ень рад, что вы зашли, Петр Николаевич", - обратился ко мне
генерал Покровский, - "я как раз убеждаю Африкана Петровича (Богаевского)
нам помочь. С отходом за Дон, мы будем всецело в лапах кубанских
самостийников, в полной зависимости от казаков. Необходимо привлечь к себе
казачью массу, лучшую часть казачества. Должен быть сделан яркий шаг,
указывающий, что Главнокомандующий казакам верит и решительно ставит крест
на прошлое. Вы знаете, какой ненавистью пользуется у казаков Особое
Совещание, которое считают виновником всех зол. Хотя сейчас Особое
Совещание и упразднено, но правительство осталось прежнее, вышедшее из
состава этого совещания. Надо убедить Главнокомандующего, что в настоящих
условиях необходимо призвать в состав правительства таких лиц, которым
казаки доверяют. Я считаю, что единственным лицом, могущим в настоящих
условиях быть главою правительства, как лицо приемлемое для казаков и в то
же время близкое Главнокомандующему и всему нашему делу - это генерал
Богаевский".
   Соображениям генерала Покровского нельзя было отказать в известной
основательности.
   - "Что же делать, если я могу быть полезным делу, то я согласен", -
сказал генерал Богаевский.
   Наш разговор прервал вошедший генерал Келчевский. С фронта были
получены тревожные сведения. Обойденные с фланга и тыла Добровольцы
отходили на левый берег Дона. Дроздовцы и корниловцы проходили через
Ростов и Нахичевань, когда город уже был занят большевиками. Нашим частям
приходилось пробиваться. Поезд Главнокомандующего отходил в Тихорецкую.
Несколькими часами позже туда же выехали и мы.
   27-го утром генерал Покровский зашел за мной. Мы вместе прошли к
Главнокомандующему. У него находился уже генерал Романовский. Генерал
Покровский стал говорить тоже что говорил мне вчера. Не дав ему окончить,
генерал Деникин прервал его:
   - "Этого никогда не будет", - резко заявил он.
   Генерал Романовский, обратясь ко мне, сказал, что Главнокомандующий
согласился с необходимостью немедленно начать работы по укреплению
Новороссийского района, что организацию и наблюдение за работами
Главнокомандующий возлагает на меня, для чего в мое распоряжение
командируется начальник инженерной части полковник Баумгартен со своими
чинами.
   Я просил разрешения взять с собой генерала Шатилова и личный мой штаб,
а также оставить в моем распоряжении известное число вагонов из состава
моего поезда, так как, по имеющимся у меня сведениям, помещение в
Новороссийске найти нельзя.
   - "Я полагаю, что со стороны Главнокомандующего препятствий не будет",
- - сказал генерал Романовский.
   Генерал Деникин, молча, утвердительно кивнул головой. За все время
общего разговора, генерал Деникин не сказал мне ни слова. Это была
последняя моя с ним встреча.
   28-го утром я прибыл в Екатеринодар и узнал от генерала Покровского,
что накануне вечером генерал Деникин предложил генералу Богаевскому стать
во главе правительства, на что последний согласился. Вместе с тем, генерал
Деникин пошел еще на одну уступку казакам, решив из кубанских частей
сформировать отдельную Кубанскую армию. В Екатеринодаре оказался генерал
Шкуро, направлявшийся в Тихорецкую. Он зашел ко мне и сообщил, что получил
телеграмму генерала Деникина, вызывающего его к себе. Вызов свой в ставку
он объяснял тем, что Главнокомандующий намечает должность командующего
Кубанской армией предложить ему.
   Через день назначение генерала Шкуро состоялось.
   Я прибыл в Новороссийск 29-го декабря. Город в эти дни, донельзя
забитый многочисленными эвакуированными учреждениями, переполненный
огромным количеством беженцев, представлял собой жуткую картину.
Беспрерывно дул обычный в эту пору ледяной норд-ост. В нетопленых домах
ютились среди жалких спасенных пожитков напуганные, лишившиеся своего
имущества, выбитые из колеи беженцы. Свирепствовал тиф, ежедневно унося
сотни жертв. На забитой эшелонами станции стояло большое количество
санитарных поездов; больных и раненых не успевали разгружать.
