кая армия.
   В свое время я от Генерала Краснова получал упреки, что я
добровольческие части разворачиваю где-то в Донецком бассейне, а не шлю к
нему на фронт.
   Теперь я от Вас и от генерала Сидорина получаю требования
Добровольческие части посылать в Кавказскую и Донскую армии. Не ирония ли
в параллели тех упреков, которые я от Вас получил теперь и которые получил
от Вашего начальника штаба в апреле, когда он представлял выдержки из
Вашего письма, отстаивавшего Царицынское направление.
   Вы пишите: "... в то время, как там у Харькова, Екатеринослава и
Полтавы войска одеты, обуты и сыты, в безводных калмыцких степях их братья
сражаются за счастье одной Родины, оборванные, босые, простоволосые и
голодные", а генерал Юзефович в письме от 30-го марта ј 04472 пишет о
войсках, которым по Вашему я особо благоприятствую (Добровольцы): "надо их
пополнить, дать им отдохнуть, сохранить этих великих страстотерпцев,
босых, раздетых, вшивых, нищих, великих духом, на своих плечах, своим
потом и кровью закладывающих будущее нашей Родины, - сохранить для
будущего. Всему бывает предел. И эти бессмертные могут стать смертными.
   И Вы знаете, что этим страстотерпцам ни одного дня отдыха не было дано.
В свое время надо было кому-то отстаивать Каменноугольный район, и
отстаивали безропотно Добровольцы, теперь надо кому-то быть в безводных и
голодных степях, которые к тому же, по Вашим же телеграммам, не так уж
безводны и голодны, и куда Вы в свое время просили сосредоточить Кубанцев,
считая это направление наиболее блестящим и победным.
   Странно мне все это писать; ведь это так просто восстановить при
малейшей объективности. Еще более странно входить в обсуждение личных
отношений. Никто не вправе бросать мне обвинения в лицеприятии. Никакой
любви ни мне не нужно, ни я не обязан питать. Есть долг, которым я
руководствовался и руководствуюсь.
   Интрига и сплетня давно уже плетутся вокруг меня, но меня они не
затрагивают и я им значения не придаю и лишь скорблю, когда они до меня
доходят.
   Уважающий Вас А. Деникин".
   Ответ Главнокомандующего произвел на меня самое тяжелое впечатление.
   В нем ярко отразились стратегические взгляды Главнокомандующего:
"Неужели же теперь", писал генерал Деникин, "когда перед нами огромная
перспектива в виде Киева, Одессы, Курска, нам следует от них отказаться и
гнать войска только к Саратову". Как и в "Московской директиве", в
стремлении овладеть пространством забывались основные принципы стратегии.
   Главнокомандующий придал своему ответу полемический характер. Считая,
что "если бы он следовал советам подчиненных ему начальников, то армии Юга
России, вероятно, не достигли бы настоящих результатов", генерал Деникин
не останавливался перед недостойными намеками.
   Упоминая о том, что из Кавказской Армии взято "и по количеству и по
качеству"
   много меньше того, что предлагал я сам, когда настаивал на
необходимости, удерживая Царицын и выделив часть сил для содействия
Астраханской операции, сосредоточить крупную конную массу в районе
Харькова, генерал Деникин бросал мне обидный намек: "правда, что Вами увод
всех перечисленных дивизий намечался и с Вашим уходом из Кавказской
Армии". Это была очевидная передержка: когда я предлагал переброску части
сил из Кавказской Армии, я имел в виду, что на остающиеся силы будет
возложена задача удержания Царицына и действия на второстепенном
Астраханском направлении; и я возражал против ослабления армии, когда ей
было поставлено "Московской директивой" "выйти на фронт Саратов - Ртищево
- Балашов, сменить на этих направлениях Донские части и продолжать
наступление на Пензу - Рузаевку - Арзамас и далее Нижний Новгород,
Владимир, Москву!!". Едва ли можно было допустить, что эта разница в
стратегической обстановке ускользнула от Главнокомандующего..."
   Упрекая меня в том, что я, указывая на взятые у меня части, не упоминал
о тех, которые мне даны взамен, генерал Деникин указывал, что ко мне
"придут" два конных Кабардинских полка, что я "получу" два полка и один
батальон Дагестанцев, что взамен 7-й дивизии "идет" 2-я Кубанская
пластунская бригада.
