдем за ней!
     Глен положил руку Стью на плечо.
     - Погоди минутку,  Восточный  Техас.  Давай-ка  рассмотрим  подоплеку
этого дела.
     - К черту эту подоплеку! Я не вижу никакой  подоплеки  в  том,  чтобы
позволить старой женщине бродить черт знает где день и ночь, пока  она  не
умрет от солнечного удара или переохлаждения!
     - Она не обычная старая женщина. Она - Матушка Абагейл, и  здесь  она
выступает в роли местного Папы Римского. Если  Папа  решит  отправиться  в
Иерусалим, разве правоверный католик станет отговаривать его?
     - Черт возьми, но ты же понимаешь, что это не одно и то же!
     - Нет, это как раз одно и то же. Во всяком случае, так считают жители
Свободной Зоны. Стью, готов ли ты ответственно утверждать,  что  Бог  и  в
самом деле не велел ей уйти в леса?
     - Не-ееет... Но...
     Все это время Ник что-то писал, а теперь он протянул листок Стью.
     "Стью,  это  ничего  не  меняет,  разве  что  пострадает  боевой  дух
Свободной Зоны. Да и в этом я  не  уверен.  Люди  не  станут  разбегаться,
только потому  что  она  ушла.  Но  это  означает,  что  нам  не  придется
немедленно посвящать ее в наши планы. Может быть, это и к лучшему".
     - Я схожу с ума, - сказал Стью. - Иногда мы  говорим  о  ней,  как  о
препятствии, которое надо преодолеть, как будто она - это затор на дороге,
А иногда ты говоришь о ней так, словно она Папа Римский и не  может  ни  в
чем ошибиться, даже если захочет. Но я _л_ю_б_л_ю_  ее.  Чего  ты  хочешь,
Ники? Чтобы кто-нибудь споткнулся о ее труп этой осенью в одном из  ущелий
к западу от города? Хочешь оставить ее там,  чтобы  из  нее  получилась...
священная пища для ворон?
     - Стью, - мягко сказал Глен. - Ведь она сама решила уйти.
     - Черт _в_о_з_ь_м_и_, какая чепуха, - сказал Стью.


     К полудню новость об исчезновении Матушки  Абагейл  распространилась.
Как Ник и предсказывал, общим чувством оказалось скорбное смирение,  а  не
тревога. Люди решили, что она ушла, чтобы молиться о  Божьем  наставлении,
которое  поможет  всем  выбрать   правильный   путь   на   общем   митинге
восемнадцатого августа.
     - Не хочу богохульствовать, называя ее Богом, - сказал Глен во  время
скромного ленча в парке, - но она является чем-то  вроде  Его  доверенного
представителя.
     Вы можете определить силу общественной веры,  пронаблюдав,  насколько
эта вера ослабевает, когда исчезает ее эмпирический об®ект.
     - Повтори-ка еще раз.
     -  Когда  Моисей  разбил  золотого  тельца,   евреи   перестали   ему
поклоняться. Но Христос удалился позавтракать уже на  две  тысячи  лет,  а
люди не только верят в Его учение - они живут и умирают, не  сомневаясь  в
том, что в конце концов  Он  придет.  Вот  именно  так  Свободная  Зона  и
относится к Матушке Абагейл. Эти люди абсолютно уверены, что она вернется.
Ты с ними разговаривал?
     - Да, - сказал Стью.  -  Не  могу  в  это  поверить.  Старая  женщина
разгуливает неизвестно где, а все думают о том, успеет ли  она  произнести
Десять Заповедей на каменных табличках к общему митингу.
     - Может быть, и успеет, - сказал Глен угрюмо. - Так  или  иначе,  так
думают далеко не все. Ральф Брентнер, например,  вырывает  свои  волосы  с
корнем.
     - Молодец Ральф. - Он пристально посмотрел  на  Глена.  -  Ну  а  ты,
лысый? Ты-то сам что думаешь?
     - Прошу тебя не называть меня так. Это не вполне достойно. Но я скажу
тебе... это немного забавно, но  Старина  Восточный  Техас  оказался  куда
более  невосприимчивым  к  Божьим  чарам,  которыми  она  околдовала   все
общество, чем агностик-социолог. Я думаю, она вернется. Что думает Фрэнни?