   Благодаря спешной эвакуации в условиях крайне тяжелых, смертность среди
больных резко возросла. Приходящие санитарные поезда привозили десятки
мертвецов. Их на вокзале выносили из вагонов, складывали на телеги и,
кое-как прикрыв рогожей или брезентом, везли по городу. Из под покрышки
торчали окоченевшие руки, ноги, виднелись оскаленные лица мертвецов.
Невольно вспоминался оцепленный нашими войсками зимою 1918 года
большевистский Кисловодск.
   В Новороссийске собрались все члены бывшего Особого Совещания и
многочисленные гражданские и военные управления. Генерал Деникин,
предложив генералу Богаевскому составить новое правительство, просил
телеграммой генерала Лукомского временно продолжать выполнять обязанности
председателя правительства.
   Власть в городе осуществлялась военным губернатором генералом
Тяжельниковым и комендантом города генералом Корвин-Круковским...
Многочисленное начальство отдавало каждый свои распоряжения, сплошь и
рядом противоречивые. В связи с общим развалом, ощущалось безвластие.
   В день моего приезда я был у генерала Лукомского и губернатора,
обещавших мне всяческое содействие в выполнении возложенного на меня
поручения. Я собрал совещание из представителей губернатора, комендатуры.
Красного Креста, Земского и Городского союзов, имеющее целью организовать
окопные работы и наладить помещение и продовольствие для рабочих команд.
Несколько офицеров генерального штаба высланы были на рекогнесцировку
намеченной позиции.
   Рекогносцирующим партиям приходилось придавать конвой, так как кругом
города уже действовали "зеленые". Конвой назначался от разного рода
тыловых команд, так как войск в городе не было. С большим трудом
преодолевая препятствия всякого рода, все же удалось через несколько дней
наладить работы. Для технического руководства работами был привлечен
бывший начальник военно-инженерного управления генерал Милеант. Генерал
Лукомской обратился ко мне с просьбой помочь ему и в вопросе эвакуации. Я
выработал, совместно с генералом Кийз, общий порядок записи, точно
установил категории лиц, имеющих на эвакуацию право, образовал особое
смешанное англо-русское бюро по регистрации и записи эвакуирующихся,
назначив моим представителем в составе бюро исполняющего обязанности
генерала для поручений при мне полковника Артифексова. Он отлично
справился с делом.
   31-го декабря посетил меня прибывший из Англии по поручению
Великобританского Парламента г-н Мак-Киндер. Он прибыл в сопровождении
генерала Кийза. После обмена несколькими общими фразами, г-н Мак-Киндер
просил моего разрешения обратиться ко мне с одним весьма, по его мнению,
важным вопросом. Щекотливость этого вопроса он в полной мере учитывал и
просил меня, буде я не сочту возможным на него откровенно ответить,
определенно это сказать. Затем он показал мне полученную им из Лондона
телеграмму, в коей сообщалось о полученных в Варшаве сведениях о
происшедшем, якобы, на Юге России перевороте, имевшим целью замену
генерала Деникина другим лицом. Этим лицом, будто бы, являюсь я. Г-ну
Мак-Киндеру указывалось проверить достоверность этих сведений.
   Г-н Мак-Киндер спросил меня, насколько эти сведения верны и на чем они
основаны.
   Я ответил, что глубоко ценю его открытое, прямое обращение ко мне и что
без всякого затруднения с особым удовольствием готов ответить на его
вопрос.
   Сообщенные ему сведения для меня не новы. Наши враги, пытаясь сеять
смуту в умах, давно эти и подобные им сведения распространяют. Я во многом
не сочувствовал политике и стратегии Главнокомандующего, однако,
добровольно пойдя за ним, никогда и ни при каких обстоятельствах не пойду
против начальника, в добровольное подчинение которому стал. Г-н Мак-Киндер
горячо благодарил меня и просил разрешения сослаться на меня в своем
ответе Великобританскому правительству. Я вновь подтвердил сказанное,
повторив, что порукой этому является мое слово и вся прежняя моя боевая
служба. В тот же день я рапортом донес Главнокомандующему об имевшемся у
меня с г-ном Мак-Киндером разговоре.
