ия из состава моей армии 2-ой терской
казачьей дивизии. Я по-прежнему не мог рассчитывать на данные мне
Главнокомандующим обещания.
   Кубань все еще пополнений не присылала. Некомплект в полках достиг
громадных размеров. Полки насчитывали не более 300-400 шашек. Некоторые и
того меньше.
   Огромный некомплект был и в пластунских частях, 6-ая дивизия не
закончила формирование. Прибывшие ингуши и дагестанцы были совершенно не
боеспособны. Люди необучены, не хватало седел, не было вовсе шашек. Лошади
в коннице и артиллерии были окончательно измотаны. Некоторые 4-х орудийные
батареи пришлось свести в 2-х орудийные. Материальная часть пришла в
полное расстройство. Между тем, противник сосредотачивал к Саратову, на
поддержку отступающим вдоль Волги красным частям, новые, свежие силы.
Последние брались частью из внутренних губерний, частью снимались с
Сибирского фронта.
   Ставка требовала продолжения наступления, не желая считаться ни с
какими доводами. По овладению Камышином, генерал Романовский вызвал меня к
аппарату и лично передал указания Главнокомандующего преследование
энергично продолжать. Я ясно отдавал себе отчет в том, что в ближайшее
время, несмотря на всю доблесть частей, наступление наше захлебнется.
Требуя от моих войск выполнения указания Главнокомандующего, я в то же
время принимал все меры на случай необходимости нашего отхода, всячески
торопил работы по укреплению Царицынской позиции, требовал принятия мер по
завершению формирования 6-ой пехотной дивизии. Во главе последней был
поставлен храбрый и деятельный генерал Писарев. Я неустанно телеграфировал
кубанскому войсковому и походному атаманам и председателю Законодательной
Рады, требуя присылки подкреплений. По соглашению Главнокомандующего с
Кубанским правительством, довольствие Кавказской армии приняло на себя
последнее. Кубань взятое на себя обязательство выполняла самым
недобросовестным образом. На мои жалобы Кубанское правительство
оправдывалось, ссылаясь на какие-то денежные расчеты свои с главным
командованием. Обращения в ставку оставались без ответа.
   Из писем из Екатеринодара и от приезжающих оттуда лиц я знал, что в
ставке мною недовольны. Генерал Романовский громко обвинял меня в
"оппозиции" главному командованию. Это служило камертоном и для прочих
чинов штаба. Не сомневаюсь, что значительную роль играли здесь секретные
сводки и "информация вверх"
   пресловутого Освага. Чья-то незримая рука искусно вела закулисную игру.
Еще в бытность мою в Ростове мне попалась в руки одна из секретных
информационных сводок донского штаба. Отмечая благожелательное ко мне
отношение местного населения, она упоминала вскользь, что "среди
обывателей ходят слухи, что в ближайшее время Врангель явится преемником
генерала Деникина". Я тогда же, показывая сводку генералу Юзефовичу,
сказал ему, что фраза эта помещена неспроста, а несомненно с задней мыслью
вселить в Главнокомандующего предубеждение против ближайших помощников.
Впоследствии я имел случай убедиться, что подозрения мои были вполне
основательны и что чья-то злая воля удачно использовала слабые струны
Главнокомандующего.
   В то время, как на фронте не прекращались ожесточенные бои, в тылу
армии постепенно налаживался мирный уклад жизни. В городе открылись ряд
магазинов, кинематографы, кафе. Царицын ожил. Первое время имели место
столь свойственные прифронтовым городам картины разгула тыла, скандалы и
пьяные дебоши. Однако, учитывая все зло, могущее явиться следствием этого,
я, не останавливаясь перед жестокими мерами, подавил безобразие в самом
корне. Воспользовавшись тем, что несколько офицеров во главе с
астраханским есаулом учинили в городском собрании громадный дебош со
стрельбой, битьем окон и посуды, во время которого неизвестно каким
образом пропала часть столового серебра, я предал их всех военно-полевому
суду по обвинению в вооруженном грабеже. Суд приговорил есаула, известного
пьяницу и дебошира, к смертной казни через расстреляние, а остальных - к
низшим наказаниям. Несмотря на многочисленные обращенные ко мне
ходатайства губернатора, астраханского войскового штаба и ряда лиц,
приговор был приведен в исполнение и соответствующий мой приказ расклеен
во всех общественных и увеселительных местах города. После этого случая
пьянство и разгул сразу прекратились.