   Главнокомандующий не мог не знать, что 7-я дивизия взята у меня в конце
июня, а обещанная взамен 2-я пластунская бригада полтора месяца спустя еще
не прибыла, что большая часть обещанных частей и не может прибыть в
ближайшее время.
   Странно было читать в письме Главнокомандующего: "Я не знаю, идут ли к
Вам пополнения с Кубани". Возможно ли было, чтобы Главнокомандующий не
знал? Или, что "Кавказская армия занимает фронт в 40 верст", когда помимо
сорокаверстного фронта на севере, войска Кавказской армии действовали по
обоим берегам Волги на Астраханском направлении. Это не могло не быть
известным Главнокомандующему.
   Не мог не знать генерал Деникин и того, что район действий
Добровольческой Армии по сравнению с пустынным Задоньем неизмеримо более
богат местными средствами и населением, могущим поставить добровольцев в
войска, и когда он писал, что я просил сосредоточить Кубанцев в эти "не
так ухе безводные и голодные степи", "считая это направление наиболее
блестящим и победным", он не только бросал мне недостойный намек, но и
грешил против истины.
   Если доселе вера моя в генерала Деникина как Главнокомандующего и
успела поколебаться, то после этого письма и личное отношение мое к нему
не могло остаться прежним.
   Хотя письмо и вызвало раздражение против меня Главнокомандующего, но
оно несомненно имело и благоприятные последствия. Штаб Главнокомандующего,
получив, вероятно, соответствующие указания свыше, стал относиться к
нуждам моей армии с полным вниманием.
   В ночь на 20 августа отряд генерала Мамонова благополучно переправился
через Волгу и сосредоточился в Царицыне. Я произвел смотр славным полкам
3-ей дивизии.
   После смотра дивизия выступила на присоединение к нашей конной группе.
   Командование над последней принял генерал Улагай. 2-ая Кубанская
пластунская бригада и саратовцы были выдвинуты на позицию и должны были
принять на себя отходящие войска. К 20 августа стали, наконец, подходить и
пополнения с Кубани.
   22-го августа части 1-го Кубанского корпуса вели бой на линии
Пичуга-выс. 471, а конная группа в районе хуторов Варламов-Араканцев. К
вечеру конная группа, оставив передовые части на линии Древнего Вала,
сосредоточилась у ст. Котлубань, где к ней подошла 3-я Кубанская дивизия.
   Части 1-го Кубанского корпуса в течение дня 22-го августа удержали свое
расположение, но около 9-ти часов вечера 4-ая Кубанская казачья дивизия
была вытеснена из района вые. 392. Вследствие этого генерал Писарев решил
отвести войска 1-го Кубанского корпуса на укрепленную позицию. Это и было
выполнено в течение ночи на 23 августа и утра 23-го августа без помех со
стороны противника.
 
   Таким образом, в 9 часов 23-го августа главные силы Кавказской армии
заняли следующее расположение: жидкие цепи 1-го Кубанского корпуса, в
состав которого вошли Саратовский пехотный полк и 2-я Кубанская
пластунская бригада, заняли укрепленную Царицынскую позицию; конная группа
генерала Улагая расположилась уступом впереди у ст. Котлубань.
Расположение конной группы не позволяло противнику маневрировать в полосе
между железной дорогой Царицын - Поворино и Доном в обход укрепленной
позиции и составляло угрозу для наступления красных против 1-го корпуса.
   Между тем, Х-я советская армия, преследуя наши отходящие части, тоже
разбилась на две группы: наиболее сильная, 28-я стрелковая дивизия,
усиленная матросским полком и конной бригадой "товарища" Городовикова,
должна была продолжать движение на юг вдоль Саратовского большака, а 37,
38 и 39 стрелковые дивизии приняли на запад, имея общее направление на ст.
Котлубань. Конница противника, ослабленная переброской корпуса Буденного к
Воронежу, по невыясненным причинам к 23 августа оставалась несколько в
тылу и не могла оказать достаточно полного содействия 37-ой, 38-ой и 39-ой
дивизиям.