   "Состоящий в распоряжении Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга
России.
   Генерал-Лейтенант Барон П. Н. Врангель.
   31-го декабря 1919 г. ј95.
   Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России.
   РАПОРТ.
   Г. Новороссийск.
   Сего числа меня посетил представитель Великобританского Правительства
г-н Мак-Киндер, пожелавший иметь со мной секретный разговор.
   Ввиду того, что г-н Мак-Киндер обратился ко мне как представитель
иностранного государства, я считаю своим долгом донести Вам в порядке
подчиненности о сущности затронутого им вопроса.
   Г-н Мак-Киндер сообщил мне, что им получена депеша его правительства,
требующая объяснений по поводу полученных в Варшаве сведений о якобы
произведенном мною перевороте, причем, будто бы, я возглавил Вооруженные
Силы Юга России. Г-н Мак-Киндер высказал предположение, что основанием для
этого слуха могли послужить те, будто бы неприязненные отношения, которые
установились между Вашим Превосходительством и мною, ставшие широким
достоянием; он просил меня с полной откровенностью, буде признано
возможным, высказаться по затронутому вопросу. Я ответил, что мне известно
о распространении подобных слухов и в пределах Вооруженных Сил Юга России,
что цель их, повидимому, желание подорвать доверие к начальникам в армии и
внести разложение в ее ряды, почему в распространении их надо подозревать
работу неприятельской разведки.
   Вместе с тем, я сказал, что пойдя за Вами в начале борьбы за
освобождение родины, я, как честный человек и как солдат, не могу
допустить мысли о каком бы то ни было выступлении против начальника, в
подчинение которого я стал.
   Г-н Мак-Киндер спросил меня, может ли он телеграфировать своему
правительству, ссылаясь на мои слова, на что я вновь подтвердил сказанное
раньше, уполномочив его передать своему правительству, что достаточной
порукой сказанного явится данное мною слово и вся предыдущая моя боевая
служба.
   Об изложенном доношу.
   Генерал-лейтенант Барон Врангель".
   Ответа на этот рапорт не последовало.
   Через несколько дней после моего приезда в Новороссийск генерал
Лукомский получил телеграмму о назначении его Генерал-губернатором
Черноморья. От него отныне зависело разрешение всех местных военных и
гражданских вопросов.
   В числе прочих, ведению его отныне подлежали и вопросы по укреплению
Новороссийского плацдарма. Возложенная на меня задача отпадала сама собой.
   Между тем положение на фронте продолжало ухудшаться. Наши части
занимали фронт по левому берегу Дона и Маныча. 6-го - 7-го января мы
имели временный успех, наша конница под начальством генерала Топоркова
нанесла красным жестокое поражение, при чем мы захватили несколько орудий
и много пулеметов.
   Борьба между главным командованием и казаками продолжалась, 5-го января
открылся Верховный круг. Силою вещей доминирующее значение приобретали
кубанцы - они были хозяевами. Кубанская Краевая Рада, собравшись под
новый год, спешила разделать все, что сделано было в ноябрьские дни.
Законодательная рада была восстановлена, атаманом выбран генерал Букретов,
стоявший издавна в оппозиции Главнокомандующему. Верховный круг проводил
идеи "широкого народоправства" и соглашался лишь на оставление в руках
генерала Деникина прав Главнокомандующего.
   Все яснее становилось, что на Северном Кавказе нам не удержаться.
   Тем временем войска генерала Слащева отошли за перешейки в Крым. В
Новороссии наши части удерживались на линии станция Долинская - станция
Чабановка - Елизаветград - Плетеный - Ташлык - Кривое Озеро (около 40
верст к юго-западу от Ольвиополя). Наши бронепоезда доходили до станции
Жмеринка.
   В связи с тяжелой обстановкой на Кавказе, взоры всех невольно
обращались на запад. Крым и Новороссия приобретали особое значение, как
последнее убежище.
   Между тем оттуда поступали тревожные сведения. И в Крыму и в Новороссии
войска находились, видимо, в ненадежных руках. По слухам, генерал Слащев,
лично храбрый и решительный, как самостоятельный начальник, был совершенно
не на месте. Его пристрастие к наркотикам и вину было хорошо известно.