   Обеспокоенные действиями генерала Мамонова на левом берегу Волги,
красные, подведя из Саратова свежие силы, перешли против него в
наступление, однако ничего сделать с нашими доблестными частями не могли и
сами понесли ряд тяжелых поражений, причем 3-я Кубанская дивизия захватила
много пленных и пулеметов.
   Между тем, части армии, произведя после взятия Камышина
перегруппировку, продолжали преследование разбитой армии красных. Согласно
новой группировки, 4-му конному корпусу ставилась задача наступать на
север вдоль саратовского тракта, а группе генерала Покровского действовать
против конной группы "товарища" Буденного, сосредоточившейся в районе
Красного Яра. Левобережный отряд полковника Львова занял слободу
Николаевскую против города Камышина, выдвинув вперед на Ткачев -
Потемкино сильную разведку.
   Преследование красных, невзирая на усталость людей и лошадей,
вследствие безостановочных походов и непрерывных боев, все еще велось с
такой стремительностью, что уже 20 июля части армии, гоня перед собой
противника, достигли линии:
   4-й корпус - деревни Лесной Карамыш - Грязноватка - Грязнуха; группа
генерала Покровского - Веревкины хутора - Неткачево - Гречаная. Я
продолжал бить тревогу, требуя подкреплений. 20 июля я телеграфировал
генералу Науменко и генералу Романовскому:
   "Некомплект в полках достиг угрожающих размеров. Настоятельно прошу
принять самые срочные меры присылки конных пополнений в противном случае
сведение всех Кубанцев в один корпус неминуемо. Царицын 20 июля 1919 года
Нр 01613. Врангель".
 
   20 июля противник перешел в контратаку, 4-й конный корпус был атакован
большими силами красной конницы "товарища" Думенко. После упорного боя,
понеся большие потери в людях и конском составе и потеряв часть своей
артиллерии (3 орудия), генерал Топорков вынужден был отойти назад в район
Пановка - Гнилушка. На следующий день генерал Топорков снова перешел в
наступление и, хотя и отбросил противника, но сам вновь понес большие
потери. 22 июля я телеграфировал Главнокомандующему и Кубанскому
войсковому атаману:
   "Вчера генерал Топорков в районе Гнилушки принял удар обеих дивизий
конницы Думенко. Генерал Топорков доносит что хотя неизменной доблестью
Кубанских частей противник отражен, получив жестокий урок, но и кубанцы
вновь понесли тягчайшие потери. Во избежание перехода всей армии
вследствие истощения к обороне не использовав успеха, необходим ряд самых
срочных мер для высылки немедленно Кубанью конных пополнений. Царицын 22
июля 1919 года Нр 01664. Врангель".
   Группа генерала Покровского, занявшая Красный Яр и выдвинувшаяся к
22-го июля на линию деревень Тетеревятка - Грязнуха - В. Дорбинка, также
столкнулась с превосходными силами красной конницы. В течение трехдневных
(с 22 по 24 июля)
   упорных боев генерал Покровский разбил конницу Буденного. К вечеру
24-го июля части армии вышли на линию Ниже-банное - Французская -
Карамышевка- Верховье - Помедная - Добринка. Этот новый успех стоил нам
очень дорого. Части понесли большие потери, и особенно большие потери были
среди командного состава. Силы армии были надломлены.
   1-й донской корпус продолжал вести борьбу с красными за обладание
железной дорогой на участке Самойловка - Красный Яр. Борьба эта велась с
переменным успехом. Однако, 22-25-го июля на донском фронте обозначилось
значительное усиление противника. Последний перешел в наступление и,
обрушившись 22-го июля на 3-ю донскую пластунскую бригаду, оттеснил ее от
железной дороги и отбросил ее затем на долину реки Бузулук. 25-го июля
красные, наступая долиною реки Медведицы, атаковали 14-ю конную бригаду
полковника Голубинцева, овладевшую около 20-го июля участком железной
дороги ст. Медведица - ст. Ильменская и действующую весьма успешно
севернее дороги.