     - Не знаю.  Я  вообще  не  видел  ее  сегодня  утром.  Наверное,  ест
кузнечиков с медом  вместе  с  Матушкой  Абагейл.  Господи,  Глен,  я  так
надеюсь, что с нашей старой леди все в порядке.


     Фрэн даже не знала, что Матушка Абагейл  ушла.  Утро  она  провела  в
библиотеке,  читая  литературу  по  садоводству.  И   она   оказалась   не
единственным читателем. Она заметила еще двух-трех человек  с  книгами  по
фермерству, очкастого молодого человека, сосредоточенно  изучавшего  книгу
"Семь независимых источников  энергии  для  вашего  дома",  и  хорошенькую
светловолосую девушку лет четырнадцати с потрепанной  книжкой  в  бумажной
обложке под названием "Шестьсот простых рецептов".
     Она ушла из библиотеки около полудня и отправилась  домой  по  Уолнат
Стрит.  По  дороге  она   встретила   Ширли   Хэммет,   женщину,   которая
путешествовала вместе с Дайной, Сюзан и Патти  Крюгер.  С  тех  пор  Ширли
стало значительно лучше. Теперь она выглядела как проворная и  симпатичная
городская кумушка.
     Она остановилась, чтобы поздороваться с Фрэн.
     - Как вы думаете, когда она вернется? Я у всех спрашиваю. Если  бы  в
городе была газета, я бы написала туда письмо с  просьбой  провести  опрос
населения. Что-нибудь вроде: "Что вы думаете о позиции сенатора  Бангхоула
по поводу истощения запасов нефти?" Понимаете?
     - Кто вернется?
     - Матушка Абагейл, разумеется. Да вы что, девушка, с луны свалились?
     - В чем, собственно, дело?  -  спросила  Фрэнни  с  тревогой.  -  Что
случилось?
     - Вот так и все. Никто ничего толком не знает. - И  Ширли  рассказала
Фрэн о том, что происходило в городе, пока она была в библиотеке.
     - Просто взяла и... ушла? - спросила Фрэнни, нахмурившись.
     - Да. Разумеется, она вернется,  -  добавила  Ширли  конфиденциальным
тоном. - Так написано в записке.
     - Если будет на то Божья воля?
     - Это  просто  способ  выражаться,  я  уверена,  -  сказала  Ширли  и
посмотрела на Фрэн с некоторым холодком.
     - Ну... я надеюсь. Спасибо, что рассказали  мне,  Ширли.  У  вас  еще
бывают головные боли?
     - Нет, все прошло. Я буду голосовать за вас, Фрэн.
     - Гмммм? - Мысли ее унеслись далеко, и  на  мгновение  она  не  могла
сообразить, что Ширли имеет в виду.
     - На выборах в постоянный _к_о_м_и_т_е_т_!
     - Аа. Хорошо, спасибо. Я пока не вполне  уверена,  что  действительно
хочу этим заниматься.
     - Вы прекрасно справитесь. Вместе с Сюзи. Но  мне  надо  идти,  Фрэн.
Счастливо.
     Они разошлись в разные стороны. Фрэн поспешила домой, желая выяснить,
нет ли  у  Стью  какой-нибудь  дополнительной  информации.  Но  когда  она
вернулась  домой,  там  никого  не  оказалось.  Она  опоздала   минут   на
пятнадцать. Записка под сахарницей сообщала: "Вернусь к девяти тридцати. Я
с Ральфом и Гарольдом. Ни о чем не беспокойся, Стью".
     Ральф и Гарольд? - подумала она и ощутила внезапный укол ужаса, никак
не связанный с исчезновением Матушки Абагейл. Но чего мне бояться за Стью?
Господи, если Гарольд попытается сделать что-то... ну,  что-то  не  совсем
обычное... Стью разорвет его на части. Если только... если только  Гарольд
не подкрадется сзади и...
     "Вернусь к девяти тридцати".
     Господи, как долго ждать.
     Она постояла на кухне еще несколько секунд, хмурясь на  свой  рюкзак,
который она положила на кухонный стол.