Генерал Шиллинг, как начальник, не пользовался должным авторитетом. В
армии и обществе это отлично учитывали и все громче раздавались голоса о
необходимости замены этих начальников.
   16-го января наша конница под начальством генерала Павлова имела
крупный успех, разбив красную конницу товарища Буденного, причем нами
захвачено 40 орудий.
   Генерал Деникин выступал на круге, настаивая на сохранении в руках
Главнокомандующего полноты власти и предлагая образование
законосовещательной палаты и образование правительства со включением
казачьих представителей. Он заявил, что никакого "союзного казачьего
государства" он не признает, и если таковое будет создано, то он с
добровольцами уйдет. В заключении он сказал, что ставит себе целью лишь
воссоздание России, будущая форма правления которой для него
второстепенный вопрос.
   Как и можно было предвидеть, предложения Главнокомандующего сочувствия
не встретили. Через сутки генерал Деникин уступил и дал согласие на
образование законодательной палаты и ответственного министерства.
Главнокомандующий от диктатуры отказывался. В последующие дни был сделан
ряд новых уступок.
   22-го января круг принял проект организации новой власти. От диктатуры
не осталось и следа. Генерал Деникин признавался главой южно-русской
власти - в дальнейшем законом должен был быть установлен порядок
преемства власти.
   Сформирование министерства поручено было председателю совета
управляющих отделами Донского правительства Н.М. Мельникову. Однако,
последнему удалось сформировать правительство лишь к двадцатым числам
февраля. Пока продолжало действовать старое правительство генерала
Лукомского.
   Из Новороссии продолжали поступать тревожные сведения. Наши части на
всем фронте отходили. Войска располагались в трех группах: I-ая - южнее
Вознесенска, на линии Новая Одесса - Ресилиново - Березовка. II-ая - у
Ольвиополя и III-я - в районе Гайворон - Рудница. В самой Одессе было
беспокойно.
   Неожиданно я получил телеграмму генерала Шиллинга.
   "Если Вы согласны принять должность моего помощника по военной части,
доложите Главкому и но получении разрешения немедленно выезжайте. 14
января Нр 01025, Шиллинг".
   Я немедленно проехал к генералу Лукомскому и просил его снестись со
ставкой.
   Будучи совершенно не ориентирован в положении на месте, я просил дать
мне возможность прежде чем окончательно согласиться на предложение
генерала Шиллинга, лично переговорить с последним и ознакомиться со всей
обстановкой.
   15-го января генерал Лукомский телеграфировал Главнокомандующему:
   "Генерал Врангель просил доложить Вашему Превосходительству что прежде
чем дать окончательное согласие на предложение Шиллинга ему хотелось бы
лично переговорить с ним и ознакомиться со всей обстановкой Новороссии
почему он просит разрешения теперь же проехать к генералу Шиллингу. Со
своей стороны присоединяюсь к просьбе генерала Врангеля, считаю полезной
его поездку в случае Вашего принципиального согласия на предложение
Шиллинга. Если он с Шиллингом сговорится то может там и остаться. 15
января 1920 года Нр 705/об. Лукомский".
   Ответ последовал через три дня:
   "705/об. Главнокомандующий согласен назначение генерала Врангеля
помощником генерала Шиллинга, а также согласен на поездку генерала
Врангеля для ознакомления с обстановкой с тем, что в случае согласия
генерала Врангеля, он там остался.
   Екатеринодар 18 января 1920 года Нр 001015 Романовский".
   Я хотел ехать немедленно, однако, правильного сообщения с Одессой не
было, приходилось ждать до 27-го января, когда должен был отправиться в
Крым пароход Русско-Дунайского пароходства "Великий Князь Александр
Михайлович".
   С 20-го стали поступать весьма тревожные сведения из Одессы. Борьба в
Новороссии видимо подходила к концу.
   За три дня до отъезда я заехал к генералу Лукомскому. Последние
сведения сообщали об угрожающем положении в Одессе. Я просил генерала
Лукомского справиться в ставке о положении и выяснить, стоит ли мне ехать.