   На фронте адмирала Колчака противник продолжал одерживать крупные
успехи, преследуя отступавшие по всему фронту войска Верховного Правителя.
Учитывая опасность, в случае занятия нами Саратова, противник, используя
свои успехи на востоке, снимал с Сибирского фронта ряд дивизий, спешно
перебрасывая их к Саратову. Из внутренних городов России беспрерывно
подходили свежие пополнения.
   Спешно производилась мобилизация в прифронтовой полосе.
   Напрягая крайнюю энергию, красные в середине июля успели сосредоточить
в Саратове большую часть своей 2-й армии. Силы, коими располагал
противник, достигали 40 000, превосходя численностью мою армию во много
раз. Результаты ошибочной стратегии главного командования начинали
сказываться. Предложенный мною по освобождению Северного Кавказа план -
освободившиеся по завершению Кавказской операции наши силы использовать на
Царицынском направлении, дабы соединиться с силами адмирала Колчака - был
Главнокомандующим отвергнут. Вместо этого Кавказская армия была
переброшена в Донецкий бассейн. Сложившаяся независимо от нас общая
обстановка вынудила нас в конце апреля сосредоточить значительные силы на
Царицынском направлении, но драгоценное время было уже потеряно, противник
получил возможность, действуя по внутренним операционным линиям,
сосредоточить свои силы на Восточном фронте, разбить армии Верховного
Правителя и освободившимися силами обратиться на нас.
   25-го июля я на автомобиле с начальником штаба выехал в Камышин. Чем
далее продвигались мы на север от Царицына, тем более местность
представляла собой характерные черты средней полосы России. Вид
деревенских построек, характерный великорусский говор крестьян, все это
резко отличалось от Кавказа и Задонья.
   26-го вечером мы выехали из Камышина по железной дороге до станции
Неткачево, откуда проехали в деревню Грязнуха, где находился штаб генерала
Покровского.
   Осмотрев расположенные в резерве части, мы проехали с генералом
Покровским в Каменный овраг к генералу Топоркову. Я хотел совместно с
начальником штаба и командирами корпусов обсудить общее положение.
Последнее складывалось для нас весьма неблагоприятно. Значительно
усилившийся, превосходящий нас во много раз численностью противник должен
был ежечасно перейти в наступление, и наши части должны были неминуемо
быть отброшены к югу. Единственный наш коммуникационный путь - Волга -
был под ударами врага. Наша транспортная флотилия состояла всего из двух
захваченных нами в Царицыне буксиров, весьма слабой силы. На своевременный
подход подкреплений рассчитывать было нельзя. При значительном удалении от
базы и отсутствии путей подвоза артиллерийское снабжение пришло в
расстройство. Вплоть до Царицына подготовленных узлов сопротивления не
было.
   Войска, отброшенные к югу, неминуемо должны были сотни верст катиться
назад.
   Имей мы силы продолжать наступление и атаковать противника в Саратове,
не дав ему закончить сосредоточение, обстановка могла бы круто измениться
в нашу пользу. Однако, в настоящих условиях об этом нечего было и думать.
Не только продолжать наступление, но и рассчитывать продолжительное время
удержаться на настоящих позициях мы не могли. Надо было думать лишь о том,
чтобы сберечь армию впредь до прибытия подкреплений и возможности с
помощью их перейти в контрнаступление.
   На военном совещании 27-го июля было принято решение в случае перехода
противника в общее наступление избегать решительных боев и медленно
отходить, задерживаясь на каждом рубеже, лишь нанося короткие удары врагу,
с целью выигрыша времени.
   27-го июля я вернулся в Камышин, откуда телеграфировал
Главнокомандующему:
   "Противник продолжает спешно сосредотачивать части к Саратову: с
Уральского фронта переброшена 22-я стрелковая дивизия, из Нижнего
Новгорода отряд волжских матросов, из Казани и Самары 16 легких и тяжелых
батарей, прибыло из внутренних губерний шесть тысяч пополнения, за счет
которых восстановлены вторая бригада второй дивизии и полностью 38-я
дивизия, сформированы в саратовском районе 2-я бригада 34-й дивизии, 5-я
отдельная стрелковая бригада и Николаевский батальон.