     "Я с Ральфом и Гарольдом".
     Стало быть, маленький домик Гарольда на Арапахоу будет абсолютно пуст
до девяти тридцати вечера. Если, конечно, они не там,  а  если  они  будут
там, то она сможет удовлетворить свое  любопытство.  Она  доедет  туда  на
велосипеде в считанные минуты. Если там никого не окажется, то  она  может
найти там что-нибудь, что  даст  ей  наконец  возможность  расслабиться...
или... но она не позволит себе думать об этом.
     "Расслабиться? - переспросил внутренний  голос.  -  Или  окончательно
свихнуться? Предположим, ты найдешь там что-то необычное? И что тогда? Что
ты будешь делать с этим?"
     Она не знала.
     "Ни о чем не беспокойся, Стью".
     Но она беспокоилась, и причиной  этого  был  отпечаток  пальца  в  ее
дневнике. Потому что человек, который  способен  стащить  твой  дневник  и
тайком выведать твои мысли, - это человек,  у  которого  нет  принципов  и
правил. Такой человек может подкрасться сзади к тому,  кого  ненавидит,  и
столкнуть его с высоты. Или взять в руки камень. Или нож. Или револьвер.
     "Ни о чем не беспокойся, Стью".
     "Но если Гарольд сделает что-нибудь подобное, то он  ведь  не  сможет
вернуться в Боулдер. Что он тогда будет делать?"
     Но Фрэн знала ответ на этот вопрос. Она еще не  знала,  совпадает  ли
реальный Гарольд с тем человеком,  которого  она  себе  вообразила,  но  в
глубине души она знала, что для таких людей сейчас появилось прибежище.
     Она надела на спину рюкзак и вышла за дверь. Через три минуты она уже
ехала на велосипеде по Бродвею в сторону Арапахоу. По дороге  она  думала:
"Они сидят в гостиной  Гарольда,  пьют  кофе  и  разговаривают  о  Матушке
Абагейл. И асе чувствуют себя прекрасно. Просто прекрасно."


     Но маленький дом Гарольда был темен, пуст... и заперт.
     Уже само по себе для Боулдера это было  необ®яснимой  странностью.  В
старые времена люди запирали двери, когда  уходили,  чтобы  не  украли  их
телевизоры, стерео, драгоценности. Но  теперь  стерео  и  телевизоры  были
повсюду, и много же с них толку было без электроэнергии,  а  что  касается
драгоценностей, то можно отправиться в Денвер и  привезти  с  собой  целый
мешок.
     "Почему ты запер дверь, Гарольд, когда все вокруг  стало  бесплатным?
Потому что никто так не боится кражи, как сам вор? Так?"
     Она не была профессиональным взломщиком и уже смирилась  с  тем,  что
надо уезжать, когда ей пришла в голову мысль попробовать подвальные  окна.
Первое же из них неохотно распахнулось, пропуская ее в подвал.
     Фрэн огляделась, но вокруг все было спокойно. Никто, кроме  Гарольда,
пока не поселился в таком отдаленном районе.  И  это  тоже  было  странно.
Гарольд мог улыбаться, пока лицо его не треснет надвое, похлопывать  людей
по плечу и проводить время в компании, он готов был с радостью  предложить
помощь, когда о ней просили, а  иногда  и  безо  всякой  просьбы,  он  мог
внушить людям симпатию к себе - и действительно, жители  Боулдера  были  о
нем очень высокого мнения. Но где он поселился?  Это  свидетельствовало  о
существовании несколько иного аспекта взглядов Гарольда на общество и свое
место в нем... возможно. А возможно, он просто любил тишину и покой.
     Она влезла в окно,  запачкав  блузку,  и  спрыгнула  на  пол.  Теперь
подвальное окно располагалось на уровне ее глаз. Гимнастом она была  таким
же, как и взломщиком, и  чтобы  вылезти  отсюда,  ей  придется  что-нибудь
пододвинуть к окну.
     Фрэн огляделась. Подвал был оборудован под игровую  комнату.  Повсюду
валялись игрушки, а стены были увешаны плакатами. На самом большом из  них
был изображен Джордж Буш, выходящий из  церкви  в  Гарлеме  со  вскинутыми
вверх руками и широкой улыбкой на лице.