   Утром 25-го января генерал Лукомский прислал мне полученную им из штаба
телеграмму:
   "1091/об. Генералу Шиллингу даны указания удерживать одесский плацдарм
и только в крайнем случае войска могут быть переброшены в Крым.
Екатеринодар 25 января 1920 года Нр 702. Романовский".
   На подлинном резолюция генерала Лукомского: "Копию генералу Врангелю,
начальнику штаба".
   Между тем последние сведения ясно указывали, что падение Одессы следует
ожидать с часу на час. Одесса эвакуировалась, тыловые учреждения и войска
направлялись в Крым. Генерал Хольман, бывший у меня в этот день, показал
мне полученное им из Одессы радио, сообщающее о том, что город через
несколько часов будет сдан.
   Генерал Хольман весьма резко отзывался о действиях генерала Шиллинга,
указывая, что с отходом войск Новороссии в Крым руководство обороной
перекопа перейдет в руки генерала Шиллинга, а это знаменует собой
неминуемую потерю Крыма:
   - "Я сообщил генералу Деникину полученные мною сведения", сказал
генерал Хольман, "и написал ему, что, по моему мнению, генерал Шиллинг
командовать войсками в Крыму не может и что единственный человек, который
может удержать Крым - это вы".
   Генерал Лукомский, с которым я виделся в этот день, также говорил мне,
что после всего того, что происходило в Одессе, поручить оборону Крыма
генералу Шиллингу нельзя, и что он, генерал Лукомский, настаивает перед
Главнокомандующим на безотлагательной посылке меня в Крым, для принятия
командования.
   Поздно вечером я получил записку генерала Лукомского:
   "25/1 - 20.
   Многоуважаемый Петр Николаевич, Сейчас был у меня г. Хольман и сказал,
что получил телеграмму о том, что Главнокомандующий доволен делами в Крыму
и Слащевым и поэтому не считает необходимым чтобы Вас направили в Крым, а
не в Одессу. Будем надеяться, что в Одессе дела не так плохи и что Вам
удастся их совсем исправить. Глубоко Вас уважающий и искренне преданный А.
Лукомский", а через некоторое время и присланную им полученную от
Главнокомандующего телеграмму:
   "1153/об. Генерал Слащев исправно бьет большевиков и со своим делом
справляется.
   В случае отхода из Одессы в командование войсками в Крыму вступит
генерал Шиллинг. Екатеринодар 25 января 1920 года Нр 00688 Деникин ".
   27-го января я получил телеграмму генерала Романовского:
   "Ввиду оставления нашими войсками Новороссии и переезда Шиллинга в Крым
должность его помощника по военной части замещаться не будет, о чем
сообщаю по приказанию Главкома.
   Тихорецкая 27 января 20 года Нр 001793. Романовский". При этих
условиях, сознавая что мною воспользоваться не хотят и дела для меня ни в
армии, ни в тылу не находится, не желая оставаться связанным службой и
тяготясь той сетью лжи, которая беспрестанно плелась вокруг меня, я решил
оставить армию.
   27-го я подал прошение об отставке; одновременно возбудил ходатайство
об освобождении его от службы и генерал Шатилов. Я решил, отправив семью в
Константинополь, самому переехать в Крым, где у нас была дача.
   При выходе из Новороссийска нас слегка покачало, но при подходе к
Севастополю море было совсем спокойно. Мы едва успели бросить якорь, как
подошел катер начальника штаба флота адмирала Бубнова. Поднявшись по
трапу, адмирал Бубнов прошел прямо ко мне. Он передал мне просьбу
пришедшего накануне на пароходе в Севастополь генерала Шиллинга прибыть
немедленно на квартиру командующего флотом адмирала Ненюкова, где генерал
Шиллинг меня уже ждал.
   От адмирала Бубнова я узнал кошмарные подробности оставления Одессы.
Большое число войск и чинов гражданских управлений не успели погрузиться.
В порту происходили ужасные сцены. Люди пытались спастись по льду,
проваливались и тонули. Другие стоя на коленях, протягивали к отходящим
кораблям руки моля о помощи