   Обстановка повелительно требует полного использования камышинской
победы и неустанного продвижения на Саратов дабы не дать красным закончить
сосредоточение и вырвать у нас инициативу. Однако, полное расстройство
снабжения вследствие невозможности иметь впредь до падения Астрахани
водный транспорт, крайнее истощение частей Кавармии, сделавшей за три
месяца с непрерывными боями более тысячи верст и огромный некомплект в
единственно боеспособных кубанских частях исключает возможность
дальнейшего продвижения Кавармии на Саратов. На военном совете комкоров,
собранном мною вчера в Каменном Овраге, дальнейшее продвижение на север
единогласно признано невозможным. С болью в сердце вынужден отказаться от
дальнейшего наступления Кавармии и отдать директиву Нр 01226. На поддержку
северной группы Кавармии выдвигаю три полка 6-й дивизии прибытие которых
на фронт могу ожидать не ранее 15-го августа - части с тяжестями следуют
походом.
   Камышин 28 июля 1919 года Нр 193/ш.
   Врангель".
   Горькое чувство овладело мною. Я ясно отдавал себе отчет, что ошибочная
стратегия Главнокомандующего неминуемо сведет на нет все наши военные
успехи, достигнутые такой дорогой ценой. Второй уже раз успехи моей армии
сводились на нет тем, что легшие в основу оперативного плана обещания
Главнокомандующего передачи мне сил, необходимых для успешного завершения
операции, не выполнялись.
   Сосредоточив все внимание на казавшемся ему главнейшим "Московском"
направлении, главное командование уделяло Добровольческой армии все свои
заботы. Нелады между Главнокомандующим и Кубанским правительством тяжело
отражались на снабжении моих частей. Низшие органы штаба
Главнокомандующего проявляли в отношении нужд далекой сердцу генерала
Деникина Кавказской армии полную невнимательность.
   29-го июля я обратился к Главнокомандующему с официальным письмом:
   "Командующий Кавказской Армией 29 июля 1919 года ј3. Милостивый
Государь г. Камышин Антон Иванович.
   В минуту казавшейся неизбежной гибели Великой России, когда Армия
развалилась, общество трусливо попряталось по углам и обезумевший народ
грабил и жег Родную Землю, Вы подняли выпавшее из рук генерала Корнилова
знамя "спасения Родины".
   Под сень этого знамени стекались те, кто не потерял еще веры в спасение
России, кто, веря в Вас, шел за Вами на служение Родной Земле.
   В числе них был и я. Скоро год, как я в рядах Армии иду за Вами,
страдая душой при виде потоков русской крови, пролитых братской рукой, при
виде мерзости запустения Родной Земли, но незыблемо веря в светлое будущее
России. Служа с Вами одному великому делу, являясь ныне одним из Ваших
ближайших помощников и прожив целый год в рядах водимых Вами войск, я
связан с Вами как солдат. Как человек, я обязан Вам тем неизменно
сердечным отношением, которое особенно чувствовалось во время перенесенной
мною смертельной болезни.
   Всю жизнь свою я честно и прямо высказывал свои убеждения и, будучи
связан с Вами, и как служивший под Вашим начальством солдат, и как человек
искренне Вам преданный, почитал бы бесчестным ныне затаить "камень за
пазухой" и не высказать Вам все, что наболело у меня на душе.
   6-го мая моя армия разбила противника под Великокняжеской и погнала его
к Царицыну. Учитывая значение последнего, красные делали отчаянные усилия
зацепиться за один из многочисленных естественных рубежей, спешно укрепляя
их и одновременно лихорадочно перебрасывая к Царицыну подкрепления.
Отходя, противник портил железную дорогу, взрывая железнодорожные
сооружения и мосты, унося стрелки и т. д. Местность, и без того скудная
средствами, противником при уходе опустошалась, скот угонялся и запасы
сена сжигались. Перед мною стояла задача:
   или продвигаться по мере исправления железнодорожного пути и
налаживания своего тыла, последовательно сбивая противника с ряда рубежей,
или, полностью использовать успех, гнать врага безостановочно моей
конницей с тем, чтобы под Царицыном свежими силами нанести ему
сокрушительный удар.