   На 23 августа, как это выяснилось из захваченных нами документов,
красный командующий армией Егоров поставил своим войскам задачей "овладеть
Царицыном".
   Совет Народных Комиссаров и "Главковерх" Каменев придавали овладению
"Красным Верденом" исключительное значение.
   Первый участок укрепленной позиции от Волги до балки Грязная занимался
Саратовским пехотным полком, левый от балки Грязная до железной дороги -
2-ым и 8-ым пластунскими батальонами. В резерве корпуса остатки гренадер и
3-ей пластунской бригады были расположены в восточной части села Городище
и 4-ый пластунский батальон в селе Уваровка. Наблюдение за рекой Волгой
возложено на Саратовский конный дивизион. Что касается двух конных
дивизий, подчиненных генералу Писареву, то 4-ая Кубанская дивизия должна
была перейти в корпусной резерв южнее станции Разгуляевка, а
Сводно-Горская дивизия получила приказание идти в резерв командующего
армией в село Ивановку (25 верст южнее Царицына.), обе дивизии вследствие
большого утомления людей и лошадей задержались с выполнением указанных
передвижений и временно оставались в непосредственной близости укрепленной
позиции (4-ая Кубанская дивизия в селе Городище, а Сводно-Горская в селе
Уваровка). Считая себя в совершенной безопасности, дивизии стояли
расседланными, и люди отдыхали.
   Эвакуация Царицына к подходу армии закончилась. Мой штаб перешел в
поезд, который стоял наготове на городском вокзале. Я с генералом
Шатиловым и несколькими офицерами штаба оставался в городе. Последний
казался вымершим.
   Выполняя поставленное красным командованием задание, 28-ая советская
дивизия, наступая вдоль большой дороги, около полудня заняла село Орловку
и, развернувшись, после полудня повела наступление на фронте река Волга -
балка Грязная. Атака поддерживалась чрезвычайно напряженным огнем наземной
артиллерии и Волжской флотилией красных.
   Главный удар красные направили по дороге Прудки - Городище.
Наступление велось густыми цепями и весьма решительно.
   Атакованный по всему фронту Саратовский пехотный полк, пополненный
пленными, не выдержал и при приближении красных цепей к проволоке,
прекратил огонь и начал сдаваться. Благодаря измене Саратовского пехотного
полка весь атакованный участок укрепленной позиции перешел в руки красных.
   Выдвинутый генералом Писаревым из своего резерва из села Уваровки 4-ый
пластунский батальон повел контратаку через западную часть села Городище,
но почти сейчас же остановился, не будучи в силах сдержать превосходного
по силе противника. Восточнее Городища гренадеры не могли выдвинуться из
балки Мокрая Мечетка и держались с трудом. Взвод 3-ей Кубанской
пластунской батареи, став на открытую позицию к северу от Городищенской
церкви, с величайшим самоотвержением расстреливал в упор наступающие цепи
красных, которые уже начинали спускаться в село Городище. К этому времени
4-ая Кубанская и Сводно-Горская дивизии, отдыхавшие в тылу и лишенные по
условиям местности возможности видеть бой, но беспокоимые общей
обстановкой тревоги, поседлали лошадей и начали строиться на скатах балки
Мокрая Мечетка, откуда им открывалась картина боя. Дивизии не успели
получить приказаний, но положение было настолько ясно и необходимость
немедленного вступления в бой конницы представлялась настолько очевидной,
что как командующий 4-ой Кубанской дивизией полковник Скворцов, так и
командующий Горной дивизией полковник Шинкаренко, не сговорившись между
собой, решили ударить на врага.
   4-ая Кубанская дивизия атаковала между Саратовским большаком и селом
Городище, а Сводно-Горская дивизия в общем направлении дороги Прудки -
Городище. Конная атака была настолько для противника неожиданной и велась
настолько стремительно, что победоносная до того пехота красных не могла
выдержать и обратилась в беспорядочное бегство. Наша конница, понесшая во
время атаки значительные потери, гнала противника за проволочные
заграждения, на которых красные, не находя выхода, или гибли, или
сдавались. Преследование продолжалось почти до села Орловки и было
остановлено лишь развертываемым резервом красных и сильным артиллерийским
огнем. По окончании атаки обе дивизии начали собираться внутри нашей
укрепленной позиции, к северу от села Городище.