     Фрэнни поднялась  по  лестнице  и  вошла  в  кухню.  Здесь  ничто  не
привлекло ее внимание, и она  отправилась  в  гостиную.  В  гостиной  было
темно, настолько темно, что она почувствовала тревогу. Гарольд  не  только
запирал двери, но и задергивал шторы. К чему задергивать шторы в городе, в
котором это служит признаком того, что в доме никто нет, кроме трупов?
     Гостиная, как и кухня, была аккуратно прибрана, но  мебель  выглядела
тяжеловесной и не совсем новой. Лучшим местом в этой комнате был  камин  с
таким широким кирпичным барьером, что на нем  можно  было  сидеть.  Она  и
присела на него, задумчиво оглядываясь вокруг. Когда она усаживалась,  под
ней шевельнулся расшатавшийся кирпич, и она уже собиралась было  встать  и
посмотреть, что там такое, когда кто-то постучал в дверь.
     Страх опустился на нее, как облако  пуха.  Она  замерла  на  месте  и
затаила дыхание.
     Снова раздался стук, на этот раз погромче.
     "Господи, - подумала она. - Спасибо хоть шторы опущены."
     Вслед за этой мыслью сердце ей сжала холодная уверенность в том,  что
она оставила велосипед где-нибудь на виду перед домом. Так ли это? Она  не
могла вспомнить.
     Стук раздался еще раз, и женский голос спросил:
     - Есть кто-нибудь дома?
     Фрэн сидела, не шевелясь.  Она  неожиданно  вспомнила,  что  оставила
велосипед за домом, под бельевой веревкой. От фасада его не было видно. Но
если посетитель пожелает попробовать заднюю дверь...
     С  неописуемым  облегчением  Фрэн  услышала,  как  шаги  удалятся  по
цементной дорожке.
     Повинуясь  бессознательному  импульсу,  Фрэн  бесшумно   выбежала   в
прихожую и выглянула на улицу в узкую щелочку между рамой и  краем  шторы.
Она увидела женщину с длинными  темными  волосами,  в  которых  попадались
абсолютно   белые   пряди.   Женщина   села   на   небольшой   мотороллер,
припаркованный у обочины.  Заведя  мотор,  она  откинула  волосы  назад  и
заколола их.
     "Это Надин Кросс - женщина, которая пришла с Ларри Андервудом.  Знает
ли она Гарольда?"
     Надин тронулась и вскоре скрылась из виду. Фрэн издала громкий  вздох
облегчения. Через пять минут, слишком  перенервничавшая  для  того,  чтобы
продолжать поиски, Фрэн уже вылезала из окна. Ей  удалось  отпихнуть  стул
достаточно далеко, чтобы нельзя было заподозрить, что кто-то с его помощью
вылезал в окно. Стул, правда, стоял теперь  немного  в  стороне  от  своей
прежней позиции, но люди редко обращают внимание на такие вещи... да и  не
похоже на то, что Гарольд часто пользуется подвалом.
     Она закрыла окно и пошла за велосипедом. Через пятнадцать  минут  она
уже была у себя дома.
     Дома никого не оказалось.
     Она открыла свой дневник, посмотрела на шоколадный отпечаток пальца и
подумала о том, куда мог исчезнуть Стью.
     "Стью, пожалуйста, приходи. Ты нужен мне."


     После ленча Стью расстался с Гленом и  вернулся  домой.  Он  сидел  в
гостиной и думал о том, куда могла уйти Матушка  Абагейл,  когда  в  дверь
постучали.
     - Стью? - позвал Ральф Брентнер. - Эй, Стью, привет, ты дома?
     С Ральфом был Гарольд Лаудер. Его улыбка сегодня  потускнела,  но  не
исчезла  окончательно.  Он  выглядел  как  веселый   посетитель   похорон,
старающийся сохранять серьезный вид.
     Ральф, очень обеспокоенный исчезновением  Матушки  Абагейл,  встретил
Гарольда полчаса назад. Гарольд возвращался домой после того, как  помогал
таскать воду из