   Я принял последнее решение, 8-го мая, докладывая Вам в Торговой мои
соображения о предстоящей операции, я просил своевременно усилить меня
техническими средствами, артиллерией и пехотой, что и было мне обещано.
Трехнедельный поход с беспрерывными тяжелыми боями армия совершила по
безлюдной и местами безводной степи. Так как я был переброшен на
Великокняжеское направление накануне операции лишь с несколькими лицами
оперативного отделения штаба Кавказской Добровольческой армии, весь же
штаб этой армии, во главе коей я ранее стоял, и, в частности, отдел
снабжения были переданы генералу Май-Маевскому, - снабжение войск,
действовавших на Царицынском направлении, особенно страдало. Сплошь и
рядом батареи в разгаре боя прекращали огонь за неимением снарядов; первая
колонна генерала Улагая десять дней наступала, не имея ни одного сухаря;
раненые отправлялись в тыл за триста верст воловьими подводами... Не
взирая на лишения и тяжелые потери, войска шли бестрепетно вперед. По мере
продвижения моих войск я неустанно просил ускорить присылку обещанных мне
подкреплений, болея душой за каждый утерянный день.
   Мы овладели укрепленной позицией противника на реке Есауловский Аксай
и, донося Вам о новом успехе и вновь прося о подкреплениях, я писал: "то,
что ныне может быть достигнуто ценою малой крови, в будущем потребует
потоков ее и источник ее может иссякнуть", "сегодняшний успех может
обратиться в Пиррову победу".
   На следующий день я вновь телеграфировал: "за всю Северокавказскую
операцию я не просил у Вас ни одного человека, ныне решаюся на это в
сознании полной необходимости...". Я получил уклончивый ответ, что
подкрепления мне могут быть даны лишь за счет войск, действовавших на
Астраханском направлении, что приостановит "успешно развивающуюся
операцию", а вскоре генерал Романовский уведомил меня телеграфно, что мне
высылаются танки, на артиллерию же и пехоту я рассчитывать не могу.
   Железная дорога не была еще восстановлена, танки к походу армии к
Царицыну поспеть не могли, да и одной конницей, при отсутствии пехоты в
армии, хотя бы с помощью танков, овладеть Царицыном я рассчитывать не мог.
Весь поход к Царицыну я шел со своими частями, живя с ними одной жизнью и
сплошь и рядом ночуя в поле среди войск. Я ясно видел, что лишь надежда на
скорый конец страданий, лишь близость богатого Приволжья дает им силу,
пренебрегая лишениями, бить врага...
   Сзади нас стояла 200-верстная пустыня, 75 верст впереди был обещанный
войскам Царицын. Выхода не было - я с неизъяснимой болью в сердце
продолжал вести мои войска через пустыню к могиле, остановиться у края
которой уже не мог...
   Ободранные, изголодавшиеся и обескровленные войска подошли к Царицыну.
   Двухдневные упорнейшие атаки разбились о сильнейшую технику и
подавляющую численность врага, и армия, как ломовая лошадь, стала, с
трудом переводя дыхание... Ударная группа генерала Шатилова из 4-го
конного корпуса и двух дивизий 1-го и 2-го Кубанских корпусов потеряла за
первый лишь день 1000 человек. К вечеру второго дня боя в 4-м конном
корпусе оставалось четыре снаряда. Полки рядом тяжелых боев превратились в
сотни, большая часть офицеров выбыла из строя. За трехнедельный поход
армия потеряла убитыми и ранеными 6 начальников дивизий, 2 командира
бригад и 11 командиров полков..."Только тогда, после кровавого урока,
армия получила помощь: танки, 7-я пехотная дивизия, шесть батарей тяжелой
и легкой артиллерии были направлены ко мне, и с помощью всех этих средств
после двухдневного кровопролитнейшего боя Царицын пал.
   На следующий день Вы приехали поздравить войска с победой и, выслушав
мой доклад о состоянии армии, от