   В этой первой атаке конницы были совершенно разгромлены все
прорвавшиеся части 23-ой стрелковой дивизии, потерявшие помимо большого
числа убитых 800 пленных и много пулеметов.
   Оставленные саратовцами окопы занял 4-ый пластунский батальон. Таким
образом, положение на наиболее угрожаемом направлении было восстановлено,
а противнику нанесен тяжелый удар. Войска окрылились, уверовали в победу.
   С началом сражения я выехал из Царицына на поле боя, к станции
Разгуляевка, куда прибыл во время первой атаки нашей конницы. Я только что
разыскал генерала Писарева, как последний получил донесение от командира
Саратовского конного дивизиона, наблюдавшего берег Волги: приданный к
28-ой советской пехотной дивизии матросский полк под прикрытием
сильнейшего артиллерийского огня с судов речной флотилии вел наступление
между Волгой и Саратовским большаком, где наши оборонительные работы еще
не были закончены и проволочные заграждения местами еще отсутствовали.
Почти не встречая сопротивления, устремившись главным образом через
участок, сданный саратовцами, матросский полк овладел всем правым флангом
нашей позиции и, распространяясь далее на юг, занял на окраине города
орудийный и французский заводы; отдельная группа красных, пройдя
французский завод, приближалась уже к домам города Царицына. Я приказал
генералу Писареву атаковать прорвавшегося противника во фланг гренадерами
и послать по телефону приказание генералу Шатилову спешно выдвинуть на
северную окраину города мой конвой.
   Генерал Шатилов сам уже отдал это приказание - дивизион конвойцев уже
двинулся на рысях. Сев в автомобиль, я помчался к 4-ой Кубанской дивизии,
которая только что после своей атаки отошла в лощину к югу от деревни
Разгуляевки и едва успела спешиться. Я приказал полковнику Скворцову
атаковать матросов во фланг в общем направлении на орудийный завод,
стремясь отрезать прорвавшихся.
   Отдав приказание полковнику Скворцову, я помчался в город. По улицам
тянулись отходящие обозы, шли длинные транспорты раненых, обгоняя повозки,
спешили в тыл кучки тянувшихся в тыл солдат, бежали испуганные,
растерянные обыватели с узлами домашнего скарба... У помещения штаба
стояли два грузовика, грузились последние телефонные и телеграфные
аппараты. Тут же стояли поседланные, мои и начальника штаба, кони и
несколько конвойных казаков. Генерал Шатилов отдавал распоряжения
последним оставшимся еще в городе офицерам штаба; офицеры спешили на
вокзал, где стоял еще готовый к отходу поезд штаба.
   Приказав отправить штабной поезд на станцию Сарепта, а автомобилям
штаба, проехав мост через реку Царицу, ожидать за мостом приказаний, мы с
генералом Шатиловым сели на коней и в сопровождении нескольких ординарцев
и конвойных казаков рысью направились к северной окраине города. Я решил в
случае необходимости оставить город, отходить с войсками. Мы подъезжали к
вокзалу, когда над городом прогудел снаряд. Снаряд ударил в один из
железнодорожных пакгаузов, раздался взрыв, черный клуб дыма взвился над
вокзалом. Пыхтя, отходил со станции поезд штаба. Другой снаряд ударил
недалеко от нас в какой-то дом - деревянная постройка пылала... Стреляла
прорвавшаяся с севера неприятельская флотилия.
   Нам встретился конвоец с донесением. Конвойцы, спешившись, наступали на
орудийный завод, противник отходил.
   Мы выехали за город, направляясь к хутору Лежневу, где я оставил
генерала Писарева. Стало темнеть. Бой впереди затих, изредка гремели
орудийные выстрелы.
   "Отходящих частей не видно. Вероятно, войска удержались", - заметил
генерал Шатилов.
   "Наша контратака во фланг должна была остановить противника. Я не
дождался самой атаки, но думаю, что противник отброшен", - согласился я.
   Мы подъехали к хутору Лежневу, когда стало совсем темно. Во дворе
усадьбы стояли кони, в окнах светился огонь.
   "Положение полностью восстановлено", - доложил генерал Писарев. Он
только что получил подробное донесение с нашего правого фланга.
   Полковник Скворцов с тремя полками 4-ой Кубанской дивизии и 3-им
Кабардинским полком, получив от меня приказание, атаковал красных.
   Полки, окрыленные своим первым успехом, стремительно бросились в атаку
и, несмотря на жестокий огонь с судов, смяли матросов. Красные матросы,
оборонявшиеся ожесточенно, были почти полностью уничтожены. Одновременно
подошедший на рысях, спешившийся на окраине города конвой вытеснил
передовые части красных с французского завода.
   В наши руки попало много пулеметов. Пленных, благодаря упорству боя,
было взято всего около 500 человек. Остатки красных бежали за линию Рыков
- - Орловка.
   Двинутая из села Городище наша пехота (гренадеры) беспрепятственно
заняла правофланговый участок укрепленной позиции, полностью восстановив
положение.
   Напряженность боя стала спадать. Противник ограничивался сильным
артиллерийским огнем по всему фронту от Волги до балки Грязной. Только на
участке к северу от села Городище красные около шести часов вечера
произвели еще одну попытку наступления и овладели было частью наших
окопов, но были отброшены нашей контратакой и отошли к Орловке.
   Мы в полной темноте вернулись в Царицын. На вокзале я нашел переданные
по телефону донесения генерала Улагая и Савельева.
   Бой нашей конницы у Котлубаии был также успешен. Как упоминалось выше,
здесь к вечеру 22-го августа сосредоточилась вся конная группа генерала
Улагая (1-ая конная, 2-ая и 3-я Кубанские дивизии. Ингушская конная
бригада), оставившая передовые части по линии Древнего Вала. С утра 23-го
августа части 37-ой, 38-ой и 39-ой стрелковых советских дивизий перешли в
наступление на станцию Котлубань и потеснили наши передовые части.
   Сохраняя сосредоточенное расположение, генерал Улагай умышленно
допустил наступлению красных развиться, дал им подойти к участку железной
дороги: мост через реку Котлубань - ст. Котлубань, после чего сразу же
перешел в стремительное контрнаступление, атакуя всей массой конницы,
поддержанной огнем нескольких бронепоездов. Пехота красных не выдержала
удара и бросилась бежать.
   Наша конница преследовала противника примерно до линии выс. 471 -
хутор Варламов - хутор Араканцев, после чего согласно приказаний генерала
Улагая снова собралась к станции Котлубань. В бою под Котлубанью нами было
захвачено 4 орудия, 60 пулеметов и более 4000 пленных.
   Генерал Савельев, против которого противник с утра также перешел в
наступление, заслонившись частью сил с фронта, обрушился своей конницей на
левый фланг красных, разбил врага и, обратив его в бегство, захватил 7
орудий, 30 пулеметов и 1370 пленных.
   За весь день мы взяли всего 11 орудий, 104 пулемета и около 7000
пленных. Но самое важное было то, что этот успех вернул войскам веру в
победу, вдохнул новые силы истомленным и подавленным 250-верстным
отступлением полкам.
   Мы ночевали на вокзале. Я спал в служебном кабинете начальника станции,
положив на диван свою бурку и подложив под голову седельную подушку.
   Красное командование, понесшее жестокое поражение, не отказывалось,
однако, от продолжения борьбы.
   С рассветом 24-го августа противник возобновил свои атаки на всем
фронте между Волгой и Доном. Части генерала Писарева в течение дня
неоднократно переходили в контратаки.
   К вечеру 24-го мы удержали все свои позиции. На левом фланге генерал
Улагай вновь одержал крупный успех, захватив 1590 пленных и пулеметы. В то
же время генерал Савельев, преследуя разбитого накануне противника,
довершил его поражение, вновь захватив пленных и пулеметы.
   Ночью противник сделал налет аэропланов на город, сбросил несколько
бомб, не причинив вреда. Мы с генералом Шатиловым и нашим небольшим
оперативным штабом вернулись на жительство в город. Штаб армии